Баклажаны по‑пармски по рецепту Беппи 5 страница

– Если уж рассказывать о твоем отце, будет лучше начать с самого начала, – медленно произнесла она.

Пьета ободрительно кивнула.

– И вообще‑то все началось не с Беппи, а с Одри. Я ведь рассказывала тебе о ней, да?

Пьета покачала головой.

– Нет, что‑то не помню. Мне кажется, ты никогда не упоминала ни о какой Одри.

Но мать, похоже, ее не слышала.

– Я сама уже много лет ничего о ней не знаю.

– Но кто она?

– Одри была… Одри… – Мать запнулась, ее иголка замерла в воздухе, и она начала рассказывать.

Нас было три подруги, и мы все делали вместе. Самая красивая, Одри, блондинка, умела правильно себя подать. Вторая, Маргарет, рыжая хохотушка, отличалась вспыльчивым нравом. А третья – я. Ну, ты видела фотографии, я никогда не была особенно привлекательной. Темненькая, худая, как ты, и такая же тихоня. Я всегда подозревала, что они водились со мной только потому, что я умела шить. У нас никогда не хватало денег на новые тряпки, но я умела так хорошо переделать старую вещь, что она выглядела как только что купленная.

На курсы итальянского языка придумала отправиться Одри.

– Ну вот, мы можем посещать вечерние курсы в колледже, – сказала она. – Будет весело, и вообще это что‑то новенькое.

Меня эта идея не привела в восторг. Я работала в бакалейной лавке, целый день на ногах. Вечерние курсы после работы – все равно что вторая работа, только еще более тяжелая.

– Ой, не знаю! Как будто опять пойдем в школу, – засомневалась я.

Ни одна из нас не любила школу. Мы все бросили ее в шестнадцать лет – сразу, как только нам позволили. Одри работала официанткой в «Лайонс Корнер Хаус», а Маргарет, выучившись на няню, сидела с детьми в одной богатой семье.

– Не хочется попусту тратить драгоценный свободный вечер! – сказала Маргарет. Она подписала договор на условиях удлиненного рабочего дня. – Я уж лучше пойду на танцы.

Одри встряхнула своими пышными локонами: это означало, что спорить с ней не имеет никакого смысла. Уж если ей в голову западала какая‑нибудь мысль, ее невозможно было остановить.

– На танцы можно пойти и после курсов, – рассудила она. – Это ведь не на весь вечер, всего‑то на пару часов. И еще это прекрасный шанс познакомиться с новыми людьми.

Мы знали, что именно она имела в виду. Одри рассчитывала познакомиться там с хорошим парнем. И не то чтобы ей не хватало поклонников, просто все они быстро ей надоедали, и, похоже, никого из них она не считала достойным. Они были или слишком романтичны, или недостаточно романтичны, или слишком скупы, или чересчур расточительны. Она начинала выискивать у них недостатки едва ли не с первой минуты.

– А как насчет того, темноволосого, водителя автобуса? – спросила Маргарет. Надо сказать, о моих сердечных делах она знала гораздо больше.

Одри покачала головой:

– С ним невозможно разговаривать. Он талдычит об одном футболе.

– Значит, ты думаешь, что на курсах итальянского сможешь познакомиться с кем‑нибудь поинтереснее? – спросила Маргарет.

– Ну, попытка не пытка, верно? – парировала Одри. – Мне уже скоро двадцать два, если ты помнишь. И мне не улыбается остаться старой девой. Да и моя мама считает, что вечерние курсы – это замечательная возможность с кем‑то встретиться. Так вы пойдете или мне придется тащиться туда одной?

– Я пойду, – ответила я. Она заинтересовала меня. Мне стало любопытно, каких таких «новых людей» я встречу на этих итальянских курсах и понравится ли Одри хоть один из них.

– Маргарет, а ты?

– И я тоже, но только если ты пообещаешь мне, что после курсов мы пойдем на танцы.

По лицу Одри скользнула едва заметная торжествующая улыбка.

– Что ж, значит, договорились. Итальянский по четвергам после работы. Если я правильно поняла, мы все должны купить какой‑то учебник, но думаю, что мы вполне обойдемся одним на троих.

– Не знаю, что нам даст умение разговаривать по‑итальянски, – проворчала Маргарет.

Одри сделала вид, будто не слышит. Она победила, а остальное неважно.

