Я почти наверняка должен был умереть
1987-1988
Вечером, накануне запуска воздушного шара, мы с Пером приняли снотворное. Когда в 2 часа ночи нас разбудили, было очень темно, но едва нас привезли на стартовую площадку, мы увидели гигантский воздушный шар, освещенный прожекторами и возвышавшийся над деревьями. Он выглядел потрясающе: бока были серебристыми, а купол – черным. Он был грандиозен. Воздушный шар, полностью наполненный воздухом, удерживался якорями. Мы беспокоились о том, что поднявшийся ветер может опрокинуть его, поэтому забрались в гондолу, наземная служба начала последние проверки.
Находясь внутри гондолы, мы и не знали о происшествии, в результате которого нас катапультировало. Случилось так, что вокруг двух из пяти пропановых резервуаров обмотался канат, и поскольку натяжение шара шло вверх и вниз, он стащил их. Лишившись части веса, воздушный шар взлетел, таща за собой два каната, к которым были привязаны мешки с песком. После того, как мы увеличили высоту и, пролетая над лесом, направились в сторону моря, Пер вылез из гондолы и обрубил два последних каната. Мы быстро двигались к блистающему рассвету, совершая парящий полет в струйном течении со скоростью 85 узлов, то есть, до 100 миль в час. После десяти часов полета мы преодолели расстояние в 900 миль и таким образом легко побили рекорд дальности полета на воздушном шаре на горячем воздухе. Боб Райе по радио советовал придерживаться высоты 27 тысяч футов, что бы ни случилось, – там самые быстрые воздушные потоки.
Вечером мы попали в шторм и спустились ниже, где погода была спокон нее, но шел снег, и мы моментально потеряли скорость струйного течения. – Необходимо вернуться наверх, – сказал Пер.
Он включил горелки, и мы вновь взметнулись вверх навстречу плохой погоде. Воздушный шар било нещадно, гондолу мотало взад и вперед, но едва мы подумали, не снизиться ли, как вырвались в область ясной погоды, и скорость достигла 140 узлов – свыше 160 миль в час. На следующее утро прибыл самолет Virgin 747 – Maiden Voyager – и стал выписывать восьмерки вокруг нас. Через потрескивание по радио я различил мамин голос:
– Быстрее, Ричард, быстрее! Мы обгоним тебя.
– Я делаю все возможное. Пожалуйста, поблагодари экипаж и пассажиров за то, что изменили курс ради того, чтобы поприветствовать нас, – сказал я.
Мы достигли побережья Ирландии в 14. 30 того же дня. Это было 3 июля, пятница. О таком пересечении океана можно было только мечтать. Мы находились в воздухе всего 29 часов.
Невероятная скорость полета породила неожиданную проблему: у нас лее еще оставалось три полных бака с горючим, прикрепленных к гондоле, и они могли взорваться при приземлении. Мы решили спикировать очень низко и сбросить баки с горючим на пустое поле, а потом спуститься во второй раз для контролируемого приземления. Пер перестал жечь пропан и опустил воздушный шар достаточно низко, чтобы нам было видно, куда можно безопасно сбросить дополнительные баки с горючим. Стоило опуститься, как ветер неожиданно образовал водоворот вокруг нас и был намного сильное, чем мы ожидали. Пока мы перемещались со скоростью почти в 30 узлов, или 35 миль в час, скорость у земли не представляла такой большой проблемы, как внезапный рывок вниз. Мы ударились о землю и стали быстро двигаться по полю. От удара все наши баки с горючим оторвались вместе с радиоантеннами. Освободившись от их веса, воздушный шар рванулся вверх. Я этого не видел, но мы едва разминулись с домом и опорой электропередач. Это случилось в Лимаварди, крохотной ирландской деревушке.
Без баков с горючим мы не контролировали ситуацию. Пока была возможность нагревать воздух, мы поднимались вверх, но достигнув наивысшей точки, могли быстро начать падать, увеличивая скорость падения подобно человеку с нераскрывшимся парашютом. Внутри гондолы оставался один маленький запасной бак с горючим, и Пер быстро подсоединил его к горелкам.
