Баклажаны по‑пармски по рецепту Беппи 9 страница

– Ну что, теперь мы можем отправиться на экскурсию? – спросила я, когда мы покончили с едой.

Судя по выражению его лица, эта идея явно пришлась ему не по вкусу.

– Честно говоря, я немного побаиваюсь оставлять здесь машину.

Я так и покатилась со смеху:

– Джанфранко, ты шутишь? Неужели ты привез меня в эту даль, чтобы торчать у машины? Ну же, пошли, я хочу здесь все осмотреть.

Чуть поодаль трое мальчишек гоняли в футбол. Джанфранко подкинул им немного мелочи и указал на машину.

– Присмотрите за ней, ладно? – сказал он и с неохотой последовал за мной по узким крутым улочкам, то и дело оборачиваясь.

Мы вместе карабкались по бесконечным ступенькам и проходили мимо вплотную примыкавших друг к другу домов, поминутно останавливаясь, чтобы я могла бросить взгляд на витрину дорогого бутика или заглянуть в прохладный полумрак церкви. Джанфранко явно скучал, но меня это не волновало. Мне хотелось увидеть как можно больше. Я знала, что вряд ли когда‑нибудь снова окажусь в Позитано.

Спустя час или два Джанфранко не выдержал:

– Катерина, у меня уже ноги гудят. Сегодня у меня выходной, мне отдохнуть надо. Давай вернемся и посидим на пляже.

Внизу, на пляже, царил шик. В холщовых шезлонгах возлежали холеные дамы в шляпах с широкими полями, все в золотых украшениях, с ярко накрашенными губами. Я в своей простенькой, сшитой своими руками юбчонке явно пришлась здесь не ко двору.

Мы пробыли там совсем недолго. Джанфранко решил, что снова проголодался, и выразил желание пообедать на террасе помпезного отеля, нависавшего над пляжем.

– А ты не боишься, что там все очень дорого? – спросила я.

Он снисходительно махнул рукой:

– Я могу себе это позволить. Я, в отличие от Беппи, домой ни гроша не отсылаю.

И все‑таки, когда мы вошли на террасу, я нерешительно затопталась за его спиной. Я была уверена, что официанты в два счета поймут, что мы за птицы. Но Джанфранко были чужды подобные сомнения. Напротив, он даже вогнал меня в краску, забраковав предложенное нам сначала место и настояв на том, чтобы нас посадили за столик с более достойным видом.

Он заказал спагетти с моллюсками и графин охлажденного белого вина. Я никогда прежде не ела моллюсков, поэтому внимательно наблюдала за Джанфранко, чтобы понять, что делать. Наматывая на вилку спагетти, надо было следить за тем, чтобы не забрызгаться оливковым маслом, в котором они буквально плавали. Когда я в конце концов отправила их в рот, то поняла, что жую что‑то неимоверно вкусное, отдающее морем, чесноком и свежей петрушкой. Я сразу вспомнила Маргарет: она бы оценила это блюдо.

Потом в углу террасы уселся старичок с гитарой и негромко, но проникновенно запел неаполитанскую любовную серенаду.

– Вот бы Беппи сейчас был с нами, – вздохнула я. – Ему бы понравилось.

Джанфранко надулся как индюк.

– Он никогда в жизни не бывал в подобных местах, – коротко отрезал он и, жестом подозвав официанта, заказал кофе с мороженым.

– Что мы дальше будем делать? Снова спустимся на пляж? – спросила я.

– Нет, вернемся к машине. Я хочу двинуться дальше, чтобы ты могла увидеть все побережье Амальфи.

– Но нам вовсе не обязательно… – начала я, но он и слушать меня не захотел. Решение было принято.

