Открытая дверца в заднем заборе 1 страница
Кадзуо НАВАТА
ЭПОХА, МЕЧ, СУДЬБА
Эта книга — сборник рассказов, представляющих так называемые «исторические драмы», которые так любят читать и смотреть в нынешней Японии.
Не стоит думать, будто речь идет о классической японской литературе: все рассказы написаны писателями современными, хотя и принадлежащими к разным поколениям — и теми, кто родился в конце XIX в., и теми, кому сейчас едва исполнилось сорок. Просто пишут они об историческом прошлом Японии, об эпохах, ушедших безвозвратно, но до сих пор хранящих обаяние силы и тайны.
Начиная с XII в. фактическая власть в Японии стала принадлежать не императору, а военному правителю, сёгуну (полководцу). В XV–XVI вв. соперничество феодальных кланов приняло форму ожесточенных локальных войн — этот период японской истории именуется «эпохой воюющих провинций». Затем, в конце XVI в., Ода Нобунага[1]начинает серию военных походов, имеющих целью объединение Японии под одним центром. Эту деятельность победоносно завершает Тоётоми Хидэёси, после чего на три столетия — с XVI по XIX в. — устанавливается правление сёгунов династии Токугава с центром в Эдо, нынешнем Токио. Наступает период экономического процветания страны и в то же время ее почти полной изоляции от остального мира. Открытие, обновление и модернизация Японии начались лишь с наступлением эпохи Мэйдзи, когда была восстановлена власть императора.
В 2003 г. исполнилось ровно 400 лет с тех пор, как сёгун Токугава Иэясу (1542–1616) учредил в Эдо правительство бакуфу, свой сёгунат. Поскольку эта дата означала юбилей основания сёгунской столицы Эдо, в Токио были проведены торжественные мероприятия; в частности, в «Центре беспрерывного обучения», в мемориальном зале самого популярного исторического беллетриста Японии Сётаро Икэнами, была открыта выставка «Эпоха Токугава в исторической прозе».
Наряду с экспонатами, связанными с деятельностью Сётаро Икэнами, были представлены первые издания лучших произведений исторического жанра — около семи тысяч томов, а также разнообразные вспомогательные материалы.
Цель выставки — дать возможность ее посетителям соприкоснуться с дошедшим до нынешних дней обликом и духом города Эдо с его миллионным населением, — с помощью и реальных и вымышленных историй о людях и событиях, начиная с учреждения в городе ставки правительства сёгуна Токугава Иэясу (1603) и истории заговора Юи Сёсэцу (1605–1651), замыслившего план свержения сёгуната. Разумеется, на выставке, в книжных изданиях, представлено было и самое яркое воплощение учения Бусидо — легенда «Тюсингура»[2]и судьба князя Ако Роси, известного по истории «мести 47 самураев». Можно было подробно узнать и о знаменитом эдоском судье Оо-ока Этидзэн-но ками, и о вельможе Тояма-но Кинсан. Оба они — реально существовавшие исторические фигуры, широко известные и как персонажи исторических романов, в описании которых смешались были и небылицы — к примеру, герои детективных произведений, действие которых разворачивается в Эдо, это герои книг Кидо Окамото «Тетради записей Хансити о поимке преступников», это прославленные мастера боя на мечах, например, Благородный Скучающий Самурай (герой одноименного романа Мицудзо Сасаки «Хатамото Тайкуцу Отоко», по которому в 1958 г. был поставлен фильм с тем же названием), или Нэмури Кёсиро (ронин загадочного происхождения, описывающий мечом идеальный круг и тем поражающий врага наповал, герой многочисленных фильмов-сериалов 60-х гг.) и другие.
Невольно возникает вопрос: почему японцы при словах «эпоха Эдо» впадают в самозабвенное умиление? Разумеется, мы, нынешние, не знаем, каким был город Эдо на самом деле. Иногда думается: может быть, наша своего рода ностальгия по тому времени порождена как раз популярными у нас историческими романами, благодаря им город Эдо словно окружает нас со всех сторон.
