Ночь, дополняющая до двухсот сорока

Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот сорока, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, когда царь рассказал своей жене историю невольницы, его жена сказала ему: „Да увеличит Аллах к тебе свою милость!“

А потом сестра халифа Абд-аль-Мелика вошла к невольнице и, увидав её, воскликнула: «Клянусь Аллахом, не будет обманут тот, в чьём жилище ты находишься, хотя бы цена за тебя была сто тысяч динаров!» И невольница Нум спросила её: «О светлоликая, какого царя этот дворец и какой это город?» – и сестра халифа ответила:

«Это город Дамаск, а этот дворец – дворец моего брата, повелителя правоверных, Абд-аль-Мелика ибн Мервана».

«Ты как будто не знаешь этого?» – спросила она потом, и девушка ответила: «Клянусь Аллахом, госпожа, это было мне неведомо». – «А тот, кто продал тебя и получил за тебя деньги, не осведомил тебя о том, что тебя купил халиф?» – воскликнула сестра халифа, и девушка, услышав эти слова, стала лить слезы и заплакала, и сказала про себя: «Удалась против меня хитрость!» И потом она подумала: «Если я стану говорить, никто мне не поверит. Лучше я буду молчать и потерплю, зная, что помощь Аллаха близка». И она поникла головой от стыда, и щеки у неё покраснели от следов путешествия и солнца.

И сестра халифа оставила её на этот день, а на другой день она пришла с материей и ожерельями из драгоценных камней и одела девушку. И тогда повелитель правоверных вошёл и сел с нею рядом, и сестра его сказала ему: «Посмотри на эту девушку, которой Аллах даровал совершённую красоту и прелесть». – «Сними с лица покрывало», – приказал халиф Нум, но она не сняла покрывала с лица, и халиф не увидал её лица, а увидал только её руки, и любовь к ней запала в его сердце. «Я войду к ней только через три дня, когда она с тобой подружится», – сказал он своей сестре и, поднявшись, вышел от девушки, и девушка принялась раздумывать о своём деле и вздыхать от разлуки со своим господином Нимой.

А когда пришла ночь, девушка заболела горячкой и не стала ни есть, ни пить, и её лицо и прелести изменились. И халифа осведомили об этом, и ему стало тяжко из-за девушки, и он направил к ней врачей и людей проницательных, но никто не знал, как её лечить.

Вот что было с нею. Что же касается её господина, Нима, то он пришёл домой и сел на постель и позвал: «Нум!» – но она ему не ответила. И он поспешно поднялся и позвал, но никто не вошёл к нему, и все невольницы в доме попрятались, боясь её господина. И Нима вышел к своей матери и увидал, что она сидит, положив щеку на руку, и спросил её: «О матушка, где Нум?» – и мать его сказала: «О дитя моё, она с той, кому её можно скорее доверить, чем мне: с той, старушкой праведницей. Она вышла с нею, чтобы посетить факиров, и вернётся». – «И когда это был у неё такой обычай? – сказал Нима. – В какое время она ушла?» – «Она ушла утром», – отвечала мать Нимы. И Нима воскликнул: «Как ты ей это позволила?» – «Это старуха мне посоветовала», – сказала ему мать.

И Нима вскричал: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!» И потом он вышел из дома, – а мир исчез для него, – и пришёл к начальнику стражи и сказал ему: «Ты хитришь со мною и похищаешь мою невольницу из моего дома! Я непременно пожалуюсь на тебя повелителю правоверных». – «А кто её увёл?» – спросил начальник стражи. И Нима ответил: «Старуха такого-то и такого-то вида, и на ней шерстяная одежда, а в руках у неё чётки, где число зёрен тысячи». – «Укажи мне эту старуху, и я освобожу твою невольницу», – сказал начальник стражи. И Нима воскликнул: «Но кто же знает эту старуху?» – «Никто не знает скрытого, кроме Аллаха, велик он и славен», – отвечал начальник стражи, и он понял, что это хитрая старуха от альХаджжаджа. «Я требую мою невольницу только от тебя, и между мною и тобою будет аль-Хаджжадж», – сказал ему Нима, а начальник стражи ответил: «Иди к кому хочешь!»

И Нима пошёл во дворец аль-Хаджжаджа (а отец его был из числа вельмож Куфы), и когда он достиг его дома, привратник аль-Хаджжаджа вошёл к аль-Хаджжаджу и осведомил его об этом деле. И когда Нима встал пред ним, аль-Хаджжадж спросил его: «Что с тобой?» «Со мною было такое-то и такое-то дело», – отвечал Нима. А аль-Хаджжадж сказал: «Подайте сюда начальника охраны, и мы прикажем ему поискать старуху».

