Война и мир. Том первый. Часть первая.

В июле 1805 года Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Федоровны, встречала гостей. Одним из первых на вечер прибыл «важный и чиновничий» князь Василий. Он подошел к Анне Павловне, поцеловал ее руку, подставив ей свою надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване.

...Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пьесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.

Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.

Обсудив государственные проблемы, Анна Павловна заговорила с князем Василием о его сыне Анатоле – избалованном молодом человеке, доставляющем своим поведением много неприятностей родителям и окружающим. Анна Павловна предложила князю женить сына на своей родственнице, княжне Болконской, дочери известного князя Болконского, богатого и скупого человека с тяжелым характером. Князь Василий с радостью согласился с предложением и попросил Анну Павловну устроить это дело.

А в это время на вечер продолжали собираться другие гости. Каждого из вновь прибывающих Анна Павловна приветствовала и подводила здороваться к своей тетушке – «маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты».

Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия, красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная... молодая, маленькая княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он представил; приехал и аббат Морио и многие другие.

Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у вполне привлекательных женщин, недостаток ее – короткость губы и полуоткрытый рот – казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение...

Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого, умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из-за границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе. Анна Павловна приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх, подобный тому, который выражается при виде чего-нибудь слишком огромного и несвойственного месту...

Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена «...», – так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила с замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину...

Но среди этих забот все виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он все боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он все ждал чего-нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.

Вечер в салоне Анны Павловны Шерер продолжался. Пьер завязал с аббатом разговор на политическую тему. Они горячо и оживленно разговаривали, что вызвало недовольство Анны Павловны. В это время в гостиную вошел новый гость – молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини.

Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Все в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них, и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел все общество. Пьер и Андрей встретились и приветствовали друг друга как старые друзья.

В разгар вечера зашел разговор о Наполеоне. Все присутствующие осуждали политику и действия французского императора. Пьер же вступил с ними в спор, встав на защиту Наполеона.

– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека...

– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав все хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.

Виконт возразил Безухову, утверждая, что захватив власть, Наполеон должен был отдать ее законному королю. Разговор привлек внимание всех присутствующих на вечере. Гости были удивлены позицией странного молодого человека, Анна Павловна пыталась его остановить, и лишь Андрей Болконский «с улыбкой смотрел то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку».

Когда Анна Павловна убедилась, что остановить молодого оратора уже невозможно, она решительно вступила в разговор, попросив Пьера объяснить, как великий человек (Наполеон) мог казнить герцога, «без суда и вины». Пьер растерялся, не зная, кому из собеседников отвечать. На помощь товарищу пришел Андрей Болконский.

– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.

– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.

– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но... но есть другие поступки, которые трудно оправдать.

Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Пьер из салона направился в гости к князю Андрею. Молодые люди обсуждали планы на будущее. Андрей заговорил о том, что собирается участвовать в войне, потому что жизнь, которую он должен вести, не устраивает его. К разговору присоединилась и жена Андрея, княгиня Болконская. Пьер говорил, что не может понять желание Андрея пойти на войну. Княгиня также не одобряла планы мужа и, воспользовавшись моментом, в очередной раз высказала ему упреки в том, что он ее не любит. Слова маленькой княгини вызвали в князе Андрее раздражение, которое он, казалось, уже не в силах был сдерживать. Расплакавшись, княгиня ушла, оставив молодых людей вдвоем.

В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что-нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:

– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал все, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным... А то пропадет все, что в тебе есть хорошего и высокого. Все истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего-нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя все кончено, все закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом... Да что!..

– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя... Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И все, что есть в тебе надежд и сил, все только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти...

Андрей попросил Пьера дать слово, что он бросит вести беспутную жизнь и ездить к Курагиным, где собирались шумные компании, и начнет заниматься делом. (Пьер жил у князя Василия Курагина и принимал участие в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собрались женить на сестре князя Андрея.)

Несмотря на данное слово, от Болконского Пьер направился к Анатолю Курагину, у которого должно было собраться обычное игорное общество. Долохов, семеновский офицер, заядлый игрок, друг Анатоля Курагина, заключил с англичанином пари, что выпьет бутылку рома, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.

Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И, несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга...

