Понедельник, 5 ноября Ночь Гая Фокса 1 страница
[50]
Все финансовые эксперты, включая Роберта Пестона на Би-би-си, предрекают нам экономический кризис. Проценты за ипотеку непременно вырастут.
– Я говорила твоей матери, что надо брать ипотеку с фиксированным процентом, но она меня не послушала. Поверила всему, что наплел ей этот смазливый ипотечный брокер. Все они мерзкие торгаши, Адриан, – кипятилась жена.
– В свое время ты была счастлива переехать сюда, – напомнил я.
– Я была беременна Грейси. И передо мной стоял выбор: либо свинарник с выгребной ямой в саду, либо муниципальный гадюшник, где даже у младенцев имеются татуировки.
– Как же тебе не повезло в жизни, – с иронией заметил я, – мне очень жаль.
– Мне тоже.
По дороге в деревню мы оба молчали. Холод стоял жуткий. Грейси ныла, что не может идти, якобы ей мешают много слоев одежды, в которые она, по нашему требованию, укуталась, поэтому до костра, разложенного на полянке напротив «Медведя» и огороженного веревками, мы по очереди несли ее на руках. Родители и Рози опередили нас, и, когда мы подошли, они уже мерзли на поляне, дожидаясь, когда разожгут костер. За костер отвечали Хьюго Фэрфакс-Лисетт и его крикетная команда, состоящая сплошь из остолопов. Пока Фэрфакс-Лисетт раздавал детям бенгальские огни, один из членов крикетного клуба рычал в мегафон, раздавая указания и перечисляя меры безопасности: не упадите в костер, берегитесь петард и прочее. Другой крикетист топтался вокруг свиньи, целиком зажаренной на вертеле.
– Они могли бы по крайней мере голову ей отрезать, – сказал я жене. – Держи Грейси подальше от свиньи, а то она всю ночь спать не будет и нам не даст.
Георгина ответила взглядом «я с тобой не разговариваю» и, повернувшись к матери, спросила, где Баньши.
Мать расцвела, как обычно бывает, когда она собирается поделиться сплетней:
– Ну, я всего-то и сказала ему, мол, почему нельзя одновременно почитать готского бога и регулярно мыть голову. Он на меня так странно посмотрел. А когда он увидел, что я стираю его черные джинсы в режиме для сильно загрязненного белья, он как с цепи сорвался – что не очень впечатляюще выглядит, когда на мужчине нет ничего кроме трусов, – и обозвал меня буржуазной домохозяйкой с анальным расстройством. Отец закричал: «Да какая из нее домохозяйка!» – а Рози рявкнула: «Не смей называть мою маму задницей!» Ну, они закрылись в гостевой спальне, разругались там, а потом он выскочил на кухню, вытащил из машины свои джинсы – мокрые насквозь, – напялил их, проорал: «Я больше не могу жить в этом деревенском аду» – и ушел.
Я глянул на Рози. Не похоже, чтобы она сильно переживала.
Из темноты возник Фэрфакс-Лисетт, держа высоко над головой горящий факел. Куртку «Барбур» этот кретин снял, оставшись в белой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей. Мало того, я заметил, что и он тоже пал жертвой дурацкой моды не застегивать рукава. Кто-то из крикетистов зашвырнул чучело Гая Фокса на вершину костра, после чего Фэрфакс-Лисетт воткнул факел в основание, сложенное из сухих дров. Маленькая толпа отозвалась нестройными радостными возгласами. Я оглянулся на отца: сидя в коляске, он вместе с Грейси забавлялся бенгальскими огнями – и я чуть не заплакал. Знал бы он, что его мир вот-вот рухнет, потому что мать пожелала придать значительности своей персоне дебютом на телеэкране.