– Он запутался, – сказал Пер. – Канаты перепутаны.
Воздушный шар поднимался, как ракета. От давления верх купола был примят, и канат, свисающий вниз посередине шара, зацепился за что-то и стал скручивать нас в узел. Воздушный шар сворачивался в тугую спираль, закрывая отверстие таким образом, что доступ горячего воздуха внутрь был невозможен. Поскольку нас начало сносить вниз, я открыл люк гондолы и взобрался на крышу. Достав нож, я начал рубить скрутившийся канат.
– Быстрее! – выкрикнул Пер. – Мы быстро падаем.
В конце концов, мне удалось перерубить канат, и шар быстро повернулся. Купол выпрямился, отверстие на дне оболочки открылось.
– Залезай! – крикнул Пер.
Как только я ввалился в гондолу через люк, он максимально включил горелку. Мы находились в 300 футах от земли, но поток теплого воздуха затормозил падение, и мы поднялись снова. Я попытался воспользоваться переключателями, но в гондоле не было электроэнергии.
– Проклятье, – сказал я, – Нет света, нет радиосвязи, измеритель горючего тоже не работает. Только высотомер в порядке.
– Давай попытаемся опуститься на пляж, – предложил Пер. – Приземляться где-нибудь внутри страны слишком рискованно.
Я надел спасательный жилет, парашют и пристегнул к ремню спасательный плот. Мы видели приближающуюся береговую линию, Пер выпустил горячий воздух из верхушки шара, чтобы снизиться. И снова ветер внизу оказался значительно сильнее, чем мы ожидали, и нас понесло к морю. Мы двигались на северо-восток, без радио и электричества внутри гондолы и как никогда были предоставлены всем ветрам.
– Держись крепче, – сказал Пер.
Он выпустил еще немного нагретого воздуха, чередуя это со сжиганием пропана, в попытке сократить скорость прохождения сквозь густое серое облако. Как только мы миновали туман, я увидел пенное море, поднимавшееся навстречу. Мы проскочили пляж, двигаясь слишком быстро. Я осознал правоту слов Тома Бэрроу: это похоже на попытку остановить танк Шермана без тормозов. С ужасом я видел, что океан несется на нас.
Мы ударились о поверхность моря, и меня швырнуло на Пера. Нас опрокинуло под ужасным углом, было невозможно встать прямо. Воздушный шар начал тащить гондолу по поверхности океана. Нас подбрасывала каждая волна.
– Болты! – крикнул Пер.
Он схватился за стул в качестве опоры и потянулся вверх. Я попытался помочь ему встать на ноги, но гондола ходила ходуном вверх и вниз, и всякий раз, когда я поднимался, меня туг же опрокидывало назад. Я видел, как Пер протянул руку, схватил красный рычаг и потянул вниз. Предполагалось, что после этого воспламенятся разрывные болты, которые отрубят канаты, соединяющие гондолу с шаром. Воздушный шар после этого, теоретически, должен отплыть и утонуть в море, предоставив возможность гондоле остаться на поверхности.
В нашем случае ничего такого не произошло. Пер дернул рычаг вверх и вниз, но болты не сработали.
– Боже мой! – завопил Пер. – Болты неисправны.
Теперь воздушный шар подбрасывал нас на поверхности Ирландского моря, как исполинский пляжный мячик. Меня опять откинуло в сторону, и я ударился о перевернутый край крыши кабины.
– Выбирайся! – крикнул Пер. – Ричард, нам надо выбраться.
Пер бросился к люку, дернул рычаги вниз и толчком открыл его. Шар притормозил движение, поскольку гондола врезалась в воду, и Пер с усилием поднялся и выбрался на поверхность. Как только я увидел, что Пер преодолел проем люка и исчез из поля зрения, я рванулся и последовал за ним по ступенькам вверх. Я обнаружил, что на Пере по-прежнему надет парашют. Мы ухватились за стальные тросы и старались удержаться на качающейся гондоле.
– Где твой спасательный жилет? – крикнул я.
