Крылья орла. капитал влияния 2 страница

Боясь оглянуться, боясь упасть, он из последних сил бежал к пролому. Над головой вжикнуло, будто пронеслась рассерженная оса. Потом еще раз... Лишь после этого он услышал звук выстрелов.

Максимов отступил, пропуская Журавлева, опять вскинул руку и выстрелил, не дав подняться распластавшемуся на земле человеку. Тот зашипел и потянулся к валявшемуся рядом пятизарядному дробовику. Максимов выстрелил, пуля цокнула по стальному боку «Ремингтона», и через мгновение дрогнули от взрыва окна. Человек от удара огня перевалился на бок, прижал заляпанные красным руки к лицу и завыл низко, по‑звериному...

* * *

Из трех припаркованных у обочины машин он выбрал самую неприметную – бежевый «жигуленок». Подбежав, ткнул ногой по колесу. Слава богу, хозяин еще не обзавелся сигнализацией. Быстро просунул лезвие стилета в зазор между стеклом и корпусом двери щелкнул замок.

Максимов нырнул в салон, вырвал провода из замка зажигания, по наитию сразу же нашел нужную пару. Пальцы обожгла электрическая искра, и тут же глухо заурчал мотор. Никто из прохожих не обратил внимание на «жигуленка», на второй скорости сорвавшегося с места и нырнувшего в соседний двор.

Журавлев стоял там, где его оставил Максимов, всем телом привалившись к крайнему в ряду убогих самодельных гаражей. Дорогу к ним преграждала песочница, заваленная мусором до самых краев, и неведомого назначения металлическая конструкция. Максимов распахнул дверь, хотел крикнуть, чтобы бежал к машине, но ноги сами подбросили тело вверх, он кувырком перекатился через капот и бросился к гаражу.

Чутье не подвело – он успел на секунду раньше.

Из щели между гаражами уже вылезал огромный верзила и медленно поднимал руку с пистолетом. Журавлев был на грани обморока и ничего вокруг себя не замечал.

Максимов резко ткнул носком ботинка в землю, и струя мокрого крошева ударила в лицо верзиле. Тот инстинктивно вскинул руку с пистолетом, закрывая глаза. Максимов поймал его кисть, рванул на себя, поднырнул под руку и до хруста в суставах вывернул ее вверх. Все было сделано так резко, что тело противника оторвалось от земли, Максимов повел его руку по дуге вверх, заставляя сделать кувырок. Перед лицом мелькнули скрюченные ноги, и верзила грузно рухнул на землю. В плече у него треснуло, словно ветром сломало ветку, он разинул рот, но закричать не смог, ребро ботинка врезалось в горло, одновременно с ударом ногой Максимов резким тычком в локоть сломал руку, сжимавшую пистолет. Верзила захрипел, изо рта полезла белая пена. Максимов зарычал и, рухнув всем телом вниз, впечатал кулак в покатый лоб противника. Тот дрогнул всем телом, ноги судорожно поджались, потом разом обмяк, из носа, рта и ушей хлынула кровь.

– Бегом к машине!! – заорал Максимов. Журавлев не пошевелился, рот был открыт, вытаращенные до предела глаза смотрели куда‑то поверх Максимова.

Чутье подсказало – опасность сзади. Максимов кувырком перелетел через распростертое у ног тело, входя во второй кувырок, метнул из‑под локтя стилет.

Вскочив на ноги, первым делом рванул за плечо Журавлева, опрокинув его на землю, развернулся, успев упасть на колено, пистолет уже был выхвачен из кобуры и сам искал цель. Максимов знал, где должен быть человек, – на крыше гаража. Он и был там, только уже заваливался на подкашивающихся ногах. Сначала в грязь плюхнулся пистолет, через мгновение следом свалилось тело.

Максимов подбежал, ударом ноги перевернул на спину. Из груди человека, чуть выше верхнего края бронежилета, торчала черная рукоятка стилета. Он еще хрипел и отчаянно вращал зрачками. Они казались неестественно белыми на перемазанном грязью и кровью лице.

