Вспоминая виктора конецкого в лиссабоне

СТИХИ, ПОСВЯЩЁННЫЕ ВИКТОРУ КОНЕЦКОМУ

КИРИЛЛ РИВЕЛЬ

Виктору Конецкому

Путевые портреты с пейзажем морским

мне писатель-моряк для души подарил.

Я с ним тысячи миль намотал на винты

в океанах и внутренних водах.

Сквозь спирали циклонов, торосы и льды,

под шипенье и вздохи забортной воды

мы заботы вчерашние в завтра несли

на антеннах своих теплоходов.

Шелестели страницы в полночной тиши,

где за юмором крылась ранимость души,

за бронею сатиры и сцен бытовых –

неуменье «закручивать гайки».

«Среди мифов и рифов» проложенный курс,

и идущий по Севморпути сухогруз,

«Третий лишний» везде, кроме штурманских вахт,

одиночество раненной чайки.

Черный кофе и дым сигарет по ночам,

лунный меч разрубил океан пополам,

где реальность, где вымысел – мне не понять,

вдруг сместились все точки отсчета...

Но «За Доброй Надеждой» мы будем спешить,

даже если надежды – давно миражи,

даже если мечты наши прахом пошли,

есть еще океан и работа.

АЛЕКСАНДР СПИРИДОНОВ

Виктору Конецкому

Он не ушел. Он просто вышел в море.

В последний путь, последний раз

и в трудный час.

Когда на корабле разладился компас,

а волны заметались в бурном споре.

Нам нужно подождать, он нас не подведет.

Моряк.

Писатель.

Патриот.

Как только он к причалу подойдет,

там, в вышине, на звездном небосводе,

он засверкает новою звездой.

И путь укажет к истинной свободе.

ЕВГЕНИЙ МОРОЗОВ

Виктору Конецкому

Просмоленные бухты канатов,

Неокрашенных кнехтов рыжье.

Вверх по сопкам неровной террасой

Неказистое наше жилье.

Финских домиков окна слепые

С дефицитною тюлью гардин.

Трапов старых поручья гнилые

И закрытый всегда магазин.

Принаряженных, в мятых тужурках,

Офицеров, идущих в кабак,

Провожает приветливым лаем

Добродушная свора собак.

Чуть наверх, у разбитой дороги,

Получивший билет отпускной,

Ждет попутку в погоне за летом

Чуть поддавший каплей пожилой.

Кранцем битым приткнувшись к причалу.

Корабли, повидавшие мир.

Отдыхают до первой тревоги:

Два СБ и спасатель «Рамир».

Капитан! Все как было осталось!

Вы всегда всех готовы спасать.

Только Вы, с Вашим мощным талантом

Так смогли эту жизнь описать!

НИКОЛАЙ ГУЛЬНЕВ

Виктору Конецкому

Аврал!
Его на вахте смена –
Суров, уверен,
Тороплив,
Свой курс
Из Южного колена
Проложит штурман
Сквозь залив.
Спеши!
На флоте помощь свята –
Не до обиды
И вины!
Там гибнут
Русские ребята,
Там, за камнями,
Буруны.
...Сквозь хмарь и мрак,
И непогоду,
Сквозь немоту
И странный ор,
Галс безупречный
Не в угоду,
А всем ветрам
Наперекор!
Не сердце,
А сплошная рана,
Душа – поляна
Для стрелка!
А доля?
Доля капитана,
Мольберт
И точная рука.
А выбор?
Выбор то не детский,
Коль рвётся
Голоса струна!
...Моряк? Писатель?
Он – Конецкий,
Опередивший
Времена.

БОРИС КОЗЛОВ

Виктору Конецкому

В суровых днях так мало детского.

Без света нет на свете тьмы.

От нас уходит мир Конецкого,

За ним (и с ним) уходим мы.

Когда-то он, с эпохой споря,

Её увидев наготу,

Ушел в мечту подростков – море

(Земля была невмоготу).

Не для карьеры – шутки бросьте-ка, –

К карьере путь – не на постах.

На палубах судов и мостиках,

В подлодках прочных корпусах.

Хранители всечеловечности,

Такие чудаки, как он,

Наверное, нужны для вечности,

Как ось, преемственность времен.

НИНА КОРОЛЁВА

Пил водку, как из банки

В тайге среди малины.

Бросал официантке

Цветные мандарины.