Как только этот щеголь Фэрфакс-Лисетт принялся резать свинью, к нему выстроилась небольшая очередь, Георгина тоже потянулась за угощением. Фэрфакс-Лисетт раздавал мясо споро, но Георгину он обслуживал целую вечность; стоявшие за ней Тони и Венди Уэллбеки явно начинали терять терпение. Моя жена громко смеялась в ответ на то, что он ей говорил. Когда он одарил ее наконец сочными шматами свинины, Георгина протянула ему 10 фунтов, но Фэрфакс-Лисетт отмахнулся от подношения. Я внимательно наблюдал, как он обслуживает Уэллбеков, – у них он деньги взял.
Затем Фэрфакс-Лисетт занялся фейерверком, проявив полную безответственность и безмозглость. Дорогие фейерверки запускали вперемешку с дешевыми, и в результате финального мощного залпа не получилось. Когда мы двинули домой, коляска отца застряла в грязи. В моем ослабленном состоянии я не смог ее вытащить. И тут подоспел Фэрфакс-Лисетт – к моей великой досаде, он одним рывком вытолкнул коляску с отцом на траву, а Георгина с матерью рассыпались в благодарностях.
– Этот расфуфыренный балбес в белой рубашке меня чуть в костер не запулил, – пробурчал отец.
Всей семьей мы уселись за стол на кухне у матери, в духовке уже запекалась картошка. Пока отец сидел в туалете, я убеждал женщин ни словом, ни намеком не поминать «Шоу Джереми Кайла»:
– Не надо портить папе Ночь костров.
Откупорив бутылку «шардоне», мать, Рози и Георгина закусывали вино хрустящими палочками с карри. Поскольку мать захотела послушать по Каналу-4 концерт фольклорного «шептуна» Бобо Харриса, мы не сразу услыхали, как из туалета кричит отец: «Я всё!» Пересадив отца обратно в коляску, я пошел к себе и улегся в постель, даже не умывшись и не почистив зубы. Я был совершенно без сил.
Вторник, 6 ноября
Когда я приехал в магазин, Хайтиш сообщил, что Бернард два часа назад отправился «в экспедицию за книжками» и пропал. Я забеспокоился: подержанных книг в магазине и так достаточно. Полки ломятся под их весом, и подсобка битком набита. Там едва хватает места для односпального надувного матраса Бернарда. В чем мы действительно нуждаемся, так это в людях, которые бы покупали книги у нас, иначе магазин выпадет из книготоргового бизнеса.
Домой ноги не шли, и я торчал в магазине, протирая полки. Я даже разобрал и помыл кофе-машину.
Вернулся Бернард, и я поинтересовался, что он приобрел.
– Ничего, чистюля. Кругом сплошная гадость.
– Порнография?
– Хуже, – вздохнул Бернард. – Даниела Стил.
Я объяснил, что оттягиваю возвращение домой, потому что моя мать намерена поставить в известность отца касательно «Шоу Джереми Кайла» и объяснить, зачем она туда идет: ради ДНК-теста – она, видите ли, не совсем уверена в том, что Рози действительно его дочь.
– Твоя мать заткнет за пояс саму мадам Бовари, – восхищенно отозвался Бернард.
Среда, 7 ноября
7.30 утра
Эмоционально опустошен.
Вчера в 8 часов вечера я наведался к родителям. В гостиной напротив отца в коляске сидели мать и Рози. Отец бормотал:
– Почему выключили телевизор? Что происходит? – Он переводил взгляд с жены на дочь, потом на меня и обратно и походил на затравленное животное. – Что я такого сделал? – жалобно восклицал он. Закурив, он швырнул сожженную спичку в пепельницу, встроенную в ручку его кресла.
Наступило долгое молчание.
Я был в ярости. Мать с сестрой должны были подготовиться, найти подходящие слова и выражения, но в итоге все свалили на меня. От кого родилась Рози, так и осталось до конца невыясненным, напомнил я отцу, и существует некая вероятность, что мистер Лукас, наш бывший сосед, может приходиться ей биологическим родителем. И добавил, что Лукас недавно связывался с Рози.