«Всегда добивай врага. Недобитый враг будет мстить. Недобитый враг – это след», – вспыхнуло в сознании навсегда впечатанное в него правило. Максимов уперся коленом в грудь лежащего, вытащил стилет и резко ударил граненым клинком по горлу. Красная шипучая пена залепила пальцы.

Журавлев лежал без движения, лицом вниз. Плащ был заляпан грязью. Одна штанина задралась, оголив до колена ногу. Максимов мельком обратил внимание на змейки варикозных вен, вспучившихся на бледной коже.

«Полтора центнера минимум», – подумал Максимов, прикидывая на глаз вес Журавлева. На секунду закрыл глаза...

* * *

Мир таков, каким я его представляю. Все в нем такое, каким я хочу видеть.

Легкое и тяжелое, твердое и мягкое, сильное и слабое – это лишь названия, которые даю я. Стань сильным!!! Стань могучим!!! А ты – стань легким, как перышко! Стань невесомым!!!

* * *

Он одним рывком оторвал Журавлева от земли, бросил на плечо и легко, ни разу не сбившись с шага, побежал к машине.

Глава двадцать третья

ПОБЕДИТЕЛЬ ПОЛУЧАЕТ ВСЕ

Неприкасаемые

Журавлев тяжело икнул, под грудиной, казалось, что‑то лопнуло, и он застонал от боли. Глаза удалось открыть с великим трудом, веки стали тяжелыми, словно налитые свинцом. Он попытался сплюнуть приторно‑сладкую слюну, забившую рот, но безвольные губы только выдавили липкую струйку, противно, как склизкий червяк, ползущую по подбородку.

Тело бил сильный озноб, он попытался натянуть на себя плащ, но рука, скользнув по гладкой ткани, безвольно повисла. Он скосил на нее глаза и с ужасом отметил, что рука голая. Пошевелил плечами, подкладка плаща холодом обожгла голые плечи.

Он лежал на животе, голова до боли в шее отвернута в сторону. Прямо перед глазами был край синего армейского одеяла. Больше он ничего не видел. Кругом было тихо. Только мерно капали откуда‑то сверху крупные капли. Пахло прелой листвой, мокрой корой деревьев и почему‑то бензином.

– Все в порядке. Я рядом. Лежите и не шевелитесь.

Голос был знакомый. Журавлев напрягся и прошептал:

– Макс, ты?

– Больше некому.

Прямо перед глазами возникли высокие ботинки, перемазанные грязью. Потом мир вокруг перевернулся, и Журавлев, с облегчением вздохнув, увидел над собой лицо Максимова.

– Что со мной?

– Насколько я понял, диабетический криз. – Максимов присел на корточки, поправил на Журавлеве плащ. – Хорошо, что в «бардачке» нашел пару конфет. Без них вы бы точно копыта откинули.

– Кто меня раздел? – говорил медленно, не то что слова, сами мысли давались с трудом.

– Я, кому же еще! Пришлось сделать акупунктуру. Вы уж извините, но точки на теле пришлось надрезать ножом. Иначе не помогло бы.

– Спасибо тебе, – он попытался нашарить руку Максимова, но кругом была только пустота. – Лес, да? Давно мы здесь?

– Уже минут сорок над вами колдую. Честно говоря, даже не надеялся.

– Позвони Гаврилову...

– Связи нет. – Максимов потянулся куда‑то в сторону и поднес к глазам Журавлева радиотелефон. Из треснувшего корпуса торчали цветные проводки. – Кое‑кто его задницей примял. Но не напрягайтесь, сейчас уже поедем. Довезу до дачи, там и трепитесь с Гавриловым, сколько влезет.

Журавлев промолчал. Попытался вспомнить, что же произошло. С того момента, как Максимов вытащил его из «Волги», реальность перестала существовать. Все ожившее сейчас в голове казалось осколками бредового сна. Самое отчетливое воспоминание – Максимов, весь в кирпично‑красной грязи, стоящий в проломе стены. А дальше – полный провал.