Если бы мы ехали хотя бы немного медленнее, поездка была бы приятной, но он гнал как безумный по узенькой дороге, которая, как мне казалось, вот‑вот приведет нас в пропасть. Последним пунктом нашего путешествия стал городок под названием Вьетри‑суль‑Маре, где на обочинах дорог громоздились яркие расписные вазы, а придорожные сувенирные лавочки были битком набиты декоративными тарелками, чашами и плитками, расписанными в той же броской манере. Джанфранко настоял на том, чтобы купить мне в качестве сувенира кафельную плиточку ручной работы, хотя я уже переживала из‑за того, что он и так достаточно много на меня потратил.

А потом мы возвращались назад по извилистому шоссе, ненадолго задержавшись в Амальфи, чтобы Джанфранко мог освежиться пивом с оливками, прежде чем тронуться в неблизкий путь назад, в Рим.

Наконец он согласился, что пора возвращаться. Мы забрались в машину, и вдруг что‑то пошло не так. Когда он включил зажигание и надавил на газ, машина в ответ только глухо кашлянула.

– Вот черт, – буркнул он.

– Что случилось?

– Плохи наши дела, по‑моему.

Он повернул ключ еще раз или два и опять надавил на газ. Похоже, он здорово разозлился.

– Ну же, давай, заводись, – бормотал он.

Но машина издала глухой умирающий стон, а потом воцарилась тишина.

Меня охватило отчаяние. Машину я никогда не водила и поэтому понятия не имела, почему может внезапно заглохнуть мотор. Так что я оставалась на пассажирском сиденье, когда Джанфранко полез под капот. Покопавшись там минут десять, он со стуком захлопнул крышку и вернулся в машину. К тому моменту его настроение было чернее его рук, вымазанных машинным маслом.

– Вот дерьмо! – рявкнул он и в сердцах ударил кулаком по приборной панели.

День был долгим, и манера вождения Джанфранко вывела меня из себя. Мое терпение лопнуло:

– Какой смысл теперь ругаться и колотить по панели? Лучше скажи, что нам делать.

Он драматически воздел кверху руки:

– Если бы я знал!

Я была очень зла, но не на Джанфранко. Если бы мои друзья не бросили меня, если бы Одри, Маргарет и Беппи не уехали из Рима, ничего бы этого не произошло.

– Что ж, почему бы тебе тогда не попытаться найти гараж или, по крайней мере, автомеханика, чтобы он посмотрел, в чем дело?

Обиженно скривив губы, Джанфранко выбрался из машины во второй раз и, не оглядываясь, припустил по дороге.

Мне показалось, что его не было целую вечность. Я не прихватила с собой ни книжки, ни журнала, чтобы скрасить одиночество, так что оставалось только смотреть в окно и наблюдать за городской жизнью. Толстяк‑официант обслуживал посетителей кафе на углу, где еще недавно мы беззаботно пили пиво, молодая мамаша и две ее маленькие дочки не торопясь продефилировали мимо, да промчалась горбатая старуха, неся в руках корзину с продуктами к ужину. Меня покоробило при мысли, что все они торопятся домой, к близким, которые с нетерпением их ждут. Мне страстно захотелось оказаться там, где я, по сути, и должна находиться, – за прилавком бакалейной лавочки, предвкушая, как приду домой, где за кухонным столом меня ждут мама и папа, как мы вместе поужинаем тушеным мясом с вареной картошкой.

Должно быть, я задремала, потому что, выглянув из окна во второй раз, я увидела, что на улице уже зажглись фонари, и дневная жара немного спала. Джанфранко и след простыл. Во рту у меня пересохло, и я подумала о том, чтобы купить в кафе стакан кока‑колы, но мне было неловко заходить туда одной, так что я тихонько сидела в машине, прислонившись головой к окну и надеясь, что Джанфранко возвратится до наступления темноты.

Когда он в итоге вернулся, то захлопнул за собой дверцу с такой силой, что какое‑то время я не решалась с ним заговорить. Очевидно, дела обстояли неважно, и он был зол не на шутку. Я поняла, что мне надо вести себя поосторожнее, и стала ждать, пока он сам мне обо всем расскажет.

