Глава 24. Путь к Сухельпорту. 5 страница

– Кому?

– Тем, кто забрал жизни моих сыновей. Собакам – гярибам.

– Но откуда Вы знаете, кто именно повинен в их гибели, уважаемый? – удивился Царра, не обращая внимания на выразительные покашливания своего товарища.

– Мне всё равно, кто именно, – сухо ответил старик, и взгляд из-под седых бровей стал острым, словно нож. – Все гярибы теперь наши кровники. Ты видел мой клан? Что бросилось в глаза тебе, чужеземец?

– Мужчин нет, – ответил ему гость. – Юнцы безусые да женщины с детишками.

– И старики, – со вздохом добавил Асбун.

– И старики,– кивнул Царра и спросил. – Где же остальные мужчины? Неужели, все погибли?

– Да, чужеземец. Все они ушли на северо-запад, как мой сын и внуки. И никто из них не вернулся, только Шаир. Бедный мальчик еле добрался домой, на чужом коне, со сломанной ногой. Кость срослась неровно, и он охромел. Теперь до конца жизни его будут звать Хромец Шаир.

– Где же он сейчас?

– Пасёт овец недалеко отсюда. Как вернулся, немного странный стал. Всё молчит, а спросят его, о чём молчит – улыбнётся только или тяжко вздохнёт. И постоянно что-то напевает шёпотом да на сазе себе подыгрывает.

Они беседовали, пока не принесли шурпу и лепёшки с кебабом из мяса только что зарезанной овцы. Подождав пока старик пробормочет короткую молитву, друзья принялись за угощение.

Царра никогда не ел ничего подобного, хоть в постоянных странствиях и привык к разнообразию гастрономических привычек, а они менялись с каждой новой местностью. В Варгрике пища отличалась от той, что была в Норгарде. В Хатизе она вообще была особой, а у кочевников и подавно. Вкус кумыса и шурпы с приправой из душистых степных трав не поддавались никакому описанию. Чего уж там говорить, что путники с удовольствием утоляли голод дарами Матери Степи. Асбун только довольно посмеивался, глядя с каким аппетитом чужеземцы принимают его угощение. Ибо высшая награда хозяину – видеть сытые глаза своего гостя.

Жизнь в стойбище, прерванная неожиданным приходом чужаков, вернулась в своё привычное русло. Женщины продолжили хлопотать по хозяйству, юные пастухи, сменившие своих отцов и старших братьев, занимались отарами. Только дети пользовались преимуществами своего возраста. Они бегали по стойбищу, придумывая себе забавы. Один из мальчишек играл необычным колесом – железным обручем с припаянными накрест прутьями, украшенными цветными шёлковыми ленточками и бубенцами. Он катил его по земле, догонял и не давал остановиться, разгоняя рукой.

Заметив интерес, которым светились глаза Царры, Асбун пояснил ему:

– Это Счастье.

– Что? – не понял тот.

– Счастье. Оно катится по Степи, никогда не останавливаясь. Кто-то за ним гонится, а кто-то сидит и ждёт, чтобы схватить, когда оно окажется рядом. Случается порой, что ждут всю жизнь, а бывает, что бегут за ним до конца дней своих… или от него, пока не упадут обессиленные.

– Но это же ненастоящее? – неуверенно спросил Царра.

– Это? – старик кивнул в сторону играющих детей. – Нет, конечно.

Он улыбнулся:

– Это они из щита смастерили.

– Из щита?

– Ну, да. Мы делаем такие. У вас в Поххаре из железа куют, а мы обтягиваем металлический обруч двумя слоями выдубленной кожи, между которыми плотно набиваем войлок.

Утомившись объяснять, Асбун встал и пошёл в ближайшую юрту, из которой вернулся уже со щитом в руках.

– Вот, видите, – сказал он, протягивая гостям доспех.

Царра взял его, внимательно разглядывая лакированную кожу покрытия. Он вспомнил всадников на поле под Крунебергом и усмехнулся. Тогда ему было не до изучения их снаряжения, а сейчас можно было себе это позволить.