С тех пор как с отцом случился удар, его умственные способности слегка притупились. Пришлось повторять несколько раз, прежде чем он полностью осознал важность сказанного мною.
Конечно, он расстроился. Хотя я видал его и куда более расстроенным – например, когда «Лестер-Сити» проиграла на своем поле.
Мать, всхлипывая, попросила прощения за то, что причинила ему боль, но на этом она не остановилась:
– Отчасти ты сам виноват, Джордж. Я была женщиной кровь с молоком, с нормальными сексуальными потребностями, а тебе больше нравилось читать эти идиотские ковбойские книжки в постели. Помню, однажды, когда мы занимались любовью, я застукала тебя – ты читал «Билла, укротителя мустангов», держа книгу у меня за спиной!
Я ждал, что мать с сестрой скажут про «Шоу Джереми Кайла», но они помалкивали. И опять, дневник, завести речь на эту тему выпало мне. К моему удивлению, отец явно обрадовался возможности поучаствовать в телепередаче.
– Неужели ты смиришься с вторжением в твою личную жизнь? – разволновался я.
– Адриан, – ответил отец, – не осталось больше никакой личной жизни. Все всё и обо всех знают. Ты живешь в темных веках, сынок.
Мать победоносно воззрилась на меня:
– Я знала, папа встанет на нашу сторону.
– А меня здесь будто и нет, – вмешалась Рози. – Неужели тебе все равно, настоящий ты мне отец или нет?
Я растрогался и повернулся к отцу:
– Наверняка ты хочешь что-то сказать Рози.
С озадаченным видом отец почесал свои клочковатые усы и произнес:
– Она же знает, я всегда был к ней расположен.
– Расположен! – взвилась Рози. – Ах ты! Надеюсь, мистер Лукас окажется моим папой. Он жутко красивый, и у него чудесный почерк.
– Надо было отдубасить его до полусмерти, пока я еще был в силе! – закричал отец. – А ведь я доверял этому склизкому гаду! И твоя мать была не единственной, кого он оприходовал.
– Нет, единственной! – возмутилась мать.
Рози устремилась в гостевую спальню. Мать вышла на кухню, и я услыхал, как звенит лед в бокалах, потом булькает водка и шипит тоник. Она вернулась с подносом, и в этот вечер я не стал отказываться от выпивки. К тому времени, когда бокалы были наполнены в пятый или десятый раз, родители вполне дружелюбно обсуждали, что им надеть на «Шоу Джереми Кайла».
Георгина спросила, как отец воспринял наши откровения.
– Отлично, – ответил я и отправился спать.
Чистя зубы, я с тревогой обнаружил капельки крови в раковине.
7.30 вечера
Салли полагает, что кровотечение из десен, скорее всего, является симптомом заболевания десен и не обязательно связано с моим диагнозом или терапией.
Навестил мистера Карлтон-Хейеса. Он спал, и я не решился его будить. Медсестра сказала, что Лесли сейчас пьет кофе в буфете.
Я поинтересовался, как прошла операция.
– Я не имею права говорить об этом с посторонними, – ответила медсестра. – Мы сохраняем конфиденциальность.
Надо было соврать и назваться его сыном.
Четверг, 8 ноября
И словно мало мне неприятностей, позвонила доктор Пирс.
– Ты не звонишь, – пискнула она.
– Да, – подтвердил я.
– Почему?
– Я был занят.
– Мы можем встретиться?
Я молчал, мысленно повторяя про себя: «Нет, нет, нет», но вслух произнес:
– Где?
– Где угодно и в любое время.
Я сказал, что утром буду в больнице, днем в магазине, надеясь, что она поймет намек и прекратит настаивать, загоняя меня в угол. Она ответила, что до половины третьего у нее лекции, потом ей надо отвезти детей к дантисту, но к шести она освободится.
– К шести мне уже надо быть дома с женой и ребенком, – нашелся я.
