Глава 14. Остаток недели прошел также хорошо

Остаток недели прошел также хорошо.

Лошади проигрывали с минимальным разрывом, так что ничего не было заметно.

Граф Дамфрисский выигрывал.

Синджин тоже считал последние дни Ньюмаркета очень прибыльными. В смысле будущей «недельной благодарности».

Когда в пятницу Туна выставили на продажу, Синджин купил его через агента, не уверенный, что граф продаст ему лошадь. И оставил распоряжение отправить чалого на север в одно из своих владений.

Цветы доставлялись в распоряжение миссис Макаулай в Прайори Коттедж каждый день, в то время, когда граф и братья Челси были на скачках. В среду были фиалки с причудливой запиской, заставившей Челси улыбнуться. Редкие орхидеи — в четверг, привезенные из домашней оранжереи Синджина. Махровые тюльпаны — в пятницу, поставленные в голубую с белым китайскую фарфоровую вазу в виде тюльпана из фамильной коллекции. А в субботу, после окончания соревнований, когда очень поздно Челси зашла в свою комнату, раскрасневшаяся от победы и улучшения их финансов, она обнаружила желтые розы, изящные однолепестковые розы, цветущие за много недель до своего времени.

Маленький мешочек из белого шелка, чуть больше хрупкой розы, был прикреплен к горлышку вазы из севрского фарфора. Развязав шелковый шнурок, она открыла собранную верхушку. Внутри находился настоящий лиловый бриллиант, украшавший брошь в виде цветка чертополоха. Перевернув ее, она прочла маленькую надпись, выгравированную на гладкой золотой табличке: «Как глаза у шотландской красавицы…»

А на карточке, воткнутой глубоко в цветы, Синджин написал: "Мои гости уедут в воскресенье утром.

Приходи ко мне, когда сможешь".

Потребовались некоторые усилия, чтобы проводить гостей к утру в воскресенье. Беспрецедентное усилие, по сути, потому что развлечения в Ньюмаркете обычно продолжались еще несколько дней, а иногда и недели после завершения соревнований.

Поэтому, когда он после обеда в субботу вечером, когда убрали скатерть, объявил, что все экипажи будут готовы для путешествия к девяти часам, раздался многоголосый шум протестов и удивления.

Развалившись в кресле во главе стола, лениво поглаживая ножку своего винного бокала, дружелюбно посматривая, он терпеливо дожидался, пока стихнут возмущенные голоса.

— Для тех, кто находит ранние вставания непривлекательными, — мягко начал он, — мои люди сделали распоряжения в Ред Лаян и Рэм Ин для тех, кто предпочитает, чтобы их не будили утром.

Он уже приказал управляющему и экономке проследить, чтобы прислуга упаковала вещи гостей к вечеру, и девочки Хариет были извещены о новом расписании.

— Приношу свои извинения за изменения в планах.

— Кто-то из родственников умер, старина? — осведомился Фреди Арбустер со все еще поднятыми от удивления бровями.

— Никто из тех, о ком я знаю, — ответил Синджин с радушной улыбкой.

— В чем тогда дело? — спросил Ворвик. — Прекращаешь кутеж? Ты не страдаешь болезнью печени? — Он был не единственным из гостей, кто заметил, что Синджин уклоняется от веселья последние несколько ночей.

— Мое здоровье в полном порядке.

— Может быть, ты дьявольски расстроен. Проиграв столько скачек?

— Вовсе нет. — Его веселость была очевидна.

— Стареешь, старина? Не можешь вынести? — сказала одна молодая голова.

— Если вам нужно знать, — наконец сказал Синджин, — я утром уезжаю.

— Ты нам не нужен здесь. Мы тогда останемся, — сказал Фреди.

— Нет. — В мягком голосе Синджина прозвучала бесконечная властность.

— Почему нет? — спросил Фреди. Они были друзьями с детства.

— У меня на это есть свои причины, — спокойно ответил Синджин.

— Должно быть, женщина, хотя это не повод, чтобы держать нас в неведении. Только не говори, что ты стал осмотрительным. — Фреди был явно шокирован.