Щит был изготовлен искусно. Чувствовалось, что внутри действительно железный каркас, но всё же он был сравнительно лёгок. Гораздо легче варгрикских. Внутренняя часть имела два ремня для руки, а на внешней стороне вокруг бронзового диска находящегося посередине были нашиты пластины из такого же металла. На их отполированных поверхностях виднелись литые рельефные изображения степных животных.

– Надёжный? – спросил Царра, возвращая вещь хозяину.

– Ну, я же беседую с вами сейчас, – улыбнулся тот, откладывая щит в сторону. – Был бы ненадёжный – вряд ли бы увидел, как выросли внуки.

Солнце уже клонилось к закату, когда они закончили трапезу и, попивая кумыс, слушали, как пели сверчки в предзакатный час, как блеяли овцы, которых гнали в загон с пастбища и как ржали кони, резвясь в степи. Асбун развёл небольшой огонь, и весёлое пламя потрескивало, внося последнюю ноту в музыку вечерней степи.

– Шаир возвращается, – кивнул старик на отару, бредущую домой. – Сейчас познакомитесь.

Вскоре к ним подошёл парень, заметно припадавший на левую ногу. На голове он имел такой же, как у всех чуб, а в левом ухе серебряным полумесяцем поблескивала массивная серьга. В руках он с нежностью нёс саз – трёхструнный музыкальный инструмент с длинным тонким грифом, повсеместно распространённая в Хатизе и близлежащих к нему землях вещь.

Пастух издали кивнул старику и его собеседникам, направляясь к огню, который тускло освещал их фигуры.

– Зарина! Душа моя, принеси нашему мальчику пиалу, – крикнул Асбун, когда парень подошёл к достархану.

– Это будет весьма кстати, – устало усмехнулся тот.

– Мой внук, – представил его хозяин и, указав на своих гостей, назвал их имена.

Следуя обычаю, те приветствовали пришедшего, который ответил им так же вежливо и учтиво, как и они. Приглядевшись к Шаиру, Царра не мог понять, откуда ему знакомо лицо этого парня и, только, когда тот посмотрел ему прямо в глаза, он похолодел. От неожиданной догадки у него перехватило дыхание. Он вспомнил. Перед глазами встало изрытое копытами боевых коней поле, кровавый снег и полный отчаяния взгляд всадника, придавленного павшей лошадью.

Нехорошие мысли заметались в голове, обгоняя друг друга. Царру вдруг бросило в жар, словно кто-то плеснул ему за шиворот кипятку. Меч! Меч остался притороченным к седлу. Он судорожно сглотнул пересохшим горлом и, нащупав рукоять кинжала, с благодарностью вспомнил Рохнамо.

– Мир вам, добрые люди, – произнёс пастух, присаживаясь на ковёр. Саз он бережно положил рядом с собою.

К беседующим тихо подошла степнячка и, улыбнувшись парню, протянула ему фарфоровую чашу.

– Спасибо, сестричка, – с ласковой улыбкой кивнул Шаир.

Подобрав полы длинной рубашки, девушка присела на корточки возле огня, чтобы подкинуть в него веточку. Царра увидел чорные кудрявые волосы и удивлённо замер. Старик кашлянул, спугнув тем самым юную степнячку, которая заторопилась прочь, неумело пряча смущение.

– Это наши гости из Поххара, – проведя её недовольным взглядом, сообщил Асбун внуку.

– Из Поххара? – приподнял тот брови и иронично усмехнулся.

– Да, из Поххара, – довольно протянул старик. – Когда твой отец был ещё мальчишкой, мы ездили с ним на тамошний рынок и продали трёх невольников, что я взял во время набега на селения у Сухельпорта. Славный был поход и хорошая добыча. Сильные рабы всегда ценились в Поххаре. Я выручил за них пятьдесят золотых. На эти деньги мы тогда купили твою мать, Шаир.

– Я знаю эту историю, дедушка…, – мягко прервал его парень.

– А ты деда не перебивай, – недовольно заворчал старик. – Ну, и внук! Вы только поглядите на него.

– Дедушка…

– Что «дедушка»? Мой отец в моём возрасте рассказывал истории уже своим правнукам. Ты жениться намерен?

