Как три ангела спасли heavy metal
После сдачи экзамена по вождению я купил себе спортивную машину MGB. Мне было восемнадцать или девятнадцать, я работал и каждую неделю вносил за нее значительную сумму. Моя мать не хотела, чтобы я заводил ее себе, так как у меня слегка сносило крышу от этой штуки. И, на самом деле, я попал на ней в серьезную аварию.
Ведя по двухполосной дороге, я обошёл одну машину. Обернулся, так как за рулем была девушка. И вдруг... ба-бам! Я на что-то наехал и две покрышки слетели, а меня выбросило на обочину. Я летел в какие-то деревья и видел, как отваливаются крылья тачки, хотя я ещё сидел внутри. Я это помню, все происходило как в замедленном кино. Звучит безумно, но я увидел три опускающиеся фигуры, одна слева и две справа, словно ангелы.
И мне подумалось: все, это конец.
Я врезался в дерево, машину развернуло, а я вылетел из нее. Когда я пришёл в себя, я почувствовал запах бензина и подумал: бля, надеюсь не взорвётся. Тачка была с откидным верхом без трубчатого каркаса, она валялась вверх тормашками, но мне удалось выбраться наружу, так как я приземлился на мягкую почву. Там был большой проем и я сумел выбраться на дорогу. Я был контужен и не понимал, что происходит. Какой-то парень подхватил меня и я тут же начал взывать к нему: “Только не говори моим предкам, не говори им!”
Следующее, что я помню, это орущую над моей больничной койкой матушку: “Ты чокнутый ублюдок, как ты только мог такое натворить. Тебе не нужно было покупать эту машину!”
Чёрт возьми.
Все, кто видел тачку, говорили: ”Ты уже должен быть мертв”. Обломки приволокли ко мне домой, на трейлере. Мама увидела их и залилась в плаче. Даже люди, которые её отбуксировали, удивились: “Чёрт побери, как тебе удалось из неё выбрался?”
Я ответил: “Понятия не имею”.
Меня должно было убить, но я отделался всего лишь сотрясением. У меня были ссадины, но ничего серьёзного.
Я так отчетливо видел эти фигуры. Это заставило меня задуматься: “Господи, да меня же там спасли”. И спасли с какой-то целью: чтобы я что-то сделал. Кто-то однажды предположил: чтобы изобрести хэви метал. Какое великое предназначение. Ангелы, небось, заметили друг другу: “Упс, промашка вышла!”
Мне понадобилось какое-то время, чтобы снова сесть в машину. Но мне надо было водить вэн группы, так что долго справляться с этой проблемой мне не пришлось. И позже у меня была еще не одна спортивная машина.
Но теперь я не оглядываюсь на женщин, когда обгоняю их.
11. Всё пошло наперекосяк с юга на север
После того, как The Rest развалились, ко мне поступило предложение из команды под названием Mythology. Они были из Карлайла (Carlisle), городка, в котором тогда было, может, 70 000 населения. Он был расположен на границе с Шотландией, примерно в трех с половиной часах езды от Бирмингема. Я отправился туда вместе с Крисом Смитом, так как Mythology нужен был и вокалист. В их группе оставались только Нил Маршалл (Neil Marshall), басист и лидер команды, и барабанщик, который вскоре ушел, а я подумал; стоять! у меня есть на примете ударник! Пожалуйте, Билл Уорд. Так большая часть The Rest переехала в Карлайл и влилась в Mythology. Для нас этот шаг был логичен. Наши возможности в Бирмингеме были ограничены, а Mythology были крупнейшей группой Карлайла, так что там было, где выступить.
Раньше я никогда носа не высовывал из чёртова Бирмингема, где жил еще с родителями. Съехать из дома и поселиться в Карлайле с остальной группой было для меня серьезной переменой в жизни. Я никого не знал, так что иметь под боком Криса, а потом еще и Билла, было прекрасно. Обитали мы в Комптон Хаус (Compton House), большом здании, поделенном на квартиры. У нас была гостиная и маленькая кухня на верхнем этаже и спальня, которую мы делили, внизу.
Хозяйка и ее дочь также жили в том доме, но там были не только они. Однажды мы заказывали картошку с рыбой и подсчитывали, сколько порций необходимо заказать:
“Так, ты будешь картошку, ты будешь картошку, ты будешь картошку...”
Насчитали на порцию больше, так как приняли в расчет еще маленького мальчика. Я говорю Биллу: “Погоди-ка, ты это видел?”
