VII. 1701 г. 29 февраля. Письмо отца Франциска Эмилиана. Без адреса. Копия
Достоуважаемый господин! В то время, как отсюда уезжал епископ кармелит Илья, я послал вам с одним из его людей письмо, и надеюсь, оно дошло уже до вас; но если почему либо еще не пришло, то я решаюсь настоящим письмом опять утруждать и просить вас, во имя всего святого, помочь нам, на сколько будет возможно, и посодействовать, чтобы оказано было нашей миссии какое-нибудь пособие, потому что положение ее теперь по истине плачевно, как о том могут узнать (если сомневаются в наших словах) от всякого прибывшего отсюда в Вену, если он захочет сказать правду. Господин Гвариент вполне знал, каковы были в его время наши бедствия, которые в настоящее время стали еще несравненно больше; но я полагаю, что у него не было времени подробно разъяснить их, так как мы знаем, что он уехал в Константинополь.
1. Покорнейше и настоятельнейше просим, чтобы, если кто возьмет на себя заботу выдавать нам содержание, выдача производилась правильно; потому что не подлежит coмнению, что, если этого не будет, то теперь не найдется никого, кто бы мог помочь нам, и притом лица, дурно расположенные к августейшему (римскому императору), о которых не стоит здесь говорить, найдут в этом повод к насмешкам. Наши предшественники на всякий случай имели свои собственные средства, у нас же их нет. Более [64] богатые из нашей общины умерли, так что у нас теперь одна нищета и бедствие. Мы должны заботиться о малолетних сыновьях и дочерях убитых родителей, остающихся без всякой поддержки со стороны друзей и, если их бросить, то, без всякого сомнения, они погибнут от козней стольких неприязненных нам людей. Если не окажется никакого другого средства (улучшить наше положение), я вынужден буду отдельно от отца Иоанна поддерживать себя скудною пищею, а небольшой остаток средств, какой еще есть, уделить сиротам. Если же и эти средства истощатся, и божия благость не совершит чего либо необыкновенного, то невинные души подвергнутся гибели, в которой, надеюсь, Бог признает меня неповинным. Что касается лично меня, то хотя бы мне пришлось знать только хлеб да воду, я буду делать, что смогу, и так как ни от кого нельзя ни ожидать помощи, ни выпросить ее, то величайшей милостью будет уже то, если мне удастся достигнуть, чтобы эти сироты хотя были разобраны в дома. Если теперь существует нужда, то что же будет, если (от чего Боже сохрани!) и его преосвященство поддастся силе обстоятельств? Хотя теперь военное время, однако, я надеюсь, найдется какой нибудь час, в который все это, хотя и неприятное, могло бы встретить благосклонное внимание.
2. Так как теперь в продолжение целого года нет здесь офицеров (их вообще немного, и большинство считаются уже умершими), а здешние жители собирают деньги на выкуп тех, которые находятся в плену, то ничего от них нельзя достать для содержания нашей церкви. При всем старании нельзя было собрать и двадцати рублей или сорока империалов, и так как сверх того подобный сбор возбуждает ненависть к миссии у бедного, в настоящее время, народа, то нам не остается ничего другого делать, как отделять часть от нашего содержания и этим поддерживать церковь. Легко сообразить, какой у нас будет недочет. Здесь, теперь, живется не так дешево, как прежде, и я должен еще на свой счет совершать мои странствования, так как никто не помогает.
3. Учитель, которого привез сюда господин Курц, [65] служит общине уже почти девятый год, а теперь не чем будет ему заплатить. Он женат и жена его рассчитывает, что в случае его смерти церковь наша будет давать ей пособие, как это здесь обыкновенно делается, и, если этого не будет сделано, то будет признано несправедливостью. Он человек болезненный и потому мало способен служить церкви так хорошо, как следовало бы. Он желал бы выехать заграницу, но откуда взять на это средств? Господин Курц, когда вез его, обещал ему средства на возвратный путь. Помощь на это нужна из заграницы, и если бы это можно было устроить, а нам дать на его место другого, холостого! Он мог бы жить вместе с нами и не нужно было бы каждый год платить десять рублей за его особую квартиру. Господин Гвариент писал, что его величество согласен на это: о, если бы мы скоро увидели исполнение этого обещания, потому что учитель крайне нужен, и если бы он был человек старательный, то привлек бы большую часть знатнейшего юношества кальвинистов и лютеран и запустошил бы их школы. Необходимо также, чтобы он был вместе с тем и органист и притом, чтo особенно важно в этой стране, человек весьма добродетельный и с не глупой головой. Если не окажется удобного случая ехать ему или он боится один пуститься сюда в дорогу, то я сам (если позволят) готов отправиться за ним и привезти сюда как можно скорее. Большая, весьма большая нужда здесь в таком человеке! Быть может, кто нибудь станет удивляться, почему мы сами поочередно не исполняем его обязанностей; но нужно знать, что мы это уже делали; но когда еретики это увидели, то стали не доверять нам, и брать назад из нашей школы своих детей, а на особого учителя они не смотрят так дурно.