Когда же начальник охраны явился пред лицо альХаджжаджа (а тот знал, что начальник охраны знает старуху), аль-Хаджжадж сказал ему: «Я хочу, чтобы ты поискал невольницу Нимы ибн ар-Раби». И начальник стражи ответил: «Не знает сокрытого никто, кроме великого Аллаха!» – «Ты непременно должен отрядить конных и поискать эту невольницу на дорогах и поглядеть в городах», – сказал аль-Хаджжадж…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести сорок первая ночь

Когда же настала двести сорок первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что альХаджжадж сказал начальнику охраны: „Ты непременно должен отрядить конных и посмотреть в городах и высмотреть девушку на дорогах и поискать эту девушку“, – а потом он обратился к Ниме и сказал: „Если твоя невольница не воротится, я дам тебе десять невольниц из моего дома и десять невольниц из дома начальника охраны. Иди искать невольницу“, – сказал он начальнику охраны.

И начальник охраны вышел, а Нима был озабочен и отчаялся в жизни. А он достиг возраста четырнадцати дет, и на щеках его не было растительности. И стал он плакать и рыдать и держался вдали от своего дома, и они с матерью не переставали плакать до самого утра. И отец Нимы обратился к нему и сказал: «О дитя моё, поистине аль-Хаджжадж устроил против девушки хитрость и захватил её, но от одного часа до другого Аллах доставляет помощь». И заботы Нимы увеличились, и не знал он, что говорил; и не понимал, кто к нему входит; и оставался он больным три месяца, и его состояние изменилось, и отец его отчаялся в нем, а врачи пришли к Ниме и сказали: «Нет для него другого лекарства, кроме невольницы».

И вот в один из дней его отец сидел, и услышал он про одного умелого врача, персиянина, которому люди приписывали большое искусство лечить и читать по звёздам и гадать на песке. И ар-Раби призвал этого врача, а когда он явился, посадил его с собою рядом и оказал ему уважение и сказал: «Посмотри, в каком состоянии мой сын». – «Дай руку», – сказал врач Ниме. И тот подал руку, и врач пощупал ему пульс и посмотрел ему в лицо, и засмеялся и, обратившись к его отцу, сказал: «У твоего сына нет ничего, кроме недуга в сердце».

«Ты прав, о врач, – ответил ар-Раби. – Посоветуйся о деле моего сына с твоим искусством, и расскажи мне все об его состоянии, ничего от меня не скрывая». И персиянин ответил: «Он привязался к одной девушке, а эта девушка в Басре или в Дамаске, и лекарство для твоего сына лишь в том, чтобы с нею встретиться». – «Если ты сведёшь их, у меня будет чем тебя обрадовать, и ты проживёшь всю жизнь с деньгами и в благоденствии», – сказал ар-Раби. И персиянин молвил: «Поистине, это дело близкое и нетрудное».

А потом он обернулся к Ниме и сказал: «С тобою не будет беды, укрепи же своё сердце, успокой душу и прохлади глаза! Выложи из твоих денег четыре тысячи динаров», – сказал он ар-Раби. И тот вынул деньги и вручил их персиянину, а персиянин сказал ему: «Я хочу, чтобы твой сын поехал со мною в Дамаск, и если захочет Аллах великий, я не вернусь иначе, как с девушкой». А затем персиянин обернулся к юноше и спросил его: «Как тебя зовут?» – и юноша ответил: «Нима», – и тогда персиянин сказал: «О Нима, сядь и пребывай под охраной Аллаха великого: Аллах соединит тебя с твоей возлюбленной».

И Нима сел прямо, а персиянин сказал ему: «Укрепи своё сердце. Мы выедем в этот же день. Ешь, пей и развлекайся, чтобы стать сильным для путешествия». А после Этого персиянин стал справлять свои дела и забрал все, что ему было нужно из редкостей, и он взял у отца Нимы десять тысяч динаров и взял у него коней и верблюдов и все прочее, что нужно для перевозки тяжестей в пути.

А потом Нима простился со своим отцом и матерью и отправился с врачом в Халеб, но не напал там на след девушки. Затем они достигли Дамаска и прожили там три дня, после чего персиянин нанял лавку и уставил в ней полки тонким фарфором и крышками и украсил полки золотом и кусками дорогих материй. Он поставил перед собою сосуды и бутылки, в которых были разные масла и всякие лекарства, и вокруг бутылок он поставил кубки из хрусталя, а перед собою он положил доску и астролябию.