– Зачем? Они заболели?
– Да, – солгал я, – у них… – Названия всех болезней вмиг улетучились из моей головы.
Тут даже до доктора Пирс дошло:
– Ты больше не хочешь меня видеть, да?
Отчего же, растерялся я, если она придет в магазин, я с удовольствием с ней побеседую.
– И больше ничего?
– Нет, больше ничего.
Я отключил телефон. Надеюсь, она не станет меня преследовать.
Пятница, 9 ноября
Утром терапия, как обычно. Салли почти рта не открывала. Я спросил, что случилось. Энтони съездил на озеро Уиндермир с другой девушкой, сказала она и подытожила:
– Ужасное предательство!
Я так и не понял, переживает она из-за появления другой девушки или завидует сопернице, потому что ее Энтони свозил на более красивое озеро.
В программе «Сегодня» Роберт Пестон сообщил, что у некоторых влиятельных банков возникли трудности. Он старался изо всех сил объяснить простыми словами все нюансы банковского кризиса, однако я как был в недоумении, так и остался. И запаниковал, но потом вспомнил, что не держу деньги во влиятельных банках. Я, слава богу, положил деньги, вырученные за страховку, на супернадежный исландский счет.
Вечером пришло текстовое сообщение от Пандоры:
Думаю о тебе, мой дорогой храбрый мальчик. Полагаю, ты выиграешь от инициатив правительства, направленных на лечение рака. Поможешь мне с избирателями, когда я опять приеду в Лестер? Люблю, как всегда, Пэн.
Суббота, 10 ноября
Терапия.
Салли завладела бортовым журналом Энтони. И выяснила, что он разъезжал по озерам, затонам, эстуариям и прибрежным водам с самыми разными матросами женского пола. Она выставила свое непромокаемое обмундирование и водонепроницаемые сапоги на eBay.
Зашел к мистеру Карлтон-Хейесу. Похоже, ему совсем худо. Он плохо отреагировал на анестезию, и ему постоянно дают кислород. На нем по-прежнему больничный халат, и он весь опутан проводами и трубками, и все же боссу удалось донести до меня сквозь прозрачную маску, что спина у него болит много меньше. Спросил, как дела в магазине, и я соврал, ответив, что дела просто блеск.
Возвращаясь в магазин, я заметил доктора Пирс – она топталась на противоположной стороне улицы, делая вид, будто разглядывает рождественскую витрину «Рэкема». У меня упало сердце. Не успел я снять пальто, как она пересекла улицу и вошла в магазин. Она подстриглась и теперь с новой прической немного смахивает на Энн Уиддком, энергичную представительницу партии консерваторов, – уже прогресс.
Спросил, что привело ее к нам, и услыхал в ответ:
– Ты.
Затем она сказала, что ищет рождественские подарки для детей, и я попытался перепоручить ее Бернарду, но тот отказался наотрез:
– Не выйдет, парень. Детские сопли мне противопоказаны.
Хайтиш отправился обедать, так что пришлось мне показать доктору Пирс самые дорогие книжки-раскладушки. Она выбрала четыре штуки, заплатив общим счетом 62 фунта 42 пенса.
Когда я отдавал ей кредитную карту, она пробормотала:
– Прости, что вела себя как дура.
Мне стало жаль ее, и я чуть было не сдался, но, собрав волю в кулак, ответил:
– Все в порядке. Приятного Рождества.
Домой я уехал рано и заснул в автобусе.
Воскресенье, 11 ноября
Мать позвонила телевизионщикам и подтвердила свое участие в «Шоу Джереми Кайла»: во вторник, 20 ноября, она вместе с мужем, дочерью и бывшим любовником явится в студию, где будет производиться запись передачи. Рози уже собирается отметить свой день рождения с «новым папой» Лукасом.