До сих пор не могу взять в толк, почему Одри выбрала именно курсы итальянского языка. Потому что, когда мы пришли в колледж в наш первый четверг, я обнаружила там тысячу других интересных вещей, которые мы могли бы изучать. Там имелись курсы буквально по всем предметам – от резьбы по дереву до литературного творчества. Мне думается, изучение итальянского языка показалось Одри самым романтичным.

Когда мы вошли в класс, нас ожидал неприятный сюрприз. Из двух мужчин, находившихся в классе, один был сам учитель, мужчина никак не моложе сорока лет, а другой сидел за партой вместе с женой. Но мы не могли просто повернуться и выйти за дверь, тем более что Одри держала в руках новенький учебник итальянского языка для начинающих. Так что мы заняли свои места и приготовились высидеть мучительные два часа.

И вот буквально с первых же минут урока что‑то в звуках этого языка мне безумно понравилось – то, как учитель произносил слова, словно смакуя их. Итальянский показался мне намного живее и богаче нашего респектабельного отрывистого английского. И намного сексуальнее, как уверяла Одри.

– Я знаю, наш учитель уже старый, но вам не кажется, что в нем что‑то есть? – заметила она, когда окончился урок. И рассмеялась. – И в его имени тоже… Ромео. Вот уж не думала, что кого‑то на самом деле могут так звать.

– Значит, на следующей неделе мы снова сюда придем? – спросила я.

– Да, разумеется. – Похоже, Одри мой вопрос слегка удивил. – Мы будем ходить сюда каждую неделю. Мы ведь собираемся выучить итальянский.

Это оказалось намного труднее, чем мы думали поначалу. Мы упорно сражались с грамматикой, и в конце первого семестра, я думаю, только Маргарет могла кое‑как составить предложение. Одри заставила нас пересесть за первую парту, влюбившись в Ромео. Теперь ей стоило большого труда сосредоточиться на существительных, прилагательных и глаголах. А мне в этих занятиях больше всего нравилось то время, когда в классе гас свет и Ромео показывал нам слайды с изображениями прекрасных старинных полотен и древних зданий, давая пояснения на певучем мелодичном языке, который я по‑прежнему понимала с большим трудом.

– Как бы мне хотелось поехать в Рим и своими глазами увидеть все эти красоты, – сказала я Одри однажды вечером. – Знаешь, Колизей, Пантеон и все эти фрески в храмах. Бот было бы здорово, правда?

– Да уж, – равнодушно поддакнула Одри, которую моя идея, видимо, не вдохновила.

– И мы могли бы попивать эспрессо на Виа Венето и говорить «buon giorno» всем красивым итальянским мужчинам, – со смехом сказала Маргарет.

Разумеется, это сразу заинтересовало Одри.

– Что ж, почему бы тогда нам не поехать? Давайте! – сказала она так, словно это было проще пареной репы.

– Нам не на что купить билеты на поезд, и нас ни за что не отпустят с работы. И все же мечта классная. – Маргарет улыбнулась мне. – Может, когда‑нибудь, в один прекрасный день, а?

Одри снова встряхнула своими великолепными локонами.

– Нет, я серьезно. Я думаю, если мы все хотим туда поехать, то надо ехать. Для начала разработаем план.

– Мой единственный план – это получить несколько дней отпуска летом и рвануть на денек в Брайтон поваляться на пляже, – сказала Маргарет. – И то я не представляю, как мне это удастся.

Я ничего не сказала. Мне только хотелось знать, каким образом Одри удастся осуществить свой план. Она умела добиваться того, чего хотела.

Она поделилась с нами своим планом две недели спустя, когда мы сидели у нее в комнате. Она еще не успела снять свое черное платье – форму официантки из «Лайонс Корнер Хаус». Она попросила меня коротко подшить подол, чтобы все могли видеть ее хорошенькие ножки.

– Итак, – начала она, зажигая сигарету, – я уже все продумала.

Ее план заключался в том, что нам всем следовало найти дополнительную работу и за полгода накопить побольше денег. Она будет брать дополнительные смены, я могла бы заняться шитьем, а Маргарет в свободные вечера сидеть с малышами.

– Но мы все равно не наберем достаточно денег, – проворчала Маргарет. – Ты хоть знаешь, сколько стоит одна дорога в Италию?

– А мы не будем платить за дорогу. Как тебе эта идея?

– Как это? – спросила я.

– Мы поедем автостопом!

