Дитмарская сказка-небылица 3 страница
Она постучалась, и грубый голос крикнул изнутри: «Войдите!» Девушка вступила в темные сени и постучалась у комнатной двери. «Входи же!» - крикнул тот же голос, и когда она открыла дверь, то увидела за столом седого старика, который сидел, опустив голову на руки, а седая борода его белой волной перекидывалась через стол и висела почти до земли.
А у печки сидели курочка с петушком и лежала пегая корова. Девушка рассказала старику, как она заблудилась, и попросила его о ночлеге.
Старик проговорил:
Ты, курочка-красавица!
Красавец-петушок!
Ты, пестрая коровушка!
Что скажете на то?
Все животные разом ответили: «Дукс!» - и, вероятно, это обозначало их согласие, потому что старик сказал девушке: «Здесь дом, что полная чаша; ступай к очагу да свари нам хороший ужин».
И точно, девушка нашла в кухне все в изобилии и сварила хорошее кушанье на ужин, а о животных-то и не подумала. Принесла она полнешенько блюдо на стол, присела к старику, поела с ним вместе и утолила свой голод.
Насытившись, она сказала: «Ну, теперь я устала, где тут найдется постель, в которую я могла бы лечь и уснуть?»
Тут корова, петушок и курочка ей ответили:
Ты с ним одним покушала,
Ты с ним одним пила,
О нас забыла ты, видать…
Ищи сама, где будешь спать.
Тогда сказал ей старик: «Взойди на лестницу и найдешь там комнату с двумя постелями; взбей их и покрой чистым бельем; тогда и я туда же приду и там спать лягу».
Взошла девушка наверх, взбила постели, покрыла чистым белье, и легла в одну из них, не дожидаясь старика. Несколько времени спустя пришел старик, взглянул на девушку при свете свечи и покачал головою.
Когда же он увидел, что она крепко уснула, то отворил под кроватью крышку и спустил девушку в подполье.
А дровосек пришел под вечер домой и стал укорять жену, что она его заставила весь день голодать. «Не моя в том вина, - отвечала ему жена, - я послала к тебе дочку с обедом, верно, она заблудилась, так авось придет завтра».
Дровосек поднялся еще до рассвета и, отправляясь в лес, потребовал, чтобы на этот раз вторая дочка снесла ему обед. «Я захвачу мешочек с чечевицей, - сказал он, - она покрупнее проса, дочке ее легче будет заметить, а потому она и с пути не собьется».
В полдень вышла вторая дочка с обедом, но нигде чечевицы не нашла: лесные пташки, как и накануне, расклевали ее всю, и никакого следа не осталось.
Проплутала, девушка по лесу до ночи, затем так же пришла к дому старика, была приглашена туда войти и стала просить об ужине и ночлеге.
Седобородый старик опять обратился к петушку, курочке и коровушке со своим вопросом:
Ты, курочка-красавица!
Красавец-петушок!
Ты, пестрая коровушка!
Что скажете на то?
Они опять отвечали ему: «Дукс!» - и все случилось точно так же, как накануне. Девушка сварила хорошее кушанье, пила и ела со стариком, а о животных не позаботилась. И опять стала спрашивать о том, где ей лечь; они отвечали:
Ты с ним одним покушала,
Ты с ним одна пила;
О нас забыла ты, видать…
Ищи сама, где будешь спать.
И как только она заснула, пришел старик, посмотрел на нее, покачал головою и так же спустил ее в подполье.
На третье утро дровосек сказал жене: «Пришли мне сегодня обед с нашею младшею дочкою; она всегда была такая добрая и послушная; она сумеет найти настоящую дорогу, не то, что ее сестры-непоседы, - не станет шнырять вокруг да около».
Мать не хотела отпускать в лес еще и третью дочь: «Неужели же я должна потерять и это самое любимое мое детище?» - «Не беспокойся! - сказал дровосек. - Эта девушка не заблудится. Она такая у нас разумница! Да к тому же я захвачу с собою гороху и стану его на моем пути разбрасывать… Горох чечевицы крупнее, как по нем не найти дороги?»
Но когда девушка с корзиночкой на руке вышла из дома, то уж все горошины были в зобах у лесных горлинок, и она решительно не знала, в какую сторону ей в лесу отправиться. Она очень была озабочена и постоянно думала о том, как бедный отец из-за нее голодает и как добрая матушка ее стала бы сокрушаться, если бы и она в лесу заблудилась.