Мать все спланировала заранее. Она записалась на маникюр в «Острые коготки», к местному деревенскому парикмахеру и к стилисту в универмаге «Дебенэмз», где ей помогут выбрать подходящий наряд для телевидения. Зря она тратит деньги, съязвил я, на «Шоу Джереми Кайла» для женщин за шестьдесят дресс-кодом является кофта в обтяжку с растянутым вырезом, бриджи и кроссовки на босу ногу. А волосы у них либо свисают жидкими прядями, либо разделены пробором строго посередине, либо туго затянуты в конский хвостик (прическа, известная также под названием «лицевая подтяжка для бедных»). Мать в ответ заявила, что не хочет, чтобы обширная аудитория телезрителей (примерно три с половиной миллиона человек) приняла ее за шлюху на пенсии.
Опять я умолял ее передумать и отменить участие в передаче.
– Тебе легко говорить, – заныла она, – ты уже был в телике. А мне другого случая может и не представиться.
Готовить никому не хотелось, и мы отправились обедать в «Медведя». Я был против, при моем хрупком здоровье необходимо хорошо питаться, а не набивать желудок той дрянью, что подают в «Медведе». Это покажется невероятным, дневник, но никто не вызвался остаться дома и состряпать для меня что-нибудь вкусненькое, воздушное, дабы возбудить мой нестабильный аппетит.
Грейси упрашивала меня пойти с ними, поэтому я нехотя оделся: непромокаемая куртка, шарф и авиашлем на меху, который Найджел подарил мне на прошлое Рождество.
Георгина сказала, что не желает появляться на людях со мной в авиашлеме, но мать встала на мою защиту:
– Ему нужно держать уши в тепле. Когда он был маленьким, я, бывало, не спала ночами, все закапывала ему в ушки теплое оливковое масло. А он орал так, что стены дрожали.
Это стало для меня новостью, дневник. Если мне не изменяет память, все происходило совершенно не так. Когда я мучился жуткой болью в ухе, матери, помнится, ни разу рядом со мной не было. Зато отец стучал кулаком в стенку и кричал:
– Ты не можешь страдать молча? Нам с мамой надо поспать!
Когда мы вошли в паб, шум в зале сразу стих. Я отметил про себя, что люди, бросив на меня взгляд, тут же отводят глаза. Страшно представить, что будет после появления моих родных на «Шоу Джереми Кайла»! Мы, как всегда, опоздали, говядину с бараниной уже съели, нам досталась одна свинина. Однако воскресный обед в «Медведе» на этот раз вполне удался. Шеф-повара Ли уволили за сексуальные домогательства в отношении миссис Уркхарт (то есть ее муж узнал об их романе), и миссис Уркхарт сама встала у плиты. Всякий раз, когда дверь на кухню распахивалась, я наблюдал, как она в бешеном темпе раскладывает еду по тарелкам, при этом лицо у нее красное как свекла, а волосы влажными завитками липнут к шее. Такой красивой я ее еще никогда не видел. А ее мясной соус просто великолепен.
Обедая, я слушал, как Том Уркхарт жалуется Терри Пратту, бывшему хозяину поместья «Перья» в Малом Ситтингеме:
– Я каждую неделю теряю пятьсот фунтов. А все этот чертов Гордон Браун! Он заодно с супермаркетами, рука руку моет. Ведь в «Теско» можно взять упаковку «Карлсберга» чуть ли не даром. А тут притащишься в паб, отдашь два двадцать за пинту пива, а потом тебе еще и закурить не позволят. Ну и кому это надо?
Я подошел к стойке в баре заказать напитки, и Том Уркхарт произнес заговорщицким тоном:
– Слыхал о вашей беде, мистер Моул. Сочувствую. У моего тестя тоже была заковыка с представительной железой. Он узнал об этом во вторник, а к вечеру пятницы помер.
– Тогда мне нужно поскорее заказывать билеты. Я всегда хотел увидеть восход солнца над Долиной Царей прежде, чем умру, – ироничным тоном ответил я.
