Восемьсот шестьдесят третья ночь

Когда же настала восемьсот шестьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Зейн-аль-Мавасиф вошла в свой дом, её сестра принесла ей ковры и материи и постлала для неё и одела её в роскошнейшие одежды, и все это происходило, и Масрур не Знал о её прибытии, а напротив, был в сильной заботе и печали, больше которой нет. И Зейн-аль-Мавасиф села и начала разговаривать с невольницами, которые остались и не поехали с ней, и рассказала им обо всем, что с ней случилось, от начала до конца, а потом она обратилась к Хубуб и, дав ей денег, приказала ей сходить и принести чего-нибудь поесть ей и её невольницам. И Хубуб пошла и принесла то, что Зейн-аль-Мавасиф потребовала из еды и питья, и когда они кончили есть и пить, Зейн-аль-Мавасиф приказала Хубуб пойти к Масруру и посмотреть, где он, и взглянуть, каковы его обстоятельства.

А Масрур – он не успокаивался в покое, и не была для него возможна стойкость, и когда увеличилось над ним волненье, и страсть, и любовь, и увлеченье, он стал утешать себя произнесением стихов и ходил к её дому и целовал стену. И случилось, что он пошёл на место прощанья и произнёс такое дивное стихотворение:

«Хоть таил я то, что пришлось снести мне, но явно все,

И сменило око усладу сна на бессонницу.

И когда пленили мне сердце мысли, воскликнул я;

«О судьба моя, ты не милуешь, не щадишь меня!»

И душа моя меж мучением и опасностью!

Если б был владыка любви моей справедлив ко мне,

Сон не был бы от глаз моих так прогнан им.

Господа мои, пожалейте же изнурённого,

Благородного пожалейте вы, что унизился

На путях любви, и богатого, обедневшего!

Приставал хулитель, браня за вас, но не слушал я,

И заткнул я все, чем я слышать мог, и смутил его

И обет хранил нерушимо я, что любимым дан.

Они молвили: «Ты ушедших любишь!» Ответил я:

«Падёт когда приговор судьбы, тогда слепнет взор».

И затем он вернулся в своё жилище и сидел, плача, и одолел его сон, и увидел он в сновидении, будто Зейналь-Мавасиф приехала домой. И он пробудился от сна, плача, и направился к жилищу Зейн-аль-Мавасиф, произнося такие стихи:

«Могу ли забыть я ту, что мной овладела всем,

И сердце моё в огне, угля горячей, горит?

Влюбился я в ту, чья даль – причина мольбы моей

К Аллаху, и смена дней и рока изменчивость.

Когда же мы встретимся, о цель и мечта души,

И близость когда вкусить смогу я, о лик луны?»

И, произнося конец стихотворения, он шёл в переулке Зейн-аль-Мавасиф. И он почувствовал там благовонные запахи, и разум его взволновался, и сердце его покинуло грудь, и загорелась в нем страсть, и усилилось его безумие. И вдруг он видит: идёт Хубуб, чтобы исполнить какое-то дело. И Масрур заметил её, когда она подходила из глубины переулка, и, увидав её, обрадовался сильной радостью. И, увидев Масрура, Хубуб подошла к нему и приветствовала его и обрадовала вестью о прибытии своей госпожи Зейн-аль-Мавасиф и сказала: «Она послала меня, чтобы потребовать тебя к ней».

И Масрур обрадовался сильной радостью, больше которой нет. И Хубуб взяла его и вернулась с ним к Зейналь-Мавасиф. И когда Зейн-аль-Мавасиф увидала Масрура, она сошла с ложа и поцеловала его, и он поцеловал её, и девушка обняла его, и он обнял её, и они не переставали целовать друг друга и обниматься, пока их не покрыло беспамятство на долгое время из-за сильной любви и разлуки. А когда они очнулись от беспамятства, Зейн-аль-Мавасиф велела своей невольнице Хубуб принести кувшин, наполненный сахарным питьём, и кувшин, наполненный лимонным питьём, и невольница принесла ей все, что она потребовала, и они стали есть и пить.