– На ком?

– Ну не на мне же! На дочери Шпуна, друга отца твоего, а моего сына. Наш род надо продолжить, чтобы было, кому отомстить этим собакам – гярибам.

Шаир промолчал, разливая всем кумыс. Вручив гостям и деду чаши, он вдруг тихо сказал:

– Я не хочу…

– Чего не хочешь? Жениться?

– Мстить не хочу, дедушка.

Асбун словно стал задыхаться. Он сжал губы, медленно поставил пиалу на ковёр и повернулся к внуку. Затаив дыхание, Царра следил за этой сценой. Ему было не по себе от того, с какой злостью старик произносил слово «гярибы». Бахт же, казалось, не замечал всего этого, молча попивая кумыс.

– Ты, видно, перегрелся на солнце, мальчишка, – процедил Асбун и с холодной категоричностью добавил. – Я не потерплю позора на нашем клане.

– Смотря, что ты считаешь позором, дедушка, – спокойно ответил пастух.

– Позор всегда остаётся позором, как его не назови. Позор – оставить неотомщёнными твоего отца и братьев. Позор – это шёпот за спиной, когда люди будут говорить в след моему правнуку: «Посмотрите! Вот идёт сын Шаира, трус и сын труса, враги которого спокойно живут и топчут эту землю»!

– Нас никто не звал в страну гярибов, – тихо прошептал Шаир. – Мы сами пришли. За что же им мстить? За то, что они не дали убить себя?

– Мне не нравятся твои слова, – сухо сказал старик. Он справился с гневом и через силу улыбнулся.

– Мы ещё вернёмся к этому разговору, а сейчас у нас гости, если ты не забыл.

И повернулся к Бахту и Царре.

– Простите нам, уважаемые, нашу семейную ссору, – с виноватой улыбкой сказал он.

– Ничего, ничего, почтенный Асбун, – улыбаясь, успокоил его хонанд. – Молодёжь. Что с неё взять? Разве слушает она мудрую старость?

– Золотые слова, – довольно закивал старик и зыркнул в сторону внука, учись, мол, у людей, как надо говорить со старшими.

Тот уважительно поджал губы и взял в руки, принесённый с собой саз.

– Воин должен держать в руках лук и стрелы, а не эту деревяшку, – проворчал Асбун, но внук привычно не обратил внимания на слова своего деда. Его пальцы коснулись струн, пробежались по ним, вызвав к жизни грустью звенящие звуки.

– Я сыграю для наших гостей, – сказал Шаир.

– Почтём за честь, – с легким поклоном улыбнулся Бахт.

Молодой пастух заиграл на сазе и чистым, слегка дрожащим от волнения, голосом запел. Пел он о дальних краях, о долгом и трудном походе, пел о сильных конях и храбрых всадниках, пел, и слова его песни оживали в памяти Царры, вставая картинами сражения. Снова дымилась кровь, растопившая снег, храпели лошади, рычали люди, и грохот от ударов в тысячи щитов стоял в его ушах. Звуки струн окутали звоном мечей и свистом стрел, словно вновь он нёсся по заснеженному полю верхом на верном Хиске.

Когда Шаир закончил петь и умолк его саз, хонанд восхищённо воздел руки к небу и с искренним восторгом воскликнул:

– Воистину, эта песнь – удивительна! Клянусь Временем и вечным Небом! У тебя дар сплетать слова в волшебную сеть, в которую попадают людские сердца.

Пастух скромно улыбнулся и с нежностью погладил тонкий гриф:

– Сам не знаю, как это получилось. Вернулся и сложил эту песнь, а после и остальные.

– Это точно, – пробурчал старик. – Как вернулся из похода, забыл, где сагайдак лежит, и не выпускает из рук эту деревяшку, созданную для бездельников и тех, кто не желает владеть мечём.

– Я полагаю, что кто-то должен стрелять из лука, а кто-то – услаждать слух песней, – мягко вставил Бахт, вежливо, как мог только он, улыбаясь вновь нахмурившемуся старику, и тот немного оттаял после его слов:

– Время всё расставит на свои места.