И он оделся в платье врачей и лекарей и, поставив перед собою Ниму, одел его в рубаху и шёлковый плащ, и обвязал ему стан шёлковым полотенцем, вышитым золотом.

И потом персиянин сказал Ниме: «О Нима, ты с сегодняшнего дня мой сын; не называй же меня иначе как отцом, а я буду называть тебя только сыном», – и Нима отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

И жители Дамаска стали собираться перед лавкой персиянина, глядя на красоту Нимы и на красоту лавки и тех товаров, что были в ней. И персиянин разговаривал с Нимой по-персидски, а Нима тоже разговаривал с ним на этом языке, ибо он знал его, как обычно для детей вельмож. И этот персиянин сделался известен среди жителей Дамаска, и они стали описывать ему свои недуги, а он давал им лекарства. И ему приносили банки, наполненные мочой больных, и персиянин смотрел на неё и говорил:

«Тот, кто налил мочу, которая в этой банке, болен такойто и такой-то болезнью», – а больной говорил: «Поистине, этот врач прав!» Так персиянин стал лечить людям их болезни, и жители Дамаска собирались у него, и весть о нем распространилась в городе и в домах вельмож.

И вот в один из дней он сидит, и вдруг приближается к нему старуха верхом на осле, чепрак на котором был из парчи, украшенной драгоценными камнями. И старуха остановилась возле лавки персиянина и, привязав осла за уздечку, сделала персиянину знак и сказала: «Возьми меня за руку», – и персиянин взял старуху за руку, и она слезла с осла и спросила: «Это ты – персидский врач, прибывший из Ирака?» – «Да», – отвечал врач. И старуха сказала: «Знай, у меня есть дочь, и она больна». И старуха вынула банку и когда персиянин взглянул на то, что было в банке, он спросил: «О госпожа, скажи, как зовут Эту девушку, чтобы я мог вычислить её звезду и узнать, в какое время ей подойдёт пить лекарство». И старуха сказала: «О брат персов, её зовут Нум…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести сорок вторая ночь

Когда же настала двести сорок вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что персиянин, услышав имя Нум, начал считать и писать на руках и сказал: „О госпожа, я не пропишу ей лекарства, пока не узнаю, из какой она земли, из-за различия в воздухе. Осведомь же меня, в какой земле она воспиталась и сколько прошло лет её жизни“. – „Её жизни четырнадцать лет, а воспиталась она на земле Куфы, что в Ираке“, – отвечала старуха. И персиянин спросил: „А сколько месяцев она в этих краях?“ – и старуха ответила: „Она прожила в этих краях немного месяцев“.

И когда Нима услышал слова старухи и узнал имя своей пленницы, его сердце затрепетало, и он потерял сознание. А персиянин сказал старухе: «Ей подойдут такие-то и такие-то лекарства, а старуха молвила: „Смешай, что хочешь, и дай мне то, что ты писал, с благословения Аллаха великого“, – и бросила ему на прилавок десять динаров. И врач посмотрел на Ниму и велел ему приготовить для старухи лекарственные зелья, а старуха смотрела на него и говорила: „Защити тебя Аллах, о дитя моё, – твой вид подобен её виду“.

А потом старуха спросила персиянина: «О брат персов, это твой невольник или твой сын?» И персидский врач отвечал ей: «Это мой сын». А Нума собрал нужные зелья и положил их в коробочку и, взяв бумажку, написал на ней такое двустишие:

«И если пожалует один только взгляд мне Нум, —

Пусть счастья не знает Суд, не будет прекрасной Джумль[261]

Сказали: «Забудь её и двадцать возьмёшь таких», —

Но нет ей подобия, её не забуду я».

Потом он засунул бумажку в коробочку и написал на крышке коробочки куфическим почерком:[262]«Я Нима ибн ар-Раби – куфиец», и поставил коробочку перед старухой.

Та взяла её и простилась с ними, и поехала обратно, направляясь во дворец халифа.

И когда старуха поднялась с зельями к девушке, она поставила перед ней коробочку с лекарствами и сказала:

«О госпожа, знай, что в наш город пришёл врач персиянин, и я не видела никого прозорливее и осведомленнее в делах болезней, чем он. Я назвала твоё имя, после того как он увидел банку, и он узнал, какая у тебя болезнь, и прописал тебе лекарство, а потом он отдал приказание своему сыну, и тот составил для тебя вот это лекарство. И в Дамаске нет никого красивее и изящнее, чем его сын, и ни у кого не найдётся лавки такой, как у него».