Надо сказать, что жанр исторического романа в Японии (в период своего зарождения он назывался «литературой для масс») начал развиваться параллельно со стремительным формированием масс-медиа после Великого Кантоского землетрясения, которое произошло 1 сентября 1923 г. Это землетрясение огромной разрушительной силы с эпицентром в заливе Сагами-ван поразило районы Канто и Токай, при этом число погибших и пропавших без вести достигло 140 000 человек, разрушенных и сгоревших домов насчитывалось около 570 000. Известный литератор того времени Кан Кикути с горечью сказал тогда: «Безвозвратно ушла золотая эпоха, когда можно было писать романы в большом количестве». В этих словах, вероятно, заключалась болезненная констатация того факта, что литература — ничто перед сокрушительной мощью природы.
Однако вопреки словам Кан Кикути массовые коммуникации возродились, словно феникс из пепла. Более того — тут-то и началась «золотая эра романов в большом количестве». Совместный тираж газет «Осака майнити симбун» и «Осака асахи симбун» превысил миллион, и сам Кан Кикути основал журнал «Бунгэй сюндзю»; затем с осторожным оптимизмом подошли к изданию журналов «Син сёсэцу», «Кодан курабу», «Бунгэй курабу» и других. «Самый полезный в Японии!», «Самый интересный в Японии!», «Самый многотиражный в Японии!» — с такой броской рекламой вышел в 1926 г. новогодний выпуск журнала «Кинг», тираж которого сразу превысил полтора миллиона. Сюда же можно прибавить журналы «Санди майнити» и «Сюкан асахи».
И вот наша историческая проза, которую называли по-разному: «новые рассказы о самурайских кланах», «беллетристика для широкого читателя», «искусство для масс», «литература для масс», вскоре благодаря этим журналам стремительно распространилась в самых широких кругах читателей и приобрела огромную популярность.
Существовало еще одно последствие Великого Кантоского землетрясения, о котором Кидо Окамото, автор серии популярных романов «Тетради записей Хансити о поимке преступников», сказал так: «Великое Кантоское землетрясение все обратило в пепел. Прошлое погибло безвозвратно». Под прошлым подразумевался облик Эдо, который до землетрясения еще можно было кое-где в Токио увидеть. Когда же следы старого Эдо были полностью стерты с лица земли, начался расцвет исторических романов и рассказов, действие которых происходило именно в Эдо. И конечно же это не случайное совпадение.
Наш выдающийся литературовед Хоцуки Одзаки пишет в своем труде «История массовой литературы»: «Зададимся вопросом — почему в процессе становления массовой литературы в Японии центральное место заняли именно исторические произведения? Ответ непрост. Отчасти, возможно, потому, что самурайские поединки и звон мечей близки сердцу среднего читателя, но одно это не объясняет нам сути явления. Можно предположить также, что пережитки феодальных времен оказались довольно стойкими, тогда как в послемэйдзийской действительности массовый читатель не нашел подходящего объекта для воплощения своих романтических мечтаний. К этому надо прибавить и следующее соображение: массовая литература в Японии развивалась по преимуществу как историческая проза еще и потому, что за всем этим стояло возрождение в искаженных, крайне упрощенных формах традиций массовой литературы, ранее это были повести о любовных страстях, о боевых схватках и проделках лисы-оборотня, теперь же эта литература, не сумев уловить момент и возможность перехода от позднего Средневековья к новому времени, ушла в низкие социальные слои».
Хоцуки Одзаки имеет в виду тот факт, что процесс модернизации в Японии запаздывал, страна брала за образец модернизированные общества Запада, стремилась догнать и перегнать их и в этом своем рвении следующей по важности задачей считала усвоение критического взгляда на традиции. Это относилось и к литературе — здесь главной целью провозглашалось утверждение личности нового времени. В этой идее вообще-то был заключен большой смысл, и в результате увидели свет выдающиеся произведения, ставшие классикой современной литературы, однако, поскольку к дереву японской словесности таким вот образом прививалась психологическая саморефлексия западной литературы нового времени, жанры народного искусства и традиции устных рассказчиков времен позднего Средневековья оказались в небрежении, а порой их и вовсе отвергали как вульгарные, пишет далее Хоцуки Одзаки.