Хитрый хонанд умело предотвратил очередную ссору, а тут ещё мальчишки шумной стайкой выбежали к ним.

– Дай мне, мне дай! – кричали они наперебой, прыгая вокруг одного из них, который что-то держал в высоко поднятой руке. От неосторожного толчка, мальчуган выпустил предмет, и тот покатился в сторону костра. Немного не докатившись до него, он замер у тлеющих веток, рядом с Асбуном. Тот медленно потянулся и взял его в руку. Царра увидел, что именно поднял старик, и вздрогнул. Он узнал тот самый железный шар, осколок которого сидел в его груди.

– А ну, тихо, паршивцы! – гаркнул хозяин и малышня испуганно затихла.

Старик поманил пальцем мальчишку, от которого прикатилась страшная вешь:

– Иди-ка сюда.

Тот, сопя, подошёл, видимо уже поняв, чем закончиться его шалость. Старик крепко схватил его за ухо и резко крутанул.

– Ты что же это творишь, негодник? – ласково улыбаясь, спросил он. – Где взял?

– В юрте у деда, – процедил мальчишка, не показывая, что ему больно, хоть и видно было, что слёзы готовы брызнуть из раскосых глаз.

– Больше не бери, – Асбун отпустил полыхающее огнём ухо мальчишки и погрозил пальцем. – Рано ещё тебе с такими вещами баловать. Иди лучше матери помогай управляться с овцами. Заменяй отца и брата. Кончились игры.

Детвора упорхнула шумной стайкой, а старик повернулся к гостям, с улыбкой качая головой.

– Вот, сорванцы.

Царра внимательно смотрел на предмет в сухой, как ветка старого абрикоса, руке Асбуна и, наконец, спросил:

– Что это за странная вещь, почтенный?

– Это, что ли? – старик пару раз подбросил шар на ладони. – Это тана, «железный гром». Наше оружие.

– Вы делаете их?

– Нет, что ты. Покупаем. Их привозят купцы с востока, из земель по ту сторону Вешруд. Где точно их делают, я не знаю, но все кланы в Степи их используют уже очень давно. Мой дед учил меня обращаться с таной и рассказывал, как впервые применил их его отец во время набега на Сухельпорт.

– Интересно.

Асбун хотел положить шар на землю рядом с собой, но его гость, протянув руку, попросил:

– Можно я взгляну?

– Конечно, – старик передал ему тану.

Царра взвесил её в руке, чувствуя, как она тяжела. Перед глазами всплыла картина боя и перекошенное лицо степняка, даже послышался резкий хлопок, и вспомнилась боль. Он взялся за сердце, и протянул шар старику, чтобы вернуть, но тот задумчиво смотрел на огонь и тану принял его внук.

После они мирно беседовали, наблюдая за восходом молодого месяца, который начал свой путь по небу в окружении мерцающих спутниц. Асбун задумчиво посмотрел на него и с горечью вздохнул.

– Я много повидал на своём веку, – сказал он. – И много свершил. Перед нашими предками мне не будет стыдно, когда я присоединюсь к ним в Вечном странствии по Звёздной Дороге.

– Что это за Дорога? – спросил Царра.

– Вот она, – показал старик на светлую тропу, проходившую посреди неба. – След из молока, что оставила Небесная Кобылица, когда её похитил Сын Тьмы. Наша Мать поседела от горя и долго проливала слёзы, от того по всей Степи встречаются солончаки и ковыль. Первый Человек, пообещал вернуть ей дочь и ушёл на поиски. С тех самых пор люди стали оставлять землю и уходить на небо. И когда они уходят, то садятся на коней, отправляясь в путь по Звёздной Дороге, по следам Небесной Кобылицы.

Отблески огня танцевали на лице старого степняка, и Царра с интересом слушал его рассказ.

– Я спокоен за себя, но что я скажу сыновьям, когда они спросят меня о том, что сделал Шаир, чтобы отомстить за их смерть?

– Он им сам объяснит, – вежливо улыбнулся хонанд. – Но это будет нескоро.