На самом деле это была вовсе не такая безумная затея, как могло показаться на первый взгляд. В те времена этот способ передвижения не был столь опасен, и, поскольку нас трое, рассудила Одри, нам ничто не угрожает.

– Мне ни за что не дадут отпуск, – сказала Маргарет. – Но вы поезжайте без меня.

– А мы и не будем брать отпуск, – с победоносным видом выпалила Одри. – Мы просто уволимся. А как только приедем в Италию, найдем себе работу. Может, будем давать уроки английского или присматривать за детьми.

Должно быть, на наших с Маргарет лицах отразилось сомнение, потому что Одри снова встряхнула своими белокурыми локонами.

– Нет никакого смысла ехать в такую даль всего на неделю, – подчеркнула она. – Ну же, это будет настоящее приключение! А когда мы вернемся, то найдем себе здесь новую работу, разве не так?

Что касается меня, я бы никогда до такого не додумалась. Но чем больше я размышляла об этом, тем больше мне нравился этот план. Может, это наш единственный шанс увидеть мир. И еще у меня в голове мелькали виды огромных фонтанов, живописных площадей и церквей со свечами – отблески множества свечей на стенах, украшенных прекрасными фресками. Меня вдруг захлестнуло незнакомое чувство свободы. Я почувствовала, что могу делать то, что захочу, что я не обязана до конца своих дней работать в бакалейной лавке и что в конечном счете я выйду замуж и у меня будут дети.

– Да, я согласна. Я еду, – сказала я.

Маргарет сильно удивилась. Она, должно быть, ожидала, что я откажусь.

– Да ты что? Правда? А что скажут твои родители? – спросила она.

Мои отец и мать слыли строгими родителями. Но я знала, что они никогда мне не откажут, если я действительно чего‑то захочу.

– Нас ведь трое, мы будем держаться вместе, а значит, с нами ничего не случится, – сказала я матери.

– Это верно, – добавила Одри. – Нам надо держаться вместе. Итак, Маргарет, дело за тобой. Ты поедешь с нами в Рим?

Маргарет молчала какое‑то время, и мы с Одри сидели не шелохнувшись, глядя на нее, в ожидании, что она согласится. Наконец она не выдержала и рассмеялась.

– Честно говоря, от вас с ума сойдешь. Так и быть, я согласна. Коль скоро я единственная, кто может хоть как‑то изъясняться по‑итальянски, вы попадете в беду, если я не поеду.

Ни одна из нас не умела ни много работать, ни откладывать деньги. Это же так трудно. К тому же Одри и Маргарет курили, и, несмотря на то что они сократили свои дневные расходы до одной сигареты в день, обе отказывались бросить совсем. Я проводила свободное время, чиня и переделывая старую одежду, и, возможно, именно я набрала больше всех денег, но в итоге это ничего не значило, поскольку мы решили объединить наши ресурсы.

Сидя в комнате Одри, мы разработали некоторые правила. Мы отправимся в путь налегке, с небольшими сумками, не будем садиться в машину к тому, чей внешний вид не внушит нам доверия, и ни за что не позволим никому ничего нам покупать. Вдобавок у Одри была своего рода идея фикс не курить чужих сигарет, так что этот пункт мы тоже добавили в список.

Ромео согласился давать нам дополнительные уроки разговорного итальянского по выходным, и за полгода мы здорово продвинулись вперед.

– Не стоит ли нам еще поработать и подкопить еще немного денег? – спрашивала Маргарет.

Из всех троих она, казалось, больше всех переживала из‑за предстоящего отъезда и необходимости бросить работу. Что касается меня, я не особенно волновалась ни из‑за того, ни из‑за другого, потому что думала исключительно о том, что произойдет со мной, когда я окажусь в Италии. Я прочла книжку, которую одолжила у Ромео, и мне не терпелось поскорее очутиться в этой стране.

– Нет, теперь или никогда, Маргарет, – возразила ей Одри. – Завтра мы все отправимся на работу и первым делом заявим, что увольняемся.

Хозяева бакалейной лавки были очень милы. Они сказали мне, что, когда я вернусь, мне непременно следует обратиться к ним, и они помогут мне подыскать работу. В «Лайонс Корнер Хаус» привыкли к текучке, так что уход Одри никого не удивил. А вот у Маргарет возникли настоящие проблемы. Мамаша заливалась неподдельными слезами и умоляла ее не уходить, а дети жутко расстроились. Но она настояла на своем, и в последний день ей вручили конверт, набитый наличностью.