Наконец, когда стемнело, она увидела огонек и пришла к лесному дому. Кротко и ласково попросила она себе приют на ночь, и седобородый старик опять обратился к своим животным с вопросом:
Ты, курочка-красавица!
Красавец-петушок!
Ты, пестрая коровушка!
Что скажете на то?
«Дукс!» - отвечали они. Тогда девушка подошла к печи, около которой они были, и курочку с петушком по перышкам погладила, а пегую корову между рогами пощекотала.
Когда же по приказанию старика она сварила хороший суп и поставила его на стол, то сказала: «Неужели я есть стану, а этим добрым животным ничего не дам? Тут всего вдоволь, так надо и о них позаботиться».
Вот и пошла она, и принесла гречи, и посыпала перед курочкой и петушком, а коровушке принесла охапку душистого сена. «Кушайте на здоровье, милые мои, - сказала она, - а если вы пить хотите, то я вам и свежей воды запасу». И вот принесла она им полное ведро воды, и курочка с петушком напились с краешка, а корова в ведро морду сунула и напилась досыта.
Когда все они были накормлены и напоены, девушка подсела к старику за стол и ела только то, что он ей оставил.
Вскоре и петушок с курочкой стали головку под крылышко подвертывать, и коровушка глазами помаргивать. Тогда девушка сказала: «Не пора ли нам и всем на покой?
Ты, курочка-красавица!
Красавец-петушок!
Ты, пестрая коровушка!
Что скажете на то?
Петушок, курочка и коровушка отвечали: «Дукс!
Ты с нами всеми кушала,
Ты с нами и пила,
Теперь на мягкую кровать
Ты отправляйся мирно спать!
Тут взошла девушка на лестницу, изготовила постели, и когда все было готово, пришел старик и лег на одну из кроватей, прикрывшись до самых ног своей седой бородой.
Девушка легла на другую кровать, помолилась Богу и заснула спокойно.
Так проспала она до полуночи; а тут вдруг и проснулась от страшного шума и треска во всем доме.
В углу что-то трещало и стучало, дверь распахнулась настежь и ударилась о стену.
Все балки гудели, словно кто их из стены выворачивал; а потом и лестница как будто обвалилась, и наконец что-то так грохнуло, как будто весь дом рухнул разом.
Но так как потом все опять стихло, то она осталась в своей постели и опять заснула.
Когда же утром она проснулась при ярком солнечном свете, что же она увидела?
Лежала она в большом зале, и все кругом блистало царственною роскошью: на стенах по зеленому шелковому полю раскидывались золотые цветы; кровать была из слоновой кости, и одеяло на ней - красное, бархатное, а рядом на стуле лежала пара красивых туфель, вышитых жемчугом.
Девушка думала, что все это ей во сне видится; но в зал вступили трое богато одетых слуг и спросили ее, что она им прикажет. «Ступайте, - сказала им девушка, - я сейчас встану, сварю суп старику, а затем и петушка, и курочку, и коровушку накормлю».
Она подумала, что старик-то уж, верно, встал, обернулась к его кровати, а на ней его уже нет, и вместо него лежит какой-то чужой, молодой и красивый…
И вот он проснулся, поднялся и стал говорить ей: «Я королевич; меня заворожила злая ведьма и осудила на то, чтобы я жил стариком в лесу, и никто не смел жить около меня, кроме моих трех слуг в образе петушка, курочки и пестрой коровушки. И это должно было длиться до тех пор, пока не придет к нам девушка, настолько добрая, что не только к людям, но даже и к животным выкажет себя милостивой. Эта девушка - ты! Сегодня в полночь мы все благодаря тебе были избавлены от чар и старый лесной домишко опять превращен в мой королевский дворец».
Затем королевич призвал своих слуг и приказал им поехать и привезти родителей девушки на празднованье свадьбы.
«Но где же сестры-то мои?» - спросила девушка. «Их я запер в подполье, и завтра они будут отведены в лес; там придется им быть в услужении у угольщика до тех пор, пока они не станут добрее и научатся не забывать о бедных животных».
Радость и горе пополам.
Жил да был портной, человек привередливый, и жена его, добрая старательная и скромная женщина, никак не могла на него угодить. Что бы она ни делала, он всем был недоволен, ворчал, ругался, щипал и бил ее.
Прослышало, наконец, об этом начальство и засадило его в тюрьму, чтобы научить уму-разуму.