“Ага, мальчишка”.
Черт меня разбери, это странно было. Нас реально озадачило, откуда взялся этот парнишка. Я сказал хозяйке: “Звучит дико, но нам кажется, что мы углядели мальчугана вверх по лестнице.”
Она спросила: “На вид ему было семь или восемь?”
“Точно”.
“А, он умер в этом доме много лет назад”.
Она была в курсе, оказывается. Он там умер нехорошей смертью. Но был не один такой. Мы видели еще маленькую девочку. Она вроде в ванной утонула.
Нас это не напугало. Если бы приведения на нас кидались, возможно мы бы и обделались от страха, а так это были всего лишь дети.
Мы вели себя там очень пристойно, относительно шума и тому подобного. Пару раз мы перепили дешевого вина и получили надлежащую выволочку. А ещё нам нельзя было приводить девушек. Ни за что! Женщин в дом? Вам нельзя этого сделать!
Мне было двадцать, а Нилу было около двадцати четырех в то время. Предметом гордости Нила было то обстоятельство, что он поиграл с Peter & Gordon. Нил руководил коллективом намного более зрелым, чем The Rest. У Mythology был свой стиль. Мы играли более гитарный материал, чем мне доводилось раньше, блюз с большим количеством соло. Он предоставил мне возможность начать играть по-настоящему, я на самом деле научился играть соло. И по мере того, как росла наша популярность, росла и моя популярность; людям нравилось, как я играю.
У Mythology был отличный агент, Моника Линтон (Monica Lynton), которая находила нам достаточно много работы. Конечно, она часто нас уговаривала: “Вы могли бы разучить чуть более ходовой материал, знаете ли”.
Мы репетировали в гостиной, тихо, только чтобы разучить песню. Но в основном мы играли кавера. Мы их удлиняли, немного изменяли местами, так чтобы можно было вставить соло. Мы опробовали всё дома, а обкатывали уже во время выступления на следующий вечер.
У нас было несколько блюзовых и роковых пластинок. Одной из записей, которые мы часто крутили, была “Day of Future Passed” группы Moody Blues, хотя мы и не играли ничего из этого сами. И был еще у нас альбом “Supernatural Fairy Tales” команды под названием Art. Их вокалист, Майк Харрисон (Mike Harrison), позже стал известен со Spooky Tooth. Мы определенно играли из этого парочку номеров в своей программе, потому что они были тогда на волне и люди хотели это слушать.
Играли мы в местах вроде Таун Холл (Town Hall) в Карлайле, одном из наиболее отстойно звучащих помещений; в Космо (Cosmo), крупнейшем клубе, типа актового зала; в Глобал Хотел (Global Hotel) на Главной улице (Main Street), в месте, где потом мы выступали и с Sabbath тоже. У нас было по два или три концерта в неделю, не только в Карлайле, мы заезжали в Глазго, в Эдинбург, в Ньюкасл и во все закоулки и залы по дороге к ним. У нас там была серьезная аудитория. Они умели бухать, как шотландцы, и также, как они, орать: “Что-нибудь из Rolling Stones знаете? Сыграйте что-то из Rolling Stones!”
Они постоянно дрались; это был их выходной. Бутылки разлетались, но если вы прекратите выступление, то будет вот как: они разнесут всё ваше добро. Так что вам приходилось играть, все равно что. Было как в фильме “Братья Блюз” (“The Blues Brothers”, 1980). Приходилось уворачиваться от пролетающих бутылок. Аудитория к тому времени уже вся передралась и это выглядело абсолютно по-идиотски. Через неделю они приходили снова и как ни в чем ни бывало разговаривали друг с другом, а потом всё начиналось опять. Было странно наблюдать картину когда все вокруг дерутся. Женщины орали и тоже дрались!
Живя вдали от дома, мы были вольны делать, что хотим, и выглядеть, как хотим. Я начал отращивать волосы и началась дурка. Люди нас реально побаивались, так как никто тогда еще не ходил с такими длинными шевелюрами. У меня еще был замшевый пиджак из которого я не вылезал. Я им гордился и носил на все случаи жизни. Билл Уорд продвинулся еще на шаг дальше: он носил одну и ту же футболку, я даже не знаю, как долго. В ней же он и спал. Он был немытым говнюком и не сильно изменился с тех пор. Мы вообще много лет называли его Вонючкой. Мы даже как-то купили противогазы и надели в его присутствии. А Билл ответил нам: “Ну, потерпите ещё немножко”.