Он с замершим сердцем ощутил, как в голову бешеными толчками бросилась кровь, дыхание перехватило, он надсадно закашлялся, глаза сразу же залило вязкой влагой.

На взмокший лоб легла холодная ладонь, и голос Максимова, едва слышный сквозь нудный шум прибоя, клокочущий в ушах, произнес:

– Расслабься! Немедленно расслабься! Второго чуда не будет, еще один подъем давления я уже не собью. Сахар в крови и давление – прямая дорога на тот свет. Расслабься, кому говорю!

Журавлев намертво вцепился в его ледяные сильные пальцы, прижал их к лицу.

Сейчас он вдруг с отчетливой, предсмертной ясностью почувствовал свою обреченность. Болезнь, сплетшая жгучую паутину внутри живота, проснулась, он ясно чувствовал, как заворочался этот склизкий зверек, запуская острые зубки в измученное тело.

Он вдруг увидел себя со стороны. Дряблая белесая туша, огромная рыбина, выброшенная на грязный песок, залитые красным глаза бестолково выпучены. Он почувствовал мерзкий трупный запах, идущий от кожи, и едва справился со стиснувшей горло тошнотой.

– Максим, слушай меня, – едва ворочая языком, прошептал Журавлев. – Мне конец...

– Не каркал бы! – Максимов суеверно скрестил пальцы.

– Не перебивай! – Журавлев с трудом сглотнул вязкую слюну. – Я скоро умру.

Уже совсем скоро. Но и тебя они убьют. Обязательно, я точно знаю. А у меня семья в Греции. Гаврилов их бросит... Максим, ты слушаешь меня?!

– Да.

– Я передам тебе материалы на Кротова. Все, что удалось наработать. Это убийственная информация. Она стоит... Это сумасшедшие деньги! Их заплатит любой. Те, кто работал с Кротом, пойдут на все... Спекулируй, пугай, торгуйся, но вытащи жену и дочку. Обещай мне.

– А как я это сделаю?

– Ты уйдешь... Я теперь знаю, ты вырвешься из любой западни... Если я умру... – Журавлев тяжело вздохнул, вздрогнув всем телом. – Если я умру или потеряю сознание, и Гаврилов отправит меня в больницу... Максим, поклянись, что ты уйдешь в тот же день!

– Хорошо.

– Поклянись!

– Клянусь.

– И еще. Не тяни, сразу же начинай бить информацией. Они же ликвидируют семью на следующий же день, как меня не станет!

Максимов промолчал, только чуть дрогнули пальцы, до боли стиснутые Журавлевым.

Когти Орла

Он затормозил так резко, что «жигуленок», пройдя юзом по мокрой земле, едва не уткнулся фарами в ворота дачи.

Максимов выскочил из машины, трижды нажал на кнопку звонка.

– Че надо? – раздался из‑за калитки голос Стаса. «Сейчас узнаешь, сука!» – Максимов закатил глаза и как мог спокойно сказал:

– Открывай, свои.

Глазок на обшитой толстыми досками двери залило черным – Стас, как учили, разглядывал позвонившего.

– Мне долго ждать? – Максимов даже не повысил голоса.

Заскрипел ключ в замке, потом с визгом сдвинулся засов. В этот момент Максимов подпрыгнул и изо всех сил врезал ногой по двери, раздался вскрик, затем – хруст веток. В открывшемся проеме Стаса не было. Из зарослей бузины донесся стон и невнятное бормотание, потом показалась голова Стаса. Максимов молча сгреб его за шиворот, рывком поставил на ноги, дважды врезал кулаком в живот, дождался, пока тот согнется пополам, – вскинул ногу вверх, отправив охнувшего Стаса назад в кусты.

Вошел во двор, сбросил с петель брус, запирающий ворота, распахнул их и подбежал к машине. Подогнал «жигуленок» прямо к крыльцу, на которое уже высыпали Костик и Инга.