Когда период Эдо сменился периодом Мэйдзи и началась японская модернизация, наша литература, стремясь во что бы то ни стало угнаться за Западом, брала за образец то французский натурализм, то русскую литературу. В результате лучшие достижения культуры и искусства периода Эдо, то есть позднего Средневековья, — такие, как театр Кабуки, традиционные устные рассказы, исполнение комических анекдотов ракуго и др., — перед лицом Запада были сочтены неподобающими, представляющими невысокий уровень культуры. Но именно эти традиции, теперь ограниченные рамками низких социальных слоев, стали вызывать ностальгию, особенно усилившуюся после Великого Кантоского землетрясения, когда облик старого Эдо был разом окончательно утрачен.
Сначала возрождение традиции и в самом деле было «искаженным и крайне упрощенным», что дало основание ряду критиков осудить его как «поворот к романтизации феодальных ценностей». Однако с появлением на литературной арене таких мастеров пера, как Сандзюго Наоки, Дзиро Осараги, Кёдзи Сираи, Син Хасэгава, Сиро Куниэда, Кодо Номура, Эйдзи Ёсикава и других, и в этой сфере начинается последовательная модернизация.
При этом сформировалась следующая особенность исторической японской прозы — рассказывая о периоде Эдо или же о предшествующем периоде воюющих провинций, т. е. описывая прошлое, литература повествует о нашем сиюминутном, другими словами, выполняет функцию поставленных друг против друга зеркал: изображенное прошлое отражает настоящее.
В одном из своих эссе Сюхэй Фудзисава, чье творчество в предлагаемом сборнике представлено рассказом «„Тигриное Око“ — орудие тайных убийц», писал: «…пока человек остается человеком, есть вещи всеобщие, превосходящие конкретную эпоху и конкретные обстоятельства, и я в своих исторических произведениях извлекаю на поверхность именно сегодняшние обстоятельства». Вероятно, имеется в виду, что пока главным персонажем остается человек, роман на историческую тему и роман о современности не так уж и отличаются друг от друга.
Но лишь в своей основе. Что, скажем, останется в сознании по прочтении исторического романа? Да, останутся неподвластные времени движения человеческой души. Но вот поединки на мечах, или проявление душевного благородства по отношению к низшим, или насильственное разлучение влюбленных — все это невозможно описать вне жанра исторического романа, вернее, этот жанр оказывается наиболее эффективным. В этом смысле японский исторический роман или рассказ представляют собой, быть может, парадоксальную литературную форму, предполагающую развертывание сюжета из прошлого, но при этом позволяющую достичь более достоверного отображения сегодняшних идей и тем.
В данном сборнике представлено двенадцать исторических рассказов известных японских писателей.
Рассказ Син Хасэгава «Кэнгё-Слушай-до-Зари» (впервые опубликован в журнале «Син сёсэцу», 1924, № 2) стал, можно сказать, классическим произведением исторического жанра того раннего периода, когда массовая литература в Японии еще только зарождалась. Критик Хироси Накатани так писал о нем: «Читатель был прежде всего потрясен самим этим образом — плачущий и зовущий слепец посреди снежной равнины. К тому же этот слепой — знаменитый певец и музыкант из столичного Киото, исполнитель эпических сказаний о падении старинного феодального дома Тайра[3] — принадлежал к Кэнгё — высшему рангу гильдии слепых. Содержание рассказа, — замечает Хироси Накатани — …было совсем не похоже на то, что до сей поры читали люди из образованных слоев общества». Добавим от себя, что тема платы за добро, долг благодарности, притом возвращенный не в материальной сфере, а в самой что ни на есть возвышенно духовной, — излюбленная японцами тема.