Продержали его сколько-то времени на хлебе и воде, потом отпустили; однако же он должен был дать подписку, что не будет больше жену бить, а напротив - мирно с ней жить, и горе и радость с ней делить, как надлежит хорошим супругам.
Некоторое время все шло ладно, а затем он опять принялся за прежнее - стал ворчать и придираться.
А так как он не смел ее бить, то он захотел ее однажды за волосы схватить и дернуть.
Жена от него ускользнула и выскочила во двор, а он-то за ней стал гоняться с аршином и ножницами и то ножницами, то аршином в нее бросать, то всем, что под руку попадется. Как попадет в жену, так и хохочет, а не попадет, шумит и бушует.
И так продолжал он действовать до тех пор, пока соседи не пришли его жене на помощь, -
Опять призван был портной к начальству, опять напомнило ему начальство о его обещании. «Милостивые государи мои, - отвечал портной, - я сдержал обещание мое: я жены не бил и делил с нею радость и горе». - «Как же это так? - спросил судья. - Недаром же она на вас так жалуется?» - «Я ее вовсе не бил, а так только, хотел ей немного волосы поправить, да она у меня выскользнула и меня покинула. Вот я за ней и погнался, и, чтобы возвратить ее к исполнению обязанностей, я ей в виде напоминания только стал бросать вслед все, что попадалось под руку. И даже скажу, что при этом и радость, и горе с нею делил: каждый раз, как попаду в нее, это моя радость, а ей горе; а каждый раз, как дам промах, это ей радость, а мне горе!»
Но судьи этим ответом не удовлетворились и приказали надлежащим образом наградить портного за его дела.
Королек
Во времена былые в каждом звуке был свой смысл и значение. В те времена и у птиц был собственный язык, для всех понятный, а теперь мы слышим только чириканье, карканье да присвистыванье, и только у немногих - что-то вроде музыки без слов.
И вот пришло однажды птицам в голову, что им не следует долее жить без господина и повелителя, и потому они решились одного из своей среды избрать себе в короли.
Только одна из птиц, пигалица, воспротивилась: свободною жила она и свободною хотела умереть; она удалилась в глухие и никем не посещаемые болота и более уже не показывалась среди пернатых.
Захотелось птицам о своем общем деле посоветоваться, и вот в одно прекрасное майское утро слетелись они с полей и лесов на совещание: орлы и зяблики, совы и вороны, жаворонки и воробьи - да разве их всех перечислить? Даже и сама кукушка изволила пожаловать, и даже предвестник ее, удод, который всегда бывает слышен дня за два раньше кукушки; между прочим, к общей стае примешалась и еще маленькая птичка, у которой имени не было.
Курица, которая случайно ничего об этом общем деле не слыхала, подивилась такому большому собранию. «Как, как, как, - закудахтала она, - что-то не так!» Но петух успокоил свою милую подругу и рассказал ей, для чего они собрались.
И вот решено было на собрании, что королем должна быть та из птиц, которой всех выше может взлететь.
Древесная лягушка, засевшая где-то в кустах, услышав это, как бы в предупреждение, заквакала: «Нет, нет, нет, нет!» А ворон выразил одобрение важным и звонким карканьем.
И вот было решено, что все в это же самое прекрасное майское утро должны взлететь ввысь, чтобы никто потом не смел сказать: «Я бы еще выше мог подняться, да тут вечер наступил - и я не успел».
Итак, по одному знаку вся стая взвилась вверх. Пыль столбом поднялась вслед за нею в поле; раздался сильнейший шум и шелест, и свист крыльев, и издали казалось, что с поля поднялась черная туча. Но маленькие птички вскоре поотстали, не могли лететь далее и пали на землю. Те, кто побольше, дольше могли выдержать, но никто не мог сравниться с орлом, который поднялся так высоко, что самому солнцу глаза мог повыклевать. И когда он увидел, что никто из птиц не мог подняться до него, то и подумал: «Зачем мне лететь еще выше, я и так буду королем», - и стал спускаться.
Все птицы, ниже его летевшие, крикнули ему: «Ты должен быть нашим королем - ведь никто не взлетел выше тебя!» - «Кроме меня!» - крикнула маленькая безымянная птичка, которая забилась в грудные перья орла; и так как она нисколько не была утомлена, то стала подниматься так высоко, что, пожалуй, на седьмое небо могла бы заглянуть.