И Нум взяла коробочку и увидела, что на её крышке написано имя её господина и имя его отца, и, когда она увидела это, у неё изменился цвет лица, и она про себя воскликнула: «Нет сомнения, что владелец этой лавки пришёл из-за меня!» – «Опиши мне этого юношу», – сказала она старухе, и та ответила: «Его зовут Нима, и над правой бровью у него пятнышко, и одет он в роскошные одежды и обладает совершённой красотой». – «Подай мне лекарство, с благословения Аллаха великого и с его помощью», – сказала девушка и взяла лекарство и выпила его, смеясь, и сказала старухе: «Поистине, это благословенное лекарство!»

Потом она осмотрела коробочку и, увидав бумажку, повернула её и прочитала, а поняв её смысл, она уверилась, что тот юноша – её господин, и успокоилась душою и обрадовалась. И, увидав, что девушка засмеялась, старуха воскликнула: «Поистине, этот день – день благословенный!» – а Нум промолвила: «О надсмотрщица, я хочу чего-нибудь поесть и выпить». И старуха сказала невольницам: «Подайте вашей госпоже столы с роскошными кушаньями!» – и Нум подали столы, и она села есть.

Вдруг вошёл к ним Абд-аль-Мелик ибн Мерван, и, увидев, что девушка сидит и ест кушанья, он обрадовался, а надсмотрщица сказала ему: «О повелитель правоверных, поздравляем тебя с выздоровлением твоей невольницы Нум. В этот город прибыл один врач (я не видала никого осведомленнее в болезнях и лекарствах), и я принесла ей от него лекарство, которое она приняла один раз, и выздоровление пришло к ней, о повелитель правоверных». – «Возьми тысячу динаров и позаботься о лекарствах, чтобы её вылечить совсем», – сказал повелитель правоверных и вышел, радостный.

А старуха пошла в лавку персиянина и отдала ему тысячу динаров, осведомив его о том, что та девушка – невольница халифа. И она передала ему бумажку, которую написала Нум, а персиянин взял её и передал Ниме, а тот, увидев её, узнал почерк и упал без чувств. А придя в себя, он развернул бумажку и вдруг видит, в ней написано: «От девушки, чьё счастье похищено, чей разум обманут, от расставшейся с любимым сердца». А после того: «Ваше письмо пришло ко мне, и расправилась грудь, и возрадовался разум, и было так, как сказал поэт:

Письмо прибыло! – Пусть бы пальцев я не лишилась,

То письмо писавших, – их дух оно впитало.

И как будто Мусу вернули вновь его матери

Иль плащ Юсуфа принесли назад к Якубу»[263].

И когда Нима прочитал эти стихи, его глаза наполнились слезами, и надсмотрщица спросила его: «О чем ты плачешь, о дитя моё? Да не заставит Аллах твои глаза плакать!» – «О госпожа, – сказал ей персиянин, – как моему сыну не плакать, когда эта девушка – его невольница, а он – её господин, Нима ибн ар-Раби из Куфы?

Выздоровление этой невольницы зависит от того, чтобы его увидеть, и нет у неё другой болезни, кроме любви к нему…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести сорок третья ночь

Когда же настала двести сорок третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что персиянин сказал старухе: „Как моему сыну не плакать, когда эта девушка – его невольница, а он – её господин, Нима ибн ар-Раби из Куфы? Выздоровление этой невольницы зависит от того, чтобы его увидеть, и нет у неё другой болезни, кроме любви к нему. Возьми же себе, о госпожа, эту тысячу динаров (а у меня будет для тебя ещё больше) и посмотри на нас глазами милости. Мы не знаем, как исправить это дело, если не через тебя“. И старуха спросила Ниму: „Ты её господин?“ И Нима ответил:

«Да», – и старуха сказала: «Ты говоришь правду – она непрестанно поминает тебя».

И Нима рассказал старухе о том, что с ним случилось, с начала до конца, и старуха сказала: «О юноша, ты найдёшь встречу с нею только через меня», – а затем она села верхом, и в тот же час и минуту вернулась, и, войдя к девушке, посмотрела ей в лицо и засмеялась и сказала:

«О дочь моя, ты имеешь право плакать и хворать из-за разлуки с твоим господином Нимой ибн ар-Раби-куфийцем». – «Покров перед тобой поднят, и явилась тебе истина», – воскликнула Нум, а старуха сказала ей: «Успокой свою душу и расправь грудь! Клянусь Аллахом, я соединю вас, даже если из-за этого пропадёт моя душа!»