— Это не подлежит обсуждению. Я благодарю вас всех за то, что вы составили мне компанию в развлечениях на прошедшей неделе. — Он обвел взглядом всех сидящих за столом, — с мягкой улыбкой и непроницаемым выражением лица. — Сегодня вечером мы выпьем на прощание…

* * *

Челси в первый раз заговорила о возможном посещении своей двоюродной сестры Элизабет несколько дней назад, — вновь упомянув об этом вчера и выбрав благоприятный момент в субботу вечером после празднования победы в скачках, сказала:

— Поскольку путешествие с лошадьми на север займет некоторое время, я решила провести несколько дней с Элизабет в Апингеме. Я присоединюсь к вам в Йорке в следующий понедельник.

Они своими силами перевозили лошадей на соревнования, хотя большинство лошадей из-за трудностей дальнего путешествия между скаковыми полями оставались дома. Но репутация Ньюмаркета была такова, что в соревнованиях участвовало большее количество, чем во всех остальных скачках. Челси знала, какое время необходимо для переезда и полноценного отдыха лошадей. Если она приедет в Йорк через неделю после понедельника, у нее еще будет много времени, чтобы подготовиться к выступлениям.

— Ты всегда была достаточно равнодушна к Лиз, Чел, — заметил Нейл. — Помнится, ты всегда называла ее дурехой.

— Апингем практически по пути. Я помогу миссис Макаулай уложить все вещи после вашего отъезда завтра, у меня еще останется несколько дней, чтобы побыть с Элизабет. Ты знаешь, она присылает приглашения уже в течение двух лет.

— И от всех ты сумела отказаться.

Усмешка Данкэна, стоящего со стаканом в руках, вдруг напомнила ей Синджина, и она с ужасом подумала, что он разгадал ее уловку.

— Она, в конце концов, моя единственная двоюродная сестра по маминой линии. И я могу вынести ее легкомысленную болтовню день-другой.

— Твоя сестра много работала последние недели, Данкэн, — вставил отец. — Она заслуживает небольшой отдых. — Повернувшись к Челси, которая сидела на полу у камина, он проговорил с добротой в голосе:

— Останься подольше, — он усмехнулся, — если сможешь вытерпеть глупость Элизабет и ее тети Джорджины.

В ту же секунду острое чувство вины кольнуло Челси: забота и доброта отца еще больше отягощали ее обман. Но она считала, что пятьдесят тысяч, которые избавят отца от долга, служат достаточным оправданием для ее притворства. Она не позволила себе признаться в том, что притягательная сила Синджина Сейнт Джона превосходила значимость пятидесяти тысяч золотых гиней. Честность тем не менее вновь возобладала, когда она ответила:

— Я не думаю, что мое терпение выдержит более долгий визит, папа. Тетя Джорджина стремится сделать из меня настоящую леди, в память о маме, но она опоздала на много лет. И здесь нет ничьей вины, папа, — продолжала она, когда на лице отца неожиданно появилось беспокойство. — Мне очень нравится моя жизнь.

— Возьми с собой двух конюхов и миссис Макаулай, и старого Эндрю в качестве извозчика. И не езди ночью, — сказал ей отец.

Ее сердце так сильно билось, что она испугалась: а не услышит ли кто-нибудь. Поэтому она начала говорить о сборах, словно это было интересно кому-нибудь из членов семьи. Очень быстро тема сменилась на обычную, о лошадях, и она смогла откинуться в кресле и только прислушиваться к звуку мужских голосов и ударам своего сердца.

«В воскресенье утром» — было сказано в записке Синджина.

Но это невозможно.., и никакого выхода, чтобы послать осторожный отказ. Ее отец, братья, конюхи и лошади не смогут выехать раньше, чем в десять. А ей нужно с миссис Макаулай все уложить, и еще два часа уйдет на то, чтобы дать распоряжения оставшимся конюхам относительно их обязанностей. Уложить ее собственные вещи, которые ей понадобятся в течение недели с Синджином, на это тоже уйдет время. Когда ее семья будет далеко в пути, она намеревалась сказать об изменившихся планах миссис Макаулай, и конюхи могли бы пока остаться на несколько дней в Прайори Коттедж, а она тем временем якобы поедет вперед, чтобы помочь Элизабет ухаживать за тетей Джорджиной, у которой обнаружилась оспа. Поскольку Челси в детстве сделали прививку, она была вне опасности, но миссис Макаулай ужасно боялась оспы. Она скажет миссис Макаулай, что тетя Джорджина вышлет экипаж и конюха, чтобы ее сопровождать, поэтому миссис Макаулай может оставить двух конюхов и Эндрю себе в помощь. В воскресенье Челси встретит их в Грентхэме, откуда они поедут дальше в Йорк.

Записка герцогу, посланная бы с деревенским мальчиком, завтра утром привела бы ее план в действие.

Остаток вечера прошел, как в тумане, ее ум терзался от ее собственных планов, а отец и братья разговаривали об Йорке. Она отвечала очень коротко, когда к ней обращались, или вовсе не отвечала, и, наконец, когда Колин нетерпеливо сказал:

— Чел, ты спишь?

Она посмотрела на них и сказала:

— Я очень устала. — И ушла в свою комнату.

* * *

Челси послала записку Синджину во время своей утренней верховой прогулки через деревню, затем вернулась, чтобы подготовить лошадей к их путешествию на север. Как она и подозревала, было скорее одиннадцать, чем десять, когда конюшни Фергасонов опустели, и последний звук цокота копыт растаял вдалеке. Последняя волна беспокойства схлынула, и некоторое напряжение ушло. Слугам нужно будет что-то объяснить, когда приедет «экипаж тети Джорджины», но они были старинными вассалами и привыкли к неожиданным изменениям в планах семьи. Они также знали особый независимый характер и стиль поведения Челси, а некоторый приземленный взгляд на вещи в сознании шотландцев был заложен глубоко в генах. Они поймут необходимость ее поездки и сочтут слуг тети Джорджины достаточным эскортом. Затем она дала наставления миссис Макаулай и конюхам и отправилась укладывать свои вещи, прислушиваясь, не едет ли повозка «тети».

Когда Синджин получил записку Челси, он уже проводил женщин Хариет, некоторые ворчали из-за раннего подъема, пока он не раздал обычные щедрые дары в гинеях, тогда сонное бормотание быстро сменилось веселой живостью. Его несколько гостей, все же оставшихся на ночь, еще спали, несмотря на то, что их отъезд был назначен на девять.

Взяв записку с собой в библиотеку, он открыл занавески и, опустившись в кресло за столом, разорвал печать. Инструкции Челси, написанные мелким почерком, были пространными, но последовательными, и он улыбнулся, когда читал ее точное определение каждого требуемого от него шага. Он должен был послать экипаж, двух конюхов, извозчика с запиской от сестры Элизабет не раньше полудня. Со слугами нужно отрепетировать их роли, хотя «полагаться на прислугу в этой головоломке опасно. Скажи им, чтобы они разговаривали как можно меньше». Поскольку его прислуга получала очень хорошее жалованье, герцог не опасался, что они не выполнят инструкций, изложенных в письме.

Главной проблемой было найти экипаж без его личного герба. Но поскольку до полудня еще оставалось время, он послал в Ньюмаркет за подходящей каретой.

Любой из друзей Синджина был бы поражен его почтительным отношением к этой женщине. Он с неудовольствием подумал, что в своем интересе к Челси он перешагнул через обычную небрежность. «Возможно, запретный плод соблазняет меня», — подумал он.

Затем, отбросив дальнейшие тонкости по этому вопросу, он решил: пусть все идет к дьяволу, какое-это все имеет значение, если она будет его.

Гостей разбудили раньше времени, потому что ему хотелось видеть свой дом свободным от обитателей.

Им подали завтрак прямо в комнаты, чтобы ускорить их отъезд, и наконец в восемь тридцать шесть он стоял один на дороге, сердечная улыбка удовлетворения освещала его красивое лицо [Дворянство не имело обыкновения просыпаться рано, по крайней мере в Лондоне. В 1782 году завтрак крайне редко подавался до десяти утра, обычно не раньше одиннадцати.

Герцогиня Девонширская пишет, что ее парикмахер-француз прибывал в одиннадцать утра с тем, чтобы сделать ей прическу на предстоящий день, а также упоминает о званом завтраке у принца Уэльского, который длился с полудня до шести часов вечера. Время от трех до шести часов пополудни посвящалось покупкам и визитам. В промежутке от шести до восьми подавался обед. И лишь после обеда люди высшего света «начинали день». Множество из них посещали вечерние спектакли в театре, которые начинались в семь и заканчивались между одиннадцатью и двенадцатью. Затем начинались балы, маскарады, приемы, праздники и другие светские развлечения.

Никто не появлялся в благородном собрании до одиннадцати вечера. В Воксхолле время сбора было между одиннадцатью и одиннадцатью тридцатью. Члены палаты общин никогда не проводили заседаний в дневное время, но работали в течение ночи.].

— Похоже, вы избавились от них, сэр, — сказал его главный домашний распорядитель с улыбкой, зная о беспокойном донкихотском душевном подъеме хозяина.

— Я избавился, не так ли? — сказал Синджин с беззаботным весельем. — Экипаж из Ньюмаркета уже здесь?

— Нет, сэр.

— Скажи мне сразу, как только он прибудет. Ливреи изменены?

— Уже закончили, сэр.

— Я хочу, чтобы во всех комнатах стояли свежие цветы и все было проветрено после вчерашней ночи.

Моя дорожная карета готова? — Взгляд его голубых глаз на доли секунды вдруг сделался резким. — Немного из моих новых поступлений «бордо» выслали вперед?

— Исполнено.

— А венгерское токайское?

— Сделано.

Его облегчение было очевидным.

— И все ли понимают, что, если сплетни о леди, которая прибывает ко мне в качестве гостьи, выйдут за пределы этого дома, ад покажется вам раем по сравнению с моим гневом.

— Совершенно понимают, ваша светлость. — Когда Сомерсет собрал всю прислугу, чтобы внедрить этот факт в их сознание, его слова содержали такое убедительное описание настроения герцога по этому вопросу, что некоторые из слуг вздрогнули от наглядных иллюстраций.

— Хорошо. Спасибо, Сомерсет. — И затем он улыбнулся. — Красивое утро, не правда ли, Сомерсет?

— Очень красивое, сэр, — Сомерсет отметил про себя, что прежде герцог вставал так рано только тогда, когда развлечения Синджина продолжались всю ночь, то есть когда он не ложился вовсе… Да еще чтобы герцог смотрел на утро с таким энтузиазмом… Эта новая леди произвела некоторые удивительные изменения в жизни хозяина.

Молодой герцог спал один последнюю неделю, что почти вызывало опасения за его здоровье, если бы не его камердинер Пили, который вскользь упомянул домоуправителю, что у его светлости новое увлечение.

Возможно, эта леди живет неподалеку, потому что его светлость вернулся после утренней верховой езды в потрясающе хорошем расположении духа, а на коленях его замшевые бриджи окрасились от травы.

Окинув взглядом горизонт в направлении Ньюмаркета, Синджин затем взглянул на солнце, словно проверяя, который час.

— Еще нет девяти, сэр, — подсказал Сомерсет.

— Да, еще рано. — Синджин выдохнул, сделал несколько шагов, обернулся и еще раз посмотрел в направлении Ньюмаркета.

— Может быть, хотите, чтобы я послал Тома узнать насчет экипажа, сэр?

— Нет, нет. Я могу подождать. — Смахнув пылинку с манжета своего кожаного костюма, он снова поднял глаза на дорогу в Ньюмаркет. — О, дьявол, — воскликнул он с легким нетерпеливым вздохом. — Он ведь не мог еще вернуться, не так ли, Сомерсет? — пробормотал Синджин. Такого рода высказывание не требовало ответа. — Кажется, полный дом гостей подействовал мне на нервы, — продолжал он, явное нетерпение звучало в его разговоре с самим собой. — Проклятая кучка развратников. Не могут утром подняться без того, чтобы их не вытаскивали из постели.

Я немного прогуляюсь, — неожиданно сказал он. — Позови меня, когда прибудет экипаж. — И, засунув руки в карманы куртки, он пошел прочь.

Его главному домоуправителю потребовалось время на то, чтобы усвоить это разумное объяснение от человека, который посвятил большую часть своего времени увеселениям в окружении целого дома гостей и находился в постели намного дольше, чем большинство его современников, хотя и не спал.

— Совершенно справедливо, сэр, и я позову вас сразу, как только прибудет экипаж. — Слова унес ветер, а его хозяин уже шагал по насыпи.

Несколько минут спустя, за чаем, в комнате экономки Сомерсет размышлял над тем, кто бы могла быть эта леди, имевшая такую власть, способную изменить жизнь герцога.

— Он не берет с собой прислугу, — лукаво говорила миссис Абетон, ее круглое лицо и кругленькие глазки оживились от любопытства, — поэтому, должно быть, она не леди. Леди не могут одеваться без слуг. — Экономка Синджина в Сикс-Майл-Ботоме, доставшаяся ему по наследству от отца, так же как и имение, знала все до мельчайших подробностей о различных замашках или их отсутствии у женщин, которых Синджин привозил с собой в дом. Она даже мысленно составляла диаграмму проституток в соответствии с их разрядом. И Синджин был бы поражен, узнав, что запись о его прославленной «силе» лежала спрятанной сразу после Книги Бытия, символическое местонахождение, в ее молитвеннике.

Миссис Абетон, так же как и многие вассалы Синджина, относилась к молодому пэру с благоговейным почтением. Он решительно отличался от отца, который, хотя и не был абсолютным человеконенавистником, придерживался явно формального взгляда на герцогский престиж. Синджин же, наоборот, распространял вокруг теплую неформальность, очаровывающую все возрасты, полы и социальные положения. Что являлось предметом разногласий между отцом и сыном.

— Леди она или нет, — напомнил Сомерсет миссис Абетон, — наши инструкции очень ясны. С ней нужно обращаться как с самой королевой. Лилии, которые прислали его светлости из Кингсвея, поставили в гостиной?

— В серебряные вазы. Он уже посмотрел и сказал:

«Так много», — но не сказал, чтобы убрали хоть одну.

Здесь целый вагон этих лилий.

— Ну, комната большая, и окна нужно держать открытыми, его светлость приказал. Мы можем только надеяться, что леди понравится.

Следя за точным исполнением всех приказаний, они не учли небрежного надзора Синджина.

В итоге дом для скачек Синджина напоминал домашний сад, в каждой комнате, как было приказано, стоял большой букет цветов, в открытые окна дул весенний ветер, приветливо смешивая запахи.

С нетерпением ожидаемый экипаж, наконец-то, прибыл из Ньюмаркета; его свита в новых измененных ливреях повторила свои роли; пространная записка от сестры Элизабет была поручена извозчику… И гарцующей на месте паре дали волю. Сделав несколько первых шумных легких шагов, они пошли соразмерной рысью и двинулись с ритмической симметрией по дороге.

Выбрав маленький летний домик в греческом стиле, расположенный на возвышенности, покрытой густой травой, идеальное место для наблюдения за местностью, Синджин ждал, шагая по инкрустированному мраморному полу, как зверь в клетке. Он десяток раз проверил свои французские часы прежде, чем заставил себя сесть, только для того, чтобы снова вскочить через минуту. Он не мог ждать; ему всегда в действительности не хватало терпения — еще один повод для раздоров с отцом, который считал спешку плебейской чертой.

Сознавая свой необычный интерес к юной леди Челси, Синджин пытался много раз смягчить это нетерпеливое желание. Он даже однажды вечером повел в спальню одну из женщин Хариет, как делал, не задумываясь, в прошлом, чтобы этим облегчить свой дух и постоянно усиливающиеся нападки друзей. Но, доведя куртизанку до постели, он угрюмо извинился и пошел гулять на улицу.

После долгих мысленных рассуждений в ту ночь о стиле своей жизни, он пришел к соглашению со своей необычной привязанностью к нетронутой девушке. Синджин прагматично решил, что не следует вкладывать особенно большой смысл в его всепоглощающее страстное желание к чувственной мисс Фергасон. «Какой смысл, — заключил он, — выстраивать аргументы против желания, возникающего к столь обольстительной Челси, когда она будет находиться в моем распоряжении только в течение недели?»

Монахом он не был, хотя подумал с кривой усмешкой: хорошенькая мисс Фергасон могла поставить под сомнение даже его монашеский обет безбрачия. Его необычное отсутствие интереса к женщинам Хариет тоже в большой степени было связано с изумительной мисс Фергасон. Она была особенно пышной; они, на контрасте, не казались таковыми. Несложное для понимания уравнение. Он предпочел не принимать во внимание тот факт, что в прошлом, когда он замечал красоту женщин, его собственное либидо было больше заинтересовано в потреблении. И понятие о сексуальном воздержании в течение всего лишь нескольких дней показалось бы непостижимым.

Он напряженно вышагивал, потому что это уменьшало возбуждение, которое он испытывал, и слегка отвлекало от мыслей о необъяснимом. Вместо сложных вопросов, задаваемых самому себе, он начал обдумывать, с присущей ему гениальностью, изобретательную чувственность, которую он оттачивал до высочайшего мастерства в последние десять лет, несколько отличительных способов доставления удовольствия красивой мисс Фергасон.

* * *

Челси в это время испытывала похожее опьяняющее сумасшествие по отношению к Синджину Сейнт Джону, хотя ее чувства сильно подавлялись необходимостью упаковки вещей вместе с миссис Макаулай. Но она была очень невнимательна, и, после того как миссис Макаулай задала один и тот же вопрос в третий раз, она спросила:

— Ты что-то обдумываешь сейчас, девочка? Ты за все утро едва слово услышала!

Оторванная от своих мечтаний, в которых она находилась в нескольких сантиметрах от дразнящей улыбки Синджина, Челси быстро сымпровизировала:

— Возбуждение от стольких побед в Ньюмаркете все еще у меня в голове, миссис Макаулай. Простите, что я так поглощена собой. — Она, действительно, думала о Синджине, конечно, а его участие в этих победах придавало ее ответу немного правдоподобия.

— Если твои мысли с лошадьми, как обычно, — ответила миссис Макаулай с понимающей улыбкой, — ты можешь не заметить, что у тебя под ногами, поэтому я сама справляюсь с вещами. Ну…

— Я должна помочь.

— Если бы ты помогала, девочка, я бы тебе позволила, но ты больше мешаешь, чем помогаешь, поэтому прочь. Иди, мешай конюхам нагружать повозки, — весело предложила она. Поскольку Челси проводила большую часть времени на конюшне, так же как ее отец и братья, миссис Макаулай была привычна к выполнению домашних обязанностей в одиночку.

Поэтому Челси пошла вниз по дороге к воротам, брошь Синджина с цветком чертополоха колотилась в ее кармане, поэтому она могла до нее дотронуться, не глядя. Ее пальцы гладили бриллиант в виде цветка, скользили по теплому золоту основания, ощупывали одними подушечками пальцев рисунок, заканчивали путешествие на маленькой пчеле, усевшейся на цветок чертополоха. Эмблема дома Фергасонов в ювелирном исполнении была необычным подарком, а настоящий лиловый бриллиант очень редким и безумно дорогим.

По правилам, она должна вернуть его. Незамужние женщины не могут принимать дорогие ювелирные украшения от мужчин. Это предполагало какую-то непристойность. Да, а в их отношениях было что-нибудь правильным? Она улыбнулась, вспоминая множество бесстыдных непристойностей, окружающих их отношения, начиная с их знакомства и ее предложения в экипаже. Поэтому она собиралась сохранить этот многозначительный подарок как сувенир. Его пятьдесят тысяч фунтов — шокирующее нарушение всех приличий, если бы ее заботили такие вещи…

Затем, в голову внезапно пришла мысль, когда она обдумывала шокирующее нарушение приличий в общем и сексуального характера в частности, и она наивно подумала: «Стоит ли мне взять с собой какие-нибудь книги?» В соприкосновении фантазий и романтической идиллии ее блуждающие мысли были заняты семью днями, которые они проведут вместе. И она подозревала, что, даже принимая во внимание репутацию герцога Сетского, в течение недели будут периоды, когда ему не нужно будет ее непосредственное присутствие. Она также сомневалась, будет ли большое разнообразие в охотничьем домике.

Побежав обратно к дому, она выбрала несколько любимых книг и уложила их в чемодан. Она только что спустилась вниз, когда залаяли спаниели, и минуту спустя лакированный голубой экипаж поднялся на небольшое возвышение, приближаясь к Прайори Коттеджу на полной скорости.

«Как это похоже на Синджина», — думала она, загораясь от возбуждения: его извозчик ехал, словно скакал за кошельком в Ньюмаркете.

Ужасный шум царил в течение нескольких минут, когда экипаж, накренясь, въехал во двор и эффектно остановился, разметав гравий. Спаниели лаяли так, словно один только их шум мог остановить вздымающихся лошадей, в то время как миссис Макаулай криком пыталась их успокоить. Из конюшни прибежали конюхи, чтобы узнать причину беспорядка. И если бы приз в пятьдесят тысяч гиней не был ей залогом, у нее не хватило бы мужества разыграть это представление. Одно дело — составить план обмана, совсем другое — привести его в исполнение. Но ее задача была довольно проста. Герцог гарантировал ее отцу будущее без долгов; ради этого она могла сыграть на сцене Друри Лейн.

— Я пойду узнаю, чего они хотят, миссис Макаулай, — сказала Челси, выйдя на веранду.

Она подумала, что выказала достаточно удивления, когда извозчик подал ей записку от ее двоюродной сестры Элизабет.

Она ее внимательно прочла под всеобщим наблюдением, затем объявила серьезное содержание записки в подходяще суровой форме.

Сразу же попятившись, словно испугавшись, что оспа прибыла из Апингема, миссис Макаулай и конюхи встали на почтительном расстоянии. Даже собаки, почувствовав дурные опасения слуг, поспешно удрали на веранду для безопасности.

— Я закончу укладывать свои веши, — вежливо сказала Челси. — Миссис Макаулай, не приготовите ли вы корзинку с едой в дорогу?

Конюхи скоро снесли ее чемодан вниз, но только с лестницы. С этой точки заботу о ней приняли на себя слуги Синджина, помогая Челси войти в экипаж и привязывая ее маленький дорожный сундук сзади. Договоренность встретиться в Грентхэме быстро обсудили на кухне, пока миссис Макаулай укладывала еду.

— Ждите меня здесь, и я пришлю вам записку с точной датой встречи в Грентхэме.

— Что, если бедная женщина будет нуждаться в вас, мисс.., дольше недели? — спросила миссис Макаулай, зная, что граф будет ждать их в Йорке. — Или, может быть, может.., умереть?

Челси сразу же успокоила ее страхи, не нужно было притворяться, чтобы выглядело убедительным:

— Сестра пишет, что кризис у тети Джорджины уже позади, поэтому она не умрет. Элизабет просто нуждается еще в одной сиделке, чтобы помочь ей.

— Очень хорошо, мисс Челси, мы будем ждать от вас известий, — спокойно согласилась миссис Макаулай.

«Как она обманута», — подумала Челси с внезапным чувством раскаяния.

— Или я.., могла бы поехать.., с вами, если это нужно, — добавила ее экономка с бескорыстным состраданием, учитывая ее смертельный страх перед оспой.

Челси почувствовала, как нахлынула еще одна волна чувства вины от ее уловки, но только для того, чтобы немедленно смениться неукротимой бурной радостью. И хотя деньги для ее отца обеспечивали вновь обретенную безопасность для их семейных финансов, она была достаточна честна, чтобы признать, что теперь, когда ее малодушие было преодолено, она с огромным нетерпением ждала встречи с очаровательным герцогом Сетским.

Кучер, с которым она не осмеливалась встречаться взглядом, помог ей войти в экипаж. Челси села очень прямо, сложив руки на коленях, и сидела так, пока дверь не захлопнулась, и они не двинулись. Затем, она придушенно выдохнула, освобожденная, и, выглянув из окна, помахала своим слугам.

Она не улыбнулась, потому что это было бы неприлично при данных обстоятельствах, но под белым батистом ее лифа сердце отбивало бешеную дробь.