Залетев на такую высоту, она сложила крылья, стремглав спустилась вниз и тоненьким звонким голосом своим крикнула: «Я королек! Я королек!» - «Ты - наш король? - закричали все птицы в гневе. - Ты только хитростью и лукавством добилась того, что взлетела так высоко!»
И вот поставили другое условие: тот будет королем, кто глубже всех сумеет опуститься в недра земли. Как все засуетились! Широкогрудый гусь поспешно выбрался на берег; петух торопливо стал рыть в земле ямочку; даже утка, и та попыталась сползти в какой-то ров, да ноги себе повредила и заковыляла поскорее к соседнему пруду.
А безымянная птичка выискала себе маленькую норку, забралась в нее и опять своим тоненьким голоском стала кричать оттуда: «Я королек! Я королек!»
«Ты наш король? - вскричали птицы еще более гневно. - Неужели же ты думаешь, что добьешься этого своими хитростями!» И вот они решили задержать ее в той норе и, не выпуская, заморить голодом.
Сова была посажена у норы сторожем, она должна была не выпускать оттуда плутоватую птицу под страхом смерти.
Когда же завечерело, то птицы, много летавшие, очень устали и отправились семьями на покой. Одна только сова осталась у норки и все смотрела внутрь ее своими большими круглыми глазами.
Вот наконец и она утомилась и подумала: «Один-то глаз уж, конечно, мне можно закрыть; довольно и другого, чтобы уследить за маленьким злодеем!» И закрыла сова один глаз, и упорно смотрела другим в ту же нору.
Птичка хотела было выйти оттуда и уж голову высунула, но сова ей тотчас же загородила дорогу, и головка опять спряталась. А сова опять один глаз открыла, а другой закрыла и думала так провести всю ночь.
Но как-то раз, закрывая другой глаз, она позабыла открыть тот, что был закрыт, а как закрылись оба глаза, она и заснула. Маленькая птичка заметила это и тотчас выскользнула из норы. С той поры сова не смеет птицам и на глаза показаться среди бела дня, а не то все птицы сейчас налетают на нее и начинают ее клевать. Летает она только по ночам и ненавидит мышей, которые роют в земле такие гадкие норы.
И та маленькая птичка тоже не особенно охотно показывается, опасаясь того, что птицы ее изловят и что ей от них достанется. Она больше держится по изгородям, и когда видит себя в полной безопасности, тогда решается крикнуть: «Я королек!» Так ее в шутку корольком и прозвали.
Но никто так не был доволен, что не подчинился корольку, как жаворонок. Чуть только солнышко покажется, он уже начинает кругами взлетать вверх и все поет, все поет: «Какая радость! Какая сладость!» - пока серебристый голосок его не замрет в вышине.
Камбала
Давно уж рыбы были недовольны, что в царстве их порядка нет. Никто не обращался к другому за советом, плыл, куда вздумается, пересекал путь тем, которые желали не разлучаться, либо загораживал им дорогу, и сильный нередко наносил слабому такой удар хвостом, что того далеко откидывало в сторону, а то и проглатывал его без всяких околичностей.
«Как бы хорошо это было, - говорили между собою рыбы, - кабы у нас был король, который бы у нас судил суды правые», - и порешили выбрать себе в повелители того, кто быстрее всех рассекает волны и потому может всегда оказать слабому помощь.
И вот они вытянулись в ряд у берега, и щука хвостом подала всем знак, по которому все пустились плыть. Стрелою мчалась вперед всех щука, а с нею селедка, пескарь, окунь, карп и другие многие. Плыла и камбала, тоже думала, что достигнет цели.
Вдруг раздался общий крик: «Селедка всех обогнала!» - «Кто обогнал? - с досадою воскликнула плоская и тяжеловесная камбала, далеко отставшая от всех. - Кто, кто обогнал?» - «Селедка», - отвечали ей. «Ничтожная, голая селедка!? - воскликнула завистливая камбала. - Голая селедка?!»
С той пор в наказание у завистливой камбалы и рот на сторону.
Выпь и удод
Где вы наших коров пасете?» - спросил ктото старого пастуха. «А вот здесь, сударь, где травы не очень обильны и не очень тощи; потому что и те и другие не полезны для коров». - «Почему же так?» - «А вот извольте прислушаться, - отвечал пастух, - это ведь на лугу выпь кричит таким густым басом… Тоже ведь в пастухах была, и удод тоже. Я вот сейчас расскажу, как они пасли.
