Часть 2 дорога без возврата 3 страница

– Что именно?

– Вот это, – ответила она и положила на стол Коннелли нечто напоминающее пучок травы – старой травы.

Он взял его, повертел в пальцах.

– Наверное, мне не следовало это брать.

– Наверное, – кивнул он. – Что это?

– Ничего особенного, – ответила она. – Я просто увидела это в рюкзаке – на самом деле там было несколько таких пучков, – и мне стало интересно, что это такое. И в итоге выяснилось, что парень рассказал о своих похождениях не всю правду.

– С этим уже разобрались, – успокоил ее Коннелли. – Оказалось, что это всего лишь недоразумение.

– Вот как? – разочарованно спросила Мелисса. – Тогда, возможно, это уже не новость. Я просто решила проверить, может, это какая-нибудь дрянь, которую он здесь купил, и нам грозит нашествие торговцев наркотиками.

– Хорошая мысль, – кивнул он. – И?

– У меня есть соседка, которая разбирается в растениях и травах. Я показала ей то, что нашла, – не знает ли она, что это такое?

– Это, случайно, не Лиз Дженкинс?

Мелисса слегка смутилась.

– Да.

– Знаю, она хороший специалист по травам. Кстати, если у вас будет такая возможность, намекните ей, чтобы она не особо распространялась о том, как именно она использует одну из них. И ее приятель тоже.

– Хорошо, – сказала Мелисса. – Собственно, я про все это знаю и отчасти именно поэтому к ней и пошла.

– Вот как?

Она покраснела.

– Да. Я подумала, что она обязательно узнает то, что некоторые любят курить.

Коннелли улыбнулся.

– Тогда как вы в этом полный профан.

– Именно. – Мелисса наклонила голову и улыбнулась в ответ, не в первый раз уже подумав, что Коннелли намного умнее, чем полагают многие. – Мне продолжать?

– Сгораю от любопытства. Она узнала, что это?

– На самом деле тут даже два растения.

Мелисса положила на стол листок бумаги и разгладила его так, чтобы можно было разобрать вычурный почерк Лиз.

– Если посмотрите внимательнее, то увидите, что на одном из стеблей есть остатки крошечных цветов. Я их сперва не заметила. Это Scutellaria laterifolia, или шлемник бокоцветный.

Наклонившись, она отделила еще один тонкий стебель, для Коннелли ничем не отличавшийся от остальных.

– А это Valeriana officinalis, или валериана. Так вот, Scutellaria растет по всей территории США и Южной Канады. Она достаточно распространена, но самое интересное, что, по словам Лиз, в девятнадцатом веке некая группа, называвшая себя эклектиками, использовала ее в качестве успокоительного, от бессонницы и нервов.

Коннелли кивнул, чувствуя, что это еще не все.

– Что же касается валерианы, то ее упоминает ботаник времен до Гражданской войны, по фамилии Томпсон. По его словам, первые колонисты обнаружили, что ее применяли некоторые индейские племена, и он назвал ее – Лиз показала мне цитату – «лучшим известным средством от нервов», то есть транквилизатором. В наше время ее используют как успокоительное, против головной боли и опять-таки от бессонницы, и Лиз утверждает, что от нее практически нет побочных эффектов, в отличие от валиума.

– В самом деле интересно, – сказал Коннелли. – На что только не наткнешься в лесу.

– Да, действительно.

– Значит, вы хотите сказать, что все это – всего лишь местная флора и попала к парню в рюкзак, пока он ночью шатался по лесу?

– Нет, Эл, этого я вовсе не хочу сказать. По трем причинам.

Она поставила чашку и начала загибать пальцы.

– Во-первых, слишком маловероятно, чтобы в рюкзак попали сразу две известные лечебные травы, особенно те, что вполне соответствуют психическому состоянию его обладателя в то время. Во-вторых, если посмотреть на нижние концы стеблей, то похоже, будто с помощью одного из них все они были связаны вместе.

– На самом деле я ничего такого не вижу, – сказал Коннелли. – Может быть, просто перепутались в рюкзаке.

– Ладно, – кивнула Мелисса, – пусть так. Но есть еще кое-что. Scutellaria laterifolia – многолетнее растение. Зимой она отмирает.

Коннелли промолчал.

– Эл, этот парень мог протащить свой рюкзак отсюда до Ванкувера, но внутри его эти растения никак оказаться не могли. Значит, они были положены туда преднамеренно.

