Кловенбри. Хаккапеиилиты Астор Безземельной

Кловенбри утопал в звуках – реве тяжелых орудий, лае мушкетной пальбы, криках идущих в атаку людей, ржании лошадей. Со всех сторон несся дробящий смерть на секунды барабанный бой, медный говор труб, приходившихся пушкам дальними родственницами, хрип тиорских волынок и сипение кавалерийских рожков. Над полем, укутанным сизым маревом, стлался вечный спутник любой бойни за последние несколько сот лет – удушливый, терпкий, першащий в горле и оседающий дрянью на эполетах запах пороховой гари.

В разрывах редких перистых облаков кружили гордые орлы, кому они сулили победу, было неясно – пернатые красавцы были жителями бардских скал, но они же, или их дальние родственники, украшали, наполовину, имперские штандарты. А вдалеке, на грани видимого востока, горнюю синеву застили тысячи черных вороньих крыл, все что они сулили – поругание проигравшим.

С небольшого холма, а скорее, утеса, возвышающегося трухлявым желтым брюхом над мелким, но широким ручейком, тянувшимся с болот, за битвой наблюдала юная всадница. Она казалась очень живой, трепещущей и подвижной, как вода под копытами ее гарцующей золотистой кобылки. Но в голубых глазах проскакивала за озорными искрами твердость и уверенность, более прочная, чем холм, служивший Астор Безземельной, а это была именно она, наблюдательным пунктом.

Астор – светловолосая, коротко остриженная на амиланийский манер, узколицая, с гладкой кожей и чертами лица, свойственными скорее придворной кокетке, чем знаменитой воительнице, командовала собственным отрядом легкой кавалерии – хаккапеиилитами, или конными пистольерами. Всего двадцати трех лет от роду, леди-капитан могла дать фору многим офицерам ван Штерна – она воевала с шестнадцати, а команду над эскадроном приняла в восемнадцать.

Облаченная в мундир зеленого сукна с обилием начищенных медных пуговиц, перетянутая паутиной портупей, на которых крепились палаши, пистолеты, ножи, пороховые рожки и патронные сумки, в расшитых стальными пластинами крагах, мягких ботфортах и жестких кожаных штанах с серебристой шнуровкой, Астор производила одновременно впечатление воинственное и легкомысленное – в отличие от своих воинов она не носила ни кожаных доспехов, ни мориона, предпочитая полагаться на свое искусство наездницы и воинскую удачу, сопутствующую отчаянным.

Причины, побудившие Безземельную пойти за МакБардом, были, как это часто случается с наемниками, двояки. С одной стороны, воительница искренне сочувствовала мучениям тиоров: угнетение народов, будь то гольвадийцы или анималы Экваториального Архипелага, ей, жительнице Рейо-Нейгра, казалось противоестественным варварством. Борьбу за свободу девушка полагала самой справедливой и славной борьбой, делом, за которое не стыдно сражаться и получать деньги.

Вторая причина была напрямую связана с прозвищем Астор – ее всегда привлекала идея наследственного землевладения, завораживала мечта о собственном домене, где бы не было рабства, но лишь справедливые отношения между крестьянами и их добродетельной хозяйкой, способной каждого защитить, выслушать и вдохновить на честный труд к общей пользе. Проще говоря – Астор всегда хотелось свой замок и душ двести-триста к нему в довесок.

Но выше прочих была совершенно другая потребность – наемницу влек ветер странствий, звук сечи, запах крови, скорость галопа… И главное – чувство опасности, давящее горло, чувство, которое необходимо раз за разом перебарывать, и в этой борьбе крылось высшее наслаждение, следуя за которым Безземельная ввязалась уже в четвертую по счету кампанию своей короткой, дикой жизни.

На тонких губах, иссеченных несколькими шрамами, играла довольная, уверенная улыбка – бой на правом фланге шел хорошо. Уже трижды эскадроны ее отряда ходили в атаку, сбивали имперских фланкеров (это было еще до рассвета), а при появлении на поле боя пресловутых егерей задали, поддерживая нерегулярных застрельщиков МакБарда, буромундирникам такого жара, что вся завязка боя в этой части Кловенбри оказалась кайзеровцами безвозвратно проиграна.

