Глава 28. От преследовавшего их Фергасона удалось ускользнуть, двигаясь только окольными и кружными путями

От преследовавшего их Фергасона удалось ускользнуть, двигаясь только окольными и кружными путями.

Им, зачастую, приходилось передвигаться ночью и не быстро, чтобы не причинять беспокойства плечу Синджина. Утром, на седьмой день пути, они добрались до охотничьего домика Синджина в Хаттоне.

Синджина внесли в дом на носилках, сказав экономке, и прислуге, что его ранило на охоте. Грумы-бедуины разместились на всей территории небольшого поместья, что было тут же замечено постоянными его обитателями.

Никто, однако, не интересовался странностями господина, вероятно, потому, что он щедро платил им, освобождал от работы но всем деревенским праздникам, никогда не был с ними грубым, ну, и никогда не бил. К тому же некоторые пожилые слуги знали еще отца Синджина, так что к причудам семейства Сейнт Джона уже попривыкли, как привыкли к сумасшествию Тауншедов и к эксцентричным выходкам семьи Хервей.

И вообще, человека, который нанимает в таком количестве каких-то дикарей, даже без этой странной раны «на охоте», можно с уверенностью назвать по меньшей мере легкомысленным. К тому же за те-годы, что Синджин привозил с собой на охоту множество всякого народу и того и другого пола, прислуга перестала удивляться непредсказуемым выходкам своего хозяина.

Вся следующая неделя прошла в постоянной заботе о ране Синджина. Благодаря неусыпному вниманию, непрекращающимся припаркам из ромашкового масла, чесночного сока, листьев шалфея и тысячелистника, благодаря питательным напиткам, которые вливались ему прямо в горло, примочкам из тимьянового масла, которые накладывались на его гноящиеся раны, состояние Синджина стабилизировалось. А опиум уменьшал его страдания, в то время как Саар, Сенека и Челси попеременно дежурили у постели больного.

В обед, на восьмой день после их приезда в Хаттон, Синджин впервые пришел в себя и заговорил со своим другом Сенекой.

— Я так полагаю, что самое худшее уже позади, — произнес он, несколько растягивая слова. Его еще слабая улыбка и привычная дерзость — это было так трогательно. А глаза его, еще, правда, несколько затуманенные опиумом, светились уже не лихорадочным, а здоровым, радостным огоньком.

— Тебе виднее, — ответил Сенека, однако не замедлил потрогать его лоб. — Лучше, — коротко заметил он. — По всей видимости, лихорадка уже прошла.

— Мне нужно поесть, — тут Синджин улыбнулся, — а женщины пусть придут чуть попозже…

— Твои дела идут на лад, — улыбнулся Сенека, — но, на мой взгляд, этот шажок стоит сделать в свое время.

Синджин рассмеялся, причем это был смех уже практически здорового человека.

— Только при условии, что этим шажком будет ростбиф, картошка и зеленый горошек.

— А где мы? — вдруг спросил он, пытаясь таким образом выяснить, кто же здесь повар.

— Мы в Хаттоне.

— Далеко от Лондона.

— Зато близко к Рэтрей Хеду.

Сенека заметил, что у Синджина мгновенно изменилось выражение лица. Улыбки как не бывало.

А я уж было забыл про это, — сказал он. Когда он попытался приподнять левую руку, голос его вдруг задрожал и лицо исказилось от боли. — Сколько это продолжалось?

— Две недели. Одна из них в дороге.

— Челси тоже была в Рэтрее, или мне это приснилось?

— Она провела нас в рыбачью сторожку.

— Значит, мне следует поблагодарить ее. — Но в его голосе не было тепла.

«За это и за то, что она помогла нам скрываться и после того, как мы покинули эту сторожку. По крайней мере, она заслужила это», — думал Сенека, а уж остальное было не ему решать.

— А может, не стоит…

— Может, и не стоит, — согласился Сенека.

— Я поблагодарю ее, но позже, когда вновь смогу встретиться с ней. — По его тону было видно, что он не собирается делать это в обозримом будущем.

— Она сейчас внизу.

Синджин закрыл глаза. Ему было тяжело думать о ней. К тому же он был еще не готов заниматься такими сложными и запутанными делами, какими были их отношения.

— Я не хочу ее видеть, — прошептал он. Ресницы его поднялись, и глаза гневно засветились. — Она чуть не убила меня.

— Ее отец чуть не убил тебя.