Пьер попытался повторить пари Долохова, но друзья отговорили его, и вместе с Долоховым он поехал продолжать кутить. Вскоре после вечера у Анны Павловны Шерер Анна Михайловна, княгиня Друбецкая, вернулась в Москву, к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она часто останавливалась и у которых часто жил и воспитывался ее сын Борис.

У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской... Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.

Княгина Друбецкая рассказала всем присутствующим скандал: Долохов, Анатоль Курагин и Пьер связали вместе квартального и медведя и пустили медведя в мойку («медведь плавает, а квартальный на нем»). В наказание Долохова разжаловали в солдаты, Безухова выслали в Москву, а с Анатолем Курагиным дело замяли благодаря вмешательству отца.

В гостиной шел разговор о том, что старый князь Безухов умирает, что наследник всего имения – князь Василий, но отец больше любит Пьера, поэтому неизвестно, кому достанется состояние, Пьеру или Василию. В это время в гостиную вбежала Наташа:

...черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка.

Среди молодого поколения на именины были приглашены: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – младший сын Ростовых.

В гостиной продолжался разговор. Вспомнили Наполеона, обсуждали вопросы воспитания детей: Борис собирается в гусары, Наташа берет уроки пения у итальянца, упоминали и о том, что она влюблена в Бориса.

Наташа в это время спряталась между кадок цветов, надеясь, что ее будет искать Борис. В это время в комнату вбежала расстроенная Соня, приревновавшая Николая. Вслед за ней вошел Николай. Он подбежал к девушке и попытался ее успокоить. Ссора закончилась поцелуем.

«Ах, как хорошо!» – подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.

– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.

– Какая же это одна вещь? – спросил он. Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.

– Поцелуйте куклу, – сказала она. Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал. – Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх. – А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья. Борис покраснел. – Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая. Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы. Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.

– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но... – Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.

– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас... Еще четыре года... Тогда я буду просить вашей руки. Наташа подумала. – Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать... – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено? И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо. – Кончено! – сказал Борис. – Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти? И, взяв его под руку, она со счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.

Гости тем временем начали расходиться.

Оставшись наедине с графиней Ростовой, Анна Михайловна Друбецкая пожаловалась подруге на бедственное материальное положение, рассказала, что просила помочь князя Василия пристроить своего сына, высказала надежду на завещание графа Кирилла Владимировича Безухова. От Ростовых Анна Михайловна Друбецкая вместе с сыном, который был крестником Безухова, направилась в дом к умирающему графу. Ей с трудом удалось уговорить сына ехать вместе с ней, потому что Борис считал, что этот визит ничего, кроме унижения, принести не может.

В гостиной графа Безухова Друбецкие встретили князя Василия, который принял их довольно холодно, так как видел в Борисе соперника за наследство умирающего графа. Анна Михайловна поинтересовалась здоровьем графа Безухова и поблагодарила князя Василия за оказанную в устройстве ее сына на службу помощь. Она настаивала на свидании с графом Безуховым, несмотря на то, что его состояние было очень тяжелым. В конце концов ее пропустили в покои умирающего старика. Борис в это время направился к Пьеру.

Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный...

На просьбу Пьера встретиться с отцом было отвечено отказом, по причине плохого самочувствия больного. Борис Друбецкой застал Пьера в подавленном настроении. Безухов не узнал Бориса, но, несмотря на это, заговорил с ним о войне и политике. Однако Борису эти темы были неинтересны, и он перевел разговор на другую тему – болезнь старого графа, затронув при этом и вопрос о наследстве. Он говорил о том, что в данной ситуации все только и думают, как бы хоть что-нибудь заполучить от наследства, но он с матерью не принадлежит к числу этих людей. Даже если им бы и дали что-нибудь, они бы все равно ничего не взяли. Удивленный таким поворотом разговора Пьер бросился пожимать Борису руку. Прощаясь с понравившимся своей прямотой молодым человеком, Пьер обещал приехать к Ростовым.

После визита к Безуховым Друбецкие направились в дом Ростовых. Во время их отсутствия графиня Ростова попросила у мужа денег («на шитье мундира Борису»), чтобы помочь попавшей в затруднительное положение подруге.

Вечером в доме Ростовых был прием. Мужчины, уединившись в кабинете, разговаривали о начавшейся войне, объявленной манифестом, который еще никто не видел. Один из говоривших был Шиншин, двоюродный брат графини Ростовой, другой – Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис направлялся вместе с полк. Граф, сам не участвовавший в разговоре, внимательно слушал гостей.