– Нескоро… – повторил задумчиво старик и, посмотрев на своих гостей, попросил вдруг. – Окажите мне одну услугу, чужеземцы.

– Сочтём за честь, – ответил Бахт. Его товарищ почтительно поклонился.

– Всё, что угодно, уважаемый, – сказал он.

– Очень хорошо…

– Что за услуга?

– Вас она не обременит… Шаир поспит сегодня у меня, а вы, проведёте ночь в его юрте.

Царра в замешательстве посмотрел на друга, а тот, погладив бороду, бросил ему успокаивающий взгляд.

– Нашему клану нужны воины, – устало сказал Асбун и, кряхтя, поднялся на ноги. Он кивнул гостям и ушёл к себе. Его возраст позволял ему не соблюдать церемоний.

– Пора отдыхать, – поднял всех Шаир, и гости пошли за ним.

По начавшему засыпать кочевью он провёл их к своей юрте, что стояла неподалёку. Откинув дверной полог, он первым вошёл в темноту, освещая путь прихваченной из костра лучиной. От неё он зажёг масляную лампу, в свете которой чётче показалось внутреннее убранство жилища степняков. Ничего лишнего, лишь шкуры на полу да пучки полыни и дикой мяты на стенах каркаса, из-за чего внутри было невероятно уютно. Посреди юрты под дымоводом помещался вылепленный из глины круг очага. На его борт хромой степняк поставил светильник.

– Вот, пожалуйста, – сказал он и указал на лежанки из овечьих шкур.– Располагайтесь на ночлег и ничего не бойтесь. Вы – гости.

– Спасибо, добрый Шаир, – кивнул хонанд.

– Отдыхайте.

Он поклонился и, не поднимая глаз, вышел. Царра вопросительно посмотрел на своего товарища:

– Чего это старик про услугу какую-то говорил? Воины нужны его клану. Он что? Решил нас у себя оставить?

– Ну, на вроде того, – хитро улыбнулся хонанд, снимая сапоги и присаживаясь на шкуры.

– Я не намерен здесь задерживаться, – решительно возразил Царра.

– Да никто тебя и не держит.

– О чём же тогда Асбун говорил?

– Ой, я тебя прошу, дружище, угомонись. И чего ты такой беспокойный? Не волнуйся попусту и всё будет в порядке.

– Не волнуйся, не волнуйся, – пробурчал Царра.

Скинув сапоги и рубаху, он прилёг на шкуры.

– Мне бы твоё спокойствие.

Он ещё какое-то время лежал с открытыми глазами, глядя, как пляшут отблески огненного язычка светильника, но веки постепенно стали тяжелеть, как бывает в конце насыщенного дня. Бахт вдруг поднялся и, ничего не говоря, принялся обуваться.

– Ты куда? – сквозь дрёму спросил его Царра.

– Пить охота, – коротко бросил хонанд и задул лампу. – Отдыхай.

Он исчез за занавеской на дверях, и в юрте стало темно, только на полу бледно светлел круг – это растущий месяц заглядывал в жилище через дымоход. Сквозь него вливался полночный воздух. Он был напоён стрёкотом сверчков, поющих в густой траве, и тихим шёпотом камыша на берегу озера. Волшебные звуки летней степной ночи.

Снаружи послышались лёгкие шаги, и в светлый проём проскользнула тень.

– Вернулся? – сонно спросил Царра, но ответа не получил. Заподозрив неладное, он нащупал лежащий наготове кинжал, и, осторожно приоткрыв глаза, онемел. Он бы не удивился, увидев степняка с ножом, который решил отомстить за своего отца, но такое…

Перед ним стояла девушка, с головой закутанная в тонкое шерстяное покрывало.

– Ты кто? – изумлённо приподнялся он на локтях.

Незваная гостья открыла лицо. Она неслышно подошла и присела к нему на лежанку, поджав ноги.

– Я – Зарина, сестра Шаира, – прошептала она, склонившись над Царрой.

Она была так близко, что он ощутил запах степных трав от её волос, кудрявой ночной тьмой вновь спрятавших её лицо.

– Зачем ты здесь? – спросил он, пьянея от этого аромата.