Благоволите, умоляю вас, сообщить все это при удобном случае там, где можно надеяться на помощь, и отвратите полнейшее разрушение здешней миссии, которая хотя, может быть, кажется менее плодотворной, чем другия миссии, но, быть может, не меньше других миссий будет приятна всеблагому Богу. После Бога у нас единственная надежда на помощь из-за границы, потому что здесь, пусть нам [66] в этом поверят, мы не имеем ни малейшей надежды. Если состоится благоприятное решение (в особенности относительно своевременного получения содержания), то будьте так добры, сообщите об этом как можно скорее. Хотя бы я находился близь Риги или в Новгороде, но получу письмо исправно. Впрочем, не думаю, чтобы я уехал до мая, да и не могу, потому что у меня еще нет достаточно денег.
Светлейший царь еще не возвратился из польских стран. Здесь между тем снаряжают в три раза большую, чем прежде, артиллерию. Для нее даже с каждой из здешних церквей берется один или два колокола, и удивительно даже какое огромное количество колоколов собрано у литейного завода.
Патриарх Адриан (человек недалекий и известный crematurius 33) умер в сентябре месяце, почти в то время, как и наш святейший отец. На место его не назначен другой патриарх и (как говорят) не будет назначен. Светлейший царь публично объявил, что не было в обычае, чтобы было больше четырех патриархов, что Москве не следует его иметь. Вместо патриарха управляет церквами какой-то митрополит Яворский, некогда бывший преподавателем философии и богословия в Киеве. Он показывает нам pacположение, но ходит слух, что расположение это не исходит от сердца. В настоящее время прибыло сюда из Киева двадцать других монахов, которые преподают гуманитарные науки, философию и богословие, потому что светлейший царь основал академию и общежитие для тех воспитанников, которые желают быть священнослужителями. Всех сыновей попов побуждают заниматься латынью и можно опасаться, что нашему училищу будет конец, потому что всех заставляют посещать академию. Царь также выстроил гимназию для обучения морскому делу, в которой англичане обучают сто тридцать русских. 34
У монастырей и епископов взяты все имения, а им ежегодно выдается с этих имений, сколько нужно, на их coдержание и поддержание храмов. Повод к этому дали монахи. Они вырезали какия-то изображения, которые хотели разбросать в народе. Заглавие их было следующее: «Десять [67] заповедей, противных Богу». Первая фигура изображала русских, пьющих табак; вторая — носящих немецкое платье и т. под., а некто мирянин Талицкий написал книгу, в которой из пророка Даниила и из Апокалипсиса хотел показать, что светлейший царь антихрист. Эту книгу одобрил митрополит тамбовский; замешаны и другие попы. 35
Вот нынешния новости. Присовокупляю поправку. Господин епископ 36 в бытность свою здесь бранил нас за то, что у нас не было панихиды за святейшего первосвященника. Мы служили ее уже, после его отъезда. Хотя г. епископ человек прекраснейший, но не знает здешних стран. Так он желал, чтобы панихида совершена была, как можно торжественнее, пригласил и датского посла, который еще coветовал ему (нарочно, чтобы поднять на смех) пригласить всех проповедников и даже некоторых русских господ, в присутствии которых епископ хотел сказать проповедь о первенстве Петра, чтo совершенно было несообразно. Если заграницей как нибудь зайдет об этом речь, то пусть знают, как было дело. Смиреннейше поручаю себя вниманию достоуважаемого и милостивого вашего преподобия клиент и многообязанный раб, отец Франциск Эмилиан. Москва, 29 февраля 1701 г.
VIII