Шутка вышла боком, когда нас остановила полиция в Хартпуле. Они наткнулись на эти противогазы в багажнике нашего вэна и решили, что мы собираемся устроить ограбление. Нас арестовали и забрали в полицейский участок. Представьте, что творилось на Парк Лейн: они судачили об этом целую вечность.
В Карлайле я впервые покурил гашиш. Это превратило меня в чудика, чуть ли не до паранойи. Я подумал, о, Боже, не думаю, что мне это понравилось. И мне точно не понравилось, к чему это привело. Тот дилер приходил к нам раза три, потому что Нил покупал у него гашиш. Однажды этот чувак, который не был городским, пришел к нам с чемоданом и спросил: “Можно я его тут у вас оставлю, а то мне еще бегать туда-сюда?”
Мы согласились и больше никогда его не видели.
На следующее утро, около семи, бабам! Полиция выносит дверь и вламывается в нашу комнату. Они нашли этот чемодан, полный дури.
Мы были в ступоре: “Это не наше!”
Нас схватили, теперь неприятностей не оберёшься. Я просто оцепенел: “О, нет, что подумают отец с матерью!”
Я тогда в первый раз обкурился в хлам и это наверное был где-то третий раз, когда я вообще курил. Мы пытались объяснить, что чемодан был не наш. Им это было известно, так как они следили за этим парнем. Это и привело их в наш дом. Они его арестовали, но все еще пытались повесить его и на нас: “Если вы не расколетесь, что это такое... все это, что мы тут у вас нашли, то... сечёте?”
Они круто накинулись на нас и перепугали до смерти. Нас разделили и пошли допросы. Естественно, каждый гадал, что наплели другие. Очень неловкая ситуация.
Всё просочилось в прессу. В то время это было серьёзным происшествием: “Группа арестована с наркотиками”. Всё перешло в разряд национальных новостей и достигло Бирмингема, так что мои предки всё узнали. Прикиньте, как соседи отреагировали: “У Айомми парень то наркоша!”
Я позвонил матушке, она сходила с ума, плакала, визжала и орала: “Ты опозорил наш дом!”
Одним из тех, кто нас повязал, был сержант Карлтон (Carlton). Вскоре он достаточно разобрался, чтобы понять, что мы не были теми отпетыми преступниками, которых они искали. Он и помог нам выпутаться.
Скандал с наркотиками стал основной причиной развала Mythology. С концертами стало тяжело и мы с Биллом просто вернулись в Бирмингем. Я снова стал жить дома. Было очень стыдно, но больше мне идти было некуда.
Мы с Биллом держались вместе. Мы хотели собрать новую команду и начали подыскивать вокалиста. В музыкальном магазине мы и увидели объявление, гласящее: “Оззи Зиг концерт дать рад, у него есть аппарат” (“Ozzy Zig requires a gig, owns his own PA”).
Я сказал Биллу: “Знаю я одного Оззи, но это не может быть он”.
Мы проехались по указанному адресу, постучали в дверь, ответила его матушка и мы поинтересовались: “Оззи дома?”
Она нам: “Да, минутку”.
Она повернулась и прокричала: “Джон, это тебя”.
И когда он показался в дверном проёме, я сказал Биллу: “О, нет, забудь. Я этого чувака знаю”.
К Земле
“Что ты имеешь в виду?” - спросил Билл.
А я ему: “Я знаком с ним со школы. И насколько мне известно, певец из него никакой”.
Полагаю, Оззи тоже был в шоке. Я не видел его со школы, так что единственное, что он мог помнить обо мне, это как я слонялся вокруг и всех мутузил. Оззи на год младше меня, так что он учился на классом младше. Он постоянно тусовался со своим дружком Джимми Филлипсом (Jimmy Phillips). Мы с Альбертом никогда не корешились с ними в школе.
Мы с Биллом поговорили немного с Оззи и сказали: “Ну тогда пока”.
После чего мы фактически забыли об этом случае. Через несколько дней Билл пришёл к нам домой и мама сделала ему сандвич. Неожиданно появились Оззи и Гизер и сообщили, что подыскивают барабанщика. Я ответил: “Билл - барабанщик и мы собираемся держаться в месте. Но если у него есть желание, то всё в порядке”.
А Билл говорит: “Нет, нет. Я играю с Тони”.
На что я сказал: “Почему бы нам не попробовать вместе? Давайте сколотим группу и посмотрим, как оно пойдет”.