— Или кто-то из его прихвостней. Какая, черт возьми, разница, — с горечью продолжал он. — Не имеет значения, кто спустил курок. Это была папашина идея, и теперь не важно, кто стрелял в меня. Но благодаря моей «дражайшей супруге» я сейчас в дурацком положении. Скован по рукам и ногам до гробовой доски. И теперь она начинает торговать своим телом на Пиккадилли, так что, я думаю, парламент даст мне развод. Я сомневаюсь, что она настолько глупа, чтобы ждать, пока фортуна отвернется от меня. А я знаю — она отнюдь не глупа, — добавил он гневно. До нее еще никому не удавалось стать герцогиней Сет. — Однако ее отцу надо отдать должное. Только этот шотландский дикарь все еще считает женитьбу военной кампанией. — Сенека не стал обращать внимание Синджина на то, что преследование юной леди Челси не останется без последствий. «Но пускай выздоровеет, а там посмотрим».

Когда Сенека сказал Челси, что Синджин не желает ее видеть, она ответила:

— Хорошо. — И больше никаких вопросов, хотя она была его женой и могла потребовать объяснений.

— Однако передай ему, что, когда ему станет лучше, я все же хотела бы встретиться с ним, чтобы… выяснить.., ситуацию. Еще скажу ему, что я постараюсь уговорить моих родственников больше не беспокоить его. Так и передай.

Всю следующую неделю она старалась держаться подальше от комнат Синджина. Любовь к лошадям тянула ее в конюшню, и она теперь много времени проводила с грумами. К тому же ее осведомленность в таком неженском деле импонировала бедуинам.

Но особое уважение к ней все же было вызвано ее необычайной храбростью той ночью в Рэтрее. У арабов смелость в большом почете, а юная герцогиня доказала свое бесстрашие. Ее сообразительность и хладнокровие спасли их от кровопролитного столкновения.

За то время, что Челси провела в конюшне, она узнала много нового о породах лошадей и услышала кучу интересных вещей о том, как лучше тренировать лошадь. Ведь арабы тренировали своих лошадей совсем не так, как англичане и шотландцы. К тому же Челси поразила их своим умением держаться в седле, и как-то утром на импровизированных скачках через выгон на север от поместья она пришла первой. Опомнившись от шока, так как у них женщина стоит ниже по положению, грумы проявили завидное благоразумие, решив не обращать внимания на тот факт, что она — женщина. Для Челси, которая выросла среди мужчин и жила в мире скачек, состоящих почти полностью из мужчин, не составило труда найти общий язык с арабами. Она каталась на лошадях, помогала ухаживать за ними и иногда участвовала в прогулках на рассвете.

После одной из таких прогулок, несколько дней спустя, Сенека сказал, что Синджин сможет встретиться с ней после обеда в небольшой гостиной на первом этаже.

Челси пришла слишком рано. После того как Сенека сказал ей о встрече, она вся изнервничалась. Она пыталась унять свои опасения, постоянно повторяя, что ей в принципе не за что извиняться. Разве что за ту первую ночь, но это событие бледнело на фоне последующих домогательств со стороны Синджина.

Но что были доводы рассудка по сравнению с теми страданиями, которые она испытывала при виде того, как ее родственники издевались над ее мужем. И теперь она не могла сидеть и спокойно ждать, как предполагала вначале, желая встретить мужа как можно более вежливо и учтиво, что было, по ее мнению, в порядке вещей в мире, в котором он жил. Вместо этого, когда он вошел; она стояла у окна и нервно барабанила пальцами по стеклу.

Заслышав его шаги, она резко обернулась. Он не переставал удивляться ее красоте. Синджин просто не ожидал, что какая-то деревенская девушка может быть такой восхитительной. В простеньком миткалевом платье с небрежно завязанным поясом и распустившимся шелковым бантом Челси, казалось, пренебрегала всеми законами моды. Ее локоны свободно ниспадали на плечи и источали какой-то неповторимый дурманящий аромат. Ее глаза.., эти огромные бархатистые фиалки, просто сводили его с ума. Он почувствовал, как теряет контроль над собой. Синджин тут же подавил в себе это чувство. Благодаря похожим чувствам он и оказался сейчас в таком неудобном и неприятном положении.

— Сенека говорит, ты хотела встретиться со мной, — холодно произнес он, не заходя, однако, в комнату.