– Костя, живо ворота! – крикнул Максимов, распахивая дверцу. – Да шевелись ты, пудель недоделанный!!

Костя побежал к воротам, заплетаясь длинными ногами в траве.

Журавлев вылез из машины сам, но на крыльцо его пришлось почти втащить.

Кротов выронил из рук книгу, когда они вошли в гостиную. Тяжело дышащего Журавлева с двух сторон поддерживали Максимов и Инга.

Кротов вскочил с кресла, цепким взглядом осмотрел Журавлева и тут же поставил диагноз:

– Наезд.

Максимов помог Журавлеву сеть в кресло. Приподнял голову за обрюзгший подбородок, заглянул в глаза. Убрал руку, и голова Журавлева безвольно склонилась набок.

– Инга, за работу, – сказал Максимов, с трудом выпрямляя спину.

– Что с ним? – Она пыталась снять фартук, но пальцы никак не могли справиться с узлом.

– Был диабетический криз. Думал, ласты склеит. А теперь, насколько я понимаю, давление зашкаливает.

– Ас тобой что? – Она с тревогой посмотрела ему в лицо. – Кровь?

– Ерунда. – Он машинально провел ладонью по щеке. Перехватив ее взгляд, отдернул руку. Пальцы были перемазаны кровью. – Да шевелись же, сейчас, не дай бог, загнется!

Не успела закрыться дверь за выскочившей на кухню Ингой, как в комнату вошел Костик.

– Ворота закрыл. – Он, почесав нос, скосил глаза на надсадно хрипящего Журавлева. – Там еще Стас почему‑то лежит.

– Пусть пока полежит. – Максимов присел на край стола, со стоном расправил плечи. Достал из‑за пояса «Зауэр», выщелкнул на ладонь обойму. – Костя, спускаешься в подвал, включаешь нагреватель. К моему приходу в сауне должна быть жара, а в душе – горячая вода. Вопросы? – Он даже не повернул головы. – Вперед!

– М‑да! – Кротов усмехнулся, когда через секунду после команды Максимова за Костей захлопнулась дверь. – Что дано, то дано... Крепко досталось?

– Смотря кому. – Он вставил новую обойму. – Гаврилов звонил?

* * *

– А как же! Вернулся Стас, позвонил, как он говорит, «на базу». С тех пор Гаврилов и названивает. Я подумал, что вы с Журавлевым бросились в бега.

В гостиную вошла Инга с пригоршней ампул в одной руке и пластиковым пакетом с одноразовыми шприцами в другой.

– Максим, в чувство я его приведу здесь, а потом придется помочь перенести наверх, – сказала она.

– Работай. – Максимов с трудом встал на ноги. – Я сейчас вернусь.

* * *

В лицо сразу же ударил промозглый ветер. Он блаженно закрыл глаза. Горячая муть, заливавшая голову, отступила. Распахнул куртку, позволив холодным щупальцам ветра забраться под рубашку. Постоял неподвижно, с наслаждением ощущая, как вымерзает боль, рвавшая тело.

Открывая калитку, мельком заглянул в кусты бузины. Стаса там уже не было.

За домом напротив Максимов наблюдал давно. Дачка была так себе, не чета нынешним дворцам, строилась в те времена, когда сам факт владения загородной развалюхой навевал нездоровые мысли парткомам и прокурорам. По внешним признакам принадлежала она состарившемуся чиновнику средней руки, очевидно, вдовцу, напрочь разругавшемуся с детьми. Сам на даче не появлялся, может быть, уже здоровье не позволяло. За домом присматривал кряжистый мужик, вечно копавшийся на узеньких грядках.

