Отстой. Нет души. Нет Бога. Есть только решения, болезни и смерть
А я - мерзкий, грязный, беспомощный сексоголик, и мне не измениться, и не
остановиться, и это всё, чем я навсегда останусь.
И я докажу это.
- Куда ты меня тащишь? - спрашивает Пэйж, спотыкаясь; её очки и халат по-
прежнему забрызганы едой и кровью.
Я уже сейчас представляю себе всякую фигню, чтобы не кончить раньше времени:
вещи вроде вымоченных в бензине и подожжённых зверьков. Представляю коренастого
Тарзана и его дрессированную макаку. Сам думаю - вот ещё одна идиотская глава в
моей описи по четвёртому шагу.
Чтобы заставить время замереть на месте. Чтобы превратить мгновение в камень.
Чтобы траханье затянулось навечно.
Я веду её в часовню, сообщаю Пэйж. Я ребёнок шизофренички. А не ребёнок Бога.
Пускай Бог докажет, что я неправ. Пусть возьмёт да поразит меня молнией.
Я собираюсь взять её на чёртовом алтаре.
Глава 25
На этот раз дело было в злоумышленном создании угрозы, или в небрежном
оставлении ребёнка, или же в преступной небрежности. Законов было так много, что
удержать их все в голове маленький мальчик не мог.
То было оскорбление третьей степени, или же неподчинение второй степени;
пренебрежение первой степени, или же причинение вреда второй степени, - и дошло
до того, что глупому малышу уже страшно становилось заниматься чем угодно кроме
того, что делали все остальные. Всё новое, необыкновенное или оригинальное
наверняка было против закона.
Всё рискованное или волнующее - отправило бы тебя за решётку.
Вот почему все так жаждали пообщаться с мамулей.
В этот раз она провела вне тюрьмы всего пару недель - и уже начало твориться
всякое-разное.
Было так много законов, и, стопудово, почти бессчётное количество способов
облажаться.
Сначала полиция спросила про купоны.
Кто-то посетил копировальный магазин в центре города и воспользовался
компьютером, чтобы разработать и распечатать сотни купонов, которые обещали
бесплатное питание на двоих, на сумму в семьдесят пять долларов и без истечения
срока действия. Каждый купон был завёрнут в сопроводительное письмо, в котором
вас благодарили за то, что вы такой ценный клиент и сообщали, что приложенный
купон - специальное поощрение.
Вам нужно только отправиться на ужин в ресторан "Кловер Инн".
Когда официант принесёт счёт, можно расплатиться купоном. Чаевые туда включены.
Кто-то всё это сделал. Разослал сотни таких купонов.
Все признаки проделок Иды Манчини были налицо.
Мамуля проработала официанткой в "Кловер Инн" первую неделю после возвращения из
мест не столь отдалённых, но её уволили за то, что она рассказывала людям вещи,
которые им про свою пищу знать не хотелось.
Тогда она исчезла. А несколько дней спустя неопознанная женщина с криками
сбежала по центральному проходу театра во время тихой, скучной части какого-то
большого роскошного балета.
Вот почему однажды полиция забрала глупого маленького мальчика из школы и
привезла его в центр. Чтобы узнать, не слышал ли он чего от неё. От мамули. Не
знал ли он, быть может, где она скрывается?
Почти в то же самое время несколько сотен очень злых клиентов наводнили салон
меховой одежды с купонами на скидку в пятьдесят процентов, полученными по почте.
Почти в то же время тысяча очень напуганных людей приехали в районный
венерологический диспансер, требуя проверить их, - после того, как получили
письмо на административном бланке, предупреждающее, что у какого-то их бывшего
сексуального партнёра обнаружили заразную болезнь.
Полицейские детективы потащили малолетнего слизняка в центр города в казённой
машине, потом вверх по лестнице в комнату казённого здания, и усадили его рядом
с приёмной матерью, спрашивая - "пыталась ли Ида Манчини связаться с тобой?"
"Имеешь представление, откуда она берёт средства?"
"Как думаешь - почему она творит все эти ужасные вещи?"
А маленький мальчик молча ждал.
Помощь должна была прийти уже скоро.
А мамуля - обычно говорила ему, что ей жаль. Люди столько лет трудились, чтобы
сделать мир чем-то надёжным и организованным. Никто не представлял себе, каким
скучным он станет в итоге. Когда весь мир будет поделен на собственность,
ограничен по скоростям, разбит на районы, обложен налогами и подчинён
управлению, когда все будут проверены, зарегистрированы, адресованы и
зафиксированы. Каждому совсем не осталось места для приключений, кроме разве что
тех, которые можно купить за деньги. На аттракционе. В кино. Опять же, такое всё
равно останется всё тем же ложным волнением. Известно ведь, что динозавры не
станут есть детишек. По пробным просмотрам отсеиваются всякие случаи даже ложных
крупных катастроф. А раз нет возможности настоящей катастрофы, настоящего риска
- нам не остаётся шансов настоящего спасения. Настоящего восторга. Настоящего
волнения. Радости. Открытий. Изобретений.
Множество законов, охраняющих нашу безопасность - эти же самые законы обрекают
нас на скуку.
Без доступа к истинному хаосу нам никогда не найти истинный покой.
Пока ничто не может стать хуже - оно не станет и лучше.