Он сильно похудел, что было заметно, даже несмотря на рубашку с длинными рукавами и экзотические арабские бриджи. Вытащив руку из повязки, он спокойно стоял в двери, такой далекий и чужой. Его было не узнать. В глазах — ни капли дружелюбия.

Таким она его никогда не видела. «Что-то от его отца, который, поговаривали, был неприятным человеком, должно быть, передалось и сыну», — подумала она, пытаясь не обращать внимания на холод, струившийся из его голубых глаз.

— Я сказала Сенеке, что постараюсь уговорить своих родственников больше не преследовать тебя.

— Каким же образом? — Синджин знал, что никакого перемирия не было заключено.

— Я напишу отцу, что, если он убьет тебя, я покончу с собой.

— Совсем необязательно. Я могу позаботиться о себе сам.

Теперь он уже точно знал, что все это были проделки Фергасона, сомнений больше быть не могло.

— Что-нибудь еще? — отрывисто сказал он.

Казалось, всем своим видом он демонстрировал абсолютное нежелание разговаривать с ней.

— Только ребенок.

— Что ребенок?

— Я хотела узнать, собираешься ли ты забрать его у меня.

Ей было известно, что у женщин практически не было никаких прав на своих детей, и если муж хотел забрать ребенка, то женщине оставалось только подчиниться. Синджин колебался. Разговор о судьбе ребенка казался ему преждевременным.

— Поговорим об этом, когда ребенок родится.

— Спасибо, — вежливо ответила Челси, пытаясь не выказать чувства облегчения по поводу того, что он решил отложить разговор на эту тему.

— И я рада, что тебе уже лучше. — «Если бы так разговаривали незнакомые между собой люди, то это было бы понятно, — думала Челси, — но только не те, у кого была интимная близость, полная бурной страсти».

Синджин уже повернулся, чтобы уйти, но передумал и обернулся, спросив:

— Куда же ты собираешься?

— Тебе не все равно?

— Нет, — немного поспешно, как ему показалось, ответил Синджин.

— Пока не знаю.

— Ты не должна уезжать из Англии. — А про себя подумал, что ему нужно знать, где находится его ребенок, и, сам того не желая, добавил:

— Ты моя жена и должна меня слушаться.

Челси, наверное, меньше удивилась бы, если бы он дал ей пощечину.

— Нет, — только и смогла она произнести, обиженная до глубины души. — Никогда, слышишь, и ты еще об этом пожалеешь.

Ей бы следовало быть более благоразумной и согласиться с ним, несмотря на гордость.

Возможно, эта попытка удержать ее была лишь проявлением еще — неосознанной потребности отомстить. Возможно, ему хотелось, чтобы она на себе ощутила, что значит быть в плену. Возможно, это было еще что-то более зловещее и коварное. Еще неприведенное в исполнение наказание за то, что она сделала с ним. Чем бы это ни было, он не даст ей так легко уйти с обломков того, что когда-то называлось его жизнью. И как бы она сейчас ни разговаривала, пусть сначала заплатит…

— Твоя семейка заставила меня уже о многом пожалеть. Что еще ты хочешь сделать? — не скрывая насмешки, поинтересовался Синджин.

Осознав свою ошибку, Челси сразу же попыталась сгладить эффект от своих слов:

— Пожалуйста, извини меня за несдержанность, но со мной моя семья обращалась не намного лучше, чем с тобой. Я погорячилась. Я просто хочу спокойно жить там, где мне захочется. У меня даже в мыслях не было причинять тебе новые хлопоты.

После недель ругани и запугивания ей хотелось только спокойствия и тишины.

— Кроме этого, — продолжал Синджин, — зная склонность твоей семьи к насилию, твое присутствие здесь — гарантия моего спокойствия, по крайней мере.

Считай, что ты у меня в гостях, до того времени, пока я не вернусь в Лондон.

Первым ее желанием было закричать от негодования, но она остановилась, поймав на себе его взгляд, полный ледяного равнодушия. В его поместье, охраняемом вооруженными стражниками, он был единственным ключом к ее свободе. Чтобы еще больше не усугублять свое и без того ужасное положение, она, подавив растущее возмущение, лишь произнесла:

— Да, ваша светлость.

Однако ей не удалось скрыть дерзкой насмешки, проскользнувшей в ее голосе. К черту его! Как только представится случай, она непременно сбежит. А благодаря дружбе, завязавшейся между ней и "грумами, ждать, по всей видимости, придется недолго.