По внешним признакам все было идеально. Но дом был «постом наблюдения», а мужик, на вид лет шестьдесят, но еще крепкий, в бессменном морском бушлате – сотрудником Гаврилова. Или еще чьим‑нибудь. Из маленького окошка под самой крышей его дома полностью просматривался двор их дачи, сокрытый от всех высоким забором, остальные дома были гораздо ниже, дa и прослушивающую аппаратуру было удобней разместить именно здесь. Сколько ни разгуливал Максимов по своей даче с приемником, настроенным да УКВ‑диапазон, ни разу не возникло помех. Значит, для контроля разговоров новомодные «жучки» не использовались. Работали добрым дедовским способом: понатыкав микрофоны и отведя проводку куда‑нибудь поблизости.

Он перепрыгнул через сетчатый забор, бегом пробежал по дорожке и без стука распахнул дверь на веранду.

Здесь уже все было готово к немудрящему ужину одинокого мужчины. На электроплитке заходился паром чайник, на аккуратно постеленной газетке в строгом порядке были разложены белые полоски сала, половинки соленых огурцов, кружочки копченой колбасы. В центре стола огромная сковородка, до краев наполненная жареной картошкой, еще шипевшей маслом.

Хозяин сидел на табурете, зажав между колен консервную банку, и готовился вогнать в нее нож. Нож был хорош, настоящий финский, с лебединым изгибом клинка, точеными бороздками и мощной рукояткой с ребристой бронзовой нашлепкой на конце. Рука, держащая нож, едва заметно дрогнула и замерла на полпути к банке. Мужик в тельняшке прищурил широко расставленные глаза, ниточка жестких усов поползла вверх, приоткрыв ряд отсвечивающих металлом зубов. Максимов сам прекрасно метал ножи и сразу же оценил качество финки и то, как ловко, почти неуловимым разворотом кисти хозяин перевел нож в положение для броска.

– Срочно связь! – выдохнул Максимов, привалившись спиной к дверному косяку.

Бесконечные мгновения его разглядывали черные, выпуклые, как у моржа, глаза. Максимов представлял, что они видят: куртка перемазана грязью всех цветов, пальцы в бордовых кровяных разводах, лицо белое от боли, в красных полосах ссадин, да еще из‑за пояса недвусмысленно торчит рукоять «Зауэра». Но для этого человека он не был чужим – не может быть чужим тот, за кем наблюдаешь больше месяца. Весь вопрос, с каким заданием наблюдаешь.

Как давно понял Максимов, сосед был из военных. Не из тех, кто парится по гарнизонам и близлежащим забегаловкам. Он был из «рейдовиков», это, как несмываемая печать, въедается в тело на всю жизнь. Наверняка, ему не раз доводилось видеть вот таких – словно вырвавшихся с того света, с лихорадочно блестящими глазами, еще не остывших от рейда и требующих срочной связи. Тянуть с выполнением их просьбы приказа было не принято, один черт знает, что может сгоряча начудить человек, побывший в аду. Сейчас Максимов ловил его на этом, как на условном рефлексе, плюс был убежден, что мужик абсолютно не в курсе его полномочий. Момент был острый – пан или пропал, но порой сведения можно добыть только такой кавалерийской атакой.

Наконец, рука с ножом скользнула вниз, клинок нырнул в ножны.

– Повеселился, значит. – Щеточка усов поехала еще выше, но теперь оскал стальных зубов был не такой звериный, с очень большой натяжкой его можно было назвать даже дружеской улыбкой.

Он указал Максимову на табуретку рядом с собой, завел руку за спину, что‑то отщелкнул от широкого ремня и выложил на стол радиотелефон.

Максимов, охнув от боли в колене, опустился на шаткий табурет.

«Все, Макс! Ты угадал, – мысленно поздравил себя, беря в руки трубку. На ее боку красовался наляпанный красной краской учетный номер. На семь единиц меньше, чем тот, под которым была зарегистрирована в фирме Гаврилова трубка Журавлева. – Все просто, если думать головой!»

– Номер?

– 969‑54‑86, – по памяти подсказал хозяин. После первой догадки все должно было пойти по накату, в этом Максимов был уверен. Хозяин дачи не знал, какие полномочия даны Гавриловым тому, за кем он наблюдал. Этого не знал и тот, чей голос раздался в трубке.