Мы собрались на первую репетицию. Там был еще дружок Оззи, Джимми Филлипс, игравший на слайд-гитаре и какой-то чел, который дудел в саксофон. Гизер был гитаристом, но решил перейти на бас. Проблема была в том, что у него не было баса и денег, чтобы его купить, у него тоже не было. Он опустил строй на своем Фендере Стратокастере, попытавшись таким образом выйти из ситуации на той репетиции. Я подумал: “Чёрт побери!” На мое счастье, он потом пошёл и одолжил бас Hofner в своей бывшей команде. На нем было всего три струны, но тогда он все равно играл только на одной.
Мы разучили кое-какой блюзовый материал, сделали несколько песен и назвались The Polka Tulk Blues Band. Джимми Филлипс и я принялись подыскивать возможности для выступлений. Мы засели у нас в гостиной с телефоном на ящиках, и я сказал: “Давай Джимми, звони этим, “Развлечения Спотлайта” (“Spotlight Entertainment”) звучит интригующе”.
Он набрал номер и произнес: ”Извините, могу я поговорить с мистером Спотлайтом (Прожектором)?”
Тут мы начали ржать, на этом все и закончилось. Тогда я позвонил агенту Mythology Монике Линтон в Карлайл и сказал: “У нас тут группа, дай нам шанс”.
Она ответила: “Ладно, но вам придется играть что-то из Топ-20 и только потом уже может пройти и немного блюза”.
“Хорошо, хорошо”.
И мы подались в Карлайл. В округе, в местечке под названием Эгремонт (Egremont), мы играли в “Toe Bar”. Ко мне подошел крупный шотландский парнишка и говорит: “Вокалист у вас дерьмовый”.
“А, да. Спасибо”.
Мы наверное выглядели, как чёртова гоп-компания: я в своей замшевой куртке, Билл в своих смердящих шмотках, плюс еще был Оззи, побривший голову под ноль. Гизер носил длинное индейское хиппарское платье. “Мир”, “чувак”, и все такое. Я думал: “Странно это, парень в платье. Во что я влип?”
Гизер встречался с девчонкой, жившей неподалеку от нашей лавки, так что я часто видел, как он проходил мимо. Ещё чаще я встречался с ним, когда играл с командой в ночном клубе, где также выступала и группа Гизера Rare Breed. Тогда можно было встретить его, пробирающегося мимо по стенам, в то время он баловался кислотой. Я считал его чокнутым. Когда мы отыграли в “Глоб Хотел” в Карлайле, вбежал какой-то идиот, который пнул парочку полицейских и убил одну из их собак. Мы как раз выносили оборудование, а Гизер спускался по лестнице в своей хиппарской одёжке с парочкой гитар и тут на него налетает этот парень: “Тыыыыаааа!”
Гизер воскликнул: “Ой!”
Он опустил гитары и принялся кричать: “Не бей меня, чувак, я мирный!”
А потом побежал. Это было невероятно, абсолютно невменяемый здоровяк, гонящийся за Гизером и Гизер в своем кафтане, отчаянно пытающийся сбежать от него. Понадобилась целая свора полицейских, чтобы унять чувака и увезти его в тюрьму. Чёрт побери: “Какое замечательное начало для новой группы!”
Джимми Филлипс и саксофонист долго у нас не задержались. Если было соло, то все играли его одновременно. Эти двое похоже делали это ради развлечения и меня это расстраивало. Я созвал Билла, Гизера и Оззи на небольшое совещание и сказал:
“Саксофонист у нас не в тему, да и Джимми Филлипс тоже”.
Они спросили: ”И как ты хочешь поступить?”
Мне не хотелось задевать чьи-то чувства, выгоняя их, так что мы сказали им, что распадаемся. После этого мы пару дней не встречались, а потом вернулись к работе вчетвером.
Первые выступления получились отстойными. Эта группа даже рядом не стояла с Mythology, но я твердил: “Пройдет время, и все получится”.
Я чувствовал какой-то потенциал. Это была странная смесь: кто-то, кого я знал еще со школы, но с кем я тогда не общался; Гизер, человек с другой планеты; и мы с Биллом, наверное, еще с какой-то, другой, планеты. Но вместе всё казалось органичным. Мы репетировали и репетировали, дали несколько концертов и всё начало срастаться.
