Рассказ о шести невольницах (ночи 334—338)

Рассказывают также, что повелитель правоверных аль-Мамун в один из дней был у себя во дворце, и призвал он всех особ своего государства и вельмож царства, и призвал к себе также стихотворцев и сотрапезников. И был среди его сотрапезников один сотрапезник по имени Мухаммед аль-Басри. И аль-Мамун обратился к нему и сказал: «О Мухаммед, я хочу, чтобы ты рассказал мне что-нибудь, чего я никогда не слышал». – «О повелитель правоверных, хочешь ли ты, чтобы я передал тебе рассказ, который я слышал ушами, или рассказал тебе о том, что я видел глазами?» – спросил Мухаммед, и аль-Мамун ответил: «Расскажи мне, о Мухаммед, о том, что более всего удивительно».

«Знай, о повелитель правоверных, – сказал тогда Мухаммед, – что был в минувшие дни человек из тех, что живут в благоденствии, и родина его была в Йемене, но потом он уехал из Йемена в наш город Багдад, и ему показалось хорошо жить в нем, и он перевёз в Багдад своих родных и своё имущество и семью. А у него были шесть невольниц, подобных лунам: первая – белая, вторая – коричневая, третья – упитанная, четвёртая – худощавая, пятая – жёлтая и шестая – чёрная, и все они были красивы лицом и совершенны по образованию, и знали искусство пения и игры на музыкальных инструментах. И случилось, что он призвал этих невольниц в какой-то день к себе и потребовал кушанье и вино, и они стали есть, и пить, и наслаждались, и радовались, и господин их наполнил кубок и, взяв его в руку, сделал знак белой невольнице и сказал: „О лик новой лупы, дай нам услышать сладостные слова“.

И она взяла лютню и настроила её и стала повторять на ней напевы, пока помещение не заплясало, а потом она завела напев и произнесла такие стихи:

«Мой любимый стоит всегда пред глазами,

Его имя начертано в моем сердце.

Его вспомню, так все во мне – одно сердце,

Его вижу, так все во мне – одно око.

Мне сказали хулители: «Позабудешь!»

Я сказала: «Чему не быть, как же будет?»

Я сказала: «Уйди, хулитель, оставь нас,

Не старайся уменьшить то, что не мало».

И их господин пришёл в восторг и выпил свой кубок и дал выпить невольницам, а потом он наполнил чашу и, взяв её в руку, сделал знак коричневой невольнице и сказал: «О свет факела, чьё дыхание благовонно, – дай нам послушать твой прекрасный голос, внимающий которому впадает в соблазн!» И она взяла лютню и повторяла напевы, пока все в помещении не возликовало, и похитила сердца взглядами и произнесла такие стихи:

«Поклянусь тобою, других любить не буду

До смерти я, и любовь к тебе не предам я.

О полный месяц, прелестью закрывшийся,

Все прекрасные под твои идут знамёна.

Ты тот, кто превзошёл прекрасных нежностью,

Ты одарён творцом миров, Аллахом!»

И их господин, пришёл в восторг, и он выпил свою чашу и напоил невольниц, а потом он наполнил кубок и, взяв его в руку, сделал знак упитанной невольнице, и велел ей петь, перебирая напевы. И невольница взяла лютню и заиграла на голос, прогоняющий печали, и произнесла такие стихи:

«Коль впрямь ты простил меля, о тот, к кому я стремлюсь,

Мне дела нет до всех тех, кто сердится.

И если появится прекрасный твой лик, мне нет

Заботы о всех царях земли, если скроются.

Хочу я из благ мирских одной лишь любви Твоей,

О тот, к кому прелесть вся, как к предку возводится!»

И их господин пришёл в восторг и взял чашу и напоил невольниц, а потом он наполнил чашу и, взяв её в руку, сделал знак худощавой невольнице и сказал: «О гурия садов, дай нам послушать твои прекрасные слова!» И она взяла лютню и настроила её и перебрала напевы и произнесла такие стихи:

«Клянусь, на пути Аллаха[366]то, что ты сделал мне,

Расставшись со мной, когда терпеть без тебя не в мочь.

Клянусь, нас судья в любви рассудит, и он воздаст

Мне должное за тебя, творя справедливый суд».

И их господин пришёл в восторг и выпил кубок и напоил невольниц, а потом он наполнил кубок и, взяв его в руку, сделал знак жёлтой невольнице и сказал: «О солнце дня, дай нам послушать твои нежные стихи!»

И она взяла лютню и ударила по ней наилучшим образом и произнесла такие стихи:

«Мой любимый, когда ему я являюсь,

Обнажает меч острый глаз предо мною.

Пусть хоть частью возьмёт Аллах с него долг мне,

Раз жесток он, а дух ведь мой в его власти.

Всякий раз, как стажу душе: «Его брось ты!»