– Слушаю.

По этому отрывистому «слушаю» вместо растянутого «ал‑ле» Максимов понял, что и этот из бывших вояк. Это было хорошо, не требовалось перестраиваться.

– Слушай внимательно. Говорит сосед по даче. Быстро соображай! Телефон дал тот, кто живет напротив, догадался?

– Понял, – раздалось в рубке после короткой паузы.

– У меня ЧП. Первое, свяжешься с начальником. Ну, на букву «Гэ». Пусть дает отбой тревоге, мы вернулись домой. В полном составе. Второе, мне нужно передать машину. Это не наша «Волга», другая. Понял меня?

– Та‑ак. С первым – порядок. С машиной сделаем так. Подгоняй ее в Одинцово на улицу...

– Нет! Забирай сам.

– Не получится. Запомни адрес...

– Слушай, урод! – взревел Максимов. – Через десять минут этой колымаги здесь быть не должно. И еще. Если ты не перебросишь сюда людей, я тебе жопу, на фиг, на фашистский знак порву!! Лично! Ты понял?!

Сидевший рядом усач только крякнул и покачал стриженной под бобрик головой.

– Все, действуй! – бросил Максимов в затихшую трубку и нажал на кнопку отбоя.

– Из каких мы будем? – спросил усач, прищурив свои моржиные глазки.

Максимов скользнул взглядом по его широким плечам, мощной красной шее, груди, распирающей застиранную тельняшку.

– Вторая, глубинной разведки. Прибалтийский округ.

Усач цокнул языком, изобразив на лице максимум уважения.

– Морская пехота Балтийского флота, разведбат, – сказал он, погладив себя по тельняшке.

– Земляки, значит, – кивнул Максимов. Бывший морпех запустил руку под стол, позвенел пустыми склянками и выставил на стол початую бутылку «Пшеничной».

– По сто капель за знакомство?

– Давай, – кивнул Максимов. От тепла притаившаяся боль опять проснулась и теперь грызла каждую мышцу изможденного тела.

Под «ста каплями» морпех понимал большой граненый стакан, налитый до пузыря над срезом.

Максимов помолчал, осторожно поднял стакан, выпил медленными тягучими глотками.

– Вот теперь вижу, наш. – Морпех махом опрокинул в себя стакан.

* * *

Максимов не нарушил традиции спецназа – первый пить молча, в помин всех, кому не довелось вернуться с задания. Он пожал протянутую ему ладонь, сильную и цепкую, как клешня.

– Василий, – представился морпех.

– Макс.

– Ты закуси, закуси, парень. – Василий придвинул к нему газету с немудреной снедью. – Сам знаешь жрать, пить и с бабой спать нужно при первой возможности, завтра может не обломиться.

Максимов кивком поблагодарил, сил на разговор уже не было. Присказку эту слышал тысячу раз и тысячу раз убеждался в ее терпко‑горькой правде. Завтра случалось не у всех.

Голова от выпитого и запредельной усталости казалась набитой ватой.

Сегодня он сделал все, что мог. Только что он вычислил «силовую группу», прикрывавшую их дачу. Морпех был наблюдателем, старший сидел где‑то в Одинцове, сами боевики должны были располагаться где‑то поблизости. Это можно будет узнать по времени, которое потребуется им, чтобы взять в невидимое кольцо дачу. Главное, что эта группа действовала независимо от основных оперов Гаврилова. Тем более странным казалось то, что непосредственная охрана ничего не знала о ЧП. А Гаврилов, если верить Кротову, демонстрировал бурное беспокойство.

Противно запиликал радиотелефон, и морпех, бросив вилку, прижал трубку к уху.

– Слушаю. Так. И все? Понял. – Он осторожное нажал заскорузлым пальцем на кнопку сброса – все‑таки вещь дорогая и казенная – и сунул трубку в чехол на поясе.

– Что там? – поднял голову Максимов.

– Все путем. Ребятки уже в поселке. – Василий встал. – А мне, хоть и остограммленному, твою тачку перегнать ведено.