Мы отказались от названия The Polka Tulk Blues Band, быстро превратившегося в Earth. Мы играли 12-тактовый блюз, типа того, что делали Ten Years After. Мне нравилось всё, только чтобы была гитара. У нас были блюзовые альбомы исполнителей, о которых я никогда не слышал, но если там было гитарное соло на каком-то треке, мы решали: “О, мы этот номер сыграем, он клёвый, еще один 12-тактовик!”
Гитарные партии стали более джазовыми, да и Биллу нравилась музыка биг-бэндов. Оззи и с этим отлично справлялся. Я много стоял у него над душой, так как поначалу он не знал, что делать. Я говорил ему: “Давай, разговаривай с аудиторией, говори так и так”.
А Гизер очень быстро освоился на басу: еще до того как ты что-то соображал, он уже это играл. Но так как мы играли блюз, то у нас было не очень много работы. В Бирмингеме тогда был популярен соул, поэтому оставалось всего парочка мест, где мы могли поиграть. Пожалуй, лучшей площадкой в Бирмингеме для нас был клуб “Mothers”. Помню, что кроме нас там выступали “Chicken Shack”, Colosseum Джона Хайзмана (Jon Hiseman) и Free. В “The Town Hall” звук был дурацкий, но там мы тоже отыграли. Вообще-то на внутренней части обложки альбома “Volume 4” изображено, как мы там выступаем. Большинство мест, в которых мы играли, было пабами, где имелся большой неиспользуемый зал. Он сдавался тем, кто организует концерты. Кому-то вроде Джима Симпсона (Jim Simpson), который снял помещение над пабом в центре Бирмингема, назвав его “Henry’s Blues House”. Там что-то происходило от силы пару раз в неделю, но место стало очень популярным в Бирмингеме.
Из-за того, что сцены были крошечными, мы все сбивались в кучу. Оззи торчал где-то передо мной, но позже, когда мы перебрались на более вместительные площадки, он стоял слева перед моим стэком, а я сместился в центр сцены. Не спрашивайте меня, почему, я никогда этого не знал. Кажется странным, но мне такая расстановка понравилась: центр сцены - лучшее место для того, чтобы услышать, как всё звучит. Там я и оставался до тех пор, пока мы не расстались. Оззи перебрался в середину, только когда мы воссоединились много лет спустя, в девяностых.
Первым делом мы купили для нужд группы огромный вэн марки “Commer” с затемнёнными окнами. Это была развалина, бывший полицейский вэн с большущей дырой в полу в пассажирской секции. Однажды я заехал за одной девчонкой. Для того, чтоб хоть как-то прикрыть дыру, мы постелили над ней коврик. Так вот, выходит она вся разодетая, в чулках, вскарабкивается внутрь и наступает прямиком в дыру. Металл разодрал ей чулки, к тому же она ещё и порезалась. На этом наш роман и закончился.
Матушка помогла нам найти покрытие. Мы его настелили на пол и поместили сзади диванчик. После этой невероятной катастрофы мы снова отправились в Карлайл. Вэн постоянно ломался. Это было хреново, но и дороги тогда были тоже дерьмовыми. Дорога в Карлайл или в Лондон казалась бесконечной.
У меня одного были водительские права, а нанять водителя мы себе позволить не могли. Я заезжал за всеми перед репетициями и концертами, а так как всё это висело на мне, нервы у меня были полностью расшатаны, так что нам очень повезло, что мы остались живы. Они все дрыхали сзади, а я хлестал себя по щекам, чтобы не отрубиться. Самая поганая вещь была, когда я открывал окно, чтобы отогнать сон, а они: “Блин, тут дубак какой-то”.
Как-то ночью по дороге домой я нашёл улицу, в точности похожую на ту, где жил Оззи. Я решил, что будет круто подшутить над ним и высадить его там. Было четыре или пять утра, Оззи спал, и я сказал: “Ну что, Оз, ты дома!”
“Мммэээ...”
Он выбрался из вэна и я прокричал: “До завтра, пока!”
Я тронулся, глянул в зеркало заднего вида и увидел, как Оззи пытается вломиться в чужой дом. Когда он всё понял, мы уже были далеко. И ему пришлось пилить до дома пешком милю или около того. Следующим вечером, когда я его подобрал, он сказал:
“Вчера ты меня выкинул не на той улице!”
Я говорю: “Да ну! Боже, а мне показалось, это твоя улица!”
Позже, ночью, по пути домой он снова уснул сзади, а я остановился на той же неправильной улице.
“Ну что, Оз, приехали!”
“Мммэээ...”