Рассказ Сюгоро Ямамото «Открытая дверца в заднем заборе» (впервые опубликован в журнале «Коданся курабу дзокан», 1955, № 11) совершенно очевидно посвящен теме «бескорыстного деяния», которую писатель особенно активно разрабатывал в поздний период своего творчества. «Не приходится ждать помощи ни от политики, ни от установлений морали. Большинство людей должны жить, надеясь лишь на собственные силы, должны сами добиваться счастья», — именно об этом всегда писал Сюгоро Ямамото. Главный герой рассказа, Такабаяси Кихэй, чувствует себя вознагражденным уже одним тем, что может дать хоть немного денег нуждающимся в них. Сам он при этом постоянно терпит нужду. Человеческие отношения, описанные в рассказе, будят глубокий отклик в душе читателя.
Историческим поводом к написанию рассказа «Голова» Футаро Ямада (впервые увидел свет в журнале «Хосэки», 1958, № 10) послужил действительный инцидент, произошедший у ворот Сакурада-мон в Эдо: там было совершено убийство, нарушившее стабильность в обществе, жертвой стал Ии Наоскэ, государственный канцлер, влиятельный деятель эпохи позднего сёгуната, находившийся в центре государственной политики того времени. Именно Ии Наоскэ поставил печать под Японо-Американским договором о сотрудничестве и торговле, не получив на это разрешения императора. Затем он же принял решение, что следующим сёгуном будет выбран Токугава Иэмоти. Результатом деятельности Ии Наоскэ стал период, который в японской истории получил название «Ад эры Ансэй» (1854–1860 гг.), когда обозначилось противостояние одной социальной группы, ратовавшей за «изгнание чужеземцев, почитание императора», и другой, выступавшей за сохранение и реформирование системы сёгуната. Убили Ии 3 марта 1860 г. ронины из клана Мито и Сацума, возмущенные авторитарностью и произволом этого сановника.
Рассказ Футаро Ямада — исполненный иронии фантастический гротеск. Вот что пишет о своем произведении сам автор: «Это рассказ о голове гиганта и карликах вокруг нее. О психологии и поступках мужчин и женщин, передающих эту голову, как эстафетную палочку. О бесстыдстве чиновников, об их нежелании сделать лишнее движение, о бюрократических нелепостях, непроходимой глупости. Не то же ли самое мы видим и теперь, сто лет спустя…»
Рассказ «Дело Итимацу Кодзо» Сётаро Икэнами (отдельное издание «Сюкан асахи», 1961, № 11) вошел в сборник рассказов писателя «Благородные разбойники Японии». В театре Кабуки драмы о благородных разбойниках носят название сиранами-моно. Вот как, к примеру, определяет характер этих драм «Словарь Кабуки»: «Объединяло горожан — персонажей этих пьес то, что они, по сути, не были злодеями и, хотя совершали разные проступки, превыше всего на свете ставили понятие морального долга по отношению к другим (гири), а также чувствительное сердце, дар человечности (ниндзё); все персонажи были привержены принципу кармического воздаяния, чаще всего в конце концов раскаивались, возвращались на стезю добра и умирали, верные заповедям праведников».
Сётаро Икэнами прославился тем, что под влиянием духа французского кинематографа стал описывать жизнь опасного в криминальном отношении квартала Эдо, чем осовременил драмы о сиранами-моно. Небывалым до той поры успехом пользовались ставшие бестселлерами повести из серии «Записи инспектора уголовной полиции Хэйдзо-Гроза-Воров», центральный персонаж которых — Хасэгава Хэйдзо, глава отделения особой полиции в Эдо. Рассказ Сётаро Икэнами, включенный в данный сборник, воспроизводит старый жанр сиранами-моно, но по сути это яркий, своеобразный рассказ о страстной любви мужчины и женщины.