Астор уже и сама дважды ходила в дело – разбила со своими молодцами два уланских эскадрона, обратила в бегство строй легких фузилеров и помогла занять легкую батарею, отступив на рекогносцировку лишь при подходе основной линии противника.

Хаккапеиилиты оставались одним из самых боеспособных подразделений армии сражавшегося за свободу своего народа графа. С двух тысяч, которые Астор привела под штандарты МакБарда в начале кампании, отряд сократился до численности полка, была потеряна почти вся музыка, треть знамен, но зато оставшиеся молодцы превратились в настоящих закаленных ветеранов, не дававших спуску алмарским уланам, гусарам и драгунам, о лучшей легкой кавалерии и мечтать было нельзя.

Графу также не стоило и мечтать найти более сведущего кавалерийского командира – Безземельная знала все о том, как использовать скорость, маневренность и внезапность своего рода войск. Юная воительница прекрасно знала, что в бою кавалерия служит острием даги, наносящим удар в обнаженное сердце вражеского строя, а также плащом матадора, скользящим о бока неповоротливой пехоты, и его шпагой, разящей, когда придет момент. Астор также знала, что доблесть хорошего верхового подразделения состоит в том, чтобы вне боя обеспечивать своего командующего всеми сведениями о противнике и не позволять последнему хоть сколько-то приблизиться к пониманию численности и диспозиции своих частей. Именно благодаря хаккапеиилитам гусарские разъезды приносили ван Штерну устаревшие или сразу неверные данные о положении основных сил МакБарда, позволяя графу после каждой битвы отступать в порядке. Именно всадники Безземельной каждый раз прикрывали отступление и сводили на нет вражеские попытки преследования потрепанных тиорских частей. Леди-командир знала – мятеж длился столь долго в том числе и благодаря ее заслугам.

Астор знала все о том, как действует кавалерия, и о том, как она должна действовать максимально эффективно. К сожалению, воинское искусство далось девушке не без потерь, она многое отдала своему главному любовнику-Войне – так и не завела семьи, не имела дома и даже угла, где приткнуться, вечно жила в седле и даже не познала любви, отдавая все время и все силы одному делу. Столь мрачные мысли приходили к Астор каждый раз, когда приходило время для большого дела, в сердце шевелился червячок сомнения, ощущение необъяснимой пустоты, но все исчезало как туман к расцвету дня, лишь стоило воительнице вырвать пистолеты из чехлов и, продрав горло, совсем неженственным, пронзительным голосом начинать отдавать команды своим молодцам.

Все время, возвышаясь на холме, окруженная адъютантами, укрытая тенью знамени с перекрещенными пистолетами и лавровым венком, Безземельная наблюдала за полем боя, где застрельщики бились против ослабленной алмарской пехоты, она, как волк, следящий за стадом, ждала шанса вырвать самого слабого и сочного барашка, пожрать его, а прочих обратить в бегство.

О наступившем шансе доложил вестовой, когда солнце медленно перетекало небосвод, возвещая полдень. Посланник был одет, как и большинство хаккапеиилитов, в кожаную куртку с войлочной подкладкой и россыпью металлических клепок поверх, лосиные штаны, высокие ботфорты, соединенные со стальными набедренниками, морион на голове и широкий бандитский платок на нижней половине лица. Астор отметила, что два пистолета в чехлах всадника не взведены, и, скорее всего, разряжены, а палаш покрыт свежей кровью. Молодое лицо под платком было озарено азартом и жаждой дела.

– Застрельщики идут на батарею Гоберхоффа, просят подмоги, алмарские фузилеры пятятся, мы не дали им понять, как мало наших наступает, – голос был юным, но хриплым и усталым. Уже полдня, похоже, парень не слезал с седла.