– Мы с миссис Уркхарт однажды сплавлялись по Нилу, – пустился в воспоминания хозяин паба. – Меня понос прошиб, и я из каюты не выходил, но миссис Уркхарт говорила, что краше пирамид она сроду ничего не видывала, хотя ей пришлось отбиваться от нищих, они ей проходу не давали.
Вернувшись к нашему столу с бокалами, я спросил у матери:
– Ты что, поместила на деревенской доске объявлений сообщение о моей болезни? (Мать энергично замотала головой.) Ага, значит, ты наняла маленький самолет, чтобы он пролетел над всем Лестерширом с баннером: «У Адриана Моула проблемы с простатой».
Мой педантичный отец возразил:
– Слишком много слов. Маленький самолет с таким длинным баннером не взлетит.
Мы принялись за напитки, когда за окном возникла физиономия Хьюго Фэрфакс-Лисетта, – он мимикой и жестами показывал моей матери: «Давай покурим». Прихватив бокал, мать устремилась на улицу:
– Я скоро.
Минуты две спустя за ней последовала Георгина.
Расплачиваясь по счету, я обнаружил, что Уркхарт добавил лишние строчки: свет, отопление, обслуживание, специи, молоко, сахар, яблочный соус. Я возмутился, но Уркхарт заявил:
– Это мои дополнительные расходы. Здесь не благотворительное заведение.
Скрипнув зубами, я заплатил, и, маневрируя между столиками, вывез отца наружу. Георгина, мать и Фэрфакс-Лисетт сидели у обогревателя и хохотали как сумасшедшие. Завидев нас, они прекратили смеяться.
– Адриан, хорошие новости, – обратилась ко мне Георгина. – Хьюго предложил мне работу в качестве его личного ассистента.
Фэрфакс-Лисетт поднялся, пригладил свою лохматую шевелюру и протянул мне большую коричневую ладонь:
– Слыхал насчет вашей простаты, Моул, ужасно жаль. Э-э, надеюсь, вы не обидитесь, если я позаимствую вашу жену на три раза в неделю?
– И что она будет у вас делать три раза в неделю? – холодно осведомился я.
– То да се, пятое-десятое, – засмеялся Фэрфакс-Лисетт.
– Она будет помогать ему управлять имением, – встряла мать.
– Мы открываем поместье для туристов и прочих бродяг, – шутливым тоном сообщил Фэрфакс-Лисетт.
– Но, Георгина, – сказал я, – ты же ненавидишь домашнее хозяйство.
– При чем тут хозяйство? Я буду личным ассистентом Хьюго, – горделиво ответила Георгина, – советником по маркетингу и организатором приемов и празднеств.
И я вдруг увидел, будто наяву, мою жену и Фэрфакс-Лисетта на ступеньках, ведущих к резной входной двери его дома, похожего на дворец. А мимо цокает пони с Грейси на спине.
Пока мы брели по грязи обратно к дому, Георгина с матерью обсуждали, какую одежду необходимо прикупить моей жене для новой работы.
– В идеале, – размечталась Георгина, – хорошо бы костюм от Вивьен Вествуд с жакетом, присборенным на талии, и юбкой-карандашом.
У матери перехватило дыхание:
– Но, Георгина, это же сотен пять, а то и больше.
– О, ничего страшного. Мне выдадут субсидию на одежду. Хьюго сказал, что я, как представитель Фэрфаксхолла, должна максимизировать свои активы.
Почему любая перемена в жизни сопровождается покупкой новых шмоток? Неужто они не слыхали китайской пословицы «Остерегайся всего, что требует новой одежды»?
Георгина приступает к работе во вторник.
Понедельник, 12 ноября
Утром жена подвезла меня до больницы. Затем она поехала на вокзал, чтобы сесть на поезд до Лондона, а потом на такси отправится в «Селфриджс», где она накупит себе обновок.
Салли вернулась. Сказала, что брала больничный на один день – ей надо было пережить разрыв с Энтони.