Коннелли долгим взглядом посмотрел на нее, затем поднял со стола кофейник, но она покачала головой. Он не спеша налил себе еще одну чашку, тихо сожалея, что не ушел домой чуть пораньше.

– Я все же не вполне понимаю, к чему вы клоните, – наконец сказал он. – Ладно, допустим, он недавно побывал у травника. И что в этом такого?

– Возможно, и ничего, – ответила Мелисса. – Но зачем ему были нужны эти травы, если он собирался покончить с собой? Какой в этом смысл?

– Думаю, никакого.

Коннелли мог бы предположить, что растительность осталась в рюкзаке с прежних времен или походов, но он уже успел заметить, что точно такие же рюкзаки, какой был у Козелека, продавались здесь, в Шеффере.

– И к чему мы приходим в итоге, миссис Флетчер?

Мелисса добродушно рассмеялась.

– Ни к чему. Просто хотела вам рассказать. В любом случае, мы сегодня собирались поужинать с Уилсонами, так что мне все равно было по пути. Я оставила Джеффа в баре у Фрэнка, и на самом деле, если я хочу сохранить дружеские отношения с Уилсонами, мне следует его оттуда вытащить, пока он не пошел по второму кругу.

Коннелли проводил ее до выхода и некоторое время стоял на пороге, глядя, как она идет по мокрой дороге к светящемуся неоном зданию бара «У Фрэнка», осторожно ступая, чтобы не запачкать вечерние туфли. Она была хорошим врачом, и для него не имело особого значения, в чем заключались ее общие интересы с Лиз Дженкинс. И вряд ли этот разговор о растениях имел какой-то смысл.

Однако он все же вернулся к себе в кабинет, сел за стол и задумался.

Том и журналист едва успели приняться за вторую кружку пива в баре «У Фрэнка», когда вошла женщина-врач, чтобы забрать мужчину, который, вероятно, был ее мужем. Тот сидел у стойки в другом конце зала, дружески беседуя с барменом. Она спокойно, но твердо заставила его оставить свой стакан на стойке и повела к выходу. Повернувшись, Том увидел, как они идут через автостоянку и как женщина рассмеялась в ответ на какие-то слова мужчины. Иногда над словами Тома женщины тоже смеялись. Внезапно он почувствовал, что ему очень не хватает женского смеха.

– Ваша знакомая? – спросил журналист.

Том покачал головой.

– Местный врач. Полицейские вызвали ее, чтобы она меня осмотрела.

– Симпатичная.

– Вполне, – кивнул Том. – Впрочем, она уже занята.

– В наше время никто не свободен, Том. Включая вас, судя по обручальному кольцу. Могу я спросить, как вы оказались здесь один?

– Дома были некоторые проблемы, – сказал Том. – И я приехал сюда, чтобы немного развеяться.

– Спасибо. Мне этого вполне достаточно.

Том подумал о том, сколько пройдет времени, прежде чем его собеседник захочет узнать больше, и каким образом не дать ему к этому повода. Поставив пиво на стол, он посмотрел на журналиста. Уже по аккуратно отглаженной рубашке и костюму можно было сказать, что человек этот только что приехал прямо из города и что он, возможно, вовсе не столь сообразителен, как могло показаться на первый взгляд. Как обычно, он улыбался, и Том предположил, что это вошло у него в привычку, чтобы располагать людей к разговору. Журналист, которого звали Джим Хенриксон, работал в журнале «Фронт пейдж», красно-белый логотип которого Том узнал с расстояния в двадцать ярдов. Мода, знаменитости, тайны – включая «Убежище Гитлера в Антарктике», «Инопланетяне похитили мою зарплату» и «У королевы красоты Айдахо родился мальчик-рыба». А теперь… «Несостоявшийся самоубийца встречает снежного человека».

Разница заключалась в том, что заголовки во «Фронт пейдж» на самом деле были не столь кричащими, а авторы старались подходить к своей работе достаточно профессионально. Даже если некоторые из историй и выходили порой за рамки общепринятого, написаны они были достаточно трезво и беспристрастно. К тому же журнал пользовался популярностью в среде шоу-бизнеса, и авторов статей о кино и моде приглашали на все крупные мероприятия. Журнал старался высоко держать марку и этим отличался от многих других. Если бы Хенриксон был из «Инкуайрера» или «Уорлд ньюс», Том вряд ли сейчас был бы здесь – скорее всего, просто бы где-нибудь ужинал. Но с чего-то нужно было начинать, и за последние полчаса Тому все больше и больше казалось, что он в конце концов нашел благодарного слушателя.