– Славно, – кивнула командир. – Иди, напейся воды, пусть даже рому, скажи что я распорядилась, и отправляйся к шестому эскадрону, бьем в полную мощь!

Принесший весть, а также несколько адъютантов и посланников тут же бросились передавать весть об общем наступлении дальним эскадронам, ритмично завыл рожок, играя атаку. Берега ручья и поле за ними будто пришли в движение – это тысяча хаккапеиилитов войска МакБарда отправились выполнять привычную наемникам работу.

Сердце Астор затрепетало, когда впереди, за кромкой неглубокого оврага, показались имперские знамена и значки с дралоком, вырисовались рельефами габионов артиллерийские позиции, на которых одетые кое-как и также вооруженные застрельщики вели бой с нарядными имперскими пушкарями, стали видны бледные лица пятившихся, ломавших строй фузилеров в черно-белых мундирах и редких бурых егерей с бесполезными штуцерами в дрожащих руках.

Врываясь по флангам, в зазоры меж батальонными линиями, хаккапеиилиты ушли в караколе, окружая, изолируя вражеские отряды и обрушивая на них почти в упор огонь своих пистолетов. Всадники кружили меж вражеских линий, пытавшихся построить каре, те, что разряжали пистолеты, уходили во внешний круг огненной спирали, а их сменяли перезарядившиеся молодцы. Самые смелые, демонстрируя полное презрение к смерти, направляли коней прямо на выставленные нетвердо штыки кайзеровцев, проскакивали на легких лошадях в прорехи узкого строя, давили имперцев, били крупом коня, рубили палашами с оттяжкой, облекая вражеские мундиры алыми каплями.

Не имевшие возможности бежать или отбиваться, фузилеры бросали оружие, падали на колени, молили о пощаде, в пылу боя их не слышали, топтали копытами и расстреливали без жалости, слишком много крови было в тот день на Кловенбри.

Астор, разрядив пистолеты в грудь имперского подпоручика и стоявшего рядом с тем дрожащего барабанщика, с улыбкой на рваных губах направила свою золотистую лошадку прямо на строй заваливающихся на спины, или уже распластавшихся по земле егерей, чьи штуцеры не имели надежных длинных штыков. Краем глаза девушка заметила, как на дымящейся батарее Гоберхоффа взметнулся клановый штандарт, наполнив воздух строгим и радостным звоном цепей. Левофланговая имперская пехота беспорядочно наступала. Раскроив кивер вражеского капитана и череп под ним, Безземельная испытала то самое чувство, которое менее воинственные женщины испытывали, если повезет, в постели – победа казалась лежащей на острие клинка.

Где-то вдалеке раздался натужный гомон вражеского горна. Разнесся звук тяжелых копыт, которые враз начали терзать зеленую плоть Кловенбри. На плечо Астор откуда-то с недостижимых небес опустилось аспидное вороново перо и осело на эполет.

***

За окном лил промозглый серый дождь, мелкой взвесью оседавший на слюде окна, сливавшийся в толстые, дородные капли, что скользили по глине стен таверны прямо в грязные щели меж досок мостовой.

Дождь начался ближе к трем часам ночи, когда грустный Иоганн, измотанный, бормочущий что-то себе под нос, ввалился в «Растоплатный клевер», погружаясь из гнусного чадного страха истеричного Шанкенни в душную атмосферу табачного дыма, чесночного духа и пивного аромата последнего прибежища свободной воли в городе.

– Тигрины гаркалльские – те еще черти, – рассказывал тощему ригельвандцу в куртке с дутыми рукавами одну из своих баек Вилли. – Здоровые что твой гетербаг, только шустрее и злее, а еще когти и клыки, ну в пол твоей руки!

– Ну это ты загнул, – усмехался ригельвандец. Он был одним из тех редких жителей республики, что приехали сюда не наживаться на чужом горе, а поддержать пострадавших от неудачного мятежа – родственников и соседей своей жены-тиорки, небогатый купец имел грамоту от Ригельсберме, позволявшую избавить кое-кого из «неблагонадежных» от расстрела. – Не саблезубые же они!

