Да и что можно было бы придумать для ее оправдания, чтобы они могли
повторить это и ослабить удар ужасающего презрения гостиных?
Ведь даже вымолвить такое признание - и то было бы ужасно; а написать!
"Есть вещи, которых не пишут!" - вскричал Наполеон, узнав о капитуляции при
Байлене. И ведь как раз Жюльен и рассказал ей об этой фразе, точно он
Заранее хотел преподать ей урок.
Но все это еще были пустяки; мучительные опасения Матильды проистекали
Из других причин. Невзирая на то, какое ужасное впечатление могло все это
Произвести на общество, какой несмываемый позор и презрение грозили ей, -
Ибо она оскорбляла свою касту, - Матильда решилась написать человеку совсем
Иной породы, нежели все эти Круазенуа, де Люзы, Келюсы.
Глубина, непостижимость натуры Жюльена могли испугать даже при самых
Обычных отношениях с ним. А она собиралась сделать его своим возлюбленным,
Быть может, своим властелином.
"Кто знает, какие у него появятся притязания, если я когда-нибудь
окажусь в его власти? Ну что ж, мне придется тогда сказать себе, как
говорила Медея: "Средь всех опасностей что ж ныне мне осталось? - Я - я
сама!"
"У Жюльена нет никакого уважения к благородству крови, - думала она. -
Хуже того, может быть, он даже вовсе и не влюблен в меня!"
В эти мучительные минуты ужасных сомнений ее стали преследовать мысли о
женской гордости. "Все должно быть необычно в судьбе такой девушки, как я!"
- вскричала однажды разгневанная Матильда. И тогда гордость, которая была
Взлелеяна в ней с колыбели, восстала против добродетели. В эту минуту отъезд
Жюльена внезапно ускорил ход событий. (Такие натуры, к счастью, весьма
Редки.)
Вечером, уже совсем поздно, Жюльену пришло в голову схитрить: он
Распорядился отнести свой дорожный сундук в швейцарскую и поручил это лакею,
который ухаживал за горничной м-ль де Ла-Моль. "Может быть, эта хитрость ни
К чему и не поведет, - сказал он себе, - но если она удастся, Матильда
подумает, что я уехал". И он уснул, очень довольный своей проделкой.
Матильда не сомкнула глаз.
На другой день Жюльен спозаранку ушел из дому, никем не замеченный, но
Вернулся, когда еще не было восьми часов.
Едва он вошел в библиотеку, как в дверях появилась м-ль де Ла-Моль. Он
Передал ей свой ответ. Он подумал, что ему следовало бы что-то сказать ей -
Более удобный момент трудно было бы и выбрать, - но м-ль де Ла-Моль не
Пожелала его слушать и исчезла. Жюльен был в восторге, ибо он не знал, что
Ей сказать.
"Если только все это не шутка, которую они затеяли сообща с графом
Норбером, ясно как день, что именно мои невозмутимо холодные взгляды, они-то
И зажгли эту диковинную любовь, которую эта знатная девица вздумала питать
Ко мне. Я оказался бы непозволительно глуп, если бы когда-нибудь позволил
себе увлечься всерьез этой долговязой белобрысой куклой". Это умозаключение
Привело к тому, что он почувствовал себя таким холодным и расчетливым, каким
Никогда в жизни не был.
"В сражении, которое сейчас готовится, - продолжал он, - ее дворянская
Гордость будет своего рода пригорком - военной позицией между мной и ею. Вот
По нему-то и надо бить. Я преглупо поступил, оставшись в Париже. Эта оттяжка
С отъездом унижает меня, ставит меня в невыгодное положение, если, конечно,
это не что иное, как комедия. А чем бы я рисковал, если бы уехал? Вышло бы,
Что и я насмеялся над ними, в случае если они насмехаются надо мной. А если
Она действительно сколько-нибудь интересуется мной, то ее интерес ко мне
только вырос бы от этого во сто раз".
Письмо м-ль де Ла-Моль до такой степени приятно польстило тщеславию
Жюльена, что хоть он и посмеивался, не решаясь поверить тому, что произошло,
Но ему и в голову не пришло серьезно подумать, как уместен был бы его
Отъезд.
Он был чрезвычайно чувствителен к своим промахам, - это была
Злосчастная черта его характера. На этот раз он до такой степени огорчился,