И потом она вернулась к Ниме и сказала ему: «Я воротилась к твоей невольнице и встретилась с нею и нашла, что она тоскует по тебе больше, чем ты по ней, и повелитель правоверных хочет сойтись с нею, а она сопротивляется. Если у тебя твёрд дух и ты силён сердцем, то я сведу вас и подвергну себя опасности и придумаю уловку и устрою хитрость, чтобы ты мог войти во дворец повелителя правоверных и встретиться с девушкой, ведь она не может выходить». – «Да воздаст тебе Аллах благом!» – воскликнул Нима.

И потом старуха простилась с ним и, придя к девушке, сказала ей: «Душа твоего господина пропала из-за любви к тебе, и он хочет с тобою встретиться и достигнуть тебя. Что ты скажешь об этом?» – «У меня тоже пропала душа, и я хочу с ним встретиться», – ответила Нум. И тогда старуха взяла узел, в котором были украшения и драгоценности и платье из женских платьев и пришла к Ниме и сказала: «Пойдём в уединённое место».

Когда Нима вошёл с нею в комнату позади лавки, она расписала его и разукрасила ему кисти рук и вплела ему в волосы вышитые ленты, а потом она одела его в женскую одежду и разукрасила его самым лучшим из того, чем украшаются невольницы. И стал Нима подобен одной из райских гурий, и, когда надсмотрщица увидала его в таком обличье, она воскликнула: «Благословен Аллах, лучший из творцов! Клянусь Аллахом, ты, право, прекраснее той девушки!» Потом она сказала: «Походи, выставляя левую ногу и отставляя правую, и тряси бёдрами». И Нима стал ходить перед нею, как она ему велела. И, когда старуха увидела, что он знает женскую походку, она сказала:

«Подожди, пока я приду к тебе завтра вечером, если захочет Аллах великий, и возьму тебя и приведу во дворец, и когда ты увидишь привратника и евнухов, укрепи свою решимость, опусти голову и не говори ни с кем: я переговорю с ними вместо тебя, и найду у Аллаха поддержку».

Когда наступило утро, на следующий день, надсмотрщица пришла к Ниме и, взяв его, пришла с ним во дворец, и старуха вошла впереди, а Нима сзади, следом за нею.

И привратник хотел помешать ему войти, но старуха сказала ему: «О сквернейший из рабов, это невольница Нум, любимица повелителя правоверных. Как же ты не даёшь ей войти?» И она молвила: «Входи, девушка!» – и Нима вошёл со старухой, и они все время шли, до тех дверей, через которые можно было попасть во двор перед дворцом.

«О Нима, – сказала тогда старуха, – укрепи свою душу и сделай сильным твоё сердце. Войди во дворец, возьми налево, отсчитай пять дверей и войди в шестую – это дверь в помещение, приготовленное для тебя. Не бойся и, если кто-нибудь с тобою заговорит, не разговаривай с ним и не останавливайся». И потом старуха пошла с ним и достигла дверей, и её встретил привратник, поставленный у этих дверей, и спросил: «Что это за девушка?..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести сорок четвёртая ночь

Когда же настала двести сорок четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что привратник встретил старуху и спросил её: „Что это за девушка?“ – и старуха ответила ему: „Твоя госпожа хочет её купить“. – „Никто не войдёт иначе, как с позволения повелителя правоверных, – сказал евнух. – Возвращайся с ней назад, я не дам ей войти, потому что мне так приказано“. – „О великий привратник, – отвечала старуха, вложи разум себе в голову! Нум, невольница халифа, сердце которого привязано к ней, идёт к выздоровлению, и халиф не верит, что она поправилась. Она хочет купить эту невольницу, не мешай же ей войти, чтобы до Нум не дошло, что ты ей помешал: тогда она на тебя разгневается, и болезнь снова вернётся к ней. А если она на тебя разгневается, то найдёт причину, чтобы тебе отрубили голову“. Потом она сказала: „Входи, девушка, не слушай его слов и не говори царице, что привратник не позволял тебе войти“.

И Нима опустил голову и вошёл во дворец. И он хотел пойти влево, но ошибся и пошёл вправо и, желая отсчитать пять дверей и войти в шестую, отсчитал шесть дверей и вошёл в седьмую. И, войдя в эту дверь, он увидел помещение, устланное парчой, а на стенах его были шёлковые занавески, вышитые золотом, и там стояли курильницы с алоэ, амброй и благоухающим мускусом. А на возвышении Нима увидел ложе, устланное парчой, и сел на это ложе и увидал великую пышность, и не знал он, что написано для него в неведомом.

