Звезды на лестнице. €

Б: Дождь пошел?

А: По-моему, на нас плюют сверху.

Мы с Б провели вторую половину дня, сидя на диване в холле «Гранд-Отеля» в Риме и наблюдая, как звезды и их парикмахеры поднимаются и спускаются по мраморной лестнице. Это было в точности, как в театре.

Я прилетел в Рим на Мероприятие, которое должно было состояться вечером и привлекло в город очень много больших звезд. Мы наблюдали за знаменитостями. Б сравнил нас с Люси Рикардо и Этель Мерц в холле «Беверли-Хиллс». Я уже много лет говорил, что Рим – новый центр знаменитостей, новый Голливуд.

Б чувствовал себя очень торжественно. «Это означает, что ты и впрямь достиг успеха, – сказал он. – Когда нас доставляют самолетом, и мы можем весь день сидеть в таком роскошном холле и наблюдать за всеми, кого когда-либо видели в каждом журнале и каждом кинофильме…» Но в этот момент меня больше интересовал диван, чем близость звезд. Чем больше ты устал, тем труднее тебя поразить. Чем бы то ни было. Если бы я немного поспал в самолете, я, может быть, тоже был бы приятно взволнован.

«Мы сидели в холлах отелей по всему Нью-Йорку и по всему миру, и это всегда приятно, – сказал я. – Холлы – всегда самое красивое место в отеле, даже хочется вынести раскладушку, чтобы спать там. В сравнении с холлом твоя комната всегда выглядит, как чулан». «Нет, – ответил Б, – но есть что-то такое в том, чтобы пролететь тысячи миль…» «Чтобы посидеть в холле».

«…пролететь тысячи миль, чтобы посидеть в таком месте, как это. Если бы оно было в соседнем квартале, я бы не подумал, что оно такое замечательное, но именно то, что мы проделали такой длинный путь, делает его особенным».

Я сказал Б, что если бы не самолетные мучения, я бы хотел прилетать в Европу на один день в неделю. Но почему-то я не могу принадлежать к тем людям, которые не думают о том, что это такое – висеть в воздухе и лететь. В аэропортах и самолетах моя любимая еда, мои любимые туалеты, мой любимый нераболепный сервис, мои любимые мятные круглые леденцы Life Savers, мои любимые развлечения, мое любимое чувство собственной безответственности за то, куда ле­тишь, мои любимые магазины, моя любимая графика – все мое любимое. Я люблю даже проверки безопасности. Но я просто не могу побороть свою ненависть к полету.

«Подумай только о всем интересном, что ты пропускаешь», – сказал Б.

На самом деле, я очень быстро выдыхаюсь. Обычно хватает одного раза. Либо только один раз, либо каждый день. Если ты делаешь что-нибудь один раз, это приятно волнует, и если ты делаешь это каждый день, это тоже приятно волнует, но если ты делаешь что-то, например, два раза или почти каждый день, в этом уже нет ничего хорошего. Промежуточные варианты никогда так не хороши, как один раз или каждый день.

Высокий красивый мужчина вошел с улицы в холл. На нем были красные брюки и красная рубашка, белый кожаный пояс и белые мокасины. Это был парикмахер Лиз Тэйлор. «Он любит красный цвет», – заметил Б.

«Ему идет красный цвет. Он изменился с прошлого раза. Кажется, он похудел, – сказал я, пытаясь определить, что в нем улучшилось. – Давай скажем ему».

«А вот идет Франко, – сказал Б. – Он все время чешет себе яйца, как ты думаешь, может, у него вши?»

«Нет, просто он итальянец».

Франко Росселлини принимал нас на Мероприятии, которое должно было состояться вечером, и позаботился об организации поездки и о нашем размещении. Франко, как никто, умеет быть всегда заботливым и в то же время все время отвлекаться. Он спрашивал нас, все ли в порядке с нашими билетами и нашими комнатами, а в это время его глаза бегали по холлу, ища Лиз. Я спросил его, не может ли он воспользоваться своими связями и достать нам комнаты еще на несколько дней, потому что нам надо было остаться после Мероприятия, чтобы заняться бизнес-искусством. Нам было трудно добиться продления, потому что через два дня после Мероприятия было намечено Другое Мероприятие, так что наши комнаты были зарезервированы для нас только еще на один день, а потом мы оставались в городе сами по себе. Когда Франко понял, что значит «воспользоваться связями», он воспринял это драматично.