Похоже, Пер не услышал. Ветер вернул мне прямо в лицо мои же слова. Шар накренился под углом, одна сторона его с трудом преодолевала поверхность серого моря. Не было никаких признаков замедления скорости. Позади оставался белый пенный след. Затем порыв ветра подхватил нас, и воздушный шар поднялся с поверхности.
Пер бросился с крыши гондолы в черную холодную воду. Казалось, это не меньше 100 футов. Я был уверен, что он разбился.
Я медлил. Потом с ужасом понял, что уже слишком поздно. Без Пера огромный воздушный шар взметнулся ввысь. Я чуть было не опрокинулся через край гондолы, поскольку она качалась под шаром, словно маятник. Пригнулся, схватился за ограждение и наблюдал, как море исчезает подо мной. Я быстро поднимался и не мог видеть Пера. Сейчас, когда шар плыл по ветру, и гондола больше не испытывала сопротивления воды, он был намного уравновешеннее. С возрастающим ужасом я наблюдал, что вхожу в плотное облако и перестаю различать что-нибудь вокруг.
Теперь я был предоставлен самому себе в этом самом большом из когда-либо созданных человеком воздушном шаре и направлялся в Шотландию. Ветер был ужасно холодным, море подо мной – ледяным, а я – в густом тумане. И оставался только небольшой запасной бак с горючим.
Я забрался внутрь гондолы. Сейчас ничто не препятствовало подъему шара, и я несколько успокоился, увидев экраны и механизмы управления в том же положении, что и во время пересечения Атлантики. Я перебирал имеющиеся варианты: могу прыгнуть с парашютом в море, где никто, вероятней всего, не найдет меня, и есть все шансы утонуть; могу подняться в темнеющее небо и попытаться приземлиться ночью, если мне повезет достичь земли. Я взял микрофон, но радио по-прежнему не работало. Я был полностью изолирован от внешнего мира.
Показания высотомера свидетельствовали о снижении, поэтому я инстинктивно зажег пропан. К моей радости, пламя полыхнуло внутрь шара, и он стал более устойчивым. Морская вода не испортила горелки. Я пустил еще один большой поток горячего воздуха, и воздушный шар снова стал подниматься. Стало труднее дышать, и я надел кислородную маску. Посмотрел на высотомер:12 тысяч футов. Плотное белое облако окружило меня. Я не имел представления о своем местонахождении. Все что я знал – внизу меня ждет серое пенистое море. Перед тем, как совершить вынужденную посадку на воду, Пер сказал, что вряд ли нам хватит горючего, чтобы достичь Шотландии до наступления темноты. Оставшееся в запасном баке топливо могло продлить полет разве что на час. Рано или поздно все равно придется встретиться лицом к лицу с Ирландским морем.
Теперь мои мысли занимали разрывные болты. Возможно, они обрубили один, два, три или даже четыре из пяти основных канатов, присоединяющих гондолу к воздушному шару. Возможно, прямо сейчас этот последний канат подвергается сильному натяжению, изнашивается от нагрузки и может не выдержать. Если это так, кабина может резко оторваться и упасть в море, при этом я погибну от удара. Именно это опасение вынудило Пера прыгнуть в море. Люк гондолы был все еще открыт, я обеспечил полноценное горение пропана перед тем как опять вылезти на крышу, чтобы осмотреть канаты. Было совершенно тихо. Я не мог увидеть все канаты, не перегнувшись через ограждения гондолы. Стоя так, посреди клубящегося белого облака, я испытал непреодолимое чувство одиночества. Канаты выглядели невредимыми, и я протиснулся через люк в гондолу.
То, что я предприму в последующие десять минут, может привести либо к гибели, либо к спасению. Все зависит только от меня. Мы побили рекорд, но я почти наверняка должен был погибнуть. Без спасательного жилета Пер или уже мертв, или старается плыть дальше. Я должен найти кого-нибудь, кто мог бы спасти его. Я должен выжить. Я старался мыслить ясно и сосредоточиться на вариантах, которые у меня имелись. Я не спал уже больше 24 часов, сознание туманилось. Я решил поднять воздушный шар достаточно высоко, чтобы иметь возможность прыгнуть с парашютом прямо из гондолы. Я поджег пропан и нашел свою записную книжку. Нацарапал на открытой странице:«Джоан, Холли, Сэм, я люблю вас». Подождал, пока показания высотомера достигли 8 тысяч футов, и выбрался наружу.