В груди вдруг стало тесно и сердце бешено заколотилось. Он осторожно схватил её за плечи, тщетно пытаясь спастись от соблазна.

– Зачем ты пришла?

– Дед наказал, – прошептала девушка, едва касаясь губами и щекоча горячим дыханием ухо Царры.

«Так вот что старик имел в виду!» – осенило его.

Он убрал кудрявые пряди, закрывшие лицо Зарины и почувствовал, что тонет в её глазах, в которых, казалось, вспыхнули яркие летние звёзды. Покрывало само собой соскользнуло с хрупких плеч, и он ощутил под руками жар её юного тела.

– Сейчас Бахт придёт, – задыхаясь от возбуждения, выдохнул он, но Зарина, закрыв ему рот тёплой ладошкой, прошептала:

– Нет. Не придёт.

Она легла рядом, тесно прижавшись к Царре, гладила его грудь и лицо, осторожно касалась тонкими пальчиками шрамов. Он держал её в руках, как держат сновиденье, и ощущал горячее дыхание на своей шее, чувствуя, что пропадает, и пропал, оказавшись в плену у дочери Диких Степей. Он овладел ею, и они были одним целым, пока не устали от любовных ласк.

Для них весь мир исчез и само неумолимое Время замерло. Оно стояло у порога юрты, стесняясь напомнить им о том, что ничего нет вечного на этой земле.

Они долго лежали в темноте, слушая, как радостными птицами бьются в груди их сердца. Казалось, что так будет всегда, но Время всё-таки решило продолжать свой ход и осторожно приподняло полог неба.

Зарина посмотрела вверх, на начавший светлеть круг неба в дымоводе и с грустью в голосе прошептала:

– Жаль, что из всех ночей нам досталась самая короткая.

Она встала и, прикрыв нагое тело покрывалом, ступила к выходу, чувствуя на себе растерянный взгляд Царры.

– Подожди, – остановил он её, ещё не зная, что сказать.

Обдирая душу, он пробирался сквозь терновник слов, ни одно из которых не могло выразить того, что он хотел сказать сейчас. Но это был момент, когда слова были ни к чему.

Вскочив на ноги, он подошёл к ней. На ходу снял с пальца перстень, купленный в Поххаре, и вложил в хрупкую девичью ладошку.

– На память обо мне, – сказал хрипло, а она робко улыбнулась и выскользнула из юрты.

Он вернулся на ложе, но уснул не сразу. В его душе боролись два чувства – радость близости с Зариной и чувство жгучего стыда. Шкуры хранили тепло их тел, и в воздухе витал тонкий аромат её волос. Царра ворочался с боку на бок, но всё-таки усталость взяла верх, и он заснул со счастливой улыбкой на губах.

Проснувшись, он обнаружил хонанда мирно дремлющим на своем месте. Час был ранний, Царра чувствовал это по тому, с каким трудом удалось ему продрать глаза. Но он заставил себя встать и одеться. Проснулся и Бахт. Он сонно поглядел на друга. Тот засмеялся, натягивая сапоги:

– Ну, что?

– Что «ну, что»? – зевнул хонанд, вставая на ноги.

Было видно, что у него эта ночь тоже выдалась бессонной.

– Как вода? Напился?

– Пил бы и пил.

– В дорогу пора.

– Ну, так собирайся, если пора.

Царра первым вышел из юрты, за ним – Бахт, который спросонья не потрудился обуться. Он прихватил сапоги с собою, ступая босяком по мокрой от росы траве. Стойбище тоже просыпалось с рассветом. Женщины уже собирались готовить еду своим семьям. Подростки пастухи возились у загонов, собираясь доить овец.

– Все уже при деле, – потянулся Бахт. – Одни мы дрыхнем, как пьяные барсуки.

– Ты разве когда-нибудь видел пьяного барсука?

– Нет, не видел, – усмехнулся хонанд. – И никто не видел.

Затем добавил, подняв указательный палец в шутливом назидании:

– На то он и пьяный барсук.