– Может и загнул, – соглашался Вилли, подливая гостю виски, трезвый ригельвандец хотел беседовать совершенно о другом, как всегда, просить поддержки от негласного тиорского лидера, а старый морской пехотинец боялся, что посулит говорливому представителю хитрого народа слишком много, потому затягивал дело, болтая сам. – Но главное-то не в этом, главное, что нам как раз на посудину доставили новые мушкетоны…

Озябший, измотанный, готовый глодать кости подобно тем гулям, с которыми недавно сражался, охотник на монстров чувствовал себя полным неудачником. Он привычно приземлился за дальний стол, держась особняком от многочисленных заседавших в «Клевере» компаний, и осознав, что снова встать уже не сможет, слабо помахал мелькавшей цветастой юбкой среди трактирного кавардака Сесилии.

Ведьма, вернее, официантка, рассеянно подошла, поставила перед своим недавним любовником миску похлебки на бараньих ребрах, кружку пенного пива и кувшинчик крепкого виски. Иоганн только успел заметить, что девушка все поглядывает на дверь и кусает шоколадные губы. Он собирался что-то сказать, но юбка уже вилась на противоположном конце тесного зала, возле шумной компании игроков в кости.

Дух «Растоптанного клевера» будто возвращал утраченные силы, за пару часов, пока Иоганн сидел, растягивая поздний ужин, его успела поцеловать в щеку Толстокожая Дженни, крупная девушка, работавшая поденщицей (ей показалось, что охотник слишком кислый), боднуть в плечо один из здоровяков-кожемяк, что на спор пытались пробить головой стену, и облить пивом бедный студент-художник. Последний попытался было потребовать от ван Роттенхерца возмещения ценного напитка, но, увидев мрачный взгляд, сам купил монстробою кружку с терпким содержимым, отдававшим вересковым цветом.

– А вы слыхали, – разносилось из-за соседнего стола, где сидело трое чернорабочих в грубых вязаных шапках, – Штросс до того отчаялся, что посылал письмо ажно заезжему норманиту в Куон, так кирасир его заел.

– А кого он не заел?

– И то правда.

– А что норманит-то ответил?

– Да какую-то притчу в ответ прислал, мне клерк знакомый рассказывал. Что-то про волка, который резал овец, но не ел, а таскал про запас в берлогу и дождался туда медведя.

– Не приедет, сталбыть?

– Нет, – грустно покачал головой рассказчик.

– Жалко, поскорее бы с этой тварью покончили, пусть даже и шваркарасец.

– Очень ему надо ножи об нашу нежить марать под имперскую дудку, он – человек вольный.

Все трое вздохнули и чокнулись высокими латунными кружками. Из-за событий в Шанкенни – кирасира, арестов, гибели священников, пробуждения нежити на Поле Костей, атмосфера в «Клевере» существенно спала, компании сидели особняком, лишь иногда вяло переругиваясь или отходя от стола ради танцев посреди чадного зала. Люди все больше обсуждали насущное, байки да анекдоты еще пытался рассказывать Вилли да пара старожилов вроде боксера Дункана, но большинство судачило о повседневных пустяках и от того становилось только грустнее, будто течение времени врывалось под свод «Растоптанного клевера» как человек с холодным железом под вересковые своды Хозяина холма. И все же тут было лучше, чем в остальном городе.

Около пяти утра, когда большинство разошлось спать или рассыпалось прямо под дубовые лавки, в «Клевер» ворвался человек с всклокоченными рыжими волосами, укутанный в худой брезентовый плащ.

– Он все-таки сделал это! – прохрипел вошедший с порога, за ним вошло в зал таверны промозглое утреннее дыхание улицы.

– О чем ты, Джерри? – поинтересовался Вилли, наливая из глиняного кувшина немного виски в латунную рюмку.

– Кирасир! – поименованный подошел к стойке бара и с ходу опрокинул содержимое рюмки к себе в глотку, занюхал волосатым кулаком и продолжил, видя, что все взоры в таверне обращены на него. – Он начал убивать наших.