«Вы знаете, что мне позвонили, чтобы я устроил комнату для Элизабет Тэйлор, потому что комнаты нет даже для нее!

А ей нужно два дня, чтобы распаковать вещи! Из-за этого Другого Мероприятия сплошные катастрофы!»

Как раз в этот момент проходящий мимо миланский журналист спросил меня, нравится ли мне Рим.

Ну мне на самом деле нравится Рим, потому что это своего рода музей, так же как «Блумингдейл» – своего рода музей, но я чувствовал себя слишком усталым, чтобы говорить об этом. Кроме того, журналист казался приятным, но почти никто из журналистов никогда не хочет знать, что ты дума­ешь на самом деле, – им нужны только ответы, которые подходят к вопросам, которые подходят к истории, которую они хотят написать, и обычно они считают, что ты не должен позволять своей личности вторгаться в статью, которую они о тебе пишут, а иначе они обязательно возненавидят тебя за то, что ты задаешь им лишнюю работу, потому что чем больше ответов ты дашь, тем больше ответов им придется исказить, чтобы они соответствовали их истории. Поэтому лучше просто улыбнуться и сказать, что тебе нравится Рим, и позволить им назвать свои причины для этого. И в любом случае я был утомлен. Я был рад увидеть, что Франко возвращается. Он всегда снимает напряжение.

«Я вернулся, – объявил он. – Я только что позировал папарацци. Мне не следовало бы этого делать».

Я рассказал Франко, что Б влюбился в магазине «Булгари» в девушку за витриной с брильянтами, которая, по его словам, была похожа на Доминику Санда. Франко разбирается в «любви», он угадал симптомы: «Значит, теперь ты все время будешь бегать в магазин и покупать все от Булгари? Это дорого. Тебе надо было влюбиться в официантку; это не так дорого». «Это не дорого, потому что я ничего не покупаю. Я только вхожу и выхожу, вхожу и выхожу», – сказал Б, Франко разочарованно протянул: «только вхожу и выхожу, вхожу и выхожу… Что же еще остается делать…» Потом он убежал, чтобы переговорить с каким-то режиссером.

Б заметил, что Лиз Тэйлор проходит через другой конец холла, и попытался напугать меня предположением, что она меня избегает. Я разглядел ее уголком глаза.

Потом Серджио, один из помощников Франко, подошел и спросил Б, могу ли я быть готовым на полчаса раньше, чтобы нас с Лиз представили принцессе Грейс, и тогда мы все могли бы войти на Мероприятие вместе. Таков был план. Б позавидовал, что он не пойдет с нами, поэтому как только Серджио отошел, он сказал: «Он говорит так, как будто это действительно важно. Он так привык договариваться с Лиз через ее парикмахера, что думает, ему надо разговаривать с тобой через меня, даже когда ты сам стоишь рядом».

Я сказал Б, что нам надо было купить ему в «Булгари» большую золотую гребенку. «У тебя должна быть гигантская золотая гребенка парикмахера. Такая гребенка, которой они делают начесы. Из золота». Мы с Б посмеялись над оплошностью, которую мы допустили, когда зашли в «Булгари» и попросили что-нибудь серебряное. Мы очень нервничали, потому что нас пригласили сесть, а потом смотреть оказалось не на что – мы не знали, куда девать глаза, и не хотели говорить, что нам нужно самое дешевое, что у них есть, так что Б быстро придумал и попросил серебряную палочку для коктейлей, а девушка, в которую он влюбился, сказала: «Извините, никакого серебра у нас здесь не продается», так что вся любовь оказалась разбита.

«Любовь была разбита, – согласился Б. – После того как она это сказала, она мне разонравилась. И к тому же вблизи она оказалась не так уж и похожа на Доминику Санда».

В этот момент мы с Б оба услышали свистящий звук из угла холла, и Б сказал, чтобы я не пугался, это был всего-навсего электрический полотер. Он спросил, что бы я сделал, если бы меня освистали на сегодняшнем Мероприятии. Я ответил, что меня уже освистывали раньше. Он спросил, когда это было, и я ответил, что меня освистывали во время турне по университетам.