И так продолжалось, пока не пришла ночь, и тогда они начали вспоминать о том, что с ними случилось, от начала до конца, а Зейн-аль-Мавасиф рассказала Масруру, что она стала мусульманкой, и он обрадовался и тоже принял ислам, и её невольницы также, и все они возвратились к великому Аллаху. А когда наступило утро, Зейн-аль-Мавасиф велела привести судью и свидетелей и осведомила их о том, что она незамужняя, и выждала полностью срок очищения, и хочет выйти замуж за Масрура. И её запись с ним записали, и они зажили самой сладостной жизнью.

Вот что было с Зейн-аль-Мавасиф. Что же касается её мужа, еврея, то, когда жители города выпустили его С из тюрьмы, он уехал и направился в свою страху и ехал до тех пор, пока между ним и тем городом, где была Зейн-аль-Мавасиф, не осталось три дня пути. И Зейн-альМавасиф осведомили об этом, и она призвала свою невольницу Хубуб и сказала ей: «Пойди на кладбище евреев, вырой могилу, положи на неё цветы и попрыскай вокруг них водой, и если еврей приедет и спросит тебя обо мне, и скажи ему: „Моя госпожа умерла от обиды на тебя, и с её смерти прошло двадцать дней“. И если он тебе скажет: „Покажи мне её могилу“, – приведи его к той могиле и ухитрись зарыть его в ней живым». И Хубуб ответила: «Слушаю и повинуюсь!»

И затем они убрали ковры и отнесли их в чулан, и Зейн-аль-Мавасиф пошла в дом Масрура, и они с ним сели за еду и питьё. И так продолжалось, пока не прошло три дня, и вот то, что было с ними. Что же касается до её мужа, то, приехав после путешествия, он постучал в ворота, и Хубуб спросила: «Кто у ворот?» – «Твой господин», – ответил еврей. И она отперла ему ворота, и еврей увидел, что слезы льются по её щекам. «О чем ты плачешь, и где твоя госпожа?» – спросил он. И Хубуб сказала: «Моя госпожа умерла от обиды на тебя». И когда еврей услышал от неё эти слова, он растерялся и заплакал сильным плачем, а потом он спросил: «О Хубуб, где её могила?» И Хубуб взяла его и пошла с ним на кладбище и показала ему могилу, которую она выкопала, и тогда еврей заплакал сильным плачем и произнёс такие два стиха:

«Две вещи есть – если б плакали глаза о них

Кровью алою и грозила бы им гибель,

И десятой доли не сделали б они должного:

То цвет юности и с любимыми разлука!»

И потом он заплакал сильным плачем и произнёс такие стихи:

«Увы, о печаль моя, обманут я стойкостью!

В разлуке с любимою умру от печали я.

Какою бедой сражён с уходом любимых я,

Как тем, что рука свершила, сердце терзается!

О, если бы сохранил я тайну в те времена,

И страсть не открыл свою, в душе бушевавшую!

Ведь жизнью я жил угодной богу и радостной,

А после неё живу в позоре и тяготах.

Хубуб, взволновала ты тоску в моем сердце вновь,

Сказав мне о смерти той, кто был мне опорою.

О Зейн-аль-Мавасиф, пусть разлуки бы не было

И не было бы того, с чем тело оставил дух!

Раскаивался я в том, что клятвы нарушил я,

И горько себя корил за крайности в гневе я».

А окончив свои стихи, он начал плакать, стонать и сетовать и упал, покрытый беспамятством, и когда он потерял сознание, Хубуб поспешно потащила его и положила в могилу, а он был ещё жив, но оглушён. И затем она засыпала могилу и, вернувшись к своей госпоже, осведомила её об этом деле, и Зейн-аль-Мавасиф сильно обрадовалась и произнесла такие два стиха:

«Поклялся рок, что вечно будет мой дух смущать,

Не сдержало клятву, о время, ты, искупи её!

Мой хулитель мёртв, а возлюбленный вблизи меня,

Так вставай же ты на зов радости, подбери подол».

И они жили вместе за едой, питьём, забавами, играми и увеселениями, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний, Губительница сынов и дочерей.