Все стремится душа моя лишь к нему же.

Лишь его средь других людей я желаю,

Но питает судьбы рука ко мне зависть».

И их господин пришёл в восторг и выпил и напоил невольниц, а затем он наполнил чашу и, взяв её в руку, сделал знак чёрной невольнице и сказал: «О чернота глаза, дай нам услышать хоть два слова». И она взяла лютню и настроила её и натянула струны и прошлась по ним на много ладов, а затем вернулась к первому ладу и, затянув напев, произнесла:

«О глаз, прошу, будь щедр, подари мне слезы,

В любви моей утратила жизнь совсем я.

Со страстью всякой я борюсь к любимым,

Но я влюблена, и радуется завистник.

Хулитель не даёт мне роз ланиты,

Когда душа моя стремится к розам.

Здесь чаши ходят вкруг с вином пьянящим,

И радость здесь, при музыке и лютне.

Пришёл ко мне любимый, увлеклась я,

И звезды счастья ярко нам сняли.

Но без вины задумал он расстаться,

А есть ли горше что-нибудь разлуки?

Его ланиты – сорванные розы;

Клянусь Аллахом, розы щёк прекрасны!

Когда б закон позволил яиц нам падать

Не пред Аллахом, пала бы ниц пред ним я».

И после этого рабыни поднялись и поцеловали землю меж рук их господина и сказали: «Рассуди нас, о господин».

И владелец их посмотрел на их красоту и прелесть и на их неодинаковый цвет, и восхвалил Аллаха великого и прославил его и потом сказал: «Каждая из вас читала Коран и научилась напевам и знает предания о древних и сведуща в историях минувших пародов, и я хочу, чтобы каждая из вас поднялась и указала рукой на свою соперницу – то есть белая укажет на смуглую, упитанная – на худощавую, жёлтая – на чёрную, – и пусть каждая из вас восхваляет себя и порицает свою подругу, а потом встанет её подруга и сделает с ней то же самое. И пусть это будут доказательства из почитаемого Корана и что-нибудь из преданий и стихов, чтобы мы увидели вашу образованность и красоту ваших речей». И невольницы ответили ему: «Слушаем и повинуемся!..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста тридцать пятая ночь

Когда же настала триста тридцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что невольницы сказали человеку из Йемена: „Слушаем и повинуемся!“ И затем встала первая из них (а это была белая) и указала на чёрную и сказала: „Горе тебе, о чёрная!“ Передают, что белизна говорила: «Я свет блестящий, я месяц восходящий, цвет мой ясен, лоб мой сияет, и о моей красоте сказал поэт:

Бела она, с гладкими щеками и нежная,

Подобна по прелести жемчужине скрытой»

Как алиф прекрасный стан её, а уста её —

Как мим, а дуга бровей над нею – как нуны[367],

И кажется, взгляд её – стрела, а дуга бровей —

Как лук, хоть и связан он бывает со смертью.

Коль явит ланиты нам и стан, то щека её —

Как роза и василёк, шиповник и мирта.

Обычно сажают ветвь в саду, как известно нам,

Но стана твоего ветвь – как много садов в нем!

Мой цвет подобен счастливому дню и сорванному цветку и сверкающей звезде.

И сказал Аллах великий в своей славной книге пророку своему Мусе (мир с ним!): «Положи руку себе за пазуху, она выйдет белою, без вреда»[368].

И сказал Аллах великий: «А что до тех, чьи лица побелеют[369], то в милости Аллаха они, и пребывают в ней вечно». Цвет мой – чудо, и прелесть моя – предел, и красота моя – завершение, и на подобной мне хороша всякая одежда, и ко мне стремятся души. И в белизне многие достоинства, как то, что снег нисходит с небес белым, и передают, что лучший из цветов белый, и мусульмане гордятся белыми тюрбанами, и если бы я стала припоминать, что сказано белизне во славу, изложение, право бы, затянулось. То, чего мало, но достаточно, – лучше, чем то, чего много и недостаточно. Но я начну порицать тебя, о чёрная, о цвет чернил и сажи кузнеца, и лица ворона, разлучающего любимых! Сказал поэт, восхваляя белизну и порицая черноту:

Не видишь ли ты, что жемчуг дорог за белый цвет,

А угля нам чёрного на дирхем мешок дают.

И лица ведь белые – те прямо вступают в рай,

А лицами чёрными геенна[370]наполнена.