Утро, когда мы отправились в путь, я никогда не забуду. Мы уложили вещи в малюсенькие рюкзаки. Я смогла туда запихнуть только пару простых брюк, штук пять рубашек, теплый свитер и несколько смен белья. В последнюю минуту я прихватила еще тюбик помады и пудреницу. Я не собиралась особенно блистать в Риме, но, по крайней мере, у меня появился шанс попытаться.

У дядюшки Одри была машина, и он предложил подкинуть нас на паром в Дувр, чтобы нам не пришлось начинать путешествие автостопом, пока мы не пересечем Ла‑Манш. Всю дорогу туда мы во все горло распевали глупые песенки, которые помнили еще с детства.

В Дувре мы отправились в кафетерий, и дядюшка Одри угостил нас супом с булочками, а на сладкое купил яблочный пирог и крем.

– Это ваша последняя возможность отведать настоящей английской стряпни, – сказал он. – Одному богу известно, какими отбросами вас там станут кормить.

Я даже не думала об итальянской кухне, но, как выяснилось, в списке достопримечательностей, с которыми Маргарет желала познакомиться, она стояла одной из первых.

– Мы будем лакомиться спагетти с мясным соусом, – сказала она дядюшке Одри.

– Что ж, в таком случае заправьтесь напоследок яблочным пирогом, – ответил он.

Путешествие на пароме оказалось вовсе не таким веселым, как мы его себе представляли. За бортом плескались серые волны Ла‑Манша, раскачивая паром и бросая его из стороны в сторону. Нам с Маргарет сразу же стало плохо.

Одри отправилась на разведку, а когда вернулась и увидела, как мы сидим и стонем, заставила нас подняться на верхнюю палубу, на свежий воздух.

– Вам сразу же станет лучше, клянусь, – пообещала она.

Над нашими головами с криками носились чайки, и все, что я могла видеть, была вода, вода на мили вокруг. Лучше мне не стало. И только когда Маргарет закричала: «Смотрите, смотрите, Кале!», я увидела темную массу суши и немного взбодрилась.

Вокруг было столько интересного: маленький шумный порт и вообще все такое непривычное – от зданий до машин. Все выглядело таким иностранным. Я почему‑то этого не ожидала. Мы первый раз в жизни услышали французскую речь, мягкие, гортанные звуки, совсем непохожие на итальянские. И когда мы проходили через таможню, я поняла, что там даже пахло по‑другому – нафталинными шариками, кофе и чем‑то еще, что я не смела определить.

Должно быть, мы выглядели немного странно: три юные английские леди в практичных брюках и рубашках, с одинаковыми рюкзаками в руках.

– Ну и что теперь? – спросила Маргарет, как только мы показали наши паспорта и были официально допущены на французскую землю.

– Нам надо найти недорогое место для ночлега, а утром чуть свет мы отправимся в путь автостопом, – сказала Одри.

Я немного встревожилась. Впервые в жизни я не знала, где буду ночевать.

– Ты думаешь, мы найдем что‑нибудь поблизости? – спросила я.

– Должны. Это ведь порт, в конце концов, люди все время приезжают, уезжают… Может, спросим у кого‑нибудь? – сказала Маргарет.

Она вернулась к таможенникам и заговорила с ними. И тут мы поняли, что не только ее итальянский намного лучше нашего, она, ко всему прочему, немного говорит по‑французски.

– Я учила его в школе, вы что, забыли? – объяснила она. Мы с Одри не ходили на французский. Я брала уроки шитья, а Одри изучала стенографию (которую ненавидела).

Таможенник предложил пару гостиниц, до которых можно было дойти пешком, так что мы, не тратя времени даром, отправились на разведку. Первая гостиница оказалась совсем захудалой, и женщина, открывшая нам дверь, выглядела крайне неопрятно.

Маргарет покачала головой, когда та назвала ей цену за ночь.

– Слишком дорого. Мы не будем платить такие деньги за то, чтобы переночевать здесь.

И мы отправились дальше, стучась во все подряд двери домов с вывеской «Отель». Но все хотели содрать с нас больше, чем мы могли себе позволить.

Даже Одри начала волноваться.

– Видимо, все‑таки придется заплатить, сколько просят. Не ночевать же на улице, – заметила она.

– Давайте еще немного пройдемся, – предложила Маргарет. – Я подумала: не отойти ли нам подальше от порта? Тут все такое грязное, а они думают, коль скоро здесь так много народу, то можно ободрать нас как липку.