Выпь для своих стад выбирала всегда самые тучные зеленые луга, где цветов изобилие; вот ее коровы от той травы всегда были бодры и в теле, да уж очень дики.
А удод пас свое стадо по высоким, сухим горным откосам, где ветер песок крутит, а коровенки его бывали худы и никак не могли сил набраться.
Бывало, вечером выпь своих коров собрать не может, все так врозь и разбегаются. Бывало, кричит до хрипоты: «В путь пойдем! В путь пойдем!» - а они все ее голоса не слушают!
А удод, напротив, коров своих еле на ноги поднять может: так они истощены и бессильны. «Подь, подь, подь!» - кричит бедняга, из сил выбивается, а коровы его все лежат на песочке.
Вот так-то и всегда бывает с теми, кто меры не знает!
Ведь вот и теперь - ни удод, ни выпь стад не пасут, а все еще выпь кричит по-прежнему хриплым басом: «В путь пойдем!» - а удод все надсаживается, выкрикивая: «Подь, подь, подь!»
Сова
Назад тому лет двести, а может быть, и побольше, когда люди еще далеко не были настолько умны и плутоваты, как теперь, случилось в небольшом городке диковинное происшествие.
Одна из очень больших сов залетела ночью из соседнего леса в житницу одного из горожан и на рассвете не решалась выйти из своего укромного уголка из опасения, что при вылете ее, как и всегда, птицы поднимут страшный крик.
Когда поутру слуга заглянул в житницу, чтобы достать из нее соломы, он так перепугался, увидев в углу сову, что тотчас выбежал, бросился к хозяину и возвестил ему: «В житнице сидит чудовище, какого я в жизнь свою не видал, - глазами ворочает и каждого живьем проглотить готово». - «Знаю я тебя, - сказал ему хозяин, - за черным дроздом в поле гоняться - на это ты мастер; а к дохлой собаке без палки не подойдешь. Сам пойду посмотрю, что ты там за чудовище открыл», - и храбро пошел в житницу и стал кругом озираться.
Но, увидев диковинную и некрасивую птицу своими собственными глазами, и он тоже перепугался не меньше, чем его слуга.
В два прыжка очутился он у соседей и стал их умильно просить, чтобы они оказали ему, помощь против невиданного и опасного зверя; а не то оно, мол, как вырвется из его житницы да накинется на город, так городу грозит великая опасность.
Поднялся шум и крик по всем улицам; горожане собрались с вилами, косами и топорами, словно навстречу врагу; явились и ратманы с бургомистром во главе. Построившись на площади рядами, они двинулись к житнице и окружили ее со всех сторон.
И выступил из рядов самый мужественный из всех горожан, и с копьем наперевес вступил было в житницу…
Но тотчас же выскочил из нее, бледный как смерть, закричал - и слова выговорить не мог.
Еще двое пытались туда войти, но и тем не повезло. Наконец, выступил вперед высокий здоровый мужчина, который был известен своими военными подвигами, и сказал: «Вы не выгоните оттуда чудовища одним взглядом; тут надо взяться за дело толком, а вы все, как я вижу, оробели и сунуться поближе не смеете».
Он приказал принести себе латы и шлем, меч и копье и вооружился, как следует.
Все похваляли его необыкновенное мужество, хотя многие и опасались за его жизнь.
Но вот две створки ворот житницы были широко открыты, и все увидели сову, которая тем временем уселась на одной из поперечных балок.
Воин приказал принести лестницу, и когда он на нее занес ногу, собираясь лезть вверх, то все стали кричать ему: «Смелее! Смелее!» - и призывали на помощь ему Святого Георгия, который убил дракона.
Когда же он поднялся по лестнице и сова увидела, что он до нее добирается, да к тому же и криком была перепугана и не знала куда деваться, она повела глазами, взъерошила перья, захлопала крыльями, защелкала клювом и глухим голосом взвыла: «Шуху! Шуху!»
«Вперед! Вперед!» - кричала с надворья толпа, ободряя храброго воина.
«Кто на моем месте был бы, тот не очень бы крикнул: вперед!» - отвечал им воин.
Однако же и еще поднялся на одну ступеньку, но задрожал и почти без сознания спустился наземь.
И вот, наконец, никого не осталось, кто бы решился подвергнуть себя страшной опасности. «Чудовище, - так говорили все, - одним своим дыханьем отравило и нанесло смертельную рану храбрейшему из нас, неужели же мы, остальные, дерзнем тут ставить свою жизнь на карту?»