Тогда ко мне в голову закралась ужасная мысль – что, если они ожидают, что я произнесу речь на Мероприятии. В конце концов, это было очень официальное Мероприятие, да еще и благотворительное, а обычно на благотворительных мероприятиях должны быть речи.

Б решил, что нам надо написать речь прямо сейчас, на всякий случай. Мы решили, что я встану и скажу, как волнующе и почетно для меня было работать вместе с парикмахерами Лиз Тэйлор —

«Не могу не подчеркнуть заслуг Рамона и Джанни!» А потом я бы попросил Лиз представить Б – я бы сказал: «Лиз Тэйлор изменила мою жизнь: теперь у меня тоже есть собственные парикмахеры. Я переквалифицировал моих бизнес-менеджера, фотографа, редактора и общественного секретаря в парикмахеров».

Подошла Эльза Мартинелли и спросила, черные или белые пиджаки мы наденем вечером. Дело в том, что ее муж Уилли забыл свой черный пиджак и раздумывал, подойдет ли белый, потому что он не хотел быть единственным в белом пиджаке, а то его ошибочно будут принимать за официанта и просить принести выпить. Б сказал, что самое лучшее, что он может сделать, – это надеть свои белые брюки, потому что у него не было белого пиджака, и Эльза решила, что это подбодрит Уилли. Б спросил Эльзу, что у нее вышито на майке. Она объяснила примерно так:

«А, это глупая неаполитанская шутка. Он не очень хорошо говорит по-английски, так что для него – для модельера – 47 означает следующее… „сорок" по-неаполитански значит „трахнуть", а „семь"…»

Кристиан Де Сика похлопал Эльзу по плечу, и они ушли в ресторан.

«Чао».

«Чао».

Несколько минут мы сидели тихо, и я стал думать об изображении лиц. Б спросил меня, о чем я думаю, и я ответил, что думаю о портретах.

Электрополотер был теперь на нашей стороне холла. «О поптарте?» – переспросил Б.

Понимаете, он недослышал. [2]

Мне это понравилось. «Да. Поптарт. Это забавно, потому что если художник делает поптарт пожилого человека, то, наверное, от него ожидается, что он сделает его „моложе"? Трудно сказать.

Я видел поптарты знаменитых художников, которые рисовали стариков, выглядящих стариками. Так значит получается, что надо делать свой поптарт, пока ты еще очень молод, чтобы остался именно такой образ? Но это тоже было бы странно…»

У Б такое представление о чудесном свидании: пригласить куда-нибудь самую эксцентричную, самую богатую и самую старую леди, которую он только сможет найти. Он отдавал предпочтение Возрасту, а не Красоте.

«Личность человека не выступает у него на лице, пока он не постареет. Есть что-то в силе личности, пробивающейся наружу. Поэтому „поптарт" должен льстить, в том смысле, что это отражение позитивной части личности».

Как раз в тот момент наверху лестницы появилась Урсула Андресс. Она прекрасно выглядела.

Она разговаривала со своим парикмахером. Я понял, что они говорили о ее прическе. Он делал жесты вокруг нее, как будто показывал ей свои идеи. В этой сцене было много шарма.

Мы с Б начали спорить о ее росте. Я сказал, что она маленькая, а Б сказал, что не такая уж маленькая.

Б сказал: «Она выглядит замечательно. Она не кажется коротышкой».

Я сказал: «Нет, она очень маленького роста». Б сказал: «Но она не кажется маленькой». Я сказал:

«Она в туфлях».

Б сказал: «Она потеет. Посмотри! Она нюхает свои подмышки!»

Я сказал: «Правильно, но она умно поступает, что не пользуется дезодорантом, это ведь настоящий яд, и еще – если им пользоваться, никогда не знаешь, когда на самом деле нервни­чаешь. Она умница, что хочет знать, когда она нервничает». Б сказал: «Все равно мне она не кажется маленькой». Я сказал: «Я знаю, она не выглядит маленькой. Раньше я тоже не думал, что она такого маленького роста, пока не увидел ее фотографии».