Мы прошли по узким улочкам, которые в конце концов вывели нас на маленькую площадь, очень уютную. В центре стояла статуя в окружении цветочных горшков с яркими цветами. И еще там было небольшое кафе со стульями и столиками на булыжной мостовой, а рядом с ним – крошечная пекарня.

Именно я заметила на двери между кафе и пекарней вывеску с надписью старинным шрифтом: «Отель Ришелье».

– Забавный отель, но попытаться стоит, – сказала Маргарет.

Нам отворил дверь немолодой мужчина с большими усами, судя по всему, ровесник дядюшки Одри. У него были седые жирноватые волосы, которые он зачесывал набок, чтобы скрыть лысину.

Он с энтузиазмом закивал, когда Маргарет объяснила, что мы ищем недорогое место для ночлега.

– У меня очень хороший цена для юных хорошеньких англичанок, – объявил он нам. – Вы согласны?

– Да, да, мы согласны, – сказала Маргарет.

Он провел нас вверх по лестнице, пропахшей все тем же непривычным иностранным запахом нафталина и кофе. Одри сказала, что нам надо устроиться в одном номере, чтобы сэкономить деньги, так что он дал нам ключ и проводил в номер. Комната оказалась крохотной, с одной двуспальной кроватью и комодом, но мы сказали хозяину, что все просто превосходно.

– Я прийти позже посмотреть, что вы всем довольны, – сказал он и, прежде чем уйти, подмигнул нам.

Маргарет захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной.

– Как вы думаете, почему он с такой радостью предложил «хорошую цену трем хорошеньким англичанкам»? – спросила она. – И к чему все это подмигивание?

Одри какое‑то время молча смотрела на нее, а потом прошептала:

– О господи, нет! Гадость какая.

Я все еще не понимала:

– Вы о чем? Что за гадость?

– Не бери в голову, Кэтрин, просто помоги нам передвинуть кровать к двери и, если среди ночи услышишь, как кто‑то постучится в дверь, лежи тихо как мышь, – ответила Маргарет.

Мы передвинули кровать вплотную к двери – так, чтобы снаружи ее нельзя было открыть, а затем залезли под старое несвежее одеяло, пропахшее плесенью. Если не считать пирога и супа, мы с самого обеда ничего не ели. К тому же запах разных вкусностей, готовившихся в кафе под нами, немилосердно щекотал нам ноздри. Но, несмотря на то что в животах у нас урчало, мы не осмелились выйти из номера.

Когда я проснулась на следующее утро и обнаружила, что лежу между тесно прижавшимися ко мне Одри и Маргарет, то сначала смутилась немного, но потом поняла, что мы во Франции. Мое сердце неистово заколотилось от волнения, но тут я почувствовала, что живот мой свело от голода.

– Девчонки, просыпайтесь, – сказала я, расталкивая их. – Пойдемте посмотрим, не открылась ли пекарня. Я умираю с голоду.

Но Одри нельзя было торопить. Она неторопливо копалась у себя в рюкзаке, вытаскивая на свет божий разнообразную косметику и тщательно накладывая ее на лицо. Затем она расправила складки своей хорошенькой летней юбочки и надела босоножки.

– Что еще у тебя там? – спросила я, заглядывая в ее рюкзак. – И как это все туда поместилось?

– Надо умело распределять свободное пространство, – заявила она с оттенком превосходства. – Если мы хотим, чтобы нас кто‑нибудь согласился подвезти, нам надо выглядеть презентабельно.

У дверей мы не обнаружили никаких признаков странного портье, поэтому просто оставили на конторке немного денег и вышли на улицу. Из‑за дверей пекарни доносились аппетитные запахи сдобы. Хозяйка оделила нас свежими рогаликами, только что вынутыми из духовки, и сказала, что в кафе по соседству нам нальют кофе. Я не могла больше ждать, накинулась на рогалик и съела его, стоя прямо посреди улицы. Ничего вкуснее я в жизни не пробовала.

Официант в кафе держался с нами очень любезно. Когда он увидел, что мне не очень понравился кофе, то принес мне чашку чая за счет заведения. Чай был тоже не очень хорош – слишком слабый и щедро разбавленный молоком, – но я все равно его выпила.

Маргарет спросила у него, откуда, по его мнению, нам лучше всего начать путешествие автостопом.