А я всё говорила...

И что я говорила?

Не на тебя глядящая –

Пойми, забудь, –

Я вся не настоящая,

Вся – с кем-нибудь!

К моим погодкам снова, как в барак,

Приходит смерть за полудетским телом.

Диагноз – рак. Петля. И снова – рак.

Не смерть-старуха, а в постельно-белом

Девчонка, белозуба и худа,

С морщинами, живущими на коже.

– Куда уходишь?

– Больше никуда.

– Зачем же был? И до чего не дожил?

Тает рюмочка отвесная

Над моим ртом.

Прячу плечи неуместные

В голубом и золотом.

Под саксофоны до ночи, –

Кого печалить? –

Качаюсь, будто лодочка,

Которой не причалить...

1957 год

ИННА ГЕРШКОВИЧ

Виктору Конецкому

Я иду мимо Вашего дома,

Где, увы, не бывать мне уже.

Все так близко, тревожно, знакомо

И балкон на шестом этаже…

Зимою здесь рано темнеет.

Бреду я, словно во сне

И нет ничего светлее,

Чем свет в Вашем окне.

Прекрасная Петроградская!

Людской неумолчный прилив,

Застывшая в камне сказка,

Деревьев немые стволы.

В душе удивительно ясно,

А город так добр ко мне,

Но нет ничего прекрасней,

Чем свет в Вашем окне.

Ну что за могучая сила,

Как будто мне двадцать лет,

Сюда принесла и внушила

Ловить в этих окнах свет?

Что делать, великий Боже,

Куда же деваться мне?

Ведь нет ничего дороже,

Чем свет в Вашем окне.

И нет ничего роднее,

Чем этот маленький сад,

Где в крохотные аллеи

Ваши окна глядят.

Продрогли кусты. Вечереет.

Пусто и холодно мне.

И нет ничего теплее,

Чем свет в Вашем окне…

1983 год

ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ

В.В. Конецкому

За окнами – лежание зимы.

Стоят дымы, и мечутся машины.

И не добиться радости взаймы:

утомлены палатные мужчины.

Они, ворча, прощаются с вином.

Их точит зло. Им выдана обида.

А за окном, за розовым окном

зарей морозной улица облита.

А белый врач – стерильная душа –

внушает мне, довольствуясь гипнозом:

«Вино – говно! Эпоха хороша!

Великолепна жидкая глюкоза!»

...Там, за окном, где жизни перегар,

где дыбом дым и меховые бабы, –

из-за ларька шагнул на тротуар

последний мой мучительный декабрь.

(Из цикла лирических стихотворений «Свобода по Бехтереву»). 1960-е годы

Виктору Конецкому

Душа морская? Да. Но и поэта,

но и России – дерзкая душа.

...Тебя я вижу в сумерках рассвета,

идущего к заливу, не спеша.

Ты что-то там разглядываешь долго,

о палочку лесную опершись...

Ты столько видел и провидел столько,

что от усилий – накренилась жизнь.

Кораблик твой отходит боком, боком,

отчаливая в сторону небес,

послушный ветру и Нептуну-богу,

и – просто Богу... Утлый. Не исчез!

Он просто отдалился, выбрав чалку,

и слился с синевой и тишиной...

Прости, что я с тобою не прощался,

но ведь и ты... не попрощаешься со мной.

2002 год

ГЕОРГИЙ ШУЛЬМАН

ВЕЧНЫЕ СТРАННИКИ

Виктору Конецкому

Зыбкими дорогами планеты

Сквозь туман и ветры всех морей,

Алыми закатами согреты,

Бродят вереницы кораблей.

Корабли рождаются на суше.

Породнившись с морем навсегда,

Гордые свои, живые души,

Словно флаг, несут через года.

Странники с тревожною судьбою,

Не дано им в жизни отдохнуть.

Жизнь для них навек сплелась с волною,

Что стучит – стучит – стучит в стальную грудь.

Все, что есть у них – от Человека:

Радость, труд, невзгоды и печаль.

Может быть, поэтому от века

Смотрим мы,

как их скрывает даль.

Может быть, щемящая тревога

В нас живет о тех, кто там, вдали.

Потому что – общая дорога.

Это – наши судьбы-корабли.

1980 год

ВИКТОР ИВАНОВ (АРТЁМОВ)

ОТВАЛЬНАЯ

Памяти Виктора Конецкого

Снова уходим. Всё так же уставши.