Друзья подошли к берегу озера и принялись умываться. Фыркая от удовольствия, хонанд плескался в холодной воде и шумно выражал свой восторг.

– Доброе утро, – поприветствовал их чистый девичий голос и, обернувшись на него, Царра почувствовал, как по его телу прошла жаркая волна, словно он вплотную приблизился к пылающему огню. С медным кувшином в руках к ним, улыбаясь, подошла Зарина. В солнечных лучах она была прекрасна, словно дивный степной цветок. Чёрные смоляные волосы так необычно для этих мест вились мелкими колечками, густой пеной касаясь хрупких плеч и высокой груди. Миндальные глаза пронзали своей синевой. Когда Царра заглянул в них, ему показалось, что он смотрится в рассветное летнее небо, с которого уже сошли ночные звёзды.

– Доброе, красавица, – улыбнулся Бахт, натягивая сапоги.

Вытирая рукавом мокрое лицо, он через плечё бросил мимолётный взгляд на своего товарища. Тот молча кивнул, не сводя глаз с девушки. Она улыбнулась ему и, пройдя к небольшому источнику, который бил у самого озера, наполнила из него свой сосуд.

– Дед с братом уже давно ждут вас, – чуть обернувшись, сказала она и, грациозно неся кувшин на плече, пошла к очагу посреди стойбища, с первыми лучами солнца разведённому женщинами клана.

Царра смотрел ей вслед, и неясное чувство разрывало грудь. Захотелось побежать за ней, догнать, обнять и до конца жизни смотреть в её глаза, наблюдая за тем, как в них загораются и гаснут звёзды. Сердце вдруг прихватило, запекло – проклятая рана!

– Милая девушка, – Бахт похлопал друга по плечу, и вздохнул. – Жаль только, что остаться нам нельзя.

– Нельзя…

– Пошли, пошли. Пора в Дорогу собираться.

– Пора…

Друзья направились к юрте, где их дожидались Асбун и его внук.

– Я рад, что вы не отказали в моей просьбе, добрые люди, – сказал старик.

Покраснев от смущения, Царра поклонился. Подойдя к нему, старейшина, вдруг распахнул разрез его рубахи, оголив тем самым грудь гостя. Он бросил мимолётный взгляд на свежие рубцы. Этого недолгого осмотра ему хватило, чтобы понять, что их оставило. Уж он то, видевший столько битв, знал наверняка, что это за след.

– Ты храбрый человек, судя по всему, – медленно произнёс Асбун, внимательно глядя гостю в глаза. – Язык твой молчал, но шрамы говорят убедительней многих слов. Спасибо тебе за оказанную честь.

Старик лёгким кивком выразил свою благодарность, а Царра не знал, что ответить, благо его друг спас положение, поклонившись в ответ:

– Вам, почтенный, спасибо.

Раскланявшись с Асбуном, хонанд увёл товарища к их скакунам, чтобы приготовиться к отъезду. Тем временем Шаир с дедом собрали им припасов в дорогу – положили свежего овечьего сыра, вяленого мяса, не забыли и мех с кумысом. С сердечной благодарностью приняв сумки и попрощавшись с хозяевами, друзья отправились в путь.

Старик провёл их до края стойбища и долго стоял, оперевшись на посох. О чём он думал, глядя вслед уезжавшим, одному Небу было известно. С его губ слетали еле слышные слова, словно он с кем-то говорил.

Чуть поодаль, спрятавшись от глаз соплеменниц, стояла Зарина и влажным взглядом смотрела вслед Царре. Она держала хрупкую ладошку на груди, где на кожаном шнурке висел его подарок.

Асбун глянул в последний раз вслед удаляющимся гостям и, обернувшись, заметил свою внучку. Опираясь на палку, он подошёл и погладил её по щеке.

– Не плачь, дочка, – сказал старик, с нежностью глядя на неё мудрыми тёмно-карими глазами.

– Я не плачу, – сквозь слёзы улыбнулась Зарина.

– Вот и хорошо, – кивнул Асбун, краем своего платка вытерев ей мокрые щёки.

Зарина всхлипнула и крепче сжала кольцо с синим камнем.