Я был один в облаке. Перегнувшись через ограждение, посмотрел вниз. В голове по-прежнему прокручивались варианты моих действий. Если прыгну, возможно, проживу всего две минуты. Если смогу раскрыть парашют, все равно найду свою погибель в море, где, скорее всего, утону. Я нащупал свободный конец парашюта и задумался, правый ли он. Возможно, по причине моей дислексии мне бывает трудно быстро определить, где правая сторона, а где левая, особенно это относится к парашютам. В последний раз во время затяжного прыжка я дернул не за тот конец и лишился парашюта. В тот момент рядом оказалось несколько парашютистов, и они помогли мне воспользоваться запасным. Но сейчас я один на высоте 8 тысяч футов. Я сильно ударил себя по лицу, чтобы сконцентрироваться. Должен быть иной, лучший выход.
– Дай себе время подумать, – сказал я громко. – Давай.
Стоя согнувшись на крыше кабины, я посмотрел на огромный воздушный шар над головой. Меня вдруг осенило, что я стою под самым большим в мире парашютом. Если бы мне удалось опустить воздушный шар, тогда, возможно, я смог бы прыгнуть с него в последний момент перед его падением в море. Теперь я знал, что у меня достаточно горючего еще на полчаса полета. Лучше было остаться в живых еще на тридцать минут, чем прыгнуть с парашютом и, возможно, прожить всего две.
– Пока жив, я еще могу что-нибудь сделать, – сказал я себе. – Что-то должно случиться.
Я залез внутрь гондолы и снял парашют. Я принял решение. Буду занимать себя всем чем угодно в эти дополнительные минуты. Схватил немного шоколада, положил его в карман жилета и застегнул карман на молнию. Проверил, там ли находится фонарик.
Всматриваясь из гондолы в туман внизу, я старался определить, когда следует перестать жечь пропан, когда открыть люк, когда оставить управление и вылезти на крышу гондолы для последнего прыжка. Надо рассчитать последний поддув наверняка, чтобы воздушный шар ударился о поверхность моря как можно медленнее. Несмотря на потерю всех баков с горючим, воздушный шар все равно поднимал груз, равный примерно трем тоннам.
Едва шар вышел из облаков, я увидел под собой серое море. И вертолет королевских военно-воздушных сил. Я в последний раз прибег к помощи пропана, чтобы замедлить падение, и затем предоставил воздушному шару снижаться, как ему будет угодно. Схватил красную тряпицу и выбрался наружу через люк. Присел на корточках на гондолу и помахал тряпкой пилоту вертолета. Он помахал мне в ответ довольно игриво, по-видимому, не обратив особого внимания на мою панику.
Я перегнулся через край и увидел приближающееся море. Переместился по диаметру гондолы, чтобы определить, откуда дует ветер. Это трудно было сделать, поскольку казалось, что ветер дует сразу со всех сторон. В конце концов, я выбрал сторону против ветра и посмотрел вниз. До воды оставалось пятьдесят футов, примерно высота дома, и море поднималось вверх, чтобы ударить меня. Проверил спасательный жилет и ждал, держась за ограждение. Я надеялся, что, став легче после моего прыжка, воздушный шар снова поднимется, вместо того, чтобы обрушиться на меня сверху всем своим весом. Я ждал до того момента, пока не оказался прямо над поверхностью моря, потянул за рипкорд спасательного жилета и оттолкнулся от гондолы.
Море было ледяным. Глубоко погрузившись в воду, я почувствовал, как мерзнет кожа головы. Благодаря спасжилету меня вытолкнуло на поверхность.Я испытал истинное блаженство: я был жив. Я повернулся и посмотрел на воздушный шар. Лишившись моего веса, он поднялся вверх и тихо входил в облака, похожий на величественный инопланетный космический корабль, пока не исчез из поля зрения.