Ничего не успев и родных не спросив.

А, на выбранном якоре, брашпиль,

Стиснув челюсти, цепь закусил…

Крик неслышный на устах!

Здесь! Сейчас! И не во снах!

Мы уходим! Прошлым став!

Земноводный плавсостав…

Судовые роли со словами

Дали нам играть на тыщи миль.

Для пингвинов, айсбергов в тумане,

Глупый и ненужный (как и вышло) водевиль.

Здесь софиты – свет с мачт!

Грим – от солнца, ветра, брызг!

Хор за сценой – в проводах плач!

А на сцене, как в трюмах, крыс…

Ощупывать медаль Земли, со всех сторон – без толку!

Как вывод: – «Счастья нет нигде!», я сделаю наколку.

Лишь увеличим счёт вопросам наболевшим!

Вернёмся, постарев… К подругам, постаревшим…

Крик неслышный на устах!

Здесь! Сейчас! И не во снах!

Мы уходим! Прошлым став!

Земноводный плавсостав…

1979 год

ЯН ВАССЕРМАН

ЗАЛИВ КРЕСТА

Виктору Конецкому

Есть на краю земли залив Креста,

Там грязный снег стреляет в щеки колко,

Но голубая, ледяная корка

Над тем заливом девственно чиста.

Поселок там, как почерневший труп,

Где ребрами обугленные рейки,

И вылезает серый дым из труб,

Как вата из дырявой телогрейки.

Там лагерь был. Зайди и посмотри:

Сторожевые башни, как бояре:

Сутулятся, как батраки, бараки

С засовами снаружи – не внутри.

Продутая земля под цвет халвы,

Есть одинокий клуб и восемь кладбищ,

И как ряды покрытых пылью клавиш,

В одном строю – могильные холмы.

Чьи здесь зарыты мысли и слова,

И кто помянет мертвых хоть молитвой?

Облезлая дощечка над могилкой,

И надпись на дощечке: «М дробь два...»

ГРИГОРИЙ ПОЖЕНЯН

НОРДКАП

Виктору Конецкому

Уходят таланты и бездарь

кругами волков и лисят.

Пора оглянуться над бездной,

когда тебе за шестьдесят.

Когда от дыхания юга

остался незнойный накат.

И словно на проводах друга

прощальным виденьем Норд-кап.

А дальше на север, а дальше,

за гранью свободной воды,

застывшие страсти без фальши,

безмерные, вечные льды.

Кто плавал у этих отметок,

У жестких ледовых границ,

тот знает, как зыбок и едок

осадок последних страниц.

И надобно без проволочек

не ждать безучастно, когда

тебя без любви проволочат

остывших пристрастий года.

И нужно, как в самом начале,

без драм и пожатий тугих,

на пиках прозренья, ночами

себе додавать за других.

Постигший забвенья науку,

проживший в тени и в чести,

постыдно всевластную руку

сильнее, чем должно, трясти.

А преданно, снова и снова

морскими узлами вязать

свое беззащитное слово,

которое должен сказать.

МИХАИЛ ДУДИН

ВСПОМИНАЯ ВИКТОРА КОНЕЦКОГО В ЛИССАБОНЕ

Плыви, пока хватает сил,

Своей любви невольник,

Пока тебя не поглотил

Бермудский треугольник;

Пока доверия полна,

Сгибаясь, словно ива,

Еще несет тебя волна

Бискайского залива;

Пока в своем напоре груб

Соленый ветер сносит

Измену поцелуя с губ,

Как клочья пены с весел;

Пока под парусом косым

Щемит и ноет рана, –

Будь счастлив тем, что ты есть сын

Земли и Океана.

1978 год

ВАЛЕРИЙ ТАИРОВ

ПРОГНОЗ – ТОЛЬКО ШТИЛЬ

Виктору Конецкому

Прогноз – только штиль. Что ж – чем тише, тем лучше,

Но красное солнце нельзя обмануть,

Вчера оно село в огромную тучу

И долго под воду пыталось нырнуть.

Когда альтостратусы лезут к светилу,

Примета – на бурю, волна – все сильней,

И вновь погружается наш Наутилус,

Чтоб всплыть попозднее – средь ласковых дней.

Соленым словцом вспомнив ветер и черта,

Команды простую поставили цель:

Надводным судам надо выйти из порта

И там штормовать! Или – бросить на мель!