И рассказывается в одном из преданий, передаваемых со слов лучших людей, что Нух – мир с ним! – заснул в какой-то день, а дети его – Сам и Хам – сидели у его изголовья. И набежал ветер и приподнял одежды Нуха, и открылась его срамота, и Хам посмотрел на него и засмеялся и не прикрыл его, а Сам поднялся и прикрыл. И их отец пробудился от сна и узнал, что совершили его сыновья, и благословил Сама и проклял Хама. И побелело лицо Сама, и пошли пророки и халифы прямого пути и цари из потомков его, а лицо Хама почернело, и он ушёл и убежал в страну абиссинцев, и пошли чернокожие от потомков его. И все люди согласны в том, что мало ума у чёрных и говорит говорящий в поговорке: «Как найти чёрного разумного?»

И господин сказал невольнице: «Садись, этого достаточно, ты превзошла меру!» И потом он сделал знак чёрной, и она поднялась, и указала рукой на белую, и молвила: «Разве не знаешь ты, что приведено в Коране, низведённом на посланного пророка, слово Аллаха великого: „Клянусь ночью, когда она покрывает, и днём, когда он заблистает!“ И если бы ночь не была достойнее, Аллах не поклялся бы ею и не поставил бы её впереди дня, – с этим согласны проницательные и прозорливые. Разве не знаешь ты, что чернота – украшение юности, а когда нисходит седина, уходят наслаждения и приближается время смерти? И если бы не была чернота достойнее всего, не поместил бы её Аллах в глубину сердца и ока. А как хороши слова поэта:

Люблю я коричневых за то лишь, что собран в них

Цвет юности и зёрна сердец и очей людских.

И белую белизну ошибкой мне не забыть,

От савана и седин всегда буду в страхе я.

А вот слова другого:

Лишь смуглые, не белые

Достойны все любви моей.

Ведь смуглость в цвете алых губ,

А белое – цвет лишаёв.

И слова другого:

Поступки чёрной – белые, как будто бы

Глазам она равна, владыкам света.

Коль ума лишусь, полюбив её, не дивитесь вы, —

Немочь чёрная ведь безумия начало.

И как будто цветом подобен я вороному в ночь, —

Ведь не будь её, не пришла б луна со светом.

И к тому же, разве хорошо встречаться влюблённым иначе как ночью? Довольно с тебя этого преимущества и выгоды. Ничто так не скрывает влюблённых от сплетников и злых людей, как чернота мрака, и ничто так не заставляет их бояться позора, как белизна утра. Сколько у черноты преимуществ, и как хороши слова поэта:

Иду к ним, и мрак ночей перед ними ходатай мой;

От них иду – белизна зари предаёт меня.

И слова другого:

Как много ночей со мной провёл мой возлюбленный,

И нас покрывала ночь кудрей темнотой своих.

Когда же блеснул свет утра, он испугал меня,

И милому я сказала: «Лгут маги, поистине».

И слова другого:

Пришёл он ко мне, закрывшись ночи рубашкою,

Шаги ускорял свои от страха, с опаскою,

И щеку я подостлал свою на пути его

Униженно, и подол тащил позади себя.

И месяца луч блеснул, почти опозорив нас,

Как будто обрезок он, от ногтя отрезанный.

И было, что было, из того, что не вспомню я,

Так думай же доброе, не спрашивай ни о чем.

И слова другого:

Лишь ночью встречает тех, с кем будет близка она,

Ведь солнце доносит все, а ночь – верный сводник.

И слова другого:

Нет, белых я не люблю, от жира раздувшихся,

Но чёрных зато люблю я, тонких и стройных,

Я муж, что сажусь верхом на стройно-худых коней

В день гонки; другие – на слонах выезжают.

И слова другого:

Посетил меня любимый

Ночью, обнялись мы оба

И заснули. И вдруг утро

Поднялся торопливо

Я прошу Аллаха: «Боже,

Мы хотим быть снова вместе!

Ночь пускай ещё продлится,

Раз мой друг лежит со мною!»

И если бы я стала упоминать о том, как хвалят черноту, изложение, право бы, затянулось, но то, что не велико и достаточно, лучше, чем то, что обильно и недостаточно. А что до тебя, о белая, то твой цвет – цвет проказы, и сближение с тобой – горесть, и рассказывают, что град и стужа в геенне, чтобы мучить людей дурных. А в числе достоинств черноты то, что из неё получают чернила, которыми пишут слова Аллаха. И если бы не чернота мускуса и амбры, благовония не доставлялись бы царям, и о них бы не поминали. Сколько у черноты достоинств, и как хороши слова поэта:

Не видишь ли ты, что мускус дорого ценится,

А извести белой ты на дирхем получишь куль?

Бельмо в глазу юноши зазорным считается,

Но, подлинно, чёрные глаза разят стрелами».

И её господин сказал ей: «Садись, этого достаточно!» И невольница села, и затем он сделал знак упитанной, и та поднялась…»

И Шахразаду застигло утро, иона прекратила дозволенные речи.

