Генералы Наполеона. Им нужны люди, которые помогали бы им в их работе. Вот

скажем, наш мировой судья: такая светлая голова, такой честный был до сих

Пор старик, а от страха, что может навлечь на себя неудовольствие молодого

тридцатилетнего викария, он покрывает себя бесчестием! Надо стать попом".

Однажды, в разгаре своего новообретенного благочестия, когда он уже два

Года изучал богословие, Жюльен вдруг выдал себя внезапной вспышкой того

Огня, который пожирал его душу. Это случилось у г-на Шелана; на одном обеде,

В кругу священников, которым добряк кюре представил его как истинное чудо

Премудрости, он вдруг с жаром стал превозносить Наполеона. Чтобы наказать

Себя за это, он привязал к груди правую руку, притворившись, будто вывихнул

Ее, поворачивая еловое бревно, и носил ее привязанной в этом неудобном

Положении ровно два месяца. После кары, которую он сам себе изобрел, он

Простил себя. Вот каков был этот восемнадцатилетний юноша, такой хрупкий на

Вид, что ему от силы можно было дать семнадцать лет, который теперь с

Маленьким узелком под мышкой входил под своды великолепной верьерской

Церкви.

Там было темно и пусто. По случаю праздника все переплеты окон были

Затянуты темно-красной материей, благодаря чему солнечные лучи приобретали

Какой-то удивительный оттенок, величественный и в то же время благолепный.

Жюльена охватил трепет. Он был один в церкви. Он уселся на скамью, которая

показалась ему самой красивой: на ней был герб г-на де Реналя.

На скамеечке для коленопреклонения Жюльен заметил обрывок печатной

Бумаги, словно бы нарочно положенный так, чтобы его прочли. Жюльен поднес

его к глазам и увидал:

"Подробности казни и последних минут жизни Людовика Женреля, казненного

в Безансоне сего..?"

Бумажка была разорвана. На другой стороне уцелели только два первых

слова одной строчки, а именно. "Первый шаг?"

- Кто же положил сюда эту бумажку? - сказал Жюльен. - Ах, несчастный! -

Добавил он со вздохом. - А фамилия его кончается так же, как и моя... - И он

Скомкал бумажку.

Когда Жюльен выходил, ему показалось, что на земле, около кропильницы,

Кровь - это была разбрызганная святая вода, которую отсвет красных занавесей

Делал похожей на кровь.

Наконец Жюльену стало стыдно своего тайного страха.

"Неужели я такой трус? - сказал он себе. - К оружию!"

Этот призыв, так часто повторявшийся в рассказах старого лекаря,

Казался Жюльену героическим. Он повернулся и быстро зашагал к дому г-на де

Реналя.

Однако, несмотря на всю свою великолепную решимость, едва только он

Увидал в двадцати шагах перед собой этот дом, как его охватила непобедимая

робость. Чугунная решетчатая калитка была открыта: она показалась ему верхом

Великолепия. Надо было войти в нее.

Но не только у Жюльена сжималось сердце оттого, что он вступал в этот

Дом. Г-жа де Реналь при ее чрезвычайной застенчивости была совершенно

Подавлена мыслью о том, что какой-то чужой человек, в силу своих

Обязанностей, всегда будет теперь стоять между нею и детьми. Она привыкла к

Тому, что ее сыновья спят около нее, в ее комнате. Утром она пролила немало

Слез, когда у нее на глазах перетаскивали их маленькие кроватки в комнату,

Которая была предназначена для гувернера. Тщетно упрашивала она мужа, чтобы

Он разрешил перенести обратно к ней хотя бы только кроватку самого младшего,

Станислава-Ксавье.

Свойственная женщинам острота чувств у г-жи де Реналь доходила до

Крайности. Она уже рисовала себе отвратительного, грубого, взлохмаченного

Субъекта, которому разрешается орать на ее детей только потому, что он знает

Латынь. И за этот варварский язык он еще будет пороть ее сыновей.

VI

НЕПРИЯТНОСТЬ

Non so piu cosa son Cosa faccio.

Mozart (Figaro) [4]

Госпожа де Реналь с живостью и грацией, которые были так свойственны

Ей, когда она не опасалась, что на нее кто-то смотрит, выходила из гостиной