– Вы ведь мне верите, – сказал он.

– Да, конечно.

Том неожиданно ощутил странную усталость, и на глазах у него выступили слезы. Журналист заметил это и мягко похлопал его по плечу.

– Все в порядке, друг мой.

– Но почему? – спросил Том. – Никто мне больше не верит.

– Главным образом потому, что вы просто не похожи на лжеца, а большая часть чуши, которую мне приходится слышать, – скорее ложь, чем искреннее заблуждение. Кроме того, я уже не в первый раз слышу подобную историю в здешних краях. Девять месяцев назад трое охотников рассказывали об очень похожем случае в пятидесяти милях к северо-востоку отсюда, в районе Мазамы. Странное существо, появившееся ночью в их лагере. Отвратительный запах. И странные звуки вроде тихого стона. Вы ничего такого не слышали?

– Нет. Но я… очень крепко спал, прежде чем проснулся.

– Верно. В общем, они основательно перепугались. Трое взрослых мужчин, с детства бывавших в лесу, в страхе бежали прочь.

– Что-то я ничего про это не помню.

– Вы ведь читаете нас каждую неделю, не так ли?

– Нет, – признался Том. – В основном в приемных у дантистов. Прошу прощения.

– Ваши выводы огорчают меня, Том. Как раз в приемных мы помогаем людям преодолеть страх перед зубным врачом, и это для нас не менее важно. Нет, скорее всего, вы ничего не слышали про охотников, потому что мы о них не писали. Слухов, распространяемых тремя бородатыми мужиками в клетчатых куртках, может быть, и хватило бы для наших конкурентов, но просвещенным читателям нашего журнала подобное просто неинтересно. Наш подход заключается в том, что, хотя мы пишем в том числе и о странном и загадочном, но даже не рассматриваем материал, пока не сочтем его достаточно достоверным.

– Вроде убежища Гитлера в Антарктике?

– Ну что я могу сказать? – Журналист рассмеялся, широко разведя руками. – Да, там действительно есть странное образование из древних камней. Честно говоря, я лично не стал бы об этом писать, но… тираж у нас тогда поднялся основательно. Гитлер – вечный злодей, и, честно говоря, нам его даже в каком-то смысле не хватает. Так или иначе, суть в том, что если где-то и удастся найти снежного человека, то это случится здесь, на северо-востоке тихоокеанского побережья. За многие годы поступали сотни сообщений от свидетелей, начиная с некоего Элики Уокера в начале позапрошлого века, есть и немало материальных доказательств. В этой части Штатов можно найти древние наскальные изображения существ, очень похожих на обезьян, несмотря на то что местных приматов здесь нет и не было – или, по крайней мере, так принято считать.

– А фотографий или киносъемок не было?

Хенриксон покачал головой.

– Только фильм Паттерсона, который, как совсем недавно выяснилось, оказался подделкой. В любом случае, он ничего не доказывает. Вот, собственно, в чем ваша самая большая проблема. Есть немало тех, кому не хочется, чтобы стала известна истина. Стоит только хоть чуть-чуть к ней прикоснуться – и от тебя пытаются избавиться. Но мы до нее все равно доберемся. – Он отхлебнул пива, и глаза его весело блеснули. – Хотите знать правду? Теории заговора – полная чушь.

– Наверняка, – кивнул Том. – Какая именно?

– Не какая-то, а все. Их выдумали власти лишь затем, чтобы скрыть то, что происходит на самом деле.

Том рассмеялся.

– Недурная мысль.

– Я не шучу. Единственно верная теория – та, которая принадлежит мне. И вообще, чем более странной кажется теория, тем вероятнее, что она окажется верной. А странной она кажется лишь в контексте той лжи, которую нас научили принимать.

– Вы меня совсем запутали, – сказал Том.

– Власти контролируют всю информацию – соответственно, им тоже приходится изобретать собственные теории. Они сами плодят все эти «теории заговора», поскольку знать настоящую правду для нас еще хуже. Например – вы ведь знакомы с идеей насчет того, что мы на самом деле никогда не высаживались на Луне?

– Я видел передачу по телевизору. Был еще фильм…

– Верно. Но суть в том, что сама эта идея – тоже сфабрикованная теория, цель которой – отвлечь внимание от настоящей правды. Луны нет вообще.