И пока он сидел и думал о своей судьбе вдруг вошла сестра повелителя правоверных, и с нею была её невольница. И, увидав сидящего юношу, сестра халифа подумала, что это девушка и, подойдя к Ниме, спросила его: «Кто ты будешь, о девушка, в чем твоё дело и кто привёл тебя в это место?» – и Нима ничего не сказал и не дал ей ответа. «О девушка, – сказала тогда сестра халифа, – если ты из любимиц моего брата и он разгневался на тебя, я за тебя попрошу и постараюсь смягчить его к тебе», – во Нима не дал ей ответа. И она сказала своей невольнице: «Постой у дверей комнаты и не давай никому войти», – а потом подошла к Ниме и взглянула на него и оторопела при виде его красоты.

«О девушка, – сказала она, – дай мне узнать, кто ты и как тебя зовут и почему ты вошла сюда: я не видала тебя в нашем дворце», – но Нима ничего не ответил. И тут сестра царя рассердилась и положила руку на грудь Нимы и не нашла у него грудей. И она хотела раскрыть одежду Нимы, чтобы узнать, в чем его дело, и тогда Нима сказал ей: «О госпожа, я твой невольник! Купи же меня, я становлюсь под твою защиту: защити же меня». – «С тобой не будет беды, – отвечала сестра халифа. – Кто же ты и кто привёл тебя сюда, в мою комнату?» – «О царица, – отвечал Нима, – я зовусь Нимой, сыном ар-Раби из Куфы, и я подверг свою душу опасности из-за моей невольницы Нум, с которой аль-Хаджжадж схитрил и взял её и послал сюда».

«С тобой не будет беды», – сказала сестра халифа. А потом она кликнула свою невольницу и сказала: «Пойди в комнату Нум!»

Тем временем надсмотрщица пришла в комнату Нум и спросила её: «Приходил ли к тебе твой господин?» – «Нет, клянусь Аллахом!» – отвечала Нум. И старуха надсмотрщица сказала: «Может быть, он ошибся и вошёл в другую комнату и сбился с дороги к твоему помещению», – и тогда Нум воскликнула: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого! Кончился срок для нас всех, и мы погибли!»

Они сидели, размышляя, и, пока это было так, вдруг вошла к ним невольница сестры халифа и приветствовала Нум и сказала: «Моя госпожа зовёт тебя к себе в гости», – и Нум отвечала ей: «Слушаю и повинуюсь!» – «Может быть, твой господин у сестры халифа и покров снят», – сказала надсмотрщица. И Нум в тот же час и минуту встала и пошла к сестре халифа, и та сказала ей: «Вот твой господин сидит у меня: он как будто ошибся помещением. Но ни для тебя, ни для него не будет страха, если захочет Аллах великий». И, когда Нум услышала эти слова от сестры царя, её душа успокоилась, и она подошла к своему господину Ниме, а тот, увидав её, поднялся ей навстречу, и они обнялись…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести сорок пятая ночь

Когда же настала двести сорок пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Нима, увидав невольницу Нум, поднялся ей навстречу, и они прижали друг друга к груди, а затем оба упали на землю без сознания. А когда они очнулись, сестра халифа сказала им: „Сядьте, и подумаем, как избавиться от той беды, в которую мы попали“. – „О госпожа, от нас – внимание и повиновение, а от тебя – приказ“, – отвечали они. И сестра халифа воскликнула: „Клянусь Аллахом, вас не постигнет от нас никакое зло!“

Затем она сказала своей невольнице: «Принеси кушанья и напитки», – и невольница принесла это. И тогда они сели и поели достаточно, чтобы насытиться, а затем сели пить. И заходили между ними чаши, и прекратились их печали, и Нима воскликнул: «О, если бы я знал, что будет потом», – а сестра халифа спросила: «О Нима, любишь ли ты Нум, свою невольницу?» – и он отвечал: «О госпожа, любовь к ней заставила меня сделать все это и подвергнуть себя опасности». А затем она спросила Нум: «О Нум, любишь ли ты своего господина Ниму?» – и Нум ответила: «О госпожа, от любви к нему растаяло моё тело и изменился мой вид». – «Клянусь Аллахом, вы любите Друг друга, и пусть не будет того, кто разлучит вас! Успокойте же ваши души и прохладите глаза!» – воскликнула сестра халифа, и они обрадовались.

И Нум потребовала лютню, и ей принесли её, и, взяв лютню, она настроила её и ударила по ней один раз и, затянув напев, произнесла такие стихи:

«Когда разлучить враги хотели упорно нас,

Хоть мстить ни тебе, ни мне и не за что было им,

Набегами всякими терзали они наш слух, И мало защитников нашлось и помощников, Со стрелами глаз твоих тогда я напал на них, А сам захватил я меч, огонь и поток воды».