Вертолет завис надо мной и спустил петлю. Я сел в нее, как на качели, но всякий раз, когда меня пытались поднять, снова падал в воду. Я не мог сообразить, что делаю неправильно, и был слишком слаб, чтобы дольше находиться в воде. Наконец меня подняли вверх при помощи лебедки, кто-то протянул мне руку и втащил внутрь.
– Вам надо было поместить петлю под руки, – произнес голос с шотландским акцентом.
– Где Пер? – спросил я. – Вы уже подобрали Пера?
– Разве он не на воздушном шаре? – спросил военный.
– Вы не нашли его? Он в воде. Он находится там с тех самых пор, как я снова поднялся в воздух. Около сорока минут.
Пилот изменился в лице. Он поговорил с кем-то по радиосвязи, но было трудно разобрать, о чем шла речь. Вертолет продолжал вращать лопастями винта и снялся с места.
– Мы доставим вас на наш корабль, – сказал пилот.
–Я хочу отправиться на поиски Пера, – ответил я. – Я в порядке. Если Пер уцелел после падения, он все еще плывет, или, что более вероятно, тонет в Ирландском море. Уже темнело, и с воздуха могла быть видна только его голова. Это все равно, что искать футбольный мяч: серый футбольный мяч в сером бурном море. Пилот не обращал внимания на мои доводы. Через две минуты мы опустились на палубу военного корабля, и меня вытащили из вертолета. Пилот немедленно взлетел и направился в море. Я прошел через палубу, и меня положили в горячую ванну. Затем я поднялся на мостик посмотреть, как идет поиск. Десять, пятнадцать, двадцать минут ничего не происходило. Потом радио ожило.
– Мы заметили его, – сказал пилот. – Он все еще плывет. Он жив. Но на этом борьба Пера за существование не закончилась. Лебедку, которая подняла меня, защемило, поэтому пришлось привлекать для его спасения моторную лодку. К тому времени, когда моторная лодка прибыла, Пер был едва жив. Он пробыл в воде два часа, плывя как можно энергичнее, чтобы поддерживать кровообращение, но все это было безуспешно из-за волнения на море. На нем не было спасательного жилета, и к моменту, когда его вытащили, он совершенно замерз и выдохся. Было невероятным, что он выжил, и позже он приписывал это тому, что еще в детстве отец заставлял его каждый день плавать в ледяной воде шведских озер.
Мы встретились на борту корабля и бросились друг другу в объятья. Пер был раздет догола, на нем была лишь защитная накидка. Его лицо напоминало белый мрамор, тело было голубого цвета, и стук зубов невозможно было унять.
И все это ради того, чтобы первыми пересечь Атлантику на воздушном; шаре на горячем воздухе. Но что было важнее, – мы остались в живых. Мы не могли поверить в то, что выжили.
В течение лета 1987 года авиакомпания British Caledonian делала все возможное, чтобы удержаться на рынке авиаперевозок. Она прибегла к серии рекламных роликов, изображавших бизнесмена, напевавшего «Я хочу, чтобы все они были шотландскими девушками» на мотив песни группы The Beach Boys «Калифорнийские девушки». и всячески обыгрывала шотландки, в которые были одеты ее стюардессы. Но это не помогло: авиакомпания несла убытки и в августе объявила, что согласна с условиями, на которых British Airways присоединяет ее к себе.
Мне казалось, что это слияние напрямую противоречит требованиям Комиссии по монополиям и объединениям в том отношении, что крупнейшая и вторая по величине авиакомпании Великобритании, объединившись, получат долю рынка трансатлантических перевозок, намного превышающую 50%. Мы обратились с жалобами в Комиссию, отмечая, что эта сделка увеличит долю присутствия ВА на некоторых трансатлантических маршрутах примерно с 45 до 80%. Несмотря на это, в сентябре разрешение на сделку было получено. Обе авиакомпании разыграли спектакль, будто В-Cal будет управляться независимо, и ее стюардессы будут продолжать носить в качестве летной формы свои шотландки и сохранять независимость. Ликвидировав British Caledonian как конкурента, компания British Airways могла теперь собрать все силы, чтобы разделаться с последним небольшим английским конкурентом – нами и занять лидирующее место на рынке атлантических авиаперевозок.