– Прошу прощения?

– Луны нет вообще. Так же как планет или звезд. Все болтают о том, летали мы туда или нет, и не знают настоящей правды. Ничего вообще нет. Галилей был пьян. Да, друг мой, этот каменный шарик – все, что существует на самом деле. Правительство знает об инопланетянах, но скрывает от нас правду, так? На самом деле никаких инопланетян нет, поскольку, как я уже сказал, никакой остальной вселенной не существует. Идея об освоении космоса возникла, когда стало очевидно, что нам нужны новые горизонты, иначе мы попросту перебьем друг друга через неделю. Кто долетит до Луны первым, мы или эти плохие парни – красные? Потом мы действительно оказываемся там первыми, но почему-то нам это быстро надоедает, и Луна нас больше не интересует. Не странно ли? Мы смогли долететь до Луны с помощью технологий сорокалетней давности, но почему-то не делаем этого сейчас, когда мы в состоянии создать компьютер размером с булавочную головку.

– Но есть же космические челноки?

– Верно. И довольно часто они взрываются. «Вот почему, ребята, мы пока не полетели на Марс – потому что в космосе опасно». Все это чушь, и именно для этого и придумали маленьких зеленых человечков. Мы не летаем в космос, зато он сам приходит к нам, следовательно, он существует. И речь отнюдь не только о «дальних горизонтах». Вот скажите: кто убил Джона Кеннеди?

– Не знаю. Насколько мне известно, это до сих пор загадка.

– Верно. А почему?

– Полагаю, вы сами мне это скажете.

– Чтобы скрыть тот факт, что Кеннеди на самом деле жив.

– Жив?

– Конечно. Вообще, это довольно интересная история. Его вынудили уйти те, кому он и его семья сильно досаждали, – кубинцы, ЦРУ и прочие. Мол, давай проваливай, иначе мы тебя прикончим. И тогда он согласился исчезнуть вместе со своей настоящей любовью (Мэрилин, кем же еще?). Их смерти были инсценированы, а сейчас они вместе живут в Шотландии. У них ферма по разведению овец-альпака – насколько мне известно, первая в Европе. Предприятие небольшое, но дела у них идут неплохо, к тому же они по-настоящему любят друг друга. Вот почему со всеми остальными Кеннеди постоянно происходят неприятности. Некоторые из них знали о тайне Джона, и предполагалось, что они будут молчать, иначе весь тайный план стал бы явным, и люди стали бы думать: «Черт побери, а что еще на самом деле неправда?» Стоило возникнуть подозрению, что кто-то из Кеннеди может проговориться, и – хлоп! – он уже история. Дискредитирован, мертв или и то и другое вместе. Ходят слухи, что леди Диана тоже проболталась – стоит ли мне говорить что-то еще?

– Да вы сами во все это не верите.

Журналист улыбнулся.

– Нет, – согласился он. – Конечно, с Джоном Кеннеди на самом деле такого не произошло. Но это первое, чему учишься в нашем деле. Что истина нематериальна. Имеет значение лишь то, во что люди верят.

Возле локтя Тома послышался легкий стук, и он увидел, что принесли новое пиво. Он не помнил, чтобы кто-то его заказывал. Еще одно искусство, вероятно очень полезное при такой работе, как у Хенриксона.

– Джим, вам все равно не удастся меня напоить, – сказал он.

– Том, Том, Том, – покачал головой Хенриксон. – Господи! И вы еще меня считаете параноиком? Поверьте, у меня сейчас просто есть настроение на несколько кружечек пива, а вы составляете мне компанию. И, поверьте, ваше время не пропадет впустую. Надеюсь, что за вашу историю вам хорошо заплатят. Хотя мне хотелось бы прямо сейчас взять с вас слово, что об этом вы будете говорить только со мной, и ни с кем больше.

– Конечно, – сказал Том, зная, что его все равно никто больше не стал бы слушать.

– Отлично. Что означает, что нам осталось лишь одно.

– Найти какие-то доказательства.

– Естественно, я не имею в виду доказательства, которые могли бы иметь законную силу в суде. Будь у нас такие – разговор бы шел уже не о «Фронт пейдж», а о Би-би-си, Си-эн-эн или «Нью-Йорк таймс». Но кое-что нам все равно нужно. Ваше описание во многом совпадает с тем, о чем рассказывали охотники, но вы ведь могли услышать об этом и где-нибудь еще.