Казалось бы, тема рассказа Митико Нагаи «Время умереть» («Сёсэцу гэндай», 1964, № 2) — смерть добродетельной жены вслед за мужем, которому велено совершить харакири, в соответствии с правилами, принятыми в обществе того времени. Но за этим кроется драма: в частную жизнь любящих супругов вторгаются власти, в результате чего смерть становится уделом обоих. Мио, муж которой «опоздал умереть», проводит дни в тревоге и терзаниях, так что смерть, которую она в конце концов выбирает, — вовсе не «добродетельная смерть вслед за мужем», а скорее яркий протест против самого образа «добродетельной жены» феодальных времен.
Герой рассказа Дзиро Нитта «Ода Нобунага — полководец муссонных дождей» («Сёсэцу синтё», 1964, № 3) — личность историческая. Этот знаменитый полководец осуществил объединение Японии в период, называемый «эпохой воюющих провинций». Во многих странах народным героем обычно провозглашается полководец, изгнавший врагов со своей земли, но в Японии, куда иностранные войска проникали довольно редко, а режим Токугава и вовсе превратил ее в полностью закрытую от внешнего мира страну, славой овеяно имя князя Нобунага, стремительно осуществившего объединение Поднебесной. Впрочем, в рассказе Дзиро Нитта деятельность Ода Нобунага представлена в весьма неожиданном ракурсе: все перипетии его жизни оказываются связанными, так сказать, с погодно-климатическими обстоятельствами.
В период создания рассказа автор работал в метеорологическом бюро и как-то заявил: «Историки полагают, что историю творят люди, я же хочу к этому добавить, что людьми при этом управляют природные явления». Так что вполне вероятно, что персонаж этого рассказа, придворный оракул Сакёноскэ, которого вернее было бы назвать предсказателем погоды, выражает в рассказе позицию самого автора.
Рассказ «Игрушка-вертушка» Соноко Сугимото (отдельное издание журнала «Бунгэй сюндзю», 1976, № 6) стоит первым в сборнике «Обвал моста Эйтайбаси», посвященном этой самой крупной катастрофе времен Эдо, случившейся в 1807 г. Огромный город Эдо развивался по берегам реки Сумида-гава; по этой реке не только перевозили товары и грузы, жизненно необходимые сотням тысяч горожан, она служила и важнейшим средством передвижения для простых людей. Мост Эйтайбаси был основным мостом через Сумида-гава и использовался чаще остальных. Неудивительно, что его обрушение в день праздника повлекло за собой массу жертв. Прообразом героя рассказа, полицейского инспектора Ватанабэ, который остановил напор толпы, обнажив свой меч, послужил реальный человек. Для автора его самоубийство — благородный акт, тем самым Ватанабэ взял на себя полную ответственность за происшедшее. Писательница всячески подчеркивает социально-политический подтекст случившейся катастрофы. Маленькая девочка с игрушкой — символ простых людей, гибнущих вместе с рухнувшим мостом в результате безответственности властей.
Герой рассказа Фудзико Савада «Поле Печали» («Сёсэцу гэндай», 1976, № 7) Миямото Мусаси — реальный человек, знаменитый воин, живший во времена межклановых конфликтов конца XVI — начала XVII в., мастер боя на мечах, его трактат «Пять колец», где он излагает основы Кэндо, в 1980 г. был переведен на английский язык, став на Западе подлинной сенсацией, а также издан в России.
Пика популярности этот исторический персонаж достиг после выхода в свет романа Эйдзи Ёсикава «Миямото Мусаси» (1935–1939 гг.). С тех пор о нем было написано много книг и сняты фильмы.
Рассказ «Поле Печали» — о противостоянии этого непобедимого воина и рода Ёсиока, рода, прославившегося не только умением владеть мечом, но и особым искусством окрашивать ткань для самурайской одежды. Клан Ёсиока гибнет от меча Миямото Мусаси. И хотя автор нисколько не осуждает убийцу и отдает должное его мастерству (даже главная героиня рассказа юная Но из поверженного клана неравнодушна к убийце своих братьев), основная идея произведения вовсе не в прославлении воинского мастерства. Человеку с мечом когда-нибудь суждено погибнуть, но нетленно — дело рук человеческих, в данном случае — куро-дзомэ, искусство окраски ткани. Фудзико Савада понимает это шире: вооруженной силе противопоставляется в рассказе культура.