Я попытался ее развеселить:
– А вы видели свое разбитое сердце на рентгенограмме?
К моему удивлению, она обиделась и больше не разговаривала со мной, только коротко давала указания. После процедуры я извинился, сказал, что у меня и в мыслях не было смеяться над ее рухнувшими отношениями с Энтони. Она приняла мои извинения. Впредь я буду с ней осторожнее. Хотя, на мой взгляд, Салли не производит впечатления чувствительной натуры. Она худенькая, но жилистая.
Бернард Хопкинс нанял фургон с водителем, вознамерившись очистить от книг какой-то дом в университетском районе Лестера. Он заверил меня, что «в этой куче отбросов непременно сверкнет чистое золото».
Вторник, 13 ноября
Дневник, как я мог забыть, когда Гленн возвращается из Афганистана! Вчера! После терапии я встретился с ним у его матери Шарон. Я ожидал увидеть загорелого, подтянутого Гленна, но он был бледен и измучен. Сказал, что просидел двенадцать часов в самолете на взлетной полосе в провинции Гильменд, потому что «военные опять все напутали». Во время полета поспать не удалось из-за болтанки и узких кресел.
Когда Шарон вышла на кухню готовить сыну его любимую еду – полный английский завтрак, – я спросил:
– Как там, Гленн?
Он потупился:
– Не хочу об этом говорить, папа. – И задал вопрос мне: – Зачем, по-твоему, мы воюем с Талибаном? – Похоже, он искренне не понимал, что он там делает.
Я объяснил, что талибы – религиозные фанатики, жаждущие управлять страной согласно суровым исламским законам, а это означает: никакого образования для девочек и запрет на музыку, модные стрижки и бритье.
– Проблема в том, папа, что талибы и обычные афганцы выглядят совершенно одинаково, и ни те ни другие не любят нас, солдат. А чего еще от них ждать, если янки бомбят их свадьбы и все такое.
В комнату заглянула Шарон с известием: она сожгла сосиски, поэтому завтрак запаздывает.
Как она умудрилась сжечь сосиски, стоя над плитой и крепко вцепившись в ручку сковородки? Я не ясновидящий, просто Шарон оставила дверь на кухню открытой. Шарон всегда была толстой, но теперь она приближается к совсем уж нездоровой тучности. Еще год-два, и она не протиснется в дверной проем, придется вызывать пожарных, чтобы извлекли ее из дома. Глядя на нее, я не мог поверить, что когда-то у меня с этой женщиной был секс, а мое сердце начинало учащенно биться, стоило мне ее завидеть вдалеке. Я даже сочинял стихи, посвященные ей, и оставлял их на ее подушке. Сейчас она в самом разгаре очередного катастрофического романа с парнем по имени Грант Макналли. Он моложе ее, и у него условный срок за кражу бараньей ноги из «Альди», где все продается с хорошей скидкой.
Шарон оправдывала Гранта плаксивым тоном:
– Он всего лишь хотел накормить свою семью. На работу его никто не берет.
Помяни черта… Над нашими головами раздался грохот (Шарон положила ламинат по всему дому), и перед нами предстал последний «отчим» Гленна, почесываясь и щурясь на дневной свет. Он был в мятой майке и длинных трусах. На бицепсах Гранта красовалась буквенная татуировка: «Бритни, Уитни, Кельвин и Каин» – очевидно, имена его детей, которых у него отобрали.
– Ты рано сегодня, Грант, – залебезила Шарон. – Мы тебя разбудили?
– Угу, – промычал Макналли, – я услыхал типа голоса и больше не смог уснуть. Чайник поставила?
Шарон метнулась на кухню (ну, насколько тучная женщина способна метаться), а Макналли уселся на диван, закурил и, нажав кнопку на пульте, включил огромный плоский телевизор. Ни мне, ни Гленну он до сих пор слова не сказал.