Триста тридцать шестая ночь

Когда же настала триста тридцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что йеменец, господин невольниц, сделал знак упитанной невольнице, и она поднялась и указала рукой на худощавую, и обнажила свой живот, так что стали видны его складки и показалась округлость её пупка. А затем она надела тонкую рубашку, яз-под которой было видно все её тело, и сказала: «Слава Аллаху, который сотворил меня и сделал мой образ красивым и наделил меня жиром и прекрасной полнотой и уподобил меня ветвям и увеличил мою прелесть и блеск! Слава ему за то, что он даровал мне, и за то, что почтил меня, когда помянул в своей великой книге, – велик он! – и привёл упитанного тельца[371]. И он сделал меня подобной саду, где находятся сливы и гранаты. А жители городов желают жирных птиц, чтобы есть их, и не любят они птиц тощих, и сыны Адама хотят жирного мяса и едят его. Сколько в упитанности преимуществ, и как хороши слова поэта:

Прощайся с возлюбленной – снимаются путники —

Но можешь ли ты, о муж, проститься с возлюбленной?

Расаживает она по дому соседнему,

Как жирная курочка – порока и скуки нет.

И я не видела, чтобы кто-нибудь остановился возле мясника и не потребовал бы у него жирного мяса. Сказали мудрецы: «Наслаждение в трех вещах: есть мясо, ездить верхом на мясе и вводить мясо в мясо». А ты, о сухопарая, – твои ноги – точно ноги воробья или печная кочерга, ты крестовина распятого и мясо порченного, и нет в тебе ничего радующего ум, как сказал о тебе поэт:

Аллах от всего меля спаси, что б заставило

Лежать рядом с женщиной, сухою, как лыко пальч.

Все члены её – рога, бодают они меня

Во сне, и ослабнувшим всегда просыпаюсь я».

И её господин сказал ей: «Садись, этого достаточно!» И она села.

И господин сделал знак худощавой, и та поднялась, подобная ветви ивы, или трости бамбука, или стеблю базилика, и сказала: «Слава Аллаху, который сотворил меня и создал прекрасной и сделал близость со мною пределом стремлений и уподобил меня ветви, к которой склоняются сердца! Когда я встаю, то встаю легко, а когда сажусь, то сажусь изящно; я легкомысленна при шутке, и душе моей приятно веселье. И не видала я, чтобы кто-нибудь, описывая возлюбленного, говорил: „Мой любимый величиной со слона“. И не говорят: „Он подобен горе, широкой и длинной“. А говорят только: „У моего любимого стройный стан, и он высок ростом“. Немного пищи мне достаточно, и малость воды утоляет мою жажду. Мои игры легки и шутки прекрасны, я живее воробья и легче скворца, близость со мной – мечта желающего и услада ищущего, мой рост прекрасен и прелестна улыбка, я точно ветвь ивы, или трость бамбука, или стебель базилика, и нет по прелести мне подобного, как сказал обо мне сказавший:

Я с ветвью тонкой твой стан сравнил

И образ твой своей долей сделал.

Как безумный я за тобой ходи и —

Так боялся я соглядатаев.

Из-за подобных мне безумствуют влюблённые и впадает в смущенье тоскующий, и если мой любимый привлекает меня, я приближаюсь к нему, и если он наклоняет меня, я наклоняюсь к нему, а не на него. А ты, о жирная телом, – ты ешь, как слон, и не насыщает тебя ни многое, ни малое, и при сближении не отдыхает с тобою друг, и не находит он с тобою пути к веселью – величина твоего живота мешает тебя познать, и овладеть тобой не даёт толщина твоих бёдер. Какая красота в твоей толщине и какая в твоей грубости тонкость и мягкость? Подобает жирному мясу только убой, и нет в нем ничего, что бы требовало похвал. Если с тобою кто-нибудь шутит, ты сердишься, а если с тобою играют, – печалишься; заигрывая, ты сопишь, и когда ходишь, высовываешь язык, а когда ешь, не можешь насытиться. Ты тяжелее горы и безобразнее гибели и горя, нет у тебя движения и нет в тебе благословения, и только и дела у тебя, что есть и спать. Ты точно надутый бурдюк или уродливый слон, и когда ты идёшь в дом уединения, ты хочешь, чтобы кто-нибудь помыл тебя и выщипал на тебе волосы – а это предел лени и образец безделья. И, коротко говоря, нет в тебе похвального, и сказал о тебе поэт:

Грузна как бурдюк она с мочею раздувшийся,

И бедра её, как склоны гор возвышаются.

Когда в землях западных кичливо идёт она,

Летит на восток тот вздор, который несёт она».

И её господин сказал ей: «Садись, этого достаточно!» И она села, а он сделал знак жёлтой невольнице, и та поднялась на ноги и восхвалила Аллаха великого и прославила его и произнесла молитву и привет избранному им среди созданий, а затем она показала рукой на коричневую невольницу и сказала…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.