– Но я ничего не…

– Я вам верю. Другие – нет. Есть еще следы, но они давно уже исчезли, плюс еще эта Андерс с ее дурацкими ботинками.

– Но, – сказал Том, – больше у меня ничего нет.

– Не совсем, – покачал головой Хенриксон. – Судя по тому, что вы рассказали, – действительно нет. Но, возможно, есть кое-что такое, в чем вы даже не отдаете себе отчета. Завтра съездим посмотрим.

Том в замешательстве посмотрел на него.

– Поверьте мне, – снова сказал журналист и подмигнул.

Коннелли наконец вышел из дверей полицейского участка. Короткий разговор с Патрицией Андерс объяснил находку Мелиссы: травы в рюкзак положила она. Все снова стало легко и просто. Он подумал было о том, чтобы заглянуть к Фрэнку пропустить рюмочку, но решил, что день был длинным и что вполне хватит банки пива дома перед телевизором. Его дом был большим и пустым, но там было тихо, и вряд ли кто-то побеспокоил бы его телефонным звонком.

Все было не так уж плохо.

Глава 13

Десять минут спустя после телефонного разговора с шерифом Коннелли Патриция все еще стояла в маленькой кухне своего дома, окно которой выходило прямо на деревья. Именно туда она сейчас и смотрела, хотя, честно говоря, на самом деле ничего не видела.

Так или иначе – ничего такого, чего не мог бы увидеть любой другой.

Почти всю свою жизнь Билл и Патриция Андерсы прожили в Портленде. Когда в середине восьмидесятых их дети покинули дом, родители начали постепенно вспоминать, что такое свободное время, словно работники заброшенного зоопарка, отпущенные вместе со зверями на свободу. Они начали выбираться по выходным в город, просто развлекаясь без определенной цели, но так продолжалось лишь до тех пор, пока они не открыли для себя Верону.

Верона была небольшим поселком возле шедшего вдоль тихоокеанского побережья шоссе – несколько улиц, деревянные дома, продуктовая лавка; можно было легко проехать мимо и даже ее не заметить. Но если ехать не спеша на юг, внимательно глядя по сторонам, то сразу за мостом через пролив будет знак «Редвуд-Лоджет», превратившийся в старое бревно, указывающее куда-то в лес. Патриция его заметила, и они свернули в ту сторону – взглянуть, что это такое. И эта случайность изменила всю их жизнь.

Редвуд-Лоджет казался кусочком давно ушедшей истории, чем-то вроде излюбленного местечка, где заканчивается утренняя поездка и начинается дневное веселье – купание, радостные крики, бег к морю и обратно по песку и еловым иголкам. Мама рада, что здесь очень уютно и есть где постирать одежду; папа доволен, что расходы не так уж и велики; детям это тоже известно, пусть и достаточно смутно, и они просто радуются жизни и теплу.

На лесистом участке, огороженном каменистым берегом с одной стороны и узким проливом с другой, располагалось четырнадцать домиков. Они сразу же решили поселиться в одном из них, под номером два, – гостиная, кухонька, спальня, ванная и кладовая, и все это в бревенчатом строении площадью двадцать на двадцать футов. В гостиной стояла дровяная печь, и там очень приятно было сидеть прохладными весенними вечерами, в спальне же было очень уютно холодными зимними ночами. На широком крыльце хорошо сидеть летом и осенью, слушая птиц и далекий шум воды, размышляя о том, что приготовить на ужин, и держа на коленях раскрытую книгу, чтобы оправдать свое ничегонеделание.

Вечерами они ходили через мост в поселок. Там они нашли бар, который стоял на сваях в заливе, с бильярдом и громкой музыкой, а чуть дальше в гору – ресторан, ничуть не хуже, чем в Портленде. Местное вино и пиво их очаровало – чего с ними не бывало уже давно и что вообще случается не столь часто в наше время и в их возрасте. Верона пришлась им весьма по вкусу. Билл и Патриция обнаружили, что им легче дышится, когда они стоят, держась за руки, на берегу, улыбаясь другим гуляющим, глядя на море и явственно ощущая кривизну земли. Пожилая пара, управлявшая Редвудом – Уилларды, – уже на второй день стала называть их по имени. Когда пришло время уезжать, Патрицию пришлось тащить чуть ли не на буксире, и она взяла с мужа обещание, что они станут бывать здесь так часто, как только будет возможно.