Пьер приехал перед обедом и неловко сел в первое попавшееся ему кресло. Он был стеснителен и отвергал все попытки его разговорить. Большая часть гостей, наслышанная о скандальной истории с медведем, с интересом разглядывала молодого человека. Анна Михайловна попыталась заговорить с ним об отце, но Пьер отвечал односложно, не проявляя особой охоты продолжать разговор.

Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов... Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.

За обедом на мужском конце стола говорили о политике. Наташа, уставшая от разговоров взрослых, повела себя неожиданно смело и дерзко.

Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери.

– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски-грудной голос.

– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.

Разговор притих.

– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи...

– Вот я тебя! – сказала графиня.

– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно-весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.

После обеда взрослые сели играть в карты, молодежь приготовилась петь и танцевать. Первой спела Жюли, затем все стали просить спеть Наташу и Николая, известных своей музыкальностью. Наташа, заметив что в комнате нет ее подруги Сони, побежала искать ее. Соня лежала в коридоре на сундуке и плакала. Расстроенная ее горем Наташа тоже горько заплакала. Собравшись с силами, Соня поведала подруге причину своего горя: Николай через две недели должен отправиться в армию; Вера, обнаружив написанные рукой Николая стихи, посвященные Соне, ругала ее, называла неблагодарной и уверяла, что отец никогда не позволит Николаю жениться на ней, потому что он приходится ей кузеном. Наташа успокоила подругу, и они вдвоем вернулись в гостиную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», после чего Николай исполнил недавно выученную им песню. Не успел он допеть, как заиграла музыка и молодежь приготовилась к танцам.

Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:

– Мама велела вас просить танцевать.

– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем...

И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.

Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцевала с большим, с приехавшим из-за границы. Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.

– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.

Наташа покраснела и засмеялась.

– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В то время, когда у Ростовых шел праздник и гости танцевали, у графа Безухова произошел шестой удар. Врачи объявили, что надежды на выздоровление нет. В доме царила суета, готовились отпевать умирающего. Князь Василий направился в комнату к Катишь – старшей из трех княжон, с просьбой пересмотреть завещание, по которому прямым наследником должен был стать Пьер – незаконный сын графа.

Карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого... Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало...

На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что, так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен...

– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!

Проговорив эти слова, она подошла к доктору. Анна Михайловна возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру.

Спустя несколько минут в комнату вошел князь Василий. Увидев Пьера, он подошел к нему и взял его руку. На вопрос Пьера о здоровье отца князь Василий ответил, что полчаса назад с ним случился еще один удар. Пьера пригласили к умирающему в комнату, где находились три княжны, одна из которых (старшая) с трудом сдерживала злобу. Войдя в комнату Пьер полностью подчинился воле Анны Михайловны. Она жестами показала, чтобы он подошел к кровати отца, поцеловал руку и сел на кресло, которое стояло неподалеку. Исполняя указания княгини, Пьер мучительно переживал последние мгновения жизни своего отца. Граф Безухов дал понять присутствующим, чтобы его перевернули на другой бок, и забылся. Все присутствующие, за исключением одной из княжон, покинули комнату. Через некоторое время дверь комнаты, за которой остался умирающий, отворилась и княжна сообщила присутствующим, что князь умирает.

На следующее утро после смерти графа Безухова Анна Михайловна сказала Пьеру, что его отец обещал не забыть Бориса, но не успел, и выразила надежду, что сын выполнит волю отца. После разговора с Пьером княгиня Друбецкая уехала к Ростовым. На следующее утро она поведала им и всем знакомым подробности смерти графа, выразив восхищение трогательной сценой прощания отца и сына.

***

В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал-аншеф князь Николай Андреевич с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой... Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении... С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно-требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской.

Княжна Марья каждый день молилась о том, чтобы ее свидание с отцом прошло благополучно. В этот день, когда она зашла в кабинет отца, он работал за станком. Сняв ногу с педали, князь подозвал дочь к себе и сухо поприветствовал. Перед занятием старик вручил ей письмо от Жюли Карагиной, с которой Марья долгое время переписывалась. Выразив недовольство перепиской девушек, князь предупредил, что еще два письма пропустит, а третье обязательно прочтет. Марья смиренно предложила ему прочитать и это письмо. Но князь крикнул на нее и приступил к уроку. Старик Болконский был строгим и несдержанным учителем, то и дело переходил на крик, выходил из себя.