Когда заключалась эта сделка, мы осознали, что, кроме исходящей от ВА в отношении нас угрозы, слияние авиакомпаний предоставляло нам и скрытую ранее возможность. Мы уже воспользовались повышением цены на наш первый авиалайнер, которая составила ?10 млн., чтобы взять в лизинг второй самолет, он летал в Майами. Мы хотели и дальше расширяться. По условиям Бермудского соглашения, регулирующего международное движение воздушного транспорта между Америкой и Великобританией, предусматривается обеспечение полетов двух английских авиакомпаний. Наши юристы обнаружили также, что, согласно японскому межправительственному соглашению, предполагалось наличие двух английских и двух японских авиакомпаний для полетов в Японию. С уходом В-Cal со сцены авиакомпании Virgin Atlantic предоставлялась возможность выдвинуться вперед и попробовать стать этой второй английской авиакомпанией.
Точно так же, как Майк Олдфилд и группа The Sex Pistols были поворотными пунктами для Virgin Music, поглощение ВА авиакомпании В-Са1 ознаменовало новый этап в истории Virgin Atlantic. До их слияния мы летали только в Майами и Ньюарк, что рядом с Нью-Йорком. Теперь, в качестве второй английской магистральной авиакомпании, virgin atlantic было дано право подать заявку на полеты по маршрутам, которые ранее обслуживались В-Cal и в точности повторяли маршруты альянса ВА/B-Cal. Нашими первоочередными задачами были полеты до аэропорта Кеннеди, главного аэропорта Нью-Йорка, а также в Лос-Анджелес и Токио. Далее мы планировали наладить сообщение с Сан-Франциско, Бостоном и Гонконгом – тремя пунктами назначения, куда летали самолеты В-Cal. В 1987 году у нас было только два самолета. Для того чтобы осуществлять полеты в Лос-Анджелес и Токио, нам пришлось взять в лизинг еще два авиалайнера и удвоить число стюардесс.
Изучая маршруты B-Cal, мы продолжали отслеживать и Thorn EMI. В последнюю неделю сентября Тревор решил вопрос нашей ссуды на ?100 млн. в банке Новой Шотландии. Несмотря на подъем курса ценных бумаг, наблюдавшийся на фондовой бирже все лето, мы чувствовали, что thorn emi по-прежнему недооценивалась. Со ста миллионами, которые были в нашем распоряжении, мы начали покупку 25 сентября 1987 года. Не страшась затрат, мы начали подавать заявки на приобретение 100 тысяч акций ЕМ1. решив скупить около 5% компании до объявления нашей цены за нее. Если бы даже наша цена была перекрыта на торгах, мы знали, что в отдаленном будущем доля в 5% повысилась бы в цене.
На бирже моментально поползли слухи, что есть претендент на приобретение Thorn EMI. В иные дни мы покупали 250 тысяч акций стоимостью ?1. 75 млн., в другие – тратили на это ?5 млн. Иногда мы продавали акции, чтобы сбить людей с толку. Мы разжигали любопытство и уверяли, что большое количество акций Thorn EMI продано, что только подогревало слухи. Ко второй неделе октября наша доля акций оценивалась в ?30 млн.