Рассказ Сюхэй Фудзисава «„Тигриное Око“ — орудие тайных убийц» («Ору ёмимоно», 1977, № 3) входит в серию произведений, печатавшихся под общим заглавием «Скрытый меч». Его автор знаменит как писатель, который пишет об эпохе Эдо, о правлении правительства Токугава, о жизни японских провинций, которыми управляют князья, о внутриклановых конфликтах и соперничестве: в связи с этим Сюхэй Фудзисава глубоко разрабатывает тему жизни и смерти людей, втянутых в конфликты, тему вражды и любви… Рассказ, включенный в настоящий сборник, — наиболее характерное произведение из серии «Скрытый меч». Этот мастерски написанный рассказ держит читателя в постоянном напряжении. Сюжет строится вокруг тайного убийства, которое совершает неведомый убийца, используя не известный никому тайный прием.
Секретный удар «Тигриного Ока», обеспечивающий победу в ночной темноте, и называется «кара во тьме ночной», — словно метафора всей политики времен сёгуната, которая вершилась где-то там, в непроглядной тьме…
Рассказ Миюки Миябэ «Фонарь-провожатый» (отдельное издание «Рэкиси ёмихон», 1988) вошел в сборник «Повести об удивительном квартале Хондзё-Фукагава», получивший премию Эйдзи Ёсикава за литературный дебют. Ныне писательница — автор самых популярных в Японии бестселлеров. В Хондзё, квартале старого Эдо, с незапамятных времен из уст в уста передавалась легенда о чудесах — про «семь диковин», одной из которых был фонарь-провожатый: «Идешь один по дороге, а он за тобой, и близко не подойдет, и далеко не отстанет». Явление «чуда» искусно использовано писательницей, чтобы передать тревожную очарованность девочки-подростка, охваченной предчувствием первой любви.
«Встреча в снежный вечер» Сюити Саэ («Сюкан синтё», номер от 16 февраля 1993 г.) — рассказ из сборника «Чудесные истории о мастеровых из Эдо», получившего литературную награду имени Ёсихидэ Накаяма и составленного из повестей об искусстве ремесленников периода Эдо. В то же время рассказ Сюити Саэ — о редкостной подлинной любви. Любви, разбуженной в женщине творческим духом бедного корзинщика, мастера плетений из бамбуковых прутьев…
«Клыки Дракона» Синдзюро Тобэ («Сёсэцу рэкиси гайдо», 1996) — рассказ из одноименного сборника произведений о Кэндо. Автор его известен также как мастер Кэндо (школа Мугайрю). Суть рассказа о великом мастере фехтования на мечах сконцентрирована в вызывающей шок развязке. Писателю удалось передать нечто такое, что выходит далеко за пределы понимания обычных людей и доступно только подлинным мастерам меча. Это «нечто» вызывает живой отклик в читателе.
В заключение скажем о художнике-оформителе книги. Кадзуя Нака — автор иллюстраций к сборнику — родился в Осака в 1911 г., в 1929 г. дебютировал как оформитель книги Сандзюго Наоки «Сказания о тайных воинах яси[4]нашего царства» и с тех пор плодотворно работает на ниве японской книжной графики, став ее признанным патриархом. Его исторически выверенная, зрелая, свободная выразительная манера, достоверно и живо воспроизводящая литературных персонажей, и поныне обеспечивает ему место среди художников первой величины. Иллюстрации, представленные в данном сборнике, — его работы самого недавнего времени.
Син ХАСЭГАВА
ОБ АВТОРЕ
Родился в 1884 г. в г. Иокогама, префектура Канагава.