– Пойдем. – Максимов с трудом, тяжело оперевшись на стол, встал на ноги.

– Посидел бы. Пожевал бы что‑нибудь... Вон, водки еще на один заход осталось. На сегодня ты уже свое к работал, тебе и выпить не грех.

– Не, мне в форме быть надо. Там же у нас детсад пополам с домом престарелых.

– Ну не только! – хитро подмигнул морпех.

– И для этого дела форма нужна, – подыграл ему Максимов, с трудом встав с табурета.

На улице успело стемнеть. Холодный ветер гонял вокруг блеклых фонарей мелкую морось, сыпавшую с неба. Максимов распахнул куртку, рванул пуговицу на воротнике, запрокинул голову и до головокружения вдохнул студеный воздух.

– Слышь, Макс, – морпех осторожно прикоснулся к его локтю. – Спросить хочу.

– Он уже распахнул дверцу «жигуля», готовясь нырнуть в салон. – Ты это...

Погорячился здорово?

– Пятеро, – коротко бросил Максимов, не открывая глаз.

– М‑да, – уважительно покачал головой морпех. – Иди в дом, братишка, ворота я сам закрою.

* * *

Гаврилов примчался на дачу через сорок минут. С Журавлевым говорить было бестолку, после уколов Инги он уснул тяжелым больным сном. Попробовал было потребовать Максимова в кабинет для отчета, но посланный за ним Костик вернулся красный, как рак. Максимов семиэтажным матом выгнал его из сауны. Пришлось Гаврилову унять свой гонор и сидеть в предбаннике, через приоткрытую дверь выспрашивая подробности налета у Максимова, неподвижно лежащего на полке.

Сообразил, что у Максимова сейчас хватит ума, вернее, его полного отсутствия, чтобы молча повыкидывать из окон всех, кто попробует ему помешать приходить в себя.

По его вопросам Максимов понял, что в общих чертах Гаврилов в курсе происшествия, значит, круги по воде уже пошли. Очевидно, краснознаменная московская милиция уже который час дружно стоит на ушах.

– Замять удастся? – спросил он.

– Ха! – Гаврилов выключил диктофон. – Ты бы по дороге еще что‑нибудь взорвал, для полного комплекта! – Это был прозрачный намек на предшествовавший налету взрыв, но Максимов на подвох не попался. – Ладно, не дергайся. Прямых наводок на вас нет. Ложись отдыхать. Пока не разберусь с наездом, будете сидеть на даче.

– Слава богу, – простонал Максимов, отворачиваясь к стене.

О том, как четко Максимов вычислил и засветил «группу обеспечения», Гаврилов предпочел не упоминать.

Глава двадцать четвертая

НОЧЬЮ НАДО СПАТЬ

Когти Орла

Рука сама собой скользнула к пистолету раньше, чем, скрипнув, открылась дверь. Максимов не шевелился, выжидая, что будет дальше. Инга проскользнула в комнату, осторожно присела на край тахты.

– Не притворяйся. Вижу – не спишь.

– В темноте видишь? – Максимов забросил руки за голову и чуть не вскрикнул от боли, как спица, вонзившейся в плечо.

– Ложись на живот, я массаж сделаю.

– А укол в попу?

– Перебьешься. Давай переворачивайся! – Она стянула с него тонкое одеяло.

– Уколы я Журавлеву делала.

– Как он? – Максимов осторожно перевернулся на живот, стараясь не разбудить боль, притаившуюся в правом плече.

– Жить будет. Где это вы с ним так погуляли?

– Места знать надо.

Ее ладони стали плавно скользить по его телу, от них в мышцы, свитые от перенапряжения в тугие комки, пошла волна тепла и покоя. Тепла и покоя.

Максимов блаженно зажмурился.

Инга одним движением сбросила с себя халат, легла Максимова, обхватила напрягшиеся было плечи я прошептала, щекоча ухо горячим дыханием:

– Глупый, расслабься и лежи. Старайся дышать со мной в такт. Ни о чем не думай. Грейся и дыши.