Вечером в четверг,15 октября 1987 года, на Великобританию налетел ураган. Я помню, как шел пешком из Оксфорд Гарденз на «Дуанд» и видел, что все улицы завалены зелеными листьями. Из-за того, что мало кто смог добраться до работы, фондовая биржа была в пятницу закрыта. Но в Америке продажа акций, начавшаяся в среду, вызвала панику. В пятницу я с изумлением наблюдал, как в течение вечера индекс Доу-Джонса снизился на 95 пунктов; тогда это было самое большое падение в течение одного дня. Значение того, что произошло на Уолл-стрит, в Лондоне, равно как и в других точках земного шара, не осознавали в полной мере до понедельника. Воскресные газеты были полны оптимистической трескотни, воодушевляя своих читателей покупать как можно больше акций компании ВР. В понедельник первой открылась австралийская биржа, и падение курса акций составило одну пятую. На токийской бирже падение составило 1500 пунктов. Я подумал, что это прекрасная возможность купить больше акций EMI, позвонил нашему брокеру н попросил его первым делом купить акции Thorn EMI на ?5 млн. Я хотел, чтобы наша заявка была подана раньше других, и беспокоился, чтобы кто-нибудь другой не перехватил инициативу. Мне, конечно, не было необходимости беспокоиться. Не думаю, что кто-нибудь мог поверить в свое везение увидеть хотя бы одного покупателя на бирже. Брокер заполнил заявку за какие-то двадцать секунд и спросил, не хочу ли я купить еще. – Там тонны этого добра, – добавил он.
Почувствовав неладное, я остановился. Как я и предполагал, котировки на лондонской фондовой бирже упали на 100 пунктов, потом еще на 100. потом еще на 50. Таким образом, падение за день достигло 250 пунктов. В тот день индекс Доу-Джонса снизился еще на 500 пунктов. За какие-то три дня мировые фондовые биржи потеряли около четверти своей рыночной стоимости.
Мы встретились с Тревором. Меня потрясло известие, что стоимость акции Virgin упала почти наполовину: со 160 пенсов до 90. Кто-то подсчитал, что я потерял на обесценивании акций Virgin Group ?41 млн. Реальное положение было намного хуже. Цена на акцию Thorn EMI упала с ?7.30 до ?5.80. то есть, падение составило свыше 20%, и наша доля акций оценивалась уже в ?18 млн. Руководство банка Новой Шотландии было озабочено. В связи с обвалом стоимости акций нас попросили произвести немедленный наличный платеж в ?5 млн. Как ни странно, эти события не поколебали мою решимость купить Thorn EMI. Меня не слишком тронуло резкое падение цен на акции Virgin, поскольку в любом случае я никогда не собирался их продавать и был абсолютно убежден, что цена сильно занижена. Мои мысли были больше заняты получением возможных прибылей и денежных потоков от Thorn EMI, в свете чего я рассматривал обвал на фондовой бирже как редкую возможность купить компанию. Но кризис нанес сокрушительный удар но Mountleigh: стоимость ее акций упала на 60%, и из-за этого компания не имела возможности брать дополнительные денежные ссуды для покупки акций Thorn EMI, впрочем, как и всего остального тоже.
На той же неделе у меня состоялся яростный спор с двумя не исполнительными директорами, представлявшими интересы сторонних держателей акций, которых мы привлекли, когда virgin акционировалась. Сэр Фил Хэррис и Коб Стенхэм были категорически против продолжения осады Thorn EMI и объявления о наших претензиях на компанию после опубликования результатов деятельности Virgin позже, в октябре.
– Но это уникальная возможность приобрести компанию. – доказывал я. – Такого больше может не быть: сейчас стоимость Thorn составляет только две трети от ее же стоимости в пятницу. Мы знаем, сколько денег можно заработать на одних уже выпущенных ими альбомах, поэтому, с точки зрения прибыли, это выгодная покупка.
– Впереди нас могут ожидать тяжелые времена, – предупреждали меня. – Этот финансовый обвал многое изменил.
– Люди, которые покупают пластинки, будут продолжать это делать, – парировал я. – Большинство людей вообще не имеют никаких акций. Они просто будут и дальше покупать записи Beatles и альбомы Фила Коллинза.