Энергия моря повязана морем –

Уходит с волной в океан мировой,

А путь морехода всегда не проторен –

Штормами засеян, как сорной травой:

Навстречу «ветрило» – муссоны, пассаты,

И будни морские полны передряг –

Спасает моряк, что «от бога писатель»,

Спасает писатель – умелый моряк!

ШТУРВАЛ – МОРЕ – КНИГА – куда еще деться?

Что ждет моряка? Снова «Путь на причал»?

Грубеет моряк в море, только не сердцем,

Которым страницы пути отмечал...

Рассказам и сотням моряцких историй

Внимают прошедшие морем свой путь:

В них – пеленг на Солнце, в них – пеленг на море,

На тех, кто не сможет назад повернуть!

1997 год

ВИКТОР БЕРДИЧЕВСКИЙ

ВИКТОРУ КОНЕЦКОМУ

Серы в Заполярье дни осенние,

словно злыми духами посеяны,

солнце туч совсем не пробивает,

холод, снег… и ветер подвывает.

Вот в такое месиво ужасное,

стылое, промозглое, ненастное,

что сигналит будущим морозам,

он «пришел» в Игарку лесовозом.

Мы сидим в салоне капитанском,

в интерьере явно не спартанском.

Рядом он – печальный и худущий,

отрешенный и почти не пьющий.

Был известен мне не понаслышке:

прочитал его четыре книжки,

купленных случайно на развале,

о подобном мыслилось едва ли.

Спрашиваю много и о разном,

и, отнюдь, не только о прекрасном.

Мне, как и ему, не очень «елось»,

выяснить до тонкостей хотелось:

живо ли писательское братство,

где «хранят» душевное богатство,

почему расходятся в оценках

критики поэта Евтушенко,

и насколько честным было слово

в творческом наследии Светлова.

Нервно разминая сигареты,

быстро ищет точные ответы.

Три часа, как будто три минуты,

пронеслись за стенами каюты,

формируя чувство огорчения,

минимальным временем общения.

И пускай сегодня он не с нами,

но живут во мне его ответы…,

и стоит, стоит перед глазами

капитан и пальцы с сигаретой.

2005 год

МИХАИЛ БАЛАШОВ

ЦЕНЗ

Виктору Конецкому

А в Северном туман «от полубака»,

Локатор шарит тросточкой луча…

Как будто носом умная собака –

Отыскивает трепетно причал.

Идем одной машиной «самым малым».

На вахте третий штурман молодой.

Солидным представляется, усталым,

Гордится проступившей сединой.

Он не спешит с побудкой капитана,

Но дисциплина требует свое –

Береговая линия с экрана

Мерцает настоятельно – подъем.

Заварен кофе крепкий и горячий,

Буксир заказан, лоцман в точке ждет,

Все объявленья сделаны – вперед!

Поднялся «кэп»: «Давай, сынок. Удачи!»

2000 год

***

Викторыч, прости меня, я пьян.

Я привел к тебе твоего тезку –

Дальнего заплыва капитан…

Родина где наша? Где березка?

Мы с тобой не виделись давно.

Жизнь свою мы режем по полгода.

Широкоэкранное кино…

Не завидуй… разве что немного…

Возвратясь из странствий, из морей,

Потянуло к старому порогу.

«Путь к причалу» мы нашли скорей,

Чем нам указала непогода.

Я доверил Року свой маршрут –

Он занес меня в сию обитель.

Иногда магнитные не врут…

Викторыч, хочу с тобою выпить.

1994 год

НИКОЛАЙ МИХИН

Виктору Конецкому

Да, маринистика, конечно,

Пленила просвещённый мир.

Грин, Станюкович и –

Конецкий,

Наш современник, мой кумир.

Нелёгкая в морях дорога,

Сквозь ярый шквал

и полный штиль,

Прошел он. Мало или много,

Но больше сотни тысяч миль.

Сказал бы «не прошел» –

«проплавал»,

Я б суть морскую исказил.

Он много видел и по праву

Всё в чудных книгах отразил.

Другие, может быть, не хуже.

Он в творчестве – неповторим.

А я на море и на суше –

Всегда зачитывался им.

Простой, а для меня он – гений.

В нём – сердца пыл и моря гуд.

Все паруса его творений

К великой радости зовут.

2010 год

СЕРГЕЙ ЖИЛИН