– Идиотский город, тупые людишки, – произнес он наконец.

– Что, ни одного автомеханика?

– О да, одного я все‑таки нашел. Но он уже закрывал свою лавочку и сказал, что может осмотреть машину не раньше завтрашнего утра. Просто уму непостижимо. В Риме таких бездельников поискать!

– И что же нам теперь делать? Попытаться найти место, где переночевать?

– Я уже попытался, но ты представить не можешь, как здесь все безумно дорого. Все для туристов‑богачей, а не для простых итальянцев, – едко процедил он. – К тому же я потратил все, что у меня было, на обед и на подарок тебе.

– У меня есть немного денег… – Я достала из сумочки кошелек и вытащила оттуда пачку купюр. – Этого непременно должно хватить.

– На один номер, может, и хватит…

В горле у меня пересохло, а голова раскалывалась от боли. Мне жутко хотелось домой, даже если «дом» означал мою опустевшую комнату в пансионе синьоры Люси.

– А автобус отсюда ходит?

Он покачал головой.

– Выходит, мы здесь застряли?

– Да, да… Мне очень жаль, правда. – Теперь его тон был скорее унылым, чем рассерженным. – Боюсь, нам придется ночевать в машине.

Мысль о том, что я буду вынуждена ночевать рядом с ним, слушать, как он храпит и посапывает, ощущая на себе его несвежее дыхание, повергла меня в ужас. Никогда прежде мне не доводилось проводить целую ночь наедине с мужчиной, и мне не хотелось, чтобы Джанфранко стал первым.

– Это невозможно.

– А какой у нас выбор? Сиденья откидываются, и, по‑моему, в багажнике завалялась пара пледов. Когда кафе закроется, здесь все вымрет. Это, может, не так уж и плохо. – Он ухмыльнулся, глядя на меня в упор. – Здесь нам будет вполне удобно, правда?

Мне вспомнилось, что во время нашего путешествия автостопом по Европе, как бы поздно ни было, нам всегда удавалось найти приличное место для ночевки. Я взглянула на Джанфранко: интересно, что означает эта загадочная ухмылка? У меня в голове забегали подозрительные мысли. Сказал ли он правду? Или он заранее все это подстроил с целью удержать меня рядом с собой на всю ночь? Я не сомневалась: окажись здесь Одри с Маргарет, они бы нашлись что сказать.

Он протянул руку и накрыл ею мою.

– Я присмотрю за тобой, – сказал он. – Не беспокойся.

Я выглянула наружу и увидела, как толстяк‑официант наклонился, чтобы поставить чистую пепельницу на один из уличных столиков.

– Я сейчас пойду и спрошу в кафе, – сказала я. – Может, они порекомендуют мне какое‑нибудь недорогое местечко.

Толстяк изъяснялся на итальянском языке с жутким акцентом, и я едва могла разобрать, что он лопочет. Я бросала беспомощные взгляды в сторону машины, надеясь, что Джанфранко выйдет и поможет мне, но он демонстративно уставился в противоположную сторону.

– Мне нужна комната на одну ночь, – выговорила я, спотыкаясь на словах. – Что‑нибудь недорогое, потому что у меня совсем мало денег. Прошу вас, помогите мне. Мне больше некуда идти.

Мне показалось, он слегка смутился. Он посмотрел на Джанфранко, с надутым видом сидевшего в машине, потом пожал плечами и велел мне следовать за ним. Сопя и отдуваясь, он провел меня наверх по крутым ступеням и показал мне крошечную комнатку. Там была всего одна узкая кровать, придвинутая вплотную к стене с отставшей штукатуркой. Голая лампочка под потолком отбрасывала тускло‑желтый свет. Это была самая настоящая дыра, но я и ей была рада.

– Сколько?

Он назвал цену, отнюдь не низкую. Мне пришлось бы выложить почти все, что у меня с собой имелось, а того, что оставалось, едва хватило бы на скромный ужин – тарелка супа с куском хлеба. Я опять поневоле вспомнила об Одри с Маргарет: как бы они себя повели на моем месте?

Я покачала головой.

– Нет, это слишком дорого, – сказала я и предложила ему меньшую сумму.

Он прекрасно понимал, что я в безвыходной ситуации, и мог настоять на своем. Но вместо этого он кивнул, тряся щеками, и протянул руку ладонью вверх.

Похоже, его нисколько не волновало, что я без багажа. Сунув деньги в накладной карман фартука, он снова кивнул и вышел из комнаты.

Я присела на минутку на постель, прислонившись к неровной осыпающейся стене. Я знала, что Джанфранко до сих пор сидит там, в машине, и что мне надо спуститься вниз и обо всем ему рассказать.

Конечно, он был разобижен, но, с другой стороны, что он мог сказать или сделать?

– Там, наверху, мне будет вполне нормально, – заверила я его. – И у меня еще остались деньги, и нам хватит на ужин. Так что все улажено. Будем надеяться, что завтра твой автомеханик поможет нам починить машину.

В ответ Джанфранко только фыркнул. Надутое выражение не сходило с его лица, даже когда он следовал за мной в кафе. Слава богу, наш заказ принесли быстро, так что мне пришлось сидеть рядом с ним в гробовом молчании не более получаса. Затем я поднялась к себе в комнату, а он вернулся в машину. Официант с саркастическим видом поглядел на нас, но ничего не сказал.

Первым делом я придвинула кровать к двери, как в нашу первую ночь во Франции. Потом забралась под одеяло, погасила свет и закрыла глаза. Но, несмотря на усталость, заснуть я не могла. Мне было одиноко, я злилась на Джанфранко и понятия не имела о том, что меня ждет. И еще я бесконечно завидовала Одри и ее мужеству. Она, не раздумывая дважды, отправилась через океан в Америку к своему военному. Беппи находился всего в нескольких часах езды от меня, и тем не менее я не решилась бы к нему поехать.

Спала я плохо и проснулась с головной болью. Моя одежда валялось там, где я вчера ее небрежно бросила, – на полу. Я оделась и, отодвинув кровать от двери, спустилась вниз.

Джанфранко сидел за одним из уличных столиков; перед ним стояла чашка кофе и корзинка свежей выпечки.

– Ну как, нашел автомеханика? – спросила я.

Он поднял голову, явно избегая встречаться со мной взглядом.

– Я сам еще раз ее осмотрел, – ответил он. – Мне кажется, я понял, в чем дело, и все починил. Так что пей кофе, и поедем.

Разумеется, он мне врал, но злиться на него было бессмысленно. Все, о чем я мечтала, – это добраться до пансиона синьоры Люси. А уж там я решу, что делать дальше.

Анастасио уже поджидал меня. Он был уверен, что я приду на работу с утра пораньше, так что, когда я появилась только к обеду, да еще во вчерашнем платье, он забеспокоился.

– Все нормально. Я потом все расскажу, – сказала я и, надев фартук, скользнула за стойку.

Я проработала часа три или четыре, а потом Анастасио, заметив, что я зеваю, отослал меня домой, в пансион синьоры Люси. Закрывшись в комнате, я немного всплакнула, потом распахнула ставни и легла на кровать, слушая, как за стенкой кто‑то упражняется на фортепьяно.

Немного отдохнув, я взяла полотенце, спустилась вниз и приняла ванну. Потом причесалась, надела чистое платье и вернулась в бар к Анастасио.

Увидев, что я вернулась, он очень удивился:

– С тобой все нормально?

– Да‑да, – заверила я его.

– Если сюда снова заявится этот проходимец Джанфранко и начнет что‑нибудь вынюхивать, я его прогоню, – пообещал он.

– Не думаю, что он опять придет, – сказала я. – Надеюсь, мы видели его в последний раз.

Он налил мне стакан кока‑колы, и я уселась за стойкой.

– Анастасио, как добраться в одно селение в горах Базиликата, называется Равенно?

Он еще больше удивился:

– А зачем тебе туда надо?

– Хочу навестить друга.

– А‑а, понятно. Что ж, полагаю, тебе надо доехать на поезде до Неаполя, затем пересесть на другой поезд, который отвезет тебя дальше на юг. А потом… я и сам не знаю. Может, на автобусе или на такси? Я думаю, это где‑то в горах, жуткая глушь. И надолго ты едешь?

– По правде говоря, сама не знаю. Но я не хочу платить за комнату у синьоры Люси, пока меня не будет. Можно мне оставить здесь свои вещи?

– Ну конечно, о чем речь! – ответил Анастасио. Правда, он был такой милый. – Когда ты едешь?

– Чем быстрее, тем лучше… Может быть, завтра.

Он даже не рассердился на меня за то, что я собиралась бросить работу.

– Ну что ж… Будь осторожна. Там может оказаться небезопасно, – только и сказал он.

В ту ночь я не сомкнула глаз от волнения: меня мучили мысли о полной опасностей поездке. Даже если мне удастся благополучно добраться до Равенно, разве я могу быть уверена, что Беппи мне обрадуется? Я решилась ехать только потому, что, как мне казалось, у меня нет другого выхода. В Риме оставаться я не могла, возвращаться домой мне не хотелось, так что оставалось только одно – податься в Равенно. Я поправила подушку, закрыла глаза и попыталась хоть ненадолго вздремнуть. Завтра мне предстоит запереть комнату и, отправившись на вокзал Термини, найти поезд, который отвезет меня к Беппи.

Пьета мучительно гадала, почему мать никогда ей об этом не рассказывала. Как могла эта увядшая женщина утаить такую захватывающую историю и ни разу, ни разу за все эти годы даже не помыслить о том, чтобы поделиться ею с дочерьми? К своему стыду, Пьета сознавала, что никогда на самом деле не воспринимала маму как личность, только как некое существо, которое всегда рядом. В их с Адолоратой детстве мама просто следила, чтобы девочки тепло одевались и вовремя ложились спать, а когда они подросли, переживала, если они задерживались где‑нибудь допоздна. Пьета видела маму каждый день, но ни разу не задумалась о том, что она за человек. Она никогда не интересовалась, что мать скрывает, о чем думает и какой она была до того, как они с сестрой появились на свет.

Когда Пьета в первый раз попросила маму рассказать эту историю, она думала исключительно о том, что сможет таким образом узнать о причинах семейной вражды между отцом и Джанфранко Де Маттео. Но теперь она поняла, что ей открылось нечто гораздо более важное – душа ее матери.

Настал день операции Беппи. И как ни ободрял их врач, одна только мысль, что отца увезут от них на каталке в операционную, причиняла им страдание. Да и вероятность того, что он никогда не вернется назад, пусть даже ничтожно малая, угнетала их.

Адолората поехала в больницу вместе с ними, но пробыла там совсем недолго. Казалось, она была рада под любым предлогом удрать в «Маленькую Италию».

– День сегодня ожидается напряженный, – пробормотала она. – Много столиков забронировано, вечером состоится грандиозная вечеринка… А рук, как всегда, не хватает… Какой‑то новый вирус гриппа… Я бы с радостью осталась, но…

– Конечно поезжай, cara, – беспечно сказал Беппи. Они до сих пор ни разу не вспомнили о своей размолвке или об угрозе Адолораты уйти из ресторана, но невысказанные обиды выстроили между ними невидимый барьер. – Хорошо, что у нас такая суета. Однако не перенапрягайся.

Когда Беппи увозили в операционную, мама, разумеется, всплакнула и припала к нему, но, как только его увезли и Пьета усадила ее в комнате ожидания, она немного успокоилась.

– Теперь нам остается только ждать, – прошептала она. – Теперь все зависит от врачей.

– Это обычная процедура, мама. Наверняка они уже сотни раз такое делали. С папой все будет хорошо.

Они тихонько сидели в маленькой комнатке на неудобных стульях под резкими флуоресцентными лампами и прихлебывали безвкусный кофе. Обе молчали, не зная, о чем говорить.

– Значит, ты отправилась в Равенно, чтобы повидать папу, – начала Пьета, чтобы хоть как‑то отвлечься, а заодно и отвлечь маму. – Он тебе обрадовался? А ты? Ты не жалела, что поехала?

– Ну, в общем, нет, – сказала мама, снова уходя мыслями в прошлое. – В конце концов я об этом не пожалела. Но поначалу все складывалось непросто. Мне пришлось трудновато.

– Трудновато? Расскажи, пока мы ждем новостей о папе.

Я стала укладывать вещи. Только свалив их кучей на кровать, я в полной мере осознала свое одиночество. Комната казалась мне слишком большой, и мне было невыносимо жить здесь без подруг. Быть может, когда‑нибудь мы с Маргарет еще вернемся и снова поселимся здесь, но почему‑то я в этом сомневалась. Похоже, наше время истекло.

Мы с Анастасио в последний раз выпили в баре по чашечке кофе. Он протянул мне бутерброд с салями, завернутый в пергаментную бумагу.

– Будь осторожна, Катерина, – сказал он и расцеловал меня в обе щеки. – Пришли мне открытку, чтобы я знал, что ты добралась благополучно.

За месяцы, проведенные в Риме, у меня скопилось больше вещей, чем мне реально было нужно: одежда, которую я сшила сама, подержанные книги, коробка с принадлежностями для шитья. Большую часть вещей я оставила у Анастасио, прихватив с собой только то, что уместилось в маленьком рюкзаке, приехавшем вместе со мной из Англии.

Шагая к вокзалу Термини по запруженным пешеходами улицам, я чувствовала себя так, будто я одна на всем земном шаре. Я то и дело спрашивала себя, правильно ли я поступаю, и пыталась предугадать, какие могут возникнуть проблемы. Стоило мне отогнать одну тревожную мысль, как взамен тут же приходила другая. К тому времени, когда я добралась до Термини, я превратилась в сплошной комок нервов. На вокзале стояла страшная толчея: одни, как и я, уезжали, другие клянчили деньги на пропитание. Подозрительного вида личности искоса поглядывали на меня. Я крепко прижимала к груди рюкзак и мысленно благодарила Бога за то, что догадалась спрятать большую часть наличности за пояс под одеждой.

В конечном счете мне удалось купить билет и найти нужную платформу. И только забравшись в вагон, я немного успокоилась. Первый этап путешествия я преодолела, и следующие несколько часов мне оставалось только сидеть и ждать, пока поезд прибудет в Неаполь.

Путешествие оказалось куда менее трудным, чем я поначалу опасалась. В Неаполе я пересела на другой поезд: старенький, весь дребезжащий, он шел на юг. Открывавшиеся из окна виды отвлекали меня от дурных мыслей всякий раз, когда вагоны начинали опасно раскачиваться на неровных участках пути. Когда я вышла на платформу крошечной станции у самого берега моря, то обнаружила, что через час подойдет автобус до Равенно, а значит, я доберусь туда до наступления темноты. Вот тогда‑то мне и захотелось, чтобы мое путешествие продлилось немного дольше. Мне не помешало бы немного лишнего времени, чтобы собраться с духом и решить, что мне сказать Беппи при встрече.

В дороге я обдумывала слова, которые ему скажу. Когда автобус, стуча колесами, мчался по бесконечному темному туннелю, я приняла решение не упоминать о странном поведении Джанфранко. Потом шофер притормозил, чтобы поприветствовать старика крестьянина, собиравшего скромный урожай репчатого лука на каменистых задворках своей ветхой хибарки; в этот момент я пообещала себе, что ни за что не брошусь на грудь Беппи с признаниями в любви.

Один раз водитель и вовсе остановил автобус, потому что на дороге расположились козы. Шофер давил на клаксон, но они даже не пошевелились, так что пришлось нескольким пассажирам, сидевшим впереди, вылезти из салона и разогнать их. Беззубая старушонка за моей спиной затряслась от смеха и что‑то проговорила, но так быстро и нечленораздельно, что я не поняла ни единого слова. Казалось, будто передо мной совсем другая Италия, другая страна. Интересно, что же меня ждет в Равенно? – подумала я.

Я заметила это селение еще издали. Приютившиеся на вершине горы домики, сложенные из тех же серых камней, что и сама гора, из которой они будто выросли. И ни намека на зелень. Как и в Амальфи, строения налезали одно на другое, но здесь все ставни были плотно закрыты. Обнесенный высокой каменной оградой, городок выглядел мрачным и неприветливым.

– Следующая остановка Равенно, – нараспев объявил шофер. Автобус начал со стоном карабкаться вверх по склону к нависшему над дорогой городку.

Мы остановились на маленькой площади у стен Равенно. Те, кому не терпелось попасть в автобус, немилосердно толкались и работали локтями, не давая мне выйти. Какой‑то сварливый старикан шепотом обругал меня, а его жена даже стукнула своей корзинкой.

Проводив глазами удалившийся в облаке пыли автобус, я стала карабкаться вверх по крутой осыпающейся лестнице к нижней улице города. Несмотря на то что у меня был адрес Беппи, я понятия не имела, как мне искать дом его матери. В Равенно едва ли вообще можно было сориентироваться. Казалось, будто улицы идут по кругу, а номера на дома кто‑то поставил наобум. Спросить дорогу было не у кого: только несколько старух в черном, вытаращившись на меня, прошли мимо, а когда я оглянулась на них, опрометью кинулись прочь.

Так я бродила кругами в надежде, что в конце концов набреду на улицу, где живет Беппи, или наткнусь на какой‑нибудь магазин, где мне помогут. Но все двери были заперты, а окна прикрыты ставнями. Здесь не пахло ни жареным луком, ни печеным болгарским перцем, столь привычными для всех римских улочек и закоулков. Что это за место такое? – недоумевала я. Я уже начинала сомневаться, что найду здесь Беппи.

Наконец я завернула за угол и наткнулась на одинокую овощную палатку. Ассортимент был совсем невелик: несколько пучков шпината, облезлые красные луковицы да ящик с битыми помидорами. За прилавком под рваным полотняным тентом сидел унылый старичок.

– Добрый вечер, – поздоровалась я по‑итальянски. Он поднял глаза, но в ответ только что‑то невнятно буркнул.

Я показала ему бумажку с адресом Беппи, и он снова что‑то буркнул. А когда он открыл рот и заговорил, у меня создалось впечатление, что он скупится на каждое слово. Я изо всех сил пыталась понять его, но не могла. В итоге он потерял терпение, вскочил со стула, схватил меня за плечо и, подтащив к высокой ограде, огибающей Равенно, желтым заскорузлым пальцем указал на дом примерно на полпути между нами и загоном, расположенным вниз по склону, где на низкой, поросшей мхом крыше паслись козы. Я разглядела одно‑единственное окошко с наглухо закрытыми ставнями, глубоко сидевшее в почерневших старых стенах.

– Вы хотите сказать, что там живет Беппи Мартинелли? – спросила я, указывая на дом.

Он кивнул, еще раз фыркнул и вернулся к своей палатке.

Некоторое время я стояла как вкопанная, озадаченно глядя на этот дом, скорее даже лачугу с провисшей крышей, вросшую в склон отлогого холма. Я, конечно, догадывалась, что семья Беппи нуждается, но не ожидала, что его мать живет в такой нищете. С одной стороны, меня подмывало бегом вернуться на площадь и дождаться следующего автобуса. Но, с другой стороны, я уже приехала сюда, и, если Беппи и в самом деле живет в этой убогой хибарке, мне хотелось бы его увидеть.