– Вам надо добраться до одного из шоссе, которое ведет из города, – ответил он на сносном английском. – Но пешком это довольно‑таки далеко. Если вы немного подождете, мой двоюродный брат зайдет за своим кофе, а потом, может, и подбросит вас.

Официант посоветовал нам держаться подальше от больших городов и административных центров.

– Очень много машин идет в Париж, но там все очень дорого. Вы найдете жилье подешевле в маленьких городках, да и люди там добрее.

Меня вдруг поразила чудовищность того, во что мы ввязались. У нас не было ни малейшего понятия о том, сколько времени займет у нас поездка в Рим, где мы будем ночевать и какие люди попадутся нам на пути. Я прижала к груди свой рюкзак. Мне вдруг отчаянно захотелось обратно на паром: переправиться через Ла‑Манш и оказаться дома.

Должно быть, Маргарет почувствовала то же самое, потому что пролепетала едва слышным голосом:

– А что, если никто не остановится, чтобы нас подвезти?

Одри нахмурилась. Даже она уже растеряла свою уверенность.

Но официант только рассмеялся:

– У таких хорошеньких английских леди, как вы, не будет никаких проблем, я в этом не сомневаюсь, – сказал он, а потом принес нам за счет заведения еще чая и кофе и пирожное с шоколадным кремом, которое мы разделили на троих.

Его двоюродный брат оказался стариком, да вдобавок весьма неприветливым. Но он согласился вывезти нас на своем автомобильчике за пределы Кале и оставить на удобном для автостопа месте. Одри расположилась на переднем сиденье и поделилась с ним сигаретами, а мы с Маргарет, сидя сзади, глядели в окно, стараясь не думать о том, с какой скоростью он мчится.

Он высадил нас у старой каменной церквушки. Когда я стояла и смотрела, как он уносится прочь, я почувствовала себя брошенной, хотя его никак нельзя было назвать дружелюбным человеком, а машину он водил просто отвратительно.

Одри взбила волосы и подкрасила губки, встала у обочины дороги и выставила вперед большой палец. Мы стояли рядом с ней, с надеждой улыбаясь всякий раз, когда приближалась машина. Несколько автомобилей проехали мимо, не сбавляя скорости, но похоже, Одри это нисколько не обескуражило. Она продолжала стоять там, в своей легкомысленной юбочке, помахивая большим пальцем и улыбаясь каждому приближавшемуся автомобилю.

Наконец какой‑то грузовик сбавил скорость и остановился немного впереди нас. Схватив в охапку вещи, мы побежали к машине. Водитель сказал, что его зовут Жан‑Люк и что он направляется в Амьен. Одри повернулась к нам, быстро кивнула, а затем вскарабкалась в кабину рядом с ним.

Жан‑Люк вел свой грузовик неторопливо. Сидя в его высокой кабине, мы обозревали пашни и крошечные поселки Нор‑па‑де‑Кале и Пикардии с их домиками под двускатными крышами и ветхими сарайчиками. Маргарет практиковалась во французском языке, рассказывая ему, что мы путешествуем автостопом и направляемся в Рим. Я же вполне довольствовалась тем, что смотрела в окно, пытаясь представить себе, как живут люди в мелькавших за окном домишках.

Мы остановились в одной деревушке, и Жан‑Люк повел нас в небольшое кафе, где его, по всей видимости, знали. Он заказал нам по стакану терпкого красного вина, целую гору ветчины в большой деревянной тарелке и несколько ломтей белого хлеба и сам за все это заплатил, решительно отвергнув наши возражения.

– Мы же договорились, что не будем ни от кого принимать угощение, – напомнила я Одри.

– Э, да брось ты, – сказала она. – С нашей стороны было бы невежливо отказать. Как только мы доберемся до Амьена, я подарю ему пачку сигарет.

Ветчина была очень сочная и вкусная. Сидя на солнышке, мы с аппетитом уписывали ее и наблюдали за тем, как несколько стариков играют в петанк[20], отпуская шутки, сопровождавшиеся взрывами добродушного смеха, и осушая стакан за стаканом красного вина. Жан‑Люк приветственно помахал им, но остался с нами. Похоже, он даже гордился тем, что сидит за одним столиком с тремя юными англичанками.

Когда мы снова выбрались на дорогу, Маргарет сказала нам, что Жан‑Люк порекомендовал один отель в Амьене, достаточно дешевый и чистый. Если мы захотим, он сам нас туда отвезет.