– Почему он не остался? – спросила она деда, и тот вздрогнул от её слов.

– Почему не остался? – повторил он себе под нос и тут же ответил. – Ему надо идти. Его товарищ мне так сказал. Царре необходимо найти ответ на одну непростую загадку. И он непременно должен завершить то, что начал.

Зарина вздохнула. Старик посмотрел вслед гостям, после на внучку и сказал:

– Так уж устроен этот мир, дочка, мы не владеем в нём ничем. Ни вещами, ни людьми. Всё и все приходят и уходят. Вот и они ушли… Ну, а Царра… он всё-таки оставил здесь своё сердце. Мне так кажется.

Зарина молча кивнула, грустно улыбнувшись своим мыслям.

– Как мы назовём его? – усмехнулся Асбун, глядя на неё из-под седых бровей.

– Бадварай, – тихо ответила та.

– Хорошее имя, – одобрительно кивнул дед.

Он нежно погладил внучку по плечу и поднял глаза к горизонту, к которому был прикован её небесно-синий взгляд.

Они с Зариной смотрели на чёрные точки, едва видневшиеся у черты горизонта и, когда те растаяли в степной дали, вернулись к обычным занятиям.

Шаир провожал гостей до границ клана. Он ехал между двух путников и молчал, как и они. Ни он, ни Царра, даже хонанд не могли найти слов для беседы. Когда дошли до вертикально стоящих камней, которые обозначали пастбища, принадлежащие его клану, пастух указал направление и сказал на прощание:

– Идите, держась чуть левее. Прямо – не надо, там солончаки, опасное место. И никого не бойтесь, сейчас в Cтепи мир, никто вас не тронет.

– Спасибо, Шаир, – кивнул Царра, пожав руку пастуху.

Тот посмотрел ему прямо в глаза и ответил:

– Тебе спасибо.

Они разошлись, не оглядываясь и унося в душе странное чувство. Бывшие враги, которые врагами никогда и не были.

– Приятные люди, эти степняки, – сказал Царра, когда они немного отъехали.

– Приятные.

– Только зачем мы из себя хатизцев изображали?

– Да есть у них обычай интересный – принять гостя в доме – священное дело для них. Даже если это такие бродяги – гярибы, на вроде нас с тобой.

– Ты хочешь сказать, что Асбун всё равно принял бы нас, даже если бы знал, что мы из западных земель пришли?

– Конечно. Принял бы, как родных. Только, когда бы мы погостили и вышли за пределы пастбищ его клана, пришлось бы нам добивать последних мужчин из рода Асбуна.

– Тогда бы мы остались в гостях до самой его смерти, – засмеялся Царра.

– Поверь, нам было бы не до смеха.

– Ладно, ладно. Тогда давай побыстрее покинем эти гостеприимные места.

Друзья легонько подстегнули своих коней, и некоторое время ехали рысью в направлении, указанном Шаиром. Царра наконец-то спросил:

– Бахт, скажи-ка мне… Почему у неё такие глаза и волосы?

– У кого?

– Ну, у внучки Асбуна.

– У Зарины? – хитро усмехнулся хонанд. – Так тут и гадать нечего. Они же девушек во время набегов берут. Вот мать Шаира и Зарины, видно, из западных земель. Так что ничего удивительного. Просто, как правило, невольниц в Поххар продают, а мать Зарины, вишь, купили. Старик же рассказывал! Чем ты слушал?

– Ухом, – улыбнулся Царра, легонько подстегнув вороного, тому это не понравилось, но шаг он ускорил.

– Чего это ты так торопишься? – усмехнулся хонанд, догоняя друга. – Бежишь от чего?

– Боюсь остаться, – буркнул тот.

– А хотел бы?

Царра придержал скакуна, который опять недовольно фыркал, пока его седок, вопросительно смотрел на своего друга.

– Разве можно? – хрипло спросил путник.

Слабая надежда звучала в его голосе. Израненный лесной зверь, которого охотники загнали на край обрыва, и тот сильнее был бы той надежды.

онанд добил её, пожав плечами:

– Мог бы и не спрашивать. Сам прекрасно знаешь.