И только подойдя поближе, я поняла, как здесь на самом деле все обветшало. В расщелинах полуразвалившейся каменной ограды росли два чахлых пыльных оливковых деревца. Откуда‑то доносилось квохтанье кур. На задворках, на крошечном пятачке недавно вскопанной земли, виднелась зелень с поникшими от дневного зноя листочками.

– Беппи, – позвала я, но мне никто не ответил.

Через приоткрытые ставни мне в ноздри ударил пряный аромат тушенных в остром соусе помидоров.

– Эй, Беппи… Есть здесь кто‑нибудь?

Входная дверь со скрипом отворилась, и знакомый голос произнес:

– Катерина?

Но когда я подняла глаза, на пороге стоял не мой Беппи. Его обычно блестящие кудри теперь выглядели тусклыми и сальными, лицо покрывала трехдневная щетина. На нем была старенькая грязновато‑белая майка, заляпанная желтоватыми томатными пятнами.

– Катерина? – озадаченно повторил он, явно не веря своим глазам.

– Да, это я, – только и сказала я, разом позабыв все заготовленные в дороге фразы.

– Но… – Беппи приотворил дверь немного шире, и я мельком увидела за его спиной убогую, неубранную комнату. – Что ты здесь делаешь?

– Сама не знаю. Зря я вообще сюда приехала.

Он шагнул мне навстречу, и дверь за его спиной захлопнулась.

– С тобой все нормально? – спросил он.

Я покачала головой.

– Нет, не совсем. – И прежде чем я успела что‑либо осознать, я уже стояла уткнувшись лицом ему в шею, а его руки обнимали меня за талию.

От него исходил его привычный запах: крепкий, мускусный, напоминающий лакричный корень. Я закрыла глаза и вдохнула.

– Катерина, что случилось? – пробормотал он мне в волосы. – Зачем ты приехала?

Он провел меня к низкой каменной ограде и усадил на лавочку.

– Расскажи мне все, – потребовал он.

И я, прислонившись щекой к его голому плечу, рассказала ему о том, как тоскливо мне было в Риме с тех пор, как все мои друзья меня бросили.

Когда я закончила, он осторожно отодвинулся.

– Я, конечно, очень рад, что ты приехала, но… – неловко запнувшись, начал он.

Мне в голову разом слетелись все мои привычные тревожные мысли: у него другая девушка; он меня разлюбил; он вообще никогда меня не любил.

– Но что? – спросила я.

– Ума не приложу, где тебе остановиться.

– А я не могу остановиться здесь?

В ответ он отрицательно помотал головой, с сомнением прищелкнув языком.

– Но почему нет?

– Девушки вроде тебя в таких местах не останавливаются. И вообще здесь очень тесно.

– Меня это не волнует. Я просто хочу быть с тобой.

Он встал и протянул мне руку:

– Ну что ж, тогда пойдем, и ты сама все увидишь.

Он был прав: в его крохотном домишке для меня действительно не нашлось бы места.

– Что же мне теперь делать? Я не подумала…

Беппи сжал переносицу и задумался. Потом просиял, помешал соус и сказал:

– У меня идея: ты можешь поселиться у родителей Джанфранко.

– Нет‑нет, я не стану этого делать, – поспешно сказала я. – Неужели тут поблизости нет ни одного постоялого двора или дешевой гостиницы, где я могла бы провести две‑три ночи?

– В Равенно? – саркастически произнес Беппи. – Сомневаюсь. Это не то место, где люди стремятся провести отпуск. Ты могла бы вернуться на побережье и поселиться в гостинице, но ты только что опоздала на последний автобус. Нет, теперь остается только дом Джанфранко.

Я посмотрела на потрескавшийся кафельный пол, на кур, устраивающихся на ночлег под столом.

– Ладно, я переночую у Джанфранко, если это удобно.