Максимов вздрогнул – такой жар пошел внутрь от ее тела, – и с трудом сделал первый вдох. Через несколько мгновений голова пошла кругом, показалось, что они стали одним целым...

Она сжала мочку его уха губами, что‑то прошептала и скользнула вбок.

Максимов с трудом открыл глаза.

– Что? – Тело стало невесомым, оно помнило жаркую тяжесть тела Инги.

– Не умер? – По голосу он догадался, что она улыбается.

– Больной скорее жив, чем мертв. – Максимов приподнялся на локте, попытался разглядеть ее лицо, но в комнате было совершенно темно.

– Магия любви, как изволил выразиться Кротов. Сейчас продолжим курс лечения. – Ее мягкие пальцы скользнули по его бедру.

– Инга.

– Что? – Пальцы замерли на полдороги. – Что‑то не так?

– У меня и так проблем – выше крыши.

– Не бойся, нашу пасторальную идиллию с Кротовым ты не разрушишь. Он сам все решил. И не делай вид, что это для тебя новость.

– Допустим. А почему?

– Не знаю. Сегодня проснулась, он сидит у окна. Глаза, как у умирающей собаки. Сказал, что больше так не может, попросил... Короче, стандартный вариант: «Останемся друзьями».

– Ясно. – Максимов откинулся на подушку. "Гаврилов – сука! Психолог хренов... Я же видел у Кротова на столе фотографию жены. Инга на нее похожа.

Нет, абсолютного сходства, естественно, нет. Гаврила мнит себя тонким психологом, на откровенную замену не пошел бы. Но они похожи сутью. Есть в них та самая спокойная женственность, которая должна быть У нормальной бабы и о которой мечтает любой нормальный мужик. Была... У Маргариты – была. У слова «люблю» нет прошедшего времени. Гавриле до этого никогда не допереть. Эх, бил сегодня рожу Cтасику, а надо бы Гавриле! Нет, ему, суке, башку oторвать мало!"

– Не напрягайся. – Она положила голову ему грудь. – Иначе вернется боль. А когда тебе больно губы у тебя становятся злыми. Когда ты втащил Журавлева, я испугалась. Не за него, за тебя. Такое у тебя было лицо. О ком ты сейчас так зло подумал, обо мне?

– Нет. Ты‑то тут причем?

– Конечно, мое дело маленькое. – Инга чуть отодвинулась.

– Не дуйся, а то лопнешь. – Максимов провел пальцами по ее щеке. По складочкам вокруг губ понял, что она улыбается. – Инга, давно на Гаврилова работаешь?

– Ох! Как считать... – Она поймала его руку, положила подбородок на его ладонь. – С ним, как войне, год за три начислять надо. Но я не жалуюсь Хозяйкой дома все же лучше, чем девочкой‑массажисткой. У меня специализация такая – хозяйка дома. Старички, вроде Журавлева с Кротовым, сдуру крутят дела. Поют лебединую песнь интригана, как говори Гаврилов. А от этого адреналин повышается и потенция нежданно‑негаданно просыпается. Только большинство жен уже схоронили, детей из дома выжили. С малолетками связываться не рискуют, вдруг кондрашка в самый сладкий момент прихватит. Им комплексная услуга требуется. И обед приготовь, и постель постели, и сама, если надо, в нее ложись. Само тоскливое – слушать об их боевых подвигах и старых интригах. Думаешь, мне, здоровой нормальной бабе, интересно всю ночь слушать, как кто‑то кого‑то в ГУЛАГ сосватал или сто первую версию заговора против Хрущева? Сдохнуть можно!

– Вот и отдыхай, пока есть возможность.

– С кем? Журавлев – пыльным мешком трахнутый. Молится перед сном, представляешь? Проняло на старости лет. Кротов весь извелся от тоски. Костик – дитя из пробирки. Онанирует за своим компьютером, больше ему ничего не надо.