Когда Син Хасэгава был еще ребенком, его семья разорилась, и он вынужден был уйти из школы, не закончив курса начального образования; самоучка, запоминал иероглифы по подписанным сбоку чтениям; впоследствии сменил немало профессий. Отслужив три года в армии, стал корреспондентом провинциальной газеты, его заметил известный драматург и театральный критик Сэйсэйэн Ихара; вскоре Син Хасэгава перешел на работу в газету «Мияко симбун». Под псевдонимом Ямано Имосаку он начал публиковать с продолжениями свои заметки под общим названием «Иокогамские напевы». Такие его произведения, как «Страшный убийца эпохи Тэнсё» и «Кэнгё-Слушай-до-Зари», опубликованные в 1924 г., обратили на себя внимание Кан Кикути[5]и стали дебютом Син Хасэгава в большой литературе.
Начиная с 20-х гг. и на протяжении 30-х он писал пьесы, время действия которых — феодальная Япония, о людях, оказавшихся вне закона, бродячих разбойниках и азартных игроках, — например, «Куцукакэ Токидзиро», «Матушка, какой она запомнилась», «Якудза на ринге сумо». Эти пьесы относятся к жанру мататаби — рассказов о бродягах позднего Средневековья. Ту же эпоху он описывал и в других произведениях, например в повести «Алая летучая мышь».
Затем Син Хасэгава взялся за собственно исторические повествования («Сагара Содзо и его товарищи», «Араки Матаэмон» и др.), помогающие понять феодальные традиции, которые предписывали вассалам мстить за своего сюзерена. Кроме того, Син Хасэгава основал несколько литературных клубов и сам вел в них занятия по исторической литературе такого рода — «Общество 26-го числа», «Общество Молодой Орел (Синъёкай)» и другие, где воспитал многих своих последователей — писателей Киитиро Яматэ, Гэндзо Мураками, Сётаро Икэнами и других.
Син Хасэгава умер в 1963 г. В 1971 г. в издательстве «Асахи Симбунся» вышло собрание его сочинений.
КЭНГЁ-СЛУШАЙ-ДО-ЗАРИ
Перевод: Л.Ермакова.
Бесшумно падает снег, а под ним стоит, застыв в неподвижности, слепой путник с поднятыми к небу руками, — он издает такие крики, словно лишился ума.
Слепец стоит поодаль от тракта, вдали от людского жилья; его рыдающий голос словно тонет в этом холоде, заглушаемый ровно и равнодушно сыплющимся снегом, и не долетает до деревни.
— Риёко, Риёко, Юроку, Юроку, э-эй!
Заметавшись по заснеженной тропе, слепой вдруг поскальзывается и падает навзничь в снег.
— Риёко, Риёко, Юроку!
Но тут же поднимается и, с опаской сделав неуверенный шаг, опять кричит в сторону заката, однако там нет никого, кто бы ответил ему.
— Никого нету, что ли? Никто не идет? Жилья не видно? Или, может, вы тут просто смеетесь надо мной, — раз слепец, то, думаете, и обмануть можно?..
Как безумный, он топчется по снегу, вокруг него вздымается снежное облако; он уже потерял палку, он в полном отчаянии. Вот, высоко поднимая ноги и переступая будто в «танце цапли», он нечаянно угодил ногой между сосновыми корнями и, как подкошенный, ничком рухнул в снег. А тут еще сосновая ветка, нагруженная тяжелым снежным комом, дрогнув на зимнем ветру, опрокинула этот ком ему на голову, ледяное крошево больно секло его по лицу. Некоторое время слепой никак не мог собраться с силами, чтобы подняться, и только плакал, уткнувшись в снег.
Слепой этот был монах-сказитель,[6]поющий сказания о падении дома Тайра под аккомпанемент лютни бива, прозвище у него было Ёмосугара Кэнгё — Магистр-Слушай-до-Зари.