Тогда они и приняли решение – когда потребуется скрыться подальше от мира и людей, они будут приезжать именно сюда.

Прошло десять лет, за которые они побывали там раз двадцать, может быть двадцать пять. Уилларды ушли в 1994 году на пенсию, но от этого мало что изменилось: Патриция и Билл продолжали приезжать в Лоджет, словно морские птицы, неожиданно появляющиеся вместе со случающимся дважды в год приливом. Однажды они даже попытались привезти с собой детей, но ничего из этого не вышло – в чем, впрочем, не было ничего необычного. Как-то раз, описывая их отношения с Джошем и Николь, Билл назвал их сердечными, и к этому, по сути, все и сводилось. Все они любили друг друга, в этом не было никакого сомнения, но при этом вполне владели собой. Никто не сходил с ума от любви. Они регулярно звонили друг другу, наносили дружеские визиты. Они встречались по большим праздникам, обмениваясь подарками и помогая друг другу на кухне. Их дети трудились не покладая рук, и если карьера имела для них большее значение, чем визит к родителям, – это даже не обсуждалось. Так или иначе, Патриция и Билл продолжали ездить в Верону. Им нравилось, что у них есть где побыть вместе друг с другом, не беспокоясь о том, что думают по этому поводу окружающие. Однако отправиться туда всей семьей они больше не предлагали.

Как-то, оказавшись в Вероне на уик-энд в конце августа, они разговорились с новыми владельцами, что вовсе не означало, что с ними установились близкие отношения, как до этого с Уиллардами. Казалось, Ральф и Бекка забывали о них после каждого их визита, и дружеские отношения устанавливались каждый раз заново – но вскоре они поняли, что происходит что-то неладное. Возникало чувство, что прошлое больше не вернется. И после того, как они прямо об этом спросили, Ральф с нескрываемым сожалением подтвердил, что это последнее лето существования Лоджета.

Когда Патриция об этом услышала, у нее сжалось сердце, и она поднесла руку ко рту. До нее едва доходили слова о том, что бизнес не приносит достаточно денег, хотя популярность городка и растет на фоне ставших чересчур дорогими Кэннон-Бич, Флоренс и Ячетса, и люди искали места дальше от побережья для романтического времяпрепровождения. Однако Лоджету это ничем не помогло. Молодежи с деньгами не нужны деревенские хижины. Ей нужны DVD-плееры и экологически чистые соки. А главным требованием стал массаж на горячих камнях. Место, которое занимал Редвуд-Лоджет, выглядело весьма подходящим для того, чтобы разместить здесь отель с оздоровительным центром. Джон потом сказал Патриции, что если бы Ральф и Бекка владели искусством помнить своих гостей от визита к визиту, то все могло бы обернуться иначе, но что случилось – то случилось. Застройщик из Сан-Франциско сделал им предложение, от которого они не были готовы отказаться.

Они сидели на террасе бара перед обедом, наслаждаясь уже ставшими привычными для них в Вероне напитками: он – разбавленным пивом, она – еще более разбавленным «манхэттеном». Патриция была погружена в мрачные мысли, чего с ней не бывало уже очень давно. Почему все случилось именно так, а не по-другому? Казалось, что с каждым годом мир принимал как данность все больше и больше вещей и понятий, ничего для нее не значивших, новшеств, которые казались ей тривиальными или сбивающими с толку, но при этом возводились в ранг чуть ли не провозвестников новой эпохи. Она пыталась примириться с этим, делала все возможное, чтобы найти привлекательные стороны в сотовых телефонах, системе Windows или группе «Эминем». Но почему то, что действительно имело для нее значение, попросту отбрасывалось? Билл тоже молчал. Лицо его ничего не выражало, как обычно, когда он пытался ни о чем не думать. За обедом он вел себя замкнуто, даже не просмотрел список вин, хотя пытался ввести это в привычку с тех пор, как в той или иной степени отказался от пива. Патриция догадывалась, что сейчас он чувствует себя так же, как и она, задавая себе тот же самый вопрос, чересчур печальный для того, чтобы облечь его в слова.

Будут ли они и дальше приезжать в Верону?