Он выходит, мы уезжаем, опять та же картина. И так много раз.
Матушкина помощь с вэном была одной стороной медали; другой стороной были её причитания: “Ты чёртова заноза! Найди уже себе нормальную работу!”
Но она продолжала многое делать для нас и за всеми присматривала. Она всегда всовывала сэндвичи или ещё что-то из еды, так что ребята из группы её любили. Им обоим: и отцу, и матери, нравились все наши парни. Особое пристрастие они питали к Оззи. Папаша считал его забавным, так оно и было: Оззи был весьма прикольным челом.
Отец Оззи тоже очень помог. У Оззи был аппарат, но нам нужен был побольше, тогда его папаня подписал бумагу, которая называлась поручительством. Это означало, что он гарантировал выплату и Оззи мог взять кредит под покупку. Он купил усилитель “Triumph” и две колонки. К тому же у нас был аппарат “Vox”. В те дни у вас не было звуковика, вертящего ручки в середине зала; весь звук шёл из вашего собственного оборудования со сцены, поэтому ты начинал с того, что поднимал громкость и все начинали орать: “Сделай потише!”
Нам жаловались, что мы звучим очень громко. Постоянно. Если ты стоишь перед своей колонкой, то не можешь услышать кого-то ещё, поэтому приходилось перемещаться, чтобы понять, что вообще происходит. Ты мог совсем не слышать вокалиста и это при том, что Оззи врубал свой усилок так громко, что тот начинал свистеть.
Мы часто играли в “Henry’s Blues House”, где быстро набирались мастерства. Джим Симпсон, человек, который там заправлял, заинтересовался нами. Он был джазменом, трубачом, а мы играли приджазованный блюз. Ему это нравилось и он предложил нам услуги менеджера. У нас никого другого не было, а у него был “Henry’s Blues House”, где мы могли выступать и мы боялись, что если не согласимся, то у нас не будет концертов.
Джим Симпсон начал работать с нами примерно в конце 1968-го или в начале 1969-го года. И вот к чему мы пришли: аппарат в арсенале, старая рухлядь в виде вэна марки “Commer”, сет-лист, состоящий из приджазованных 12-тактовых блюзов и менеджер. Полный комплект и не было другого пути, кроме пути наверх.
Первое, что сделал Джим Симпсон, впихнул нас в “Big Bear Folly”, британское турне четырёх команд, в котором каждый вечер заканчивался джемом, когда на сцену выходили все сразу. В январе 1969-го мы играли в клубе “Marquee”, но не слишком сошлись с тамошним менеджером Джоном Джи (John Gee). Этот парень был повёрнут на биг-бэндах, и, когда Билл заявил, что тоже фанатеет от джаза, Джон Джи поставил ему кое- что из этой музыки и начал спрашивать: “А это тогда кто? Кто это?”
Билл назвал совершенно не те имена и Джона Джи прямо передёрнуло.
Оззи был одет вверх от пижамы и носил штуку вокруг шей. Это Джону также не понравилось. Думаю, мы казались ему замухрышками. Хотя наверное, такими мы и были. У нас просто не было денег на то, чтобы хорошо выглядеть. Вообще-то, Озии часто ходил босиком. Гизер был гуру от моды, следил за последними веяниями. У него были штаны цвета лайма. Это была его единственная пара, он постоянно их стирал и носил снова и снова. Однажды он решил высушить их на обогревателе, и одна штанина загорелась. Так как он души не чаял в этих брюках, его матушка пришила ему другую штанину, и с тех пор он рассекал с одной зелёной штаниной, а другой - чёрной. Чокнутый!
Биллу как-то присудили приз за самую нелепо одетую рок-звезду, “Самая неряшливо одетая рок-звезда оттуда-то” (“The Scruffiest Rock Star Out There”) или что-то вроде этого. И он этим реально гордился. Ну и вдобавок ко всему там ещё был я в замшевой куртке. В такой одежде и с копнами волос вы выглядели по-настоящему брутально. Мы отрастили себе усы подковой, а Билл - ещё и бороду в придачу. Это не было какой-то осмысленной идеей. Если ты в коллективе, то у вас вырабатывается единообразный имидж.
“О, у тебя волосы ещё немного отросли, смотрится отлично, оставь так”.
Недостатком такой ситуации было то, что женщины не ходили на наши концерты. Неряхи с длинными патлами, только парни сидели в зале...
Если приглядеться, то можно было найти и несколько девчонок. Но выглядели они как парни!