Очень быстро вокруг Джерри собралась толпа, его толкали и таскали за полы накидки, требуя подробностей.

– Этот мертвый паскудник добрался до бедного Кенни О`Сулли!

По толпе разнесся возмущенный вздох, кто-то сжал кулаки, кто-то в сердцах пригубил из кружки, кто-то даже потянулся к рукояти спрятанного в рукаве ножа.

Битый час Джерри рассказывал, его постоянно перебивали, уточняли, возмущено гремели кружками о стойку бара и бряцами пряжками килтов тиоры «Клевера». Иоганн слушал в пол-уха, его мало интересовало, что Кенни Грош О`Сулли был найден мертвым посреди улицы всего в нескольких кварталах отсюда. Хватало просто того, мертвый кирасир снова нанес удар, а ван Роттенхерц не сумел ему помешать, хоть и видел монстра всего несколько часов назад.

Абсолютно лишними и неуместными в рассказе о столь недавней смерти человека казались подробности, столь лихо расписанные Джерри, о том, что Кенни нашли на своей собственной телеге жестянщика, всего исколотого ножами, иглами, тесаками и даже ржавыми солдатскими штыками, а в глазах – писчие гусиные перья, в глотке чернильница. Еще было что-то о скомканной бумаге, письмах и маленьких, замотанных бечевой свитках, что высыпались из телеги, но этого охотник уже почти не слушал, после виски и теплого ужина хотелось спать, но не было сил подняться.

Кажется, в итоге Иоганн задремал или оцепенел, уж точно за пределами его памяти прошло какое-то время. Понять это можно было по тусклому свету, проникавшему через слюду окна, а также и по тому, что стол охотника больше не был пуст.

– Доброе утро, прекрасный принц!

Слова принадлежали Дональду. Выглядел гусар еще хуже, чем утром накануне – мундир был измят и давно не чищен, плащ будто недавно вынут из походного сундука. Под глазами кавалерийского офицера пролегли глубокие, темные, будто траншеи, круги, лицо было еще бледнее, чем обычно, а голос, хоть его обладатель и пытался звучать бодро, говорил об огромной усталости, был хрипл и напряжен.

– Доброе утро после хреновой ночки. Ты точно не пишешь сказок? – поинтересовался, без особого энтузиазма, Иоганн. – Как твое ничего?

– Как в той самой сказке. Только в хорошей – чем дальше, тем страшней, а в моей – чем дальше, тем гаже. Всю ночь мотался с патрулями, орал на сонных постовых, выгонял из трактиров трусливых драгун и пытался объяснить своим гусарам, на кой хрен все это надо. А ты как?

– Присоединюсь к предыдущему оратору, – ван Роттенхерц помолчал, будто собираясь с силам, а на деле борясь с ленивой усталостью, обложившей ватой язык. – Я видел кирасира, вот как тебя сейчас. Ну, может не тебя, а вот Сулли, на другом конце зала. А, черт, не Сулли, того убили, Джерри, вот примерно так.

– И? – в глазах гусара мелькнул тревожный интерес.

– И… ничего, – удрученно мотнул головой охотник, чуть на завалившись на стол. – Я не чета ему. Если бы хотя бы святость… Без шансов.

– Вот так, да? А будешь знать, как мотаться без меня! – почти покровительственно ухмыльнулся МакДабри. – Вставай давай, отведу тебя наверх.

Почти бессознательно Иоганн повиновался и тяжело встал, шатающийся гусар взвалил его руку себе на плечо, было похоже, что, не опираясь на охотника, он и сам скоро свалится. Они вместе двинулись в сторону берлоги ван Роттенхерца на втором этаже. Вяло переступая ногами, офицер сказал:

– Не отчаивайся, отоспись сегодня, а на завтра мы что-то придумаем. На самом деле уже придумали. Я придумал. Есть план.

Иоганн лишь снова мотнул головой и ничего не сказал, он уже слабо верил планам Дональда и еще меньше своим силам, но ругаться не хотелось.