После занятий княжна нетерпеливо распечатала письмо. Из него она узнала последние светские новости: вся Москва только и говорит, что о войне; один из братьев Жюли уже за границей, другой – в гвардии, которая выступает в поход к границе. Николай Ростов оставил университет и поступил в армию; Пьер стал владельцем огромного состояния, был признан законным сыном (и потому графом Безуховым) и, соответственно, самым выгодным женихом; князь Василий сыграл в истории с наследством гадкую роль и был вынужден уехать в Петербург. Жюли также сообщила княжне Болконской, что Анна Михайловна Шерер, известная своим «мастерством» устраивать выгодные браки, хочет пристроить сына князя Василия – известного повесу Анатоля, женив его на богатой и знатной девушке. Выбор пал на нее, княжну Болконскую. В заключении письма Жюли попросила Мари известить ее о князе Болконском и его жене.

В ответном письме княжна Марья выразила свое отношение к событиям, о которых ей поведала подруга. Она написала о том, что не разделяет ее мнения о Пьере, которого знала еще ребенком; жалеет князя Василия, оказавшегося в таком положении, а еще больше Пьера, которому в связи с получением наследства предстоит немало испытаний; рассказала о приятном ожидании брата с женой и о том, что эта радость не будет долгой – Андрей собирается на войну. Что же касается брака, то она готова подчиниться божественной воле отца.

Дописав письмо, княжна отправилась играть на клавикордах, согласно установленному ее отцом порядку. В это время к крыльцу подъехала карета, из которой, высадив свою маленькую жену, вышел князь Андрей. Старый князь даже в связи с приездом сына не менял распорядок дня, твердо убежденный в том, что для каждого дела отведено свое время. В момент приезда сына он отдыхал. Княжна и княгиня, видевшиеся лишь некоторое время после свадьбы, тепло поприветствовали друг друга.

Старик Болконский находился в хорошем настроении и принялся расспрашивать сына о политических проблемах, в частности о позиции европейских стран в военных действиях против Наполеона. Андрей вначале нехотя, а затем все более оживленно и заинтересованно начал рассказывать отцу о плане предполагаемой военной кампании против французов. Старый князь спросил Андрея о том, когда должна родить его жена, выразив неодобрение тем, что он оставляет ее в такой важный момент.

За обедом отец и сын заговорили о Наполеоне. Когда речь зашла о Суворове и Андрей позволил себе усомниться в том, что Суворов во всех сражениях проявлял свой гениальный талант полководца, старый князь вышел из себя и заявил, что с талантом Суворова никакой Бонапарт не сравнится. Он последовательно разобрал все ошибки Наполеона, которые, по его мнению, тот совершал в своих войнах и государственных делах, демонстрируя таким образом прекрасное знание истории и военной стратегии. Вечером следующего дня, когда князь Андрей готовился к отъезду, к нему пришла княжна Марья.

– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.

Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.

– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.

– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване... Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.

Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.

– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям... Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого.Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.

Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.

– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.

– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я... ты меня знаешь... для женщины, привыкшей к лучшему обществу. Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.

– Пожалуйста, Андрей, для меня...

Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали все болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут)...

Андрей был вызван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода. Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.

– Едешь? – И он опять стал писать.

– Пришел проститься. – Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!

– За что вы меня благодарите?

– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера.

Прощаясь с отцом, князь Андрей попросил его позаботиться о его беременной жене, и когда ей придет время рожать, вызвать акушера из Москвы. Старый князь, убежденный в том, что кроме природы в таких делах никто помочь не способен, все же пообещал выполнить просьбу сына. Затем он вручил Андрею письмо, адресованное Кутузову, с которым старого князя связывали теплые дружеские отношения (в прошлом они вместе служили). В письме старый князь Болконский просил друга устроить его сына на хорошую должность.

– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет... – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет... стыдно! – взвизгнул он.

– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.

Старик замолчал.

– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас... пожалуйста.

– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.

Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что-то дрогнуло в нижней части лица старого князя.

– Простились... ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета...