Гром среди ясного неба

Полуночный шторм, обрушившийся на Квинак, прогремел как гром среди ясного неба. Он стал полной неожиданностью. Даже спутники не зарегистрировали ветер; эксперты-метеорологи называли это явление аберрантной ионной бурей, вызываемой повышенной солнечной активностью. Но когда смерч снес пристани и разрушил порты на протяжении ста миль, эксперты пришли к выводу, что настала пора пересмотреть данные.

Странный ветер с визгом налетел с северо-востока, перескочил через Алеутские острова и круто свернул влево. Он пропорол прибрежные городишки с такой аккуратностью, что многие жители, словно под влиянием анестезии, даже не заметили, что с ними произошло. Одну из улиц Кордовы он разрезал ровно пополам, снеся все дома с одной стороны и оставив их невредимыми на противоположной. Те, кому удалось пережить техасские смерчи, рассказывали, что торнадо может иногда действовать так выборочно — сначала воронка бесцельно сметает все на своем пути, а потом на протяжении нескольких тысяч футов движется ровно, как скальпель. Короче, этот полярный ураган налетел из ниоткуда. Он дул упорно и целенаправленно, как заходящий на атаку с бреющего полета военный бомбардировщик. Например, мемориальная роща елей из Ситки в Диллингамском парке была полностью уничтожена 70-миллиметровыми градинами, некоторые из которых, как бронебойные снаряды, ушли в землю на глубину четырех дюймов.

Когда смерч достиг Квинакского залива, он уже лишился своей тяжелой артиллерии. Максимум, на что он был способен, так это обрушивать в течение нескольких минут на берег жалящую желтую смесь из морской пены и серого песка. Так, легкий Душ, не более того. Однако его оказалось достаточно, чтобы замызгать свежевыкрашенные фасады зданий грязью и вызвать массовые столкновения судов, стоявших на якоре. Новое судно Кармоди лишилось сходней, а плавбаза Босвелла осталась без крана.

Служба безопасности «Чернобурки» успела получить предупреждение, что дало первому помощнику Сингху время выдать распоряжение компьютеру убрать парус и выпустить четыре понтона для укрепления корпуса. Присевшая на корточки яхта перенесла удар настолько стойко, что камбоджийские миллионеры даже не расплескали ни капли благородного вина, которым запивали десерт. Освещение в салуне на мгновение погасло и тут же зажглось снова.

То, что происходило в нижних отсеках, было не столь важно. Грир смазывал гелем свою бороду, когда свет внизу погас и не зажигался в течение последующих четырех часов. Ему так и не удалось выяснить, каким гелем он пользовался — русским, скандинавским или новым азиатским Сой-Ши.

Луиза Луп, погрузившись в виртуальные игры, предоставляемые студией, сидела одна во внутреннем офисе того, что когда-то было боулингом ее папы, когда налетел ураган. Ей было грустно, и она чувствовала себя бездомной. Ей не хотелось идти на яхту, где высокомерные красотки обливали ее презрением, и ей не хотелось возвращаться домой к свинячьим рылам, поэтому, набрав код Лупа, она проскользнула через черный ход в боулинг. Конечно же, ей и в голову не приходило, что и здесь была установлена камера, и все ее действия транслировались на монитор яхты. Единственное, что она знала, что программа была создана специально для того, чтобы удовлетворять коренные потребности человека, как бы грустно ему ни было. Шторм налетел в тот самый момент, когда она выключила машину, поэтому Лулу тоже пропустила это странное метеорологическое явление.

Билли Беллизариус бодрствовал, когда ударил шторм. Глаза его сияли, лицо лучилось улыбкой. Весь день до глубокой ночи он работал с Вейном Альтенхоффеном в душной редколлегии «Маяка», попивая горячий чай и диктуя тому еще более жаркие письма, которые Вейн отправлял по факсу сенаторам, журналистам и редакторам других изданий. Бедная голова Вейна уже раскалывалась от того перенапряжения, которому подвергал ее Беллизариус, поэтому, когда налетел ураган, Вейн почивал на конкурирующих изданиях, еженедельно поступавших к нему со всего света — «Манчестер гардиан», «Нью-Йорк таймз», «Новая правда» из Санкт-Петербурга.

— Приходится быть конкурентоспособным, — пояснил Вейн, устраиваясь на горе газет, чтобы восстановить угасающие силы.

Беллизариус в этом не нуждался — у него внутри все кипело и бурлило. Когда же нервный писака перестал стоять на его пути к факсу, Кальмар распоясался окончательно. И в этот момент он писал свою самую сокрушительную обличительную речь для канадских иммиграционных властей в Ванкувере: «…И в заключение, господа, позвольте мне сказать следующее: я вполне допускаю, что ваши бюрократы в силу своей занятости вполне могут смотреть сквозь пальцы на группку нелегальных инородцев, занимающихся сельским хозяйством в одном из королевских парков ее величества, допускаю я и то, что вы настолько оглушены перипетиями и тяготами нашего страшного времени, что не считаете нужным обращать внимание на практическое применение черной магии и пропаганду белого рабства, не укладывается в голове другое — как образованный англичанин, находящийся на государственной службе, может терпеть распространение столь бредовых идей (см. прилагающиеся брошюры Бьюлаленда), и это в стране, славящейся своими традициями рационализма. Ознакомьтесь с „научными доказательствами экспертов“ в так называемых „просветительских материалах“, озаглавленных „Святилище в облаках“. Это бессовестное словоблудие ни в коей мере не является научным, уже не говоря о его бездоказательности. Что же касается „экспертов“, то они представляют из себя не более чем классический хор цыплят в римейке музыкальной комедии под названием „Конец света, конец света“. А преподобный Гринер, добрейший владелец „Заоблачного святилища“, естественно исполняет роль Братца Лиса.

И вы, господа, допускаете, чтобы подобное вранье распространялось как просветительские материалы? Как научные сведения? Что бы сказали ваши ученые предки? Все они от Фрэнсиса Бэкона до Маршалла Мак-Лугана переворачиваются в гробах от бессильной ярости!

Подпись: Хранитель Истины и Защитник Короны «.

Билли сочинял следующее письмо генеральному секретарю ООН, когда от налетевшего ветра задрожало здание и вырубился факс. Мгновенье он сидел, уставившись в темный экран, после чего вскочил и с диким криком вылетел на улицу:

— Значит, говоришь, огонь?! Где же твой огонь?! Кларк Б. Кларк не то чтобы бодрствовал, а так, кемарил в подвесной койке в каюте скоростного катера, прислушиваясь к сообщениям береговой охраны. Напротив него в таком же коконе покачивался другой представитель «Чернобурки» — бывший гонщик на моторных лодках. Именно Кларку Б. принадлежала идея бросить якорь неподалеку от берега, на случай, если поступят какие-нибудь сообщения о двух престарелых алкоголиках и надо будет срочно возобновить их поиски. Гонщику не очень понравилась эта идея, и Кларку пришлось звонить на яхту. Левертов сладким голосом поддержал своего приспешника, но добавил:

— Если хочешь — оставайтесь, и можешь не волноваться. Прогноз благоприятный и море спокойное. У них просто кончилось горючее и им ничего не грозит.

Однако ураган внес свои поправки. Катер начало трепать с такой силой, что он взлетал, как обезумевший заарканенный мустанг. Голоса дикторов были полны смятения и полного непонимания. Кларк Б. тут же снова связался с Левертовым.

— Дрейфовать в тихую погоду это одно! А в такую — это совсем другое! Вызывай поисково-спасательную службу!

— Успокойся, — повторил Левертов. — Никто не станет их искать, пока не рассветет. Может, шторм и выманит этих старых идиотов из их укрытия. А если нет… — Кларк воочию увидел, как Левертов пожимает своими белесыми плечами, — значит, они сами виноваты. Так что будь что будет. Ложись спать.

Кларк Б. положил на место телефонную трубку и умиротворенно забрался в койку. К этому времени из кокона выполз бывший гонщик с побледневшим лицом.

— Что он сказал? Идти к причалу? Я же тебе говорил. Эта крошка не приспособлена к штормам.

— Он сказал ложиться спать, — успокоил Кларк Б. перепуганного спортсмена. — Ну и ветерок, — и больше он уже не возвращался к этому.

Поисковые вертолеты прилетели из Бристольского залива на рассвете. Погода стояла тихая, и никто не сомневался, что им удастся обнаружить надувной спасательный плот. Они-таки его обнаружили у скалы Безнадежности, но он был пуст. К вечеру сообщения береговой охраны начали звучать довольно пессимистически, а к полудню следующего дня все, за исключением Кларка Б. и его начальника, утратили всякую надежду. Повсюду сновали журналисты. Бывший боулинг был битком набит секретарями и всяческими ассистентами, оравшими в телефонные трубки свои сообщения на дюжине разных языков. Одновременно верещали три закодированных станции — одна от воздушной поисковой группы, другая от морской и третья от телеграфного агентства «Юнайтед Пресс», ожидавшего официального сообщения. Все новости начинались со слов: «Всемирно известный режиссер Герхардт Стебинс унесен в море неожиданным штормом вместе с рыбаком. Уже два Дня без вестей… Опрокинутый „Зодиак“ найден у скалы, называемой Безнадежной… Пресс-секретарь „Чернобурки“ опасается худшего… Подробности в одиннадцатичасовом выпуске».

Алиса слушала приемник, складывая холодные простыни в сумрачной прачечной мотеля. Последние два дня ей, не переставая, звонили со студии, на которой она провела большую часть предыдущего дня, следя за свежими сообщениями спасательной службы. Но больше она не могла выносить суматоху и гвалт, царившие в бывшем боулинге — такого грохота там не бывало, даже когда Омар проводил соревнования на всех дорожках. Она вставила в прорезь идентификационную карточку и отправилась домой — она и по приемнику могла узнать все необходимое, а грохота он издавал все же немного меньше.

Она все еще не испытывала особого беспокойства, несмотря на прошедшее время. Просто она стала внимательнее и полностью погрузилась в ожидание. После сообщения о найденном катере оставалось узнать всего лишь одну простую вещь: найдут их живыми или нет. А этих сведений она могла дожидаться дома, спокойно складывая простыни и прислушиваясь к радиосообщениям.

Она сняла свое официальное платье и спустилась в прачечную в брюках и малиновом замшевом пуловере. Однако привычная работа на этот раз мало успокаивала. Во-первых, простыни были оставлены в барабанах мокрыми и теперь скукожились и не желали разглаживаться, а во-вторых, Алиса все больше начинала ощущать, что дело было не только в ожидаемых ею сведениях. Ее мучило что-то еще, что — она никак не могла определить. Это напоминало смутную тревогу, которая посещает человека, когда он остается один на один с самим собой. И вскоре это чувство стало настолько сильным, что даже затмило беспокойство Алисы из-за отсутствующего мужа. Она ни на минуту не допускала мысли о том, что Кармоди утонул. Каким бы толстым и глупым ни казался Майкл Кармоди, он ничем не походил на неуклюжего Алексея Левертова. Да, он был пьяницей, но не оболтусом, способным утонуть. Она вспомнила Гавайи, когда он даже не мог погрузиться в горячую ванну из-за того, что постоянно всплывал. Скорее всего, причалил куда-нибудь или попал в очередной переплет, но только не утонул. Он просто исчез, а когда кто-нибудь догадается, где искать старого балбеса…

Алиса в изумлении замерла: ее мучило не что-то, а кто-то! И самое отвратительное заключалось в том, что она была вынуждена признать: именно этот кто-то был единственным человеком, способным найти пропавших мореплавателей. Кому-то надо было отправиться на свалку и пробудить к жизни этого несчастного типа. Поскольку местонахождение Грира было неизвестно, братья Каллиган были мертвецки пьяны, а Беллизариус наглотался дури до такой степени, что бродил по улицам, разговаривая сам с собой, было совершенно очевидно, кто остается.

Алиса натянула короткую замшевую юбку, которая являлась второй половиной ее диско-костюма, и начала смешивать следующий кувшин «Маргариты», чтобы собраться с силами. Она терпеть не могла обращаться к кому-нибудь за помощью. Тем более к Айку Соллесу. Если бы ее смыло за борт, она предпочла бы утонуть, чем попросить его бросить ей канат. Однако в настоящий момент за бортом находилась не она.

Она перелила «Маргариту» во фляжку, завинтила крышку и, выйдя из прачечной, двинулась к машине, у которой нос к носу столкнулась с Шулой. Та стояла, держа за руку свою шестилетнюю сестренку Нелл, а за ту, в свою очередь, цеплялась самая младшая девочка. Все три были облачены в серебристо-черные цвета.

—« Вы куда? — осведомилась Шула, с хмурым видом оглядывая малиновый костюм Алисы и походную фляжку с зеленой „Маргаритой“. А когда Алиса сообщила ей, она тут же принялась канючить: — Мы тоже хотим. Мы можем помочь… — ее голос дрожал от нескрываемого желания, и Алиса с трудом поборола злорадный смех, полагая, что делает это из сочувствия. Но больше это походило на ревность, столь же зеленую, как жидкость, плескавшаяся в банке. Маленькая эскимоска догадалась, что кто-то намеревается пробудить прекрасного греческого героя. Интересно, сколько времени она ждала со своими сестрами, когда хлопнет дверь? Подумать только! Первобытные страсти в наше время. И к кому?! К никчемному отщепенцу с правильным носом и грустными глазами. Алиса почувствовала легкий укол совести при виде этой безрассудной страсти: сама она никогда не испытывала таких чувств по отношению к собственному мужу, каким бы симпатичным моржом он ни был.

— По-моему, вы можете себе придумать занятие получше. А если хотите помочь, пойдите послушайте сведения о поисках по моему радио.

Но Шулу это явно не устраивало. Продолжая улыбаться, она отпустила руку сестры и знаком показала, чтобы они уходили.

— А если кто-нибудь позвонит?

— Скажешь, что я скоро вернусь, — ответила Алиса. — Если сочтешь звонок важным, нажми на запись. Я скоро…

— Но я тоже хочу поехать, — топнула ногой Шула. — Пожалуйста, миссис Кармоди…

— Не сегодня, — отрезала Алиса и, сев в фургон, двинулась прочь. Фляжка с зеленой жидкостью становилась все теплее, а уколы совести холоднее. Что помешало ей взять с собой бедную влюбленную девочку? Неужели она боялась осложнений? Неужели она хотела защитить этого беспомощного цыпленка от бессердечных гончих? Да ладно! Исаак Соллес был повинен во многих тяжких грехах, но охота на малолетних цыплят не входила в них. Чего уж лукавить…

Алиса настолько увлеклась самобичеванием, что даже позабыла о своей фляжке и вспомнила о ней лишь тогда, когда в горле начало першить от смрадного дыма свалки. Сбросив скорость, она закрыла окно и зажала фляжку между голых колен. Руки у нее так вспотели, что она с большим трудом отвинтила крышку. Алиса за один присест отпила треть и как из базуки прицелилась фляжкой в видневшийся красный трейлер. Это немного успокоило ее. И поэтому она приговорила еще одну треть смеси с уже более достойным видом.

Марли возлежал на страже под своим кустом, но он узнал медленно приближавшийся фургон Алисы и скалясь вышел ей навстречу. Она бы предпочла, чтобы он пару раз тявкнул в целях оповещения, но пес лишь лизнул ей руку, когда она вышла из машины. Алиса поднялась по лестнице и постучала в дверь. Ничего. Она постучала еще раз и опять не получила никакого ответа.

— Черт побери! — выругалась она и вошла внутрь.

В трейлере по-прежнему было сумрачно, как в подводной лодке, несмотря на вымытые окна, и она опять ощутила мускусный запах застарелого мужского пота, несмотря на израсходованные ею две бутылки Пинасола. Черт побери! Она считала, что уже не вернется сюда. И вот она снова здесь, а вокруг снова бардак. Тропа, выложенная сброшенной на пол одеждой, привела ее в спальный отсек. Но стоило ей войти в его сонную атмосферу, как первая волна текилы накатила на нее с такой силой, что ей пришлось опуститься на книжную полку. Открыв глаза, Алиса увидела перед собой спящего. Она даже не сразу сообразила, что это за человек с взлохмаченной головой и завернутый, как в тогу, в ее стеганое одеяло, уткнулся лицом к стенке. Ему явно что-то снилось. Мускулы на его обнаженной спине подергивались, а грудная клетка ходила ходуном. Бледнокожий рыцарь, — со злорадным удовольствием подумала Алиса, — стоит с него снять блестящие Доспехи, и он начинает походить на ребенка, спасающегося бегством от какого-то навязчивого кошмара.

— Соллес, просыпайся! — произнесла она. Человек быстро повернулся, отбросив одеяло одним взмахом руки. И перед Алисой оказался абсолютно голый мужчина с длинноствольным револьвером в руке, нацеленным именно туда, где начинала закипать вторая волна «Маргариты». От неожиданной резкости движения голова у нее немножко закружилась, но она осталась сидеть на месте, не сводя глаз с револьвера. Она вспомнила недавнюю статью в «Параде», в которой сообщалось, что тридцать семь процентов несчастных случаев, то есть ошибочных выстрелов, происходят в момент внезапного пробуждения. Учитывая обилие оружия и регулярность состояний похмелья, авторы статьи рекомендовали неподвижность в этих критических ситуациях.

Наконец на лице Соллеса появились некоторые признаки узнавания.

— Алиса, что это значит?

— Надеюсь, ты не считаешь, что я собираюсь снова заняться у тебя уборкой? Нет, не рассчитывай на это. Одевайся. Кармоди исчез. Два дня назад он отправился в море с Герхардтом Стебинсом на катере, и с тех пор его не видели.

— С кинорежиссером?

— Именно. Как дети: вляпались на берегу и дали деру в море…

— Кармоди не станет выходить в море на катере, Алиса. Не мели чепуху.

— Тут и без меня было достаточно чепухи, Соллес. Ты спишь уже два дня и все пропустил. В том числе полярный шторм.

— А в его дом на северном берегу кто-нибудь заглядывал?

— Естественно. На следующий день после шторма туда наведалась береговая охрана и обнаружила дом темным и запертым. А сегодня утром «Зодиак» был обнаружен у скалы Безнадежности. Что означает, что они шли на юг, а не на север. Кстати, можешь опустить свой револьвер — обещаю не причинять тебе вреда.

Соллес запихал револьвер под подушку и выпрямился, придерживая одеяло. Алису начало знобить. К тому же она заметила, что у нее сильнее начало биться сердце. Настолько сильнее, что она испугалась, не услышит ли это Айк.

А откуда налетел шторм?

Полярный ураган? А ты как думаешь, откуда? Ты что, тупой?

Вот он и отогнал «Зодиак» к югу, — ответил

Айк.

— От дома Кармоди? Это же в десяти милях от Безнадежной. Даже больше…

— По открытой воде меньше, — с таинственным видом ответил Айк. — Ладно, пошли. Выйди и дай мне одеться. Пойди полечи собаку или еще чем-нибудь займись.

Выйдя из трейлера, Алиса устроилась на бампере фургона и влила в себя остатки прохладной жидкости в надежде утихомирить лихорадочное сердцебиение. Неужели она тоже подхватила этот вирус сентиментальности от трепещущей эскимоски — раритетную заразу, сохранившуюся в арктическом холоде, которая теперь подорвет ее эмоциональный иммунитет? Куда же подевалась ее свирепая армия антител? Отступила? Обращена в бегство? И кем? Мужской плотью, облаченной в тогу? Нет, нет и нет, она достаточно этого насмотрелась в рисовальных классах, чтобы привыкнуть. У нее были модели с телами гладкими, как мрамор Микеланджело — красавцы, зарабатывавшие как платные любовники, — она рисовала их сутками, и ничего. Соллес и в подметки не годился ни одному из этих бифштексов. Не то чтобы он не был красавцем, но в нем отсутствовал блеск, свойственный моделям и диск-жокеям. Это был еще один грех, не свойственный Айку Соллесу: он давно перестал быть эксгибиционистом…

Почувствовав нервозность Алисы, Марли покинул свой сторожевой пост и положил свою серую морду ей на колено. Алиса наклонилась и благодарно потрепала его по загривку.

— Сама не могу поверить, старик, — рассмеялась она, уткнувшись в жесткую собачью гриву. — Даже представить себе не могу, чтобы я думала об этом.

Дверь трейлера распахнулась, и по лестнице, застегивая рубашку, спустился Соллес. Это была груботканая рубашка в узкую синюю полоску, которую она нашла на полу и убрала в шкафчик в свой предыдущий приезд. Темное тошнотворное чувство забурлило в Алисе. Она оттолкнула пса и залезла в машину.

— Ладно, Соллес, ты поведешь, — сообщила она. — А я посплю.

— Куда ехать? На пост береговой охраны?

— Ты прекрасно знаешь, что Кармоди там не может быть. Езжай к Хербу Тому и возьми у него самолет.

— Сомневаюсь, что Херб Том даст мне еще один самолет.

— Езжай, черт бы тебя побрал! Я возьму его, а ты поведешь. Разве не ты у нас знаменитый летчик? Если тебе удалось найти такого крохотного зассыху, как Билли Беллизариус, то уж такого большого пердуна, как Майкл Кармоди, ты найдешь и подавно. Езжай!

Голос ее угрожающе звенел. Айк развернулся и выехал на дорогу. Алиса запустила пустую фляжку в первую же попавшуюся свинью.

— Ты, наверное, думаешь, что я пьяна, Соллес? Да? Чертовски пьяна в это чертовское время?

Айк пожал плечами.

— В наше время практически все пьяны, Алиса… практически постоянно.

— Ты, наверное, думаешь, что я напилась от горя, что потеряла любимого мужа. Так вот, ты ошибаешься. Полярного шторма и техасского смерча недостаточно, чтобы угробить Майкла Кармоди — он слишком живуч.

Айк не ответил. Ему пришлось съехать с дороги, чтобы обогнуть лежащую свиноматку, кормившую свой выводок. Айк давно уже заметил, что свинячьи мамаши предпочитали кормить своих детей на открытом пространстве, вероятно, из соображений безопасности. Так боровам было труднее подкрасться к визжащему помету и закусить кем-нибудь из поросят.

— Притормози! — распорядилась Алиса — этот вираж вызвал у нее еще больший приступ тошноты. — И закрой окно. Я не для того платила за кондиционер, чтобы потом нюхать свинячье дерьмо.

Айк без возражений выполнил ее пожелание. Он вернулся на дорогу, и они плавно покатили дальше в своем катафалке. Но Алиса была не в состоянии долго выносить молчание.

— Черт бы тебя побрал, Айк Соллес, вместе с твоим ханжеством! То, что ты отличаешься от остальных, еще не дает тебе права быть таким самодовольным…

— От остальных? От каких остальных?

— От остальных людей! — рявкнула Алиса. — От, мать твою, человеческих людей!

К ее полному изумлению, темная волна тошноты рассеялась, уступив место веселому головокружению. И приступ необъяснимой лихорадки показался ей вдруг смешным и забавным.

— Господи, ты бы видел себя, когда ты проснулся! Тоже мне, отшельник-оборванец! Ты когда-нибудь слышал о прачечных? Да открой же ты эти несчастные окна! Уж лучше нюхать свинячье дерьмо, чем этот образчик мужской красоты! — и, довольная своей шуткой, она аж скрючилась от хохота.

Плохо было только то, что Айк Соллес ее не понял. Она видела отражение его озабоченного лица в боковом зеркальце. Ну надо же, несчастный болван принял ее пароксизм за приступ горя!

Решил, что она плачет. Это вызвало у нее еще больший приступ веселья, и ее так затрясло, что Айк наконец сочувственно протянул ей руку. Но поскольку плечи у нее ходили ходуном, единственным местом, куда можно было опустить ладонь, оказалось ее бедро. По всему телу Алисы пробежали мурашки от этого прикосновения. Он продолжал вести машину левой рукой, не отводя глаз с дороги. Когда наконец дрожь начала отступать, Айк крепко сжал ее ногу, вероятно, имея в виду братское пожатие, и снова взялся за руль обеими руками.

— А с какой стати Кармоди куда-то отправился на моторке с Герхардтом Стебинсом? — поинтересовался он спустя некоторое время.

— Никто не знает. Николай говорит, что Стебинс слинял с какого-то приема. А Кармоди, вероятно, решил к нему присоединиться.

Если у Соллеса и были другие соображения по этому поводу, он оставил их при себе, и остальную часть пути они проделали молча.

Крыльцо клуба Дворняг было запружено пьющей пиво братией. Похоже, они решили воспользоваться выходным. Кое-кто при виде проезжавшего мимо фургона приветственно поднял банки, но Алиса не отреагировала на эти знаки уважения. Когда они свернули к берегу, она увидела, что толпа у боулинга увеличилась по крайней мере раза в три. Айк притормозил, чтобы переброситься парой слов, и Алиса отпрянула от окна.

— Не останавливайся, идиот, не останавливайся! Я что, похожа на человека, способного давать интервью? — Алиса отвернулась в сторону залива. Она знала, что глаза у нее покраснели и выглядят ужасно, судя по тому, как их резало. Да что глаза! У нее и бедро горело как в огне. Она даже боялась посмотреть на свою ногу, так как ей казалось, что на ней остался отпечаток руки Соллеса. Уже во второй раз за день она прокляла себя за то, что надела этот идиотский замшевый костюм с мини-юбкой. Можно было попросить Айка заскочить в мотель, чтобы хотя бы надеть чулки. По-быстрому, одна нога там, другая здесь. Но будь она проклята, если доставит этому негодяю такое удовольствие. В этом заключалась еще одна из ее проблем — она не только была одарена исключительно плохим вкусом, она еще всячески поощряла его в себе.

Алиса попробовала включить радио, но станции, сражавшиеся за частоты, устроили такую какофонию, что его пришлось выключить, и они снова погрузились в тишину. Соллес произнес лишь пару фраз, когда они проезжали мимо болотистой пустоши, где проживали портовые крысы. Горы шин, ящиков и пристроек с односкатными крышами были отгорожены антициклонным волнорезом, из-за которого доносился собачий лай и вой.

— А я-то все гадал, куда муниципалитет подевал всех собак, — заметил Соллес. — Надо было сразу догадаться.

Он не стал сворачивать к аэропорту. А когда впереди показался дом Кармоди, Алиса никак не могла сообразить, куда подевался ее вигвам.

— Наверное, его сдуло. Это была плоская декорация, чтобы скрыть дом, но ураган…

— Я вижу их, — перебил ее Айк, всматриваясь вперед. — Вон они, на крыльце. Я же говорил тебе.

И тут Алиса начала плакать, на этот раз по-настоящему, беспомощно сжимая подол юбки. Горячие слезы бесконтрольно катились по ее лицу, черт бы их побрал. Оставалось надеяться только на то, что отпечаток руки Соллеса, каким бы он ни был — воображаемым или нет, поблекнет к тому моменту, когда они подъедут к дому.

Двухдневная суета, как и предсказывал Ник, завершилась самым благополучным образом. Исчезновение Герхардта Стебинса произвело на камбоджийских миллионеров гораздо большее впечатление, чем могло бы произвести его присутствие, и они поставили свои подписи на львиной доле акций. К тому же они были поражены самообладанием, с которым местными жителями был встречен полярный смерч (от других прибрежных городков, расположенных неподалеку, камня на камне не осталось); студийные репортеры, в панике вылетевшие из Лос-Анжелеса, вернулись обратно в восторге от общественного резонанса и снятого знаменитым режиссером материала; а сообразительный Ник выдоил благодаря этой заварушке столько эфирного времени у средств массовой информации, сколько не смогли бы никакие пиарщики.

Кларк Б. Кларк восседал перед мониторами, установленными в одной из дорожек боулинга, когда на всех экранах внезапно появился Левертов — этот молодой голливудский лев, выступающий в официальной должности пресс-атташе корпорации «Чернобурка». Лицо с чрезвычайными полномочиями, поверенный в делах, человек с крутым характером, начальник! И как он мастерски совладал с ситуацией! Кларк Б. Кларк настолько раздулся от чувства гордости, что боялся лопнуть, как шарик. Какие бы заковыристые вопросы ни задавали на пресс-конференции, Ник выворачивался с дьявольской хитростью. Когда какой-то репортер из газеты «Народ» поинтересовался у Стебинса, а как тот, собственно, оказался на «Зодиаке», Ник тут же изощренно переадресовал вопрос толстопузому рыбаку, сообщив журналистам, что если бы не восхитительное мастерство Майкла Кармоди, они навсегда утратили бы великого режиссера.

— Расскажите, как вам удалось спастись, капитан Кармоди.

А когда тот же писака поинтересовался у капитана Кармоди, а что, собственно, тот делал в моторной лодке, поскольку мистер Стебинс отказывался отвечать, Николай Левертов переадресовал этот вопрос Алисе — своей родной матери, как, наверное, всем известно — спросив у нее, насколько она была встревожена исчезновением своего мужа.

— Кармоди плавает как пробка, — глядя в глаза корреспонденту «Народа», ответила Алиса. — Его не потопить даже с помощью торпеды.

«Мастерски», — почтительно вставая и наблюдая за тем, как пресс-конференция катится к своему завершению, повторил про себя Кларк Б. Кларк. Ник завершил ее длинным перечислением всех картин, снятых Стебинсом, и полученных им премий; а если у кого-то еще есть вопросы о подробностях этого ужасного приключения, слава Богу, счастливо завершившегося, то их можно будет задать на приеме, который студия сейчас подготавливает для всех журналистов на борту «Чернобурки» — для всех тех, кто проявил такое терпение, сдержанность и участие — бесплатный бар и спасибо всем. Собравшиеся ответили аплодисментами и начали с улыбками расходиться, испытывая удовлетворение и предвкушение одновременно. Высокий класс. Пользуйся ими, эксплуатируй их, но никогда не обижай. Ник был гениальным серым кардиналом, приводившим в действие своей театр марионеток. Невидимый кнут в пряничных устах. И кто стал первым ценителем этого гения? Этого мастера qui pro quo? Кларк Б. — как в слове «Богобоязненный» — Кларк — вот кто! Я оценил его в первый же день, когда он со своей хромированной харизмой и мешком химических препаратов появился в кафетерии студии. На него мало кто обратил внимание: еще один Дилер — сегодня здесь, завтра нет. Теперь большинство этих продюсеров стало экс-продюсерами. Теперь они поняли, что Николай Левертов — явление не временное, но постоянное, может, даже вечное, настоящая динамо-машина. Уж он-то умел управляться с мешалкой. Особенно когда речь шла о дури, не только потому, что она у него была самого высшего качества, но и потому, что он владел обоими компонентами — и черным, и зеленым. Что было немыслимо само по себе, ибо не существовало человека, имевшего и то, и другое. Существовали зеленые дилеры и черные дилеры, и самым строжайшим образом им было предписано придерживаться своего цвета. Некоторые картели давно уже пользовались такой системой двустороннего движения. Поэтому когда кому-то требовалось пополнить свои запасы, приходилось иметь дело с двумя дилерами, как правило, одним немецким, а другим ¦— мексиканцем или азиатом, причем положиться было нельзя ни на того, ни на другого. И ничего не могло быть хуже, когда в одном кармане уже лежали зеленые немецкие мешочки, а черных приходилось ждать неделями, а то и месяцами. И никто не мог понять, как Нику удалось наладить контакты с обеими сторонами. «Нигде так не знакомишься с людьми, как за решеткой», — единственное, что он отвечал восхищенным поклонникам, которые вскоре по несколько раз в неделю начали осаждать наш офис.

Впрочем, одна из подружек так и не стала поклонницей юного Ника. Может, благодаря этой пикантной истории вы поймете, что я хочу сказать. Она была молодой сукой, и у нее был пунктик относительно наркотиков вообще и дури в частности. На ее футболке от Гуччи было написано: «Жизнь естественна, смерть противоестественна». Она была выпускницей института кинематографии и происходила из известной еврейской киношной семьи. И она была задвинута на том, чтобы сохранить Фабрику грез в незамутненном виде. Она объявила войну Нику, как только он появился. Он довольно быстро начал подниматься по служебной лестнице, и эта стерва прослышала о нем: Большой Белый Дилер — его имя было у всех на устах. И вот я показываю Нику его рабочее место, а из-за перегородки выскакивает эта стерва и тычет в него своим длинным красным ногтем: «Мистер Помойное Ведро! Мне кофе со сливками, без сахара, а не ваши помои».

Я в то время работал вторым ассистентом консультанта в одном из отсеков того же офиса, только мой находился в самом конце помещения и родители у меня были не евреи, а обычные поденщики из Помоны, у которых до сих пор сохранились кое-какие связи. И я знал, что меня не ждет головокружительная карьера. Этой породистой стерве тоже ничего не светило, но она об этом не догадывалась. А может, и догадывалась, и именно поэтому так окрысилась на Ника.

— Еще кофе! — протявкала она. — И в дальнейшем бери кружку в кафетерии. Стирол разрушает слизистую в нижнем отделе кишечника.

Так продолжалось уже третий день. Ник сходил в кафетерий и вернулся с двумя кружками — в одной кофе со сливками без сахара, в другой кипяток и два пакетика.

— Меня тревожит количество кофеина, которое вы потребляете, мисс Мейер, — вежливо и подобострастно говорит он. — Может, вы попробуете этот травяной чай? Может, вам понравится…

— Тебе не удастся меня заарканить, — и она швыряет кружку с кипятком и пакетиками в мусорное ведро. — Не на ту нарвался! — и она принимается заглатывать свой кофе со сливками без сахара. Николай Левертов видит, что я наблюдаю за этим, и театрально подмигивает. Сердце у меня начинает скакать чуть ли не до самого горла.

Через полчаса родившаяся в сорочке стерва начинает вопить и орать, как взбесившийся койот, а когда за ней приезжают врачи, она до крови расцарапывает им руки. Анализ мочи абсолютно чистый. По прошествии нескольких месяцев, наполненных важными событиями, когда я уже работал на Ника, мы вспомнили с ним этот эпизод. И он признался, что небольшие дозы не могут быть выявлены с помощью тестов, о чем многие даже не подозревают.

— Например, Пурпурная муть. Некоторые люди так на нее подсаживаются, что им хватает микроскопической дозы. А она изготавливается, кстати, из зараженной пшеницы. То есть из естественного продукта…

Но не спешите, не стоит делать скоропалительных выводов. Она попалась в собственные сети. Или еще пример — Захарий Зант. Он был заядлым игроком в гольф. Кстати, тоже счастливчик из породистого семейства, из тех, с которыми лучше не связываться. Любил отвлекать внимание партнеров перед ударом с помощью разных дешевых уловок — начинал, например, советовать, как улучшить спортивную форму. Разве Ник был виноват в том, что Захарий открыл свою толстую пасть во время проводки мяча? Или еще один пример: мистер Супермен Сол Мэнли. Энтузиаст прыжков с парашютом. Постоянно заставлял нас с Ником ехать с ним в аэропорт и прыгать с самолета. Утверждал, что испытывал самый сильный оргазм, когда парашюты раскрывались и мы втроем парили в облаках. Оргазм свободного падения. Эта идея принадлежала не Нику. Никому так и не удалось доказать, что он раскрыл свой парашют раньше времени. Парень просто не мог остановиться, а позвоночник не приспособлен для того, чтобы выносить такие перегрузки.

Поэтому запомните слова Кларка Б. о том, как надо ценить Николая Левертова, и о том, что происходит с теми идиотами, которые его недооценивают. Как вы скоро убедитесь, они сами попадают в собственные сети.

Все вернулось на свои места. Горожане возвратились в свои загоны, бунтари были усмирены.

Кларк Б. Кларк с торжествующей улыбкой вел арендованный лимузин, в котором сидели его шеф и Айк Соллес. Левертов настоял на том, что подвезет Соллеса домой после окончания пресс-конференции.

— Это самое малое, что мы можем сделать, Исаак, для ищейки, отыскавшей нашего беглого реликта. К тому же у меня так и не было времени вспомнить прошлое.

Если Левертов действительно хотел поговорить, то ему это плохо удалось, так как в основном говорил он сам. Соллес сидел, прислонившись к дверце, чувствуя, как его омывает мурлыканье Левертова. Кларк Б. повернул зеркальце заднего обзора так, чтобы наблюдать за прославленным нарушителем спокойствия. Он был красив, но сдержан, замкнут и чуть угрожающ. Не было ничего удивительного в том, что он нравился Нику, его непогрешимый вид провоцировал.

— Помнишь Конфетку, Исаак? — спросил Левертов. — Полицейского Конфетку? Здоровенного мормона с дыркой в передних зубах, который постоянно наезжал на негров?

— Помню.

Левертов наклонился вперед, чтобы подключить Кларка Б. к своим воспоминаниям.

— Видите ли, мистер Кларк, хуже Конфетки там никого не было. Настоящий изувер. Постоянно носил кобуру, хотя охранникам и запрещено было пользоваться оружием. Поговаривали, что он пристрелил несколько чернокожих не то в Техасе, не то в Арканзасе только чтобы посмотреть, как они будут корчиться. Иначе, как «нигеры» он их не называл.

— Приятный был тип, судя по всему, — ответил Кларк Б., глядя в зеркальце.

— А еще он любил устраивать неожиданные проверки мочи. Причем только для темнокожих заключенных, что было не слишком-то приятно, учитывая что девяносто девять процентов из них принимали те или иные наркотики. Но самое потрясающее заключалось в том, что ему так и не удалось ни у кого получить положительного Результата. Ни у единого человека! И при этом все в лагере знали, что все негры или кололись, или пили дурь. Эти окружные тюрьмы всегда были фармацевтическими базарами. Так почему же из лаборатории приходили только отрицательные результаты?

— Для меня это покрыто тайной, — счастливым голосом сообщил Кларк.

— И для нас тоже было покрыто, пока наш знаменитый бандит Бакатча не раскусил это. Исаак, расскажи мистеру Кларку, что ты сделал.

Исаак пожал плечами.

— Я отвечал за погрузку фургона, который раз в неделю ходил в Сакраменто, и заметил, что жидкость в пробирках была не совсем того цвета. Тогда я решил ее понюхать, и выяснилось, что это просто подкрашенная водичка.

— Вот именно! И как вы думаете, мистер Кларк, что шериф Конфетка делал с негритянской мочой?

— Боюсь даже предположить, — откликнулся Кларк Б.

— А вот Исаак Соллес не боялся, — сообщил Левертов. — Он высказывал свои предположения настолько громко, что слухи об этом просочились в прессу, и шерифа привлекли к служебному расследованию. Выяснилось, что с того момента, как в лагере появился шериф Конфетка, в лабораторию ни разу не поступала моча. Милейший шериф просто замалчивал происходившее в подведомственном ему учреждении. Он заявил, что окружной химаналитик не вызывал у него доверия, поэтому он лично занимался титрованием в собственном кабинете. Он продемонстрировал группе расследования свою маленькую химическую лабораторию со всем оборудованием. Ему всех удалось обвести вокруг пальца, кроме нашего героя. Скажи ему, Исаак.

— Не могу сказать, чтобы я очень этим гордился.

— Исаак пробрался однажды ночью к Конфетке, поджег мусорный бачок в коридоре и закричал «Пожар!» А когда шериф выскочил, чтобы загасить горящий мусор, Исаак проскользнул к нему в кабинет. На следующий день Конфетка дежурил по столовой. Исаак Соллес подходит к его столу, садится и просит извинения за вызванный им переполох. Конфетка отвечает: «Катись на место». Но перед тем как уйти, Исаак запихивает в пустую кобуру небольшой сюрприз. Потом дойдя до середины столовой, он поворачивается и кричит: «Посмотри в кобуре, Конфетка». Тот лезет в кобуру и достает оттуда детский рожок, наполовину полный желтой жидкостью. Глаза у него лезут на лоб, и он окончательно слетает с катушек. Увезли его в смирительной рубашке. Вся тюрьма стояла у окон и торжествующе махала ему руками, особенно негры.

— Торжествующе? — Айк скорчил гримасу. — Присланный на его место охранник в первую же неделю выявил три дюжины наркоманов, и они получили максимальный срок. Хорошенькая победа.

Кларк Б. Кларк почувствовал себя обязанным возразить.

— Ник хочет сказать, что по крайней мере они избавились от унижений со стороны расиста-извращенца. Я считаю, это победа.

— А я считаю это чухней, — сказал Айк. — Притормози. Сегодня утром за следующей кучей свинья кормила свой выводок.

Свиньи уже не было, зато в мусоре рылось несколько поросят, которые разбежались в разные стороны при звуке клаксона. Рядом с дорогой вяло боролись два хряка, выясняя, кто имеет право на труп оленя, валявшийся рядом с дымившейся кучей.

— Смотри, К. Б.! Именно тут произошла наша сердечная встреча с Исааком, о которой я тебе рассказывал. В присутствии моей жены Луизы, тестя Омара и еще целой группы свиней. Странно, не правда ли, Исаак? Нас словно тянет обратно на эту свиноферму.

Но прежде чем Левертову успел кто-нибудь ответить, из придорожных зарослей кустарника внезапно выскочило какое-то скользкое существо, стремительное, как черная торпеда, которое целенаправленно летело в сторону переднего правого колеса. Кларк Б. Кларк резко свернул влево и въехал в кучу мусора. Битое стекло и гравий заскрежетали по днищу бензобака, и Кларку пришлось дать полный газ, как в свое время Соллесу, чтобы снять карбас с отмели. Но через мгновенье дикая тварь набросилась на левое колесо, и машина снова перевалила через обочину и оказалась в глубокой колее.

— Это еще что такое?! — процедил Левертов сквозь зубы, когда лимузин наконец затормозил во дворе Соллеса. Всю напевность его интонаций как ветром сдуло.

— Это просто Марли, старый пес Грира, — сообщил Айк. — Он совсем старик.

— Для старика он неплохо двигается, — Левертов раздраженно мотнул головой, откидывая назад спутанные пряди волос. — Но я бы советовал его держать на привязи, тогда у него будет шанс дожить до еще более преклонного возраста.

— Я уже много лет не видел, чтобы он так набрасывался на машины, — возразил Айк. — Это все лекарство, которое ему давала Алиса, — какой-то новый преднизолон.

— Бабки — двигатель прогресса,

Дурь же лечит нас от стресса, — пропел Кларк. Но Левертов не отреагировал.

— Вылезай и отвлеки эту скотину, — распорядился он. — Хочу взглянуть на нынешние условия жизни бывшего сокамерника, если меня только не покусает этот дикий пес.

— Он совсем ручной и к тому же беззубый, ¦— заверил Айк, вылезая из машины. Молочная дымка сумерек ослепила его после сумрака, царившего в лимузине. Айк почувствовал, как пес пропихнул свою морду ему под руку, требуя, чтобы ему почесали уши. — Вот видите? — Он заметил, что его собственный фургон стоял на месте. Он стоял глубоко в кустах с открытой задней дверцей, а бампер был завален постельными принадлежностями — точно так же, как в день их «сердечной встречи» с Левертовым, как тот изволил выразиться.

Кларк Б. Кларк осторожно выскользнул из лимузина, и Марли тут же метнулся в его сторону.

— Стой-стой-стой, — заверещал тот совершенно неубедительным голосом, — хорошая собачка.

Но Марли всего лишь хотел понюхать лосьон для рук.

— Зверь укрощен, босс, — не оборачиваясь, отрапортовал Кларк Б. — Можете спокойно выходить.

Дверь трейлера со скрипом отворилась, и, щурясь от яркой дымки, на пороге появился Грир, застегивавший рубашку. В спешке он застегивал пуговицы не на те петли, широкий воротник лимонно-желтого цвета частично застрял внутри и дико топорщился, поэтому один его конец свисал книзу, а другой вздымался над костлявым плечом Грира, как стрекозиное крыло.

— Привет, Айк… люди… — крикнул Грир, когда глаза у него привыкли к свету, — в чем дело?

— Привет, Грир. Нам тебя не хватало на пресс-конференции.

— Я слыша по радио. Ты налетел, как настоящий дракон, напарник. Привет, мистер Левертов. А вы наоборот, походили на ангела. Ну ладно, идите сюда, мы не кусаемся. Мистер Кларк Б. Кларк! А вот относительно вас я еще не определился. Вы начальник или мальчик на побегушках?

— Я ангел-хранитель вот этого ангела, — ответил Кларк.

Дверь трейлера снова скрипнула, и на свет высунулось помятое женское личико.

— Вообще-то она выглядит гораздо лучше, — поспешил сообщить Грир, увидев реакцию, вызванную растерзанным видом своей гостьи. Волосы у нее были завязаны в пучок на макушке, как у детского пупса. На обеих щеках виднелись подтеки туши, казавшиеся засохшими черными слезами. Подведенные брови смотрели в разные стороны, как уголки рубашки Грира, а пространство вокруг рта было покрыто помадой, словно та блуждала в поисках губ. И если бы не татуировка в виде бабочек, ее было бы невозможно узнать.

— Луиза сама не своя от беспокойства. Вот она и пришла сюда, — интонации Боба Марли как ветром сдуло. — В новостях сообщили о какой-то катастрофе на Мак-Кинли, и она боится, не ее ли это брат. Вот и все, правда, Луиза?

— Темно-синяя машина с черным бордюром, — завыла Луиза, внезапно вспомнив о причине своего беспокойства. — Как у Оскара. А папа путешествует, и мамы нет, и мне больше не к кому обратиться. Ведь вы мои соседи…

— Луиза, все машины, работающие на этаноле, синего цвета с черным бордюром, — попытался успокоить ее Айк. — Их специально выпускают одинакового вида, чтобы на заправочных станциях знали…

Объяснения Айка были прерваны злобным лаем, от которого кровь стыла в жилах. Это был снова Марли, который невероятным образом перемахнул через лимузин. Левертов, наконец вылезший из машины, приглаживал волосы, когда пес с диким воем бросился ему на грудь. Левертов с криком повалился навзничь, и Марли оказался на нем. Айк с Гриром одновременно бросились к собаке и в считанные секунды оттащили ее в сторону. Еще хорошо, что долгие годы охоты лишили Марли клыков, иначе этих секунд хватило бы, чтобы оставить Левертова бездыханным.

— Никогда в жизни не видел, чтобы он так себя вел, — пробормотал Грир, держа пса за мощный загривок; Айк тянул Марли за хвост.

— И хорошо бы, чтобы больше не увидели, — заметил Кларк Б. Кларк, сжимая обеими руками «узи», маленький черный ствол которого был нацелен прямо на пса. Но приступ ярости у Марли кончился так же внезапно, как и начался. Пес снова осклабился и принялся вертеться, пытаясь ухватить Айка, как игривый щенок.

— Обычно он не ведет себя так, — извиняющимся тоном промолвил Грир.

— Конечно-конечно, — зловеще промурлыкал Левертов, поднимаясь на колени и стряхивая с себя приставшие ракушки. — Это все алисино лекарство. Уберите это, мистер Кларк. Все в порядке…

Автомат исчез так же таинственно, как и появился; каким бы он ни был маленьким, вряд ли Кларк Б. мог спрятать его в своих шортах или под футболкой.

— Пошел вон, Марли! — прокричал Грир в рваное ухо пса, и глаза у того от изумления и обиды заволоклись пленкой. — Пошел вон! — Грир повторял это снова и снова, швыряясь пригоршнями ракушек в поджатый хвост Марли. И наконец пес с трагическим видом побрел к своему сторожевому посту под кустом на краю прогалины. Левертов снова пригладил волосы и улыбнулся Луизе. Та, словно окостенев, по-прежнему продолжала стоять с поднятой в приветствии рукой на ступеньках трейлера, как гипсовая статуя с облупившейся краской.

— Моя маленькая луговая лилия, тебя, похоже, и вправду отымели по полной программе.

Унизанная кольцами рука Луизы тяжело опала, и она принялась беззвучно рыдать, размазывая по щекам, казалось, неистощимый запас туши.

— На самом деле все это совершенно не так, как вы думаете, — повторил Грир, косясь на Кларка Б. и пытаясь сообразить, куда тот засунул этот чертов израильский автомат.

— Заходите, — наконец произнес Айк. — Кажется, у нас есть пиво.

Пива, однако, не было. Вероятно, его выпила Алиса, так как пустые банки тоже отсутствовали. Айк вскипятил воду для кофе, а Луиза продолжала оплакивать свои беды, сидя за столом. Она уже успела позабыть о своих братьях, и теперь ее тревожили проблемы более личного свойства. Ее не любили на «Чернобурке». Богатые сучки только насмехались над ней. Она была всеобщим посмешищем. Она бы с радостью вернулась домой, но ее мать подала на развод, а братья куда-то уехали, и ей совершенно не улыбалось остаться одной с медведями и свиньями. К тому же она умудрилась подзалететь от кого-то. И еще… что же там было еще? ах да, она позвонила в фирму Королевских турне, и ей сообщили, что ее папы на борту не было.

— Его даже никто не видел, — прорыдала она. Грир похлопал ее по руке, и кольца забряцали по столу.

— Он просто болтается где-нибудь со своими старыми дружками по боулингу, Лулу, в Анкоридже или Джуно…

— Конечно, Луиза, — подхватил Айк. — Старый котяра вырвался на свободу. Посмотри, как долго не было Кармоди.

— Но у него не было билета на Королевское турне, — провыла Луиза. — Это совсем не похоже на Омара Лупа.

С ней все согласились, и Айк разлил кофе. Они дали ей выплакаться. Левертов пообещал, что подыщет ей какое-нибудь приличное жилье в городе. Грир залег в койку. Кларк Б. Кларк закемарил в уголке, нижняя губа у него отвисла, глаза закатились и веки начали подрагивать, когда перед ним, мерцая, заплавали божественные видения. А когда Левертов наконец повел Луизу к лимузину, он вскочил, как ни в чем не бывало.

— Все на борт! Женщины и белые мужчины первыми! Кларк Б. — как в слове «Безмозглый» — за руль.

— Нет, — возразил Левертов, — дай мне ключ — я поведу. Теперь твоя очередь утешать безутешную Луизу.

Кларк Б. щелкнул резиновыми подметками своих парусиновых туфель и взял Лулу за другую руку. Исаак вышел за ними во двор. «Это хорошо», — отметил про себя Кларк. Он один видел, что престарелый сукин сын снова готовился к нападению. Николай смотрел в противоположную сторону, и его бок был беззащитен и не прикрыт. Руки и у него, и у Кларка были заняты Луизой. Она безвольно висела, откинув голову назад, и косметика у нее начала стекать в противоположном направлении по лбу. Теперь ее глаза со всех сторон были окружены стрелочками туши. Но в тот самый момент, когда Кларк Б. и Айк пытались запихать ее в лимузин, манипулируя ее конечностями, Айк вскинул голову и закричал: «Берегись!» И если бы он этого не сделал, Ник получил бы перелом позвоночника. Впрочем, Ник и бровью не повел — он был так спокоен, словно знал, что пес предпримет еще одну попытку. И что все эти собаки имели против него? Может, им не нравился цвет его волос? Но сам факт того, что он решил сесть за руль, говорил о том, что ему хватило и первого нападения. Поэтому второе его несколько изумило. Вот почему он так долго прощался с Соллесом, пока я с его бестолковой куклой ждал его в машине — он просто ждал, когда пес уберется под свой куст. Все они ловятся в свои собственные сети. Поэтому когда Соллес вернулся в трейлер, а Николай уселся за руль, больше никто не обмолвился о псе. Ни единым словом. Николай просто завел машину и тронулся с места. Он никогда специально никому не причинял боль, и он никогда не промахивался. Все было по-честному. Просто и ясно. Он просто делал свое дело и никому не позволял манипулировать собой и дергать себя за поводок. Ни направо, ни налево. Он не знал ни ярости, ни снисхождения. Мщение приятно, — говорится в Великой Энчиладе, — если ты мстишь, не раздумывая. Месть проста и чиста. Тяжелый лимузин всего лишь слегка подпрыгнул. Едва заметно. Сначала переднее левое колесо, потом — заднее. Никто и не заметил. Что за парень — он даже притормаживать не стал.