– Не стоит ли нам попытаться проехать немного дальше? – спросила Одри. – Может, он высадит нас где‑нибудь в пригороде, и мы поймаем там другую машину?

Маргарет засомневалась.

– Он говорит, что в Амьене очень красиво. Нам непременно надо выделить время, чтобы все осмотреть. Мы ведь не очень торопимся, разве не так?

Итак, было решено: мы остановились в Амьене. Он оказался очень живописным, как и обещал Жан‑Люк. В этом городе был старинный готический собор и выстроившиеся вдоль берегов широкой реки и узких каналов дома с яркими маркизами.

Мы поужинали в прокуренном бистро на берегу канала, где нам предложили меню по фиксированной цене. На мой вкус, еда была слишком жирная, щедро приправленная чесноком и луком и сдобренная сметаной, но Маргарет подчистила все, что я не сумела осилить. Потом официант принес нам настоящего пахучего французского сыра, и даже Маргарет не смогла проглотить больше одного кусочка.

Вернувшись назад вдоль канала к нашему отелю, очень чистому, каким его и описывал Жан‑Люк, мы решили, что наш первый день путешествия прошел совсем неплохо.

– Что ж, будем надеяться, что завтра нам удастся так же быстро поймать машину, – сказала Маргарет.

Мы тоже на это надеялись. Одна только мысль о том, что нам придется весь день голосовать на обочине дороги, а никто не остановится, приводила меня в ужас.

Посмотрев на часы, Пьета поняла, сколько времени прошло. Мамин рассказ занял половину вечера. Когда она вновь посетила свое прошлое, о котором столько лет не вспоминала, что‑то в ней изменилось. Ее голос сделался чище и легче; казалось, даже морщинки на лице разгладились. Время от времени она клала иголку, и ее руки начинали двигаться, как бы помогая ей рассказывать. Погрузившись в прошлое, она словно помолодела, и Пьета с трудом узнавала в ней мать, к которой она привыкла.

– Мам, может, мне пойти и принести тебе чашку чая с бутербродом? – Пьета встала и размяла затекшие ноги.

Некоторое время мать смотрела на нее, будто не понимая, о чем она спрашивает, а потом озадаченно взглянула на вышедшую из‑под иголки Пьеты ткань, усеянную сверкающими бисеринками, и на небольшой кусочек, который осилила сама.

– Ой, прости. – Ее голос сделался глубже, и теперь она снова была похожа на себя прежнюю. – Ты проделала всю работу, а я просто сидела рядом и болтала.

– Все в порядке. – Пьету очаровала ее история. Она боялась сказать что‑нибудь обескураживающее и помешать продолжению рассказа.

Нарезая помидоры и сыр и намазывая хлеб маслом, Пьета представляла себе трех юных хорошеньких англичанок, пустившихся в полное приключений путешествие. Было почти нереально поверить в то, что одна из них впоследствии стала ее матерью.

Они наскоро перекусили и попили чаю. Потом убрали со стола крошки и, прежде чем снова прикоснуться к платью, тщательно вымыли руки. Пьета поразилась, увидев, как далеко они продвинулись. Вышивка была выполнена аккуратно. Бисеринки искрились на свету, оживляя ткань, как она и задумала.

– Получается очень красиво, правда? – сказала мать. – Будет так чудесно, когда Адолората наденет это платье на свадьбу, зная, что оно сшито с любовью.

Пьета окинула взглядом множество коробочек с бисером.

– У нас впереди куча работы.

– Я знаю. Я постараюсь не отвлекаться и работать быстрее.

– Я совсем не то имела в виду, мамочка. Уже поздно. Сегодня выдался тяжелый день, да и вид у тебя усталый. Иди спать.

– Я не могу лежать в этой кровати, зная, что твой отец в больнице. Лучше я посижу здесь и поболтаю с тобой.

Пьета взяла в руки иголку. Ей и в самом деле хотелось услышать продолжение рассказа, так что она не стала спорить.

– Расскажи, как вы путешествовали автостопом по Франции, – подсказала она. – Вам быстро удалось поймать машину на следующее утро? Или пришлось ждать несколько часов?

– Ты и правда хочешь, чтобы я рассказывала дальше?

Мать склонила голову над работой. Некоторое время она молчала. А потом Пьета увидела, как выражение ее лица изменилось: оно как‑то смягчилось, а уголки губ приподнялись в легкой улыбке. Она неторопливо продолжила свой рассказ.