А потом Нум дала лютню своему господину Ниме и сказала ему: «Скажи нам стихотворение», – и Нима взял лютню, и настроил её и, затянув напев, произнёс такие стихи:

«Подобен бы месяц был тебе, но заходит он.

Лик солнца бы был, как ты, но только он с пятнами,

Дивлюсь я, – а сколько есть в любви всегда дивного,

Заботы не мало в ней, в ней страсть и страдание,

Дорога мне кажется столь близкой, когда иду

К любимой, но путь далёк, когда я иду назад».

А когда он кончил говорить стихи, Нум наполнила кубок и подала ему, и Нима взял кубок я выпил, а затем Нум наполнила другой кубок и подала его сестре халифа» и та выпила его, и взяла лютню и, настроив её, натянула струны и произнесла такие стихи:

«Печаль и грусть в душе моей поселились,

И внутри меня страсть великая так упорна.

Худ я телом так, что явно это стало всем.

Ведь любовью тело давно моё хворает».

И потом она наполнила кубок и подала его Ниме, а тот выпил и, взяв лютню, настроил на ней струны и произнёс такие стихи:

«О тот, кому дух я дал, а он стал терзать его!

Я вырвать его хотел, – но сил не нашёл в себе.

Подай же влюблённому спасенье от гибели,

Пока не настала смерть, – и вот мой последний вздох».

И они, не переставая, говорили стихи под звуки струн и проводили время в наслаждении, блаженстве, радости и веселье, и пока это было так, вдруг вошёл к ним повелитель правоверных. И, увидав его, они встали и поцеловали землю меж его рук, и халиф, увидев Нум с лютней, воскликнул: «О Нум, слава Аллаху, который удалил от тебя бедствие и боль!» Потом он обернулся к Ниме, который был все в том же виде, и спросил: «Сестрица, кто эта девушка, которая рядом с Нум?» – «О повелитель правоверных, – отвечала ему сестра, – у тебя есть невольница, среди твоих любимиц, добрая нравом, и Нум не ест и не пьёт иначе, как с нею». И она произнесла слова поэта:

«Они разные, и сошлись они по различию —

Красота несходных всегда видна по несходству их».

«Клянусь Аллахом великим, – воскликнул халиф, – она так же красива, как Нум, и завтра я прикажу отвести ей комнату рядом с комнатой Нум и выдам ей ковры и циновки, и доставлю все, что ей подходит, из уважения к Нум».

И сестра халифа приказала подать кушанья и предложила их своему брату, и тот поел и сидел с ними за этим пиром и трапезой. И он наполнил кубок и сделал Нум знак, чтобы она сказала ему какие-нибудь стихи. И Нум взяла лютню, выпив сначала два кубка, и ударила по струнам, затянула напев и произнесла такие два стиха:

«Когда сотрапезник даст мне выпить и выпить вновь

Три кубка, наполненных бродящею влагой,

Я ставу влачить подол кичливо, как будто я,

Эмир правоверных всех, эмир над тобою».

И повелитель правоверных пришёл в восторг и наполнил ещё кубок и, подав его Нум, приказал ей спеть, и она, выпив сначала кубок, попробовала струны и произнесла такие стихи:

«Вот лучший среди людей в дни наши, и нет ему

Подобного, чтобы мог тем делом прославиться.

Единственный в высоте, и славен престол его,

О царь и владыка наш, повсюду прославленный!

Владыка царей земных и всех без изъятия,

Обильно ты жалуешь без скуки и устали.

Господь сохрани тебя, назло и к тоске врагов,

Успех и победа пусть украсят звезду твою!»

И когда халиф услышал от Нум эти стихи, он воскликнул: «Клянусь Аллахом, хорошо! Клянусь Аллахом, прекрасно! От Аллаха твой дар, о Нум! Как красноречив твой язык и как ясна твоя речь!» И они пребывали в веселье и радости до полуночи, а затем сестра халифа сказала: «Послушай, о повелитель правоверных: я видала в какой-то книге рассказ про одного знатного вельможу». – «А что это за рассказ?» – спросил халиф.

И сестра его сказала: «Послушай, о повелитель правоверных. Был в городе Куфе юноша, по имени Нима ибн ар-Раби, и была у него невольница, и он любил её, и она любила его (а она воспиталась с ним на одной постели).