Всё это вещи, которые мамуля, бывало, ему рассказывала.
Она обычно говорила:
- Единственный предел, который нам остался - мир неосязаемого. Всё остальное
слишком крепко повязано.
Поймано в клетку слишком многих законов.
Под неосязаемым она понимала Интернет, фильмы, музыку, рассказы, искусство,
сплетни, компьютерные программы - всё, что не на самом деле. Виртуальные
реальности. Выдуманные вещи. Культуру.
Ненастоящее превосходит настоящее по власти.
Ведь ничто не окажется настолько совершенным, насколько ты можешь его
представить.
Ведь только неосязаемые идеи, понятия, верования, фантазии сохраняются. А камень
щербится. Дерево гниёт. Люди, ну что же, они умирают.
А вот такие хрупкие вещи, как мысль, мечта, легенда - могут жить и жить.
Если бы можно было изменить человеческий образ мышления, говорила она. То, кем
они видят себя сами. То, как они видят мир. Если сделать такое - можно было бы
изменить то, как они живут свои жизни. И это единственная долговечная вещь,
которую можно создать.
Кроме того, наступит момент, любила повторять мамуля, с которого твои
собственные воспоминания, истории да приключения будут единственным, что тебе
останется.
На своём последнем суде, перед этим её последним заключением, мамуля встала
рядом с судьёй и произнесла:
- Моя цель - быть механизмом волнения в человеческих жизнях.
Она пристально смотрела прямо в глаза глупого маленького мальчика, и говорила:
- Мой замысел - дарить людям замечательные истории, которые они смогут
рассказывать.
Прежде, чем охрана увела её в наручниках назад, она прокричала:
- Моё наказание - превышение меры. Наша бюрократия и законы превратили мир в
чистый и надёжный трудовой лагерь!
Прокричала:
- Мы растим поколение рабов!
И для Иды Манчини это значило - обратно в тюрьму.
"Неисправимая" - неподходящее слово, но это первое, что приходит на ум.
А неопознанная женщина, та самая, которая бежала вниз по проходу во время
балета, - орала:
- Мы учим наших детей беспомощности!
Сбегая по проходу и через пожарный выход, она вопила:
- Мы в такой структуре и микроконтроле, что это больше не мир - это чёртов
морской круиз!
Сидя в ожидании у полицейских детективов, глупый маленький проблемный засранец
поинтересовался, не нужно ли ещё привести сюда адвоката-защитника Фреда
Гастингса.
А один из детективов тихо выдохнул неприличное слово.
И в этот же миг зазвенела пожарная сигнализация.
А детективы, даже пока звенел сигнал, всё равно спрашивали:
- ИМЕЕШЬ ХОТЬ КАКОЕ-ТО ПРЕДСТАВЛЕНИЕ, КАК СВЯЗАТЬСЯ С ТВОЕЙ МАТЕРЬЮ?
Перекрикивая звон, они спрашивали:
- МОЖЕШЬ ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ СКАЗАТЬ НАМ, КОГО ОНА ВЫБЕРЕТ СЛЕДУЮЩЕЙ ЦЕЛЬЮ?
Перекрывая сигнал тревоги, приёмная мать кричала:
- РАЗВЕ ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ПОМОЧЬ НАМ ПОМОЧЬ ЕЙ?
И звон прекратился.
Девушка сунула голову в дверь и сказала:
- Без паники, ребята. Похоже, очередная учебная тревога.
Пожарная тревога сейчас уже никогда не значит пожар.
А этот тупой малолетний обсос спрашивает:
- Можно выйти в ваш туалет?
Глава 26
Полумесяц наблюдает сверху за нашими отражениями на серебристых боках жестяного
бочонка с пивом.
Мы с Дэнни присели на корточках на чьём-то заднем дворе, и Дэнни сбивает улиток
со слизнями лёгкими щелчками указательного пальца. Дэнни поднимает полный до
краёв бочонок, подносит своё отражение к настоящему лицу ближе и ближе, пока его
поддельные губы не соприкасаются с настоящими.
Дэнни отпивает почти половину пива и сообщает:
- Вот так пиво пьют в Европе, братан.
Из ловушек на слизня?
- Нет, братан, - отвечает Дэнни. Вручает мне бочонок и поясняет. - Тёплым и без
газа.
Целую собственное отражение и пью, а луна заглядывает мне через плечо.
На тротуаре нас ждёт детская коляска с покосившимися колёсами: внизу они шире,
чем вверху. Днище коляски тащится по земле, а в розовое детское одеяло завёрнут
песчаниковый булыжник, большой настолько, что нам с Дэнни его не поднять.
Розовая резиновая детская голова пристроена у верхнего края одеяла.
- Насчёт заняться сексом в церкви, - просит Дэнни. - Скажи мне, что ты этого не
сделал.
Если бы только не сделал. Я не смог.
Не смог драть, пялить, пихать, пороть, трахать. Все те эвфемизмы, которых не
случилось.
Мы с Дэнни - просто два обычных парня, которые в полночь вывели ребёнка на
прогулку. Просто парочка милых юных ребят из этого приятного райончика больших
особняков, где каждый из них отодвинут вглубь собственного газона. Всё это дома
с автономной, климатически контролируемой, элегантной иллюзией безопасности.