Стали совещаться, что им делать, чтобы не погубить весь народ. Долгое время совещание не приводило ни к чему, пока, наконец, бургомистру не пришла превосходная мысль. «По-моему, - сказал он, - нам следует из общей складчины откупить у хозяина эту житницу со всем, что в ней хранится» - с зерном, с сеном и соломой, и, обеспечив его от убытков, сжечь эту житницу дотла! Тогда, по крайней мере, не надо никому свою жизнь подвергать опасности. Тут уж нечего и рассуждать, и скупость в данном случае была бы неуместна».
Все согласились с ним.
И вот житницу зажгли с четырех углов, и с нею вместе сгорела и сова.
Не веришь?
Сам туда сходи да хорошенько выспроси.
Время жизни
Всевышний Господь, создавая мир и всех тварей, задумал всем им определить время жизни. Тут пришел к нему осел и спросил: «Повелитель, как долго должен я жить?» - «Тридцать лет, - отвечал ему Господь, - довольно ли с тебя?» - «Ах, это слишком много, - возразил осел, - сам вообрази мое тягостное существование: с утра до ночи таскать тяжкие ноши, кули с зерном возить на своем хребте на мельницу, чтобы другим доставить муку для хлеба… А поощрение какое? Одни удары да пинки! Нет, уж ты поуменьши мне срок жизни!» Сжалился над ним Господь и сократил его жизнь до восемнадцати лет.
Осел ушел от него утешенный, а на его место явилась собака. «Как долго хочешь ты жить на свете? - спросил собаку Бог. - Вот ослу показался тридцатилетний срок слишком большим, а тебе довольно ли этого будет?» - «Воля твоя. Господи, - отвечала собака, - но сообрази - сколько я должна бегать? Пожалуй, ноги мои так долго и не выдержат; а если при этом я еще и лаять перестану, и зубы у меня выпадут, тогда придется мне только без пользы слоняться из угла в угол да ворчать».
Бог признал, что собака права, и оставил ей всего двенадцать лет жизни. Затем явилась обезьяна. «Ну, ты уж, верно, пожелаешь жить тридцать лет на свете? - сказал Бог обезьяне. - Работать тебе не нужно, как осел и собака работают, тебе всегда привольно». - «Это только со стороны так кажется, - сказала обезьяна, - а на самом деле все иначе. У меня тоже бывает, что к киселю ложки не хватает! Ведь я же все должна выкидывать разные веселые штуки, рожи корчить, чтобы смешить людей, а как дадут они мне яблоко, смотришь: оно оказывается кислым. Как часто за шуткою скрывается грусть! Нет, тридцать лет жизни мне не вынести!» Бог смиловался и даровал ей только десять лет.
Наконец, явился и человек, здоровый, веселый, свежий, и просил определить ему время жизни. «Вот тебе тридцать лет, - сказал Господь, - довольно ли тебе?» - «Слишком мало! - воскликнул человек. - Чуть только я обзаведусь домом, чуть только запылает огонь в моем очаге, чуть только зацветут и станут приносить плоды посаженные мною деревья, жить бы мне да радоваться! А тут и умирать изволь! Нет, милосердный Боже, продли мой краткий век!» - «Ну, хорошо. Я приложу к нему восемнадцать лет осла», - сказал Бог. «Мало мне!» - возразил человек. «Ну, еще двенадцать лет собачьего века». - «И все-таки мало!» - «Ну, ладно же! Накину тебе еще десять лет обезьяньего века, больше и не проси!» Человек ушел все же очень недовольный.
С той поры человек живет семьдесят лет.
Первые тридцать лет - цветущие годы - проходят быстро. Тогда он и здоров, и весел, и работает охотно, и наслаждается жизнью. Затем следуют восемнадцать лет ослиного века: тяжести наваливаются на плечи: он таскает на себе мешки с зерном для других, а пинки и удары нередко служат ему вознаграждением. Затем наступают двенадцать лет собачьего века, когда и он слоняется по углам, ворчит и, не имея зубов, не может никого укусить. А как минут и эти годы, десятилетний обезьяний век заканчивает его жизнь: человек становится слабоумным и глуповатым, занимается пустяками и является посмешищем даже для детей.