После того как Лоджета не станет и его место займет еще один отель из тех, которые в большом количестве можно найти в глянцевых проспектах, где семейным парам определенного возраста предлагается вновь зажечь огонь любви (или, что более вероятно, решить проблемы, возникшие с брокерами или соседями), – где им теперь останавливаться? Дальше по шоссе, на северной окраине города, уже был отель, но он представлял собой лишь обезличенное кирпичное строение посреди лужайки без единого дерева, куда не возникало никакого желания отправиться даже однажды. Можно было попробовать остановиться в новом отеле, после того как он будет построен, но это казалось им предательством по отношению к излюбленному месту. Она знала все тропинки среди деревьев и не в состоянии была бы завтракать на балконе над автостоянкой, где когда-то находился их домик.

И что им оставалось делать? Найти какое-нибудь другое место? Ей этого не хотелось. Ей не хотелось начинать все сначала. В Вероне они провели на отдыхе больше времени, чем где-либо еще. Однажды принятое решение стало окончательным. Им знакома была каждая миля дороги, они всегда останавливались в одних и тех же местах, чтобы пообедать. И теперь им предстояло всего этого лишиться вместе с другими бесчисленными ритуалами, слишком мелкими, чтобы давать им свое название, вплоть до того, как они в шутку называли пожилую пару геев, с которой раскланивались на пляже («Двое джентльменов из Вероны»). Конечно, вдоль побережья имелись и другие места, и Верона на самом деле вовсе не являлась раем на земле (продовольственная лавка там работала лишь формально, и они всегда запасались продуктами в Кэннон-Бич), но тем не менее другого такого было не найти. Патриция словно лишилась одной из сторон своей души, и никак не могла с этим примириться.

Когда они все так же молча шли рука об руку по дороге после ужина, Билл удивил ее, предложив выпить по стаканчику на ночь. В прежние годы они всегда так делали, сидя на террасе над заливом и наблюдая за местными жителями, пока Билл молча выкуривал сигарету. Постепенно, однако, они стали ощущать, что ужин и без того приносит приятную усталость, и сразу не спеша шли домой.

Патриция улыбнулась и кивнула. Она была рада его предложению, зная, что многого он часто не говорил вслух (что порой выводило ее из себя), но всегда ее понимал. Пока он ходил за напитками, она сидела на террасе. В некоторых домиках возле пролива, как обычно, горел свет. Эти огни казались ей звездами, которые вели их по жизненному пути. Она поняла, что в следующий раз эти звезды уже погаснут, и окончательно осознала, что это последний их визит в Редвуд. Когда она повернулась к Биллу, который шел к ней с бокалами в обеих руках, на глазах выступили слезы.

– Я знаю, – тихо сказал он, садясь напротив нее.

Он положил ладонь ей на руку и посмотрел на светящиеся окна. Потом поднял бокал, предлагая чокнуться, но она лишь пожала плечами – пока провозглашать тост было не за что.

Он продолжал настаивать, держа перед собой бокал. Что еще более странно, она увидела у него в руке сигарету – а к тому времени он уже почти не курил. Патриция начала подозревать, что его устремленный вдаль взгляд означает вовсе не то, что она думала. Вопросительно вздернув бровь, подняла бокал.

– У меня есть идея, – сказал он.

Стоя у окна и глядя на лес, Патриция отчетливо вспомнила тот вечер. Последнее серьезное решение. Последнее, что казалось скорее шагом вперед, чем топтанием на месте, или, что еще хуже, скольжением под уклон, туда, куда ей совсем не хотелось.

– Мы в свое время говорили о том, чтобы купить участок земли, – сказал Билл. – Где-нибудь подешевле, и чтобы там были деревья.

Они и в самом деле об этом говорили – во всяком случае, говорил Билл. Она слушала и согласно кивала, хотя и не думала, что это когда-либо случится. У них была Верона, и они больше ни в чем не нуждались.

Вот только… теперь Вероны у них больше не было.

– Да, – ответила она.

– Возможно, как раз сейчас и стоит это сделать.

– У нас на самом деле не так уж много…

– Денег. Ничего, на землю хватит.

– Но не на постройку дома.

– Верно. – Он глубоко вздохнул. – Как насчет того, чтобы я завтра утром сходил к Ральфу и предложил ему продать один из домиков?

Она смотрела на него во все глаза: именно это ей и хотелось услышать.

– Домик номер два, – сказал он, и глаза ее снова увлажнились. – Думаю, с Ральфом можно будет договориться. Застройщику эти домики ни к чему – они ему только мешают. Им не придется его сносить, а мы его куда-нибудь перевезем.