Но никто не встал на мою сторону. Все хотели посмотреть, что будет происходить на фондовой бирже дальше. Цена на акции Thorn EMI продолжала снижаться, пока не достигла ?5. 30 за штуку. Я был уверен, что если бы мы смогли объединить наши усилия, то были бы в состоянии найти деньги и купить Thorn EMI по сниженной цене. Я доказывал, что для обвала нет достаточных оснований и цены на акции скоро вернутся в исходное положение. Я настаивал на том, что никогда больше не представится такая чудесная возможность сделать это. Но все были против, и поскольку я не мог переубедить их, то вынужден был оставить все, как есть. Я ожидал, что когда мы огласим результаты финансового года, цена акций Virgin подскочит. Поэтому когда мы объявили, что доходы Virgin за год, включая июль 1987 года, увеличились более чем вдвое – с ?14 до ?32 млн., – мы не упоминали компанию Thorn EMI. Но случилось так, что цена наших акций не поднялась. Нисколько. У меня не укладывалось в голове, что в предыдущем году Virgin могла размещать свои акции по 140 пенсов за штуку, а сейчас на фоне удвоенных прибылей они стоили вдвое дешевле.
Обвал на фондовом рынке вбил последний гвоздь в крышку гроба того, чем представлялась Virgin в качестве открытой акционерной компании. Я знал, что Дон будет возражать против изменения взятого курса, но мы с Тревором спокойно поговорили о необходимом материально-техническом обеспечении, чтобы снова стать частной компанией. Тревор приступил к расчету финансов, требуемых для скупки такого большого количества собственных акций, которое стало бы следствием подобного шага.
В июле 1988 года мы объявили, что руководство virgin приобретет контрольный пакет акций Virgin Group pic. Можно было бы обмануть акционеров и заплатить меньше, чем первоначальные 140 пенсов за акцию, но мы решили, что к той цене, по которой продавались наши акции на фондовой бирже, мы добавим свыше 70 пенсов, – именно по такой цене наши акции передавались из рук в руки как раз накануне нашего объявления. Это означало, что ни один человек, инвестировавший в Virgin, когда ее акции были размещены на рынке, – включая всех тех людей из очереди, что желали мне благополучия, – не потерял своих денег. Наша репутация осталась незапятнанной.
Тревор пересмотрел всю финансовую структуру Virgin Group и в конце ноября 1988 года запустил механизмы приватизации компании. Это было колоссальной задачей, которая не стала легче, когда наши советники из Samuel Montagu обратились к своему контролирующему банку Midland Bank с просьбой присоединиться к синдикату банков-кредиторов – им сразу было в этом отказано.
Тревор решил обойтись без услуг Samuel Montagu, оставив только имя. Вместо того чтобы основывать банковский синдикат, в котором один ведущий банк был бы как точка соприкосновения и главный посредник, он начал создавать консорциум банков, к каждому из которых обращался напрямую. Это означало, что ему пришлось очень много ездить, поскольку с каждым он разговаривал лично, но это означало также и то, что он мог противопоставлять каждого всем остальным в своих интересах. В конце концов, он связал себя кредитными обязательствами с двадцатью банками, и мы получили кредит на ?300 млн. Скупив акции сторонних держателей акций, мы рефинансировали долг под гарантии акций Virgin Group pic. и virgin atlantic.
С нашими 300 и даже больше миллионами фунтов долга мы были до такой степени связаны долговыми обязательствами, что понимали: надо быстро шевелиться, если хотим выжить. Пришлось отказаться от идеи покупки Thorn EMI, поэтому мы продали акции и сконцентрировали усилия на решении собственных проблем. Я всегда ощущал, что деловые круги Сити занижают стоимость Virgin Music, теперь нам предоставлялась возможность узнать, какова ее реальная ценность. Дон Круикшанк, сэр Фил Хэррис и Коб Стенхэм покинули Virgin. Дон замечательно справился с задачей преобразования компании как один из тех, кто может продемонстрировать понятные подходы в менеджменте. Его место финансового директора занял Тревор.
Мы с Тревором начали искать другие компании, которые хотели бы вложить деньги в любые из дочерних компаний Virgin и образовать совместные предприятия. Мы хотели заменить владельцев акций из Сити на одного или двоих основных партнеров в дочерних компаниях Virgin. Структура virgin group становилась чрезвычайно сложной.