При посредничестве одного высокопоставленного человека в Эдо он получил приглашение от нескольких владетелей даймё[7]и отправился в дальний путь весной, когда гора Хигасияма в столице заполыхала яркой зеленью, — хотя сам-то он этого видеть не мог. Сопровождаемый слугой Юроку, он проделал дальний путь в Эдо, где исполнил перед даймё свои шедевры: 194 строфы, 12 свитков первого тома «Повести о доме Тайра» — всего на двух десятках звуков, извлекаемых из четырех струн и четырех ладов, — и прослыл среди них «непревзойденным».
Пока он жил в Эдо, весна сменилась летом, дни становились все длиннее. Кэнгё едва минуло сорок, он был совершенно слеп, но в остальном здоровехонек. Юроку, слуга с многолетним опытом, с ходу оценил положение и посоветовал ему обзавестись спутницей, приводя разные доводы, вроде «холода одинокого изголовья» и сиротливых ночлегов по пути в восточные провинции. Сначала Кэнгё отверг предложение Юроку, но потом, коротая одинокие ночи, в глубине души пожалел об этом. И когда дул утренний ветерок и в пору вечернего безветрия, и когда оглушительно трещали цикады под стрехой крыши на солнечной стороне, и когда со стороны Титибу надвигалась гроза, Кэнгё чувствовал, что ему чего-то сильно не хватает в их мужском хозяйстве: женщина, которая варила им рис, даже не смазывала волосы ароматным маслом, и он начинал тосковать по столичным дамам с их ласковыми речами. Теперь он все чаще вспоминал жену, оставшуюся на Сидзё — Четвертом проспекте столицы, хотя в их отношениях особого жара и не было.
Вероятно почувствовав настроение хозяина, Юроку на этот раз уже безо всяких разговоров привел в дом молодку по имени Риё, 24 лет от роду, и Кэнгё сразу же полюбился ее эдоский говорок.
Шел день за днем, и скоро стало казаться, что дом наполнился свежим ветром. Сердце Кэнгё уже не теснили воспоминания о столице, жене и плещущих водах реки Камогава. Моргая незрячими глазами, Кэнгё старался вообразить себе лицо Риё и ее фигуру. Вслушиваясь в ее эдоскую речь, он рисовал в своем воображении облик и стан девушки и жил уже сегодняшним днем.
Но вот вьюнок асагао, «утренний лик», прилепившийся к изгороди, поник, словно стручок горького перца, по утрам и вечерам задули ветры и принесли осень. О близящемся возвращении в столицу Кэнгё думал с сожалением. Надвигался день, когда надо было завязывать шнурки дорожных сандалий и отправляться в дорогу в сопровождении того же Юроку — как и тогда, когда он собирался из столицы на восток, однако теперь сердце Кэнгё не было готово к расставанию с Эдо. Причиной тому была Риё. Она ухаживала и присматривала за ним, но дело было не только в этом, эта недурная собой девушка вообще была внимательна к нему, старалась перенять столичный говор, запоминала словечки Кэнгё. Как ни прикидывай, разлучаться с нею вовсе не хотелось. Да и Кэнгё стал для Риё опорой. Когда оставались считанные деньки, она принялась заводить нескончаемые нудные разговоры, сдобренные слезами. Кэнгё слушал их и радовался душой.
Посоветовался с Юроку, а тот: «Ваша милость принадлежит к направлению Оояма, восходящему к школе самого Ясаката,[8]и ничем не уступит самым прославленным сказителям бива-хоси, например, владыке Сёбуцу давних лет или магистру Акаси. Что такого, если вы приведете с собой в столицу женщину, вряд ли об этом станут судачить, ну а если у кого-то язык без костей, на этот случай рядом есть Юроку — уж он разберется…» Слушая это, Кэнгё возликовал, дождался благоприятного по гаданию дня, поручил людям купить подарки покрасивее для родных краев, и отправились они из Эдо в дорогу втроем — как раз в ту пору, когда по небу потянулись перелетные дикие гуси.