Предвестники Смерти
Давно, давно это было - вышел великан на большую дорогу, и вдруг навстречу ему выскочил неведомый ему человек и крикнул: «Стой! Ни шагу далее!» - «Что?! - проговорил великан. - Ты, ничтожество, которое я могу расплющить между пальцами, и ты вздумал мне загородить дорогу? Кто ты, что смеешь так дерзко говорить со мною?» - «Я - Вестник Смерти, - отвечал незнакомец, - никто не смеет мне противиться, и ты тоже должен повиноваться моим велениям».
Но великан не захотел повиноваться и вступил в борьбу с Вестником Смерти.
То была долгая и страшная борьба, в которой наконец великан одолел и кулачищем своим нанес такой страшный удар своему врагу, что тот пал наземь около камня.
Великан пошел своей дорогой, а Вестник Смерти, пораженный им, все еще лежал и до того был обессилен, что даже не мог и приподняться с земли. «Что же из этого может выйти? - спрашивал он самого себя. - Коли я тут буду лежать в углу, никто на свете умирать не станет, и он так переполнится людьми, что им, наконец, негде и стоять будет».
Тем временем по той же дороге шел молодой человек, здоровый и свежий, весело напевал песню и посматривал по сторонам. Когда он увидел незнакомца, лежавшего почти без чувств, он сострадательно подошел к нему, поднял его, влил в его уста подкрепляющего напитка из своей фляжки и обогрел, пока к тому снова не возвратились силы,
«А знаешь ли ты, - сказал незнакомец, поднимаясь на ноги, - кто я таков, кому ты помог подняться?» - «Нет, - отвечал юноша, - я тебя не знаю». - «Я - Вестник Смерти! - сказал незнакомец. - Никого я не щажу и для тебя также не могу сделать исключения. Но, чтобы изъявить тебе благодарность, обещаю тебе, что я не внезапно нападу на тебя, а сначала еще пошлю к тебе моих предвестников, а потом уж сам к тебе приду и похищу тебя». - «Ну, что же? - сказал юноша. - И на том спасибо; по крайней мере, буду знать, когда ты ко мне придешь, и до тех пор буду считать себя обеспеченным…»
Затем он пошел своей дорогой, был весел и доволен и жил одним днем.
Однако же юности и здоровья не надолго хватило; вскоре явились болезни и страдания, которые и днем его мучили, и ночью не давали покоя.
«Умереть-то я не умру, - говорил он сам себе в утешение, - ведь Вестник Смерти сказал мне, что пошлет вперед своих предвестников, вот только бы отделаться от этих несносных недугов!»
И как только чувствовал себя здоровым, тотчас снова начинал жить в радости.
И вот однажды кто-то похлопал его по плечу: обертывается он и видит - Вестник Смерти…
Тот говорит ему: «Следуй за мною - настал твой час разлуки с миром».
- «Как? - отвечал ему человек. - Да разве же ты хочешь не выполнить своего слова? Не ты ли обещал мне прежде своего прихода прислать своих предвестников? А между тем ко мне никто не приходил». - «Замолчи! - сказал ему Вестник Смерти. - Разве я не посылал тебе одного предвестника за другим? Разве не приходила к тебе лихорадка, не потрясала тебя, не сшибала с ног? Разве головокружение не туманило тебе разум? Разве ломота не сводила тебе все члены? Или ты не замечал шума в ушах? Или не чувствовал боли в зубах и деснах? Разве не темнело у тебя в глазах? Разве же, наконец, сладостный сон, мой милый брат, не напоминал тебе каждый вечер обо мне? Разве, погрузившись в сон, ты не лежал уже, как мертвый?..»
Человек не знал, что возразить, отдался на волю своей судьбы и последовал за Вестником Смерти.
Гусятница у колодца
Жила-была старушка престарая, предряхлая; жила она со своим стадом гусей в глуши между горами, и был у нее небольшой домик. Эта глушь была окружена большим лесом, и старуха каждое утро, взяв свою клюку, тащилась в этот лес, там она собирала травку для своих гусей да разные дикорастущие плоды, насколько могла их достать рукою, и все это тащила домой на спине.
Можно было подумать, что тяжелая ноша пригнет ее к земле, а между тем она всегда благополучно доносила ее до дому.
И если ей, бывало, кто-нибудь повстречается, то она ласково поклонится и скажет: «День добрый, землячок; погодка-то сегодня какова! Небось дивишься, что я травку на себе тащу? Что делать, каждый должен себе по силам ношу выбирать».