Б заорал: «НО ТЫ ЖЕ СМОТРИШЬ НА НЕЕ ЖИВЬЕМ! ЧТО, ОНА ТЕБЕ КАЖЕТСЯ МАЛЕНЬКОЙ??»

Я сказал: «Она стоит рядом со своим парикмахером, а ее парикмахер тоже маленького роста, так что нельзя сказать наверняка». Она стала спускаться по лестнице.

Я сказал: «Посмотри, она отстала от него на две ступеньки, а все равно не смотрит на него сверху вниз. Ну же, Б, признай, что она коротышка!»

Б не хотел это признавать. «Ладно, – сказал он, – она не такая уж высокая, но она не коротышка».

Я сказал: «Держу пари, что она даже меньше, чем я думаю.

Держу пари, что на ней высокие каблуки. Нам их не видно, потому что у нее брюки до самого пола, но держу пари, что на ней четырехдюймовые платформы».

Б сказал: «Но у нее такой стиль, как будто она высокая. Она не такая маленькая, как некоторые». «Нет, такая, – сказал я. – Она еще меньше».

Б начал беситься: «ТЫ ТВЕРДО РЕШИЛ СЧИТАТЬ ЕЕ КОРОТЫШКОЙ!»

Я сказал: «Я С НЕЙ ЗНАКОМ, Б! И ТЫ ЕЕ ТОЖЕ ВСТРЕЧАЛ! ТЫ ЗНАЕШЬ, КАКАЯ ОНА МАЛЕНЬКАЯ!» «ОНА ТОГДА СИДЕЛА!» «Нет, – сказал я мягко, – она тогда встала».

«Она была не такая уж маленькая». Упрям же этот Б. Он сказал это окончательным тоном, вот и все, дескать.

Я сказал еще более окончательно: «Она коротышка». И внимательно посмотрел на Б. Он устал спорить. Я победил.

Потом, пока он еще был не в силах защищаться, я сказал: «Слушай, если бы ты занимался своей работой, ты бы пошел туда и попросил у нее интервью».

«Что мне надо сделать, сбегать и проинтервьюировать ее на тему „каково быть самой маленькой женщиной в мире"???»

«Ну, она действительно маленькая… – сказал я. – Этого у нее не отнимешь». Урсула спустилась еще на ступеньку, и Б все начал сначала: «Смотри, она спустилась на ступеньку, и ты можешь увидеть, что на ней не такие уж высокие каблуки. На ней низкие каблуки. Она на самом деле довольно высокая».

Я сказал: «Б… Рядом с этим парнем она высокая, потому что он еще больший коротышка, чем она. Не беспокойся, Б, – Лиз Тэйлор тоже очень маленькая. Все великие звезды коротышки!» Б засмеялся: «Но у Лиз фигура как вон та голубая ваза, причем ее волосы – цветы, а бедра – столик…»

Я сказал: «Знаешь, Б, как-нибудь Лиз обратит на тебя внимание или скажет тебе что-нибудь приятное, и ты обнаружишь, что она тебе нравится».

Б сказал: «Мне она на самом деле нравится, но у нее действительно фигура как та ваза, а волосы действительно как цветы в вазе».

«Б, как-нибудь она подойдет ко мне и скажет: „Я слышала, у вас лучший парикмахер в мире", а потом посмотрит на тебя и скажет: „Не хотели бы вы поработать со мной? И получать десять процентов от того, что я зарабатываю"». Я зевнул: «Мы как две старушки», – сказал я Б.

Б ответил: «Ох, слишком много их собралось под одной крышей – Лиз, Полетт, Урсула, Эльза, Сильви, Марина Чиконья, Сао Шлумбергер…»

«Ты перечисляешь самых крупных звезд в мире, Б. И не забудь госпожу Роша». Б продолжал: «…госпожа Роша, Кристина Форд, Бетти Ка-трукс, Гвидо Маннари – все в одном месте. Кристиан Де Сика…»

«О, – сказал я , – он прелестен. Это нормально для парня – быть прелестным?» «Для всех нормально быть прелестными», – сказал Б.

Моя жена иссякла, и я чувствовал себя усталым: пора подняться к себе в номер и подремать до того, как одеваться к Мероприятию.