— Ты не должна выходить из дома, — как будто читая ее мысли, произнес он. И когда ее брови от удивления поднялись, он добавил:

— Я наслышан о твоей победе над Джахиром. Верховая езда, должно быть, большой соблазн, но в твоем положении… Подумай о своем ребенке.

— Моем ребенке? Неплохо придумано. Если мне не изменяет память, это наш ребенок. — И раз уж с ней обращаются как с пленницей, то ни о какой вежливости и речи быть не могло. — Ты отец и мой муж.

Он вздрогнул при слове «муж» и невозмутимо ответил:

— Поживем — увидим.

— Тебе слишком часто приходилось общаться с проститутками. Видимо, это и смягчило твой приговор.

— А насколько я помню, ты не так давно сама познакомилась с их образом жизни. Зная твою природную склонность к любовным приключениям, позволь мне решать судьбу ребенка. Ведь пока твой отец не соизволил сообщить мне о твоем положении. А два месяца — большой срок…

— Достаточный, чтобы ты успел переспать с сотней женщин, мой повелитель, — не скрывая сарказма, заметила Челси. — Мы, провинциалки, гораздо скромнее.

— И за это время ты не развлекалась с мужчинами? — В тоне его слышался скептицизм.

— Я предпочитаю моих лошадей, — резко возразила Челси.

Он рассмеялся над ее жеманной репликой; он имел в виду совершенно другое, — Я думаю, твоя невиновность будет доказана.

В свое время, конечно. А пока ты останешься здесь. До тех пор, пока я не передумаю.

— Дрянь, — прошипела она, не в силах вынести подобную наглость.

— Как тебе будет угодно, — мягко ответил он, как будто не замечая ее вспышки. — Но запомни, дорогая, твой ребенок таковым не будет, — все еще улыбаясь, закончил он. Затем повернулся и ушел не простившись.

«Он воображает, что я буду жить согласно его приказам, что как он сказал, так и будет», — обиженно подумала Челси. Но уже через несколько минут она успокоилась, перевела дыхание и, уже забыв о ссоре, обдумывала новый план. «Как же отсюда выбраться?» — спрашивала она себя, пока ее взгляд не остановился на конюшне.

* * *

«Надо было бы помягче с ней», — думал Синджин, вернувшись к себе в комнату. Глядя на него, можно было и не заметить, что он ранен, особенно когда он в свободной бедуинской одежде, но он еще был слаб.

Тем более ему столько времени пришлось стоять. Да, он сейчас не в лучшей форме, и от левой руки пользы мало. Немало времени пройдет, пока все придет в норму. Хотя уже вчера он стал поднимать левую руку со свинцовым грузом до уровня плеча.

Сенека не замедлил обозвать его бездумным глупцом, когда через двадцать минут нашел его, обессиленного, лежащим на постели. У него даже не хватило сил, чтобы выпустить из руки грузило для седла.

— Дурак, — воскликнул Сенека. — У тебя ум есть?

Рана может открыться.

— Я был осторожен, — едва слышно прошептал Синджин со слабой улыбкой.

— Может, я чего-нибудь не знаю, но у тебя есть какой-нибудь нормальный план действий, — не без сарказма поинтересовался Сенека, вытаскивая грузило из руки друга.

— Если Фергасоны появятся здесь, я убью их.

— Они не прорвутся через бедуинов, это точно, так что ты перестань пытаться сойти в могилу раньше времени. Из одной тебя и так едва вытащили. — Сенека редко повышал голос, но сейчас был один из таких случаев. — Челси у нас заложница, и они не посмеют явиться сюда.

«Вероятно, поэтому он так настаивал, чтобы она осталась здесь», — думал Синджин, взбираясь по лестнице на второй этаж. — Мудрое решение с точки зрения военной тактики. Решение, свободное от мыслей о ее фиалковых глазах, полных красных губах и даже о том, что солнце так замечательно просвечивает ее миткалевое платье, очерчивая тонкую стройную фигуру.

«Лучше бы не просвечивало», — подумал он через секунду, пытаясь забыть и ее аллюр, и то, что у него как-никак есть жена. Ведь другие мужчины — черт возьми, большинство — игнорируют тот факт, что они женаты. Он вполне может делать то же самое, и совершенно безнаказанно.

Нет, Челси нужна ему здесь потому, что она — часть того долга, который он намеревается заплатить.

И она будет первым взносом.