Я встал и с преувеличенной вежливостью обратился к нему:
– Как поживаете? Меня зовут Адриан Моул, я отец Гленна.
Макналли не оторвал глаз от «Шоу Триши Годдард» – ведущая уличала тощего мужчину с седым лохматым конским хвостом в пагубном пристрастии к травке.
Гленн поднялся на ноги, встал между Макналли и телевизором и прошипел:
– Ты не уважаешь моего папу?
– Да я всех уважаю, – залепетал Макналли.
– Тогда поздоровайся. А когда закончишь с этим, мотай наверх и прикрой чем-нибудь свою задницу.
Шарон принесла чай в кружке с надписью «Мужчина в доме». Она быстро переводила взгляд с Макналли на Гленна и обратно. Напряжение в комнате ощущалось физически.
Макналли шумно отхлебнул чаю и скривился:
– Горячо, дура ты жирная.
– Извини. – Шарон опять удалилась на кухню.
Гленн вынул кружку из пальцев Макналли:
– Я теперь мужчина в доме, и я это выпью, большое всем спасибо. А ты только попробуй назвать мою маму жирной дурой. Проси прощения!
Дальше получилось очень некрасиво. В возникшей потасовке чай разлили, а Макналли силком удалили из комнаты. Шарон пыталась разнять сына и любовника, но небольшая драка все же произошла.
Лично я ненавижу насилие и конфронтации разного рода, однако я не мог не порадоваться тому, что мой сын встал на защиту своей матери. Макналли убежал наверх и забаррикадировался в ванной.
Шарон захныкала:
– Зря ты вмешался, Гленн. Он потом на мне отыграется.
– Он что, бьет тебя? – изумился Гленн. (Шарон уставилась в пол.) – Мама, он не работает, сидит на твоей шее, и ты же еще его боишься. Да гнать этого гада в шею! Почему ты живешь с ним?
– Я люблю его, – всхлипнула Шарон.
В такси по дороге в Мангольд-Парву Гленн сказал:
– Никогда не думал, что мама предпочтет какого-то придурка мне, своему родному сыну.
Я похлопал его по плечу:
– Любовь превращает нас в недоумков, Гленн.
Если Георгине и не понравилось то, что Гленн проведет отпуск у нас, заняв комнату Грейси, она великодушно не подала виду. В нашей спальне мне сразу бросился в глаза костюм ее мечты, висевший на плечиках, обшитых розовым атласом. На полу стояла пара строгих черных туфель – выше каблуков я в жизни не видел. Да она и шагу на них ступить не сможет!
Среда, 14 ноября
7.30 утра
Вчера, после своего первого дня в Фэрфаксхолле, Георгина вернулась домой в восьмом часу вечера, очень возбужденная. Я слушал «Арчеров», но она выключила радио и принялась рассказывать о своем рабочем дне. Насколько я понял, в основном она разъезжала с Фэрфакс-Лисеттом по имению, знакомясь с обслуживающим персоналом и арендаторами. Обедали они в пабе в соседней деревне, а потом устроили мозговой штурм на тему, как нажиться на туристах и экскурсантах, которых они допустят в поместье.
На высоченных каблуках, в черном костюме, белой блузке, Георгина расхаживала по кухне, стряхивая пепел в раковину. Я подумал, что она выглядит точно так же, как пять лет назад, когда мы влюбились друг в друга. Тогда я не мог поверить своему счастью – такая красавица ответила мне взаимностью!
– Сегодня, Ади, я чувствовала себя самой собой! – подытожила Георгина.
– А тебе было не трудно ходить в этих туфлях? – спросил я.
– Нет, Хьюго купил мне резиновые сапоги.
Заглянув в прихожую, я увидел у двери сапоги. Розовые. В цветочек. И у меня похолодело в груди.
9.00 вечера
Утром, как обычно, терапия. Салли была рассеянна. Обращалась со мной как с очередным пациентом, не более. Наверное, у нее месячные.