Семьсот семьдесят четвёртая ночь

Когда же настала семьсот семьдесят четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Девлет-Хатун рассказала Бади-альДжемаль о начале любви к ней Сейф-аль-Мулука и его страсти к ней и сказала, что причина этого в кафтане, на котором было её изображение, и что когда Сейф-альМулук увидел это изображение, он ушёл из своего царства, обезумев от любви, и скрылся от своих родных из-за неё. „Он испытал те бедствия, которые испытал, из-за тебя“, – сказала она. И Бади-аль-Джемаль воскликнула (а её лицо раскраснелось, и ей стало стыдно перед Девлет-Хатун): „Этого никогда не будет! Люди не подходят к джиннам“. Но тут Девлет-Хатун принялась описывать ей Сейф-аль-Мулука и красоту его лица и поведение и доблесть, и не переставая расхваливала его и перечисляла его достоинства, и наконец сказала: „О сестрица, ради Аллаха великого и ради меня, пойди поговори с ним и скажи ему хотя бы одно слово“. Но Бади-аль-Джемаль воскликнула: „Этих слов, которые ты говоришь, я не стану слушать и не послушаюсь тебя!“ И было так, словно она ничего о нем не слышала, и в её сердце не запало ничего из рассказов о любви Сейф-аль-Мулука и красоте его лица, его поведении и доблести. А ДевлетХатун стала её умолять и целовать ей ноги, говоря: „О Бади-аль-Джемаль, во имя молока, которым мы с тобой вскормлены, и во имя надписи, которая на перстне Сулеймана, – мир с ним! – выслушай от меня такие слова: ведь я обязалась перед ним в Высоком Дворце показать ему твоё лицо; заклинаю тебя Аллахом, покажи ему себя один раз, ради меня, и ты тоже на него посмотришь“. И она плакала и умоляла Бади-аль-Джемаль, целуя ей руки и ноги, пока царевна не согласилась и не сказала: „Ради тебя я покажу ему моё лицо один раз“.

И тогда сердце Девлет-Хатун успокоилось, и она поцеловала ей руки и ноги и, выйдя, пошла в самый большой дворец, который стоял в саду. И она велела невольницам устлать его коврами и поставить в нем золотое ложе и расставить рядами сосуды с вином, а потом Девлет-Хатун вошла к Сейф-аль-Мулуку и его везирю Сайду, которые сидели у себя, и обрадовала Сейф-аль-Мулука вестью о достижении его цели и осуществлении желаемого. «Отправляйся в сад с твоим братом, и войдите во дворец и спрячьтесь от людских глаз, чтобы не увидел вас никто из находящихся во дворце, а я приду туда с Бади-альДжемаль», – сказала она. И Сейф-аль-Мулук с Саидом поднялись и пошли в то место, которое указала им Девлет-Хатун, и, войдя туда, они увидели, что там поставлено золотое ложе и на нем лежат подушки и есть там кушанья и вино. И они просидели некоторое время, а потом Сейф-аль-Мулук вспомнил свою возлюбленную, и его грудь стеснилась, и взволновалась в нем тоска и страсть. И он поднялся и пошёл и вышел из дворцового прохода, и брат его Сайд последовал за ним. Но Сейфаль-Мулук сказал ему: «О брат мой, сиди на месте и не следуй за мной, пока я к тебе не приду!» И Сайд сел, а Сейф-аль-Мулук спустился и вошёл в сад, пьяный от вина страсти и смятенный крайней любовью и увлечением, и потрясла его любовь, и одолела его страсть, и он произнёс такие стихи:

«О дивно прекрасная, ты лишь нужна мне!

Пожалей же – пленён к тебе я любовью!

Ты желанье, мечта моя, моя радость,

И не хочет любить других моё сердце!

О, если б узнать: известно ль тебе, как я плачу

Ночью длинной, не зная сна, и рыдаю?

Прикажи мне, чтоб сон слетел к моим векам, —

Может статься, во сне тебя я увижу.

О, смягчись же к безумному, что так любит,

Из пучины жестокости его вырви!

Пусть прибавит Аллах тебе блеска, счастья,

И все люди пусть выкупом тебе будут!

Соберёт пусть влюблённых всех моё знамя,

А твоё соберёт к себе всех красавиц».

И потом он заплакал и произнёс ещё такие два стиха:

«Дивно прекрасная стала целью моей навек,

В глубинах души она теперь – моя тайна»

Когда говорю я – речь моя о красе её,

А если молчу, лишь к ней привязано сердце».

И потом он горько заплакал и произнёс ещё такие стихи:

«И в сердце моем огонь сильней разгорается,

Желаю я вас одних, и страсть моя длится.

Склоняюсь я к вам и не склоняюсь к другим совсем,

Прощенья я жду от вас, – влюблённый вынослив, —

Чтоб сжалились вы над тем, чью плоть изнурила страсть,

Кто слабым от страсти стал, чьё сердце недужно.

Так сжальтесь, помилуйте и будьте щедрой вы. —

От вас я не отойду, измены не зная».

И потом он заплакал и произнёс ещё такие два стиха:

«Стал я близок с тоской моей, как со страстью,

И бежит от очей покой, как бежишь ты.

Рассказал, что ты сердишься, твой посланник,

Да избавит Аллах от зла такой речи!»

А потом Сайд, заждавшись царевича, вышел из дворца, чтобы поискать его в саду, и увидел, что он ходит по саду в смятении и говорит такие стихи:

«Аллах, Аллах великий, поклянусь я том,

Произносит кто из Корана суру «Создателя», —

Коль бродил мой взор по красотам тех, кого видел я,

Вечно образ твой, о прекрасная, говорил со мной».

И потом Сейф-аль-Мулук и его брат Сайд встретились и стали гулять в саду и есть плоды, и вот что было с Саидом и Сейф-аль-Мулуком. Что же касается ДевлетХатун, то когда она пришла с Бади-аль-Джемаль во дворец, они вошли туда после того, как евнухи разубрали его всевозможными украшениями и сделали все, что приказала им Девлет-Хатун, и приготовили для Бади-альДжемаль золотое ложе, чтобы ей сидеть на нем, и, увидев это ложе, Бади-аль-Джемаль села на него. А рядом с нею было окно, выходившее в сад, и евнухи принесли всякие роскошные кушанья, и Бади-аль-Джемаль с Девлет-Хатун начали есть и ели, пока та не насытилась. А затем она велела подать всякие сладости, и евнухи принесли их, и обе девушки поели их досыта и вымыли руки. А после этого Девлет-Хатун приготовила напитки и сосуды для вина и расставила кувшины и чаши, и стала Девлет-Хатун наполнять кубок и поить Бади-аль-Джемаль, а потом она наполняла чашу и пила сама. И Бади-аль-Джемаль посмотрела в окно, которое было рядом с нею и выходило в сад, и увидела, какие там плоды и деревья, и она бросила взгляд в сторону Сейф-аль-Мулука и увидела его, когда он ходил по саду, а сзади него шёл везирь Сайд. И услыхала она, как Сейф-аль-Мулук говорит стихи, рассыпая обильные слезы, и когда она взглянула на него, этот взгляд оставил в ней тысячу вздохов…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.