И когда они достигли зрелости, и ими овладела любовь друг к другу, судьба поразила их своей превратностью, и время подавило их своими несчастьями, и судило оно им расстаться. И доносчики схитрили с девушкой, и она вышла из дома своего господина, и её взяли и украли из его жилища, а потом укравший девушку продал её одному из царей за десять тысяч динаров. А девушка так же любила своего господина, как и он любил её, и её господин оставил свою семью и своё богатство и дом свой, и отправился искать девушку, и нашёл способ с нею встретиться и её увидеть, и он подвергал себя опасности…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести сорок шестая ночь

Когда же настала двести сорок шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, как сестра повелителя правоверных говорила:

«Нима пребывал в разлуке со своей семьёй и родиной и нашёл способ встретиться со своей невольницей, и он подвергал себя опасности и не жалел своей души, пока не сумел встретиться с невольницей, а звали её Нум. И когда он встретился с нею, они не успели усесться, как вошёл к ним царь, купивший её у человека, который её украл, и он был поспешен с ними и велел их убить, не оказав им справедливости и не отсрочив над ними свой суд…» Что ты скажешь, о повелитель правоверных, о столь малой справедливости этого царя?» – «Поистине, это предивная вещь, и этому царю надлежало простить их, при своей мощи! – воскликнул повелитель правоверных. – Ему следовало помнить относительно них три вещи: во-первых, они любили друг друга, во-вторых, они находились в его жилище и в его руках, и, в-третьих, царю надлежит быть медлительным, творя суд над людьми. Так как же ему не медлить в деле, которое с ним связано? Этот царь совершил дело, не похожее на дела царей». – «О брат мой, – сказала сестра халифа, – ради царя небес и земли, прикажи Нум петь и послушай то, что она споёт». – «О Нум, спой мне», – воскликнул халиф. И Нум затянула напев и произнесла такие стихи:

«Обмануло время – всегда оно обманет,

Разит сердца и рождает думы время,

Разлучит оно после жизни вместе возлюбленных,

И увидишь ты на ланитах слез потоки,

Я жила и жили; и жизнь моя светла была,

Когда судьба свела нас, и обильна.

И я буду плакать и кровь и слезы струёю лить,

По тебе печалясь и днями и ночами».

И, когда повелитель правоверных услышал эти стихи, он пришёл в великий восторг, и сестра его сказала ему:

«О брат мой, кто сам присудил себя к чему-нибудь, должен придерживаться этого и поступать по своему слову. И ты сам совершил над собою такой суд. – Потом она сказала: – О Нима, встань на ноги, и ты тоже встань, о Нум». И когда они встали, сестра халифа сказала:

«О повелитель правоверных, та, что встала, – это украденная Нум, которую похитил аль-Хаджжадж ибн Юсуф ас-Сакафи и прислал тебе, и солгал он, утверждая в своём письме, что купил девушку за десять тысяч динаров. А этот, что встал, – Нима ибн ар-Раби, её господин.

И я прошу тебя – из уважения к твоим пречистым предкам и ради Хамзы, Акиля и аль-Аббаса[264]прости их и отпусти им их преступления. Подари их друг другу, чтобы получить за них награду и воздаяние. Они находятся в твоей руке и поели твоей пищи и выпили твоего питья, и я ходатайствую за них и прошу подарить мне их кровь».

«Ты права, – воскликнул халиф, – я так решил и не буду решать и потом брать назад!» – «О Нум, – спросил он затем, – это твой господин?» – и Нум ответила: «Да, о повелитель правоверных», – и тогда халиф молвил:

«С вами не будет беды, – я подарил вас друг другу!» – «О Нима, как ты узнал о её местопребывании и кто описал тебе это место?» – спросил халиф. И Нима сказал: «О повелитель правоверных, выслушай мою повесть и прислушайся к моему рассказу, и клянусь твоими отцами и пречистыми дедами, я ничего от тебя не скрою».

И затем он рассказал халифу обо всех бывших с ним делах и о том, что сделал персидский врач и что сделала надсмотрщица, как она ввела его во дворец, а он ошибся дверями…

И халиф до крайности удивился этому. «Ко мне персиянина!» – сказал он потом, и персиянина привели к халифу, и тот назначил его в число своих приближённых и наградил его одеждами и приказал выдать ему прекрасную награду и молвил: «Тому, кто это придумал, надлежит быть в числе наших приближённых».

А после этого халиф облагодетельствовал Ниму и Нум и оказал им милость и облагодетельствовал надсмотрщицу, и они прожили у него семь дней в радости, удовольствиях и приятнейшей жизни, и затем Нима попросил у халифа разрешения уехать, вместе со своей невольницей, и халиф разрешил им уехать в Куфу.

И они уехали, и Нима повидался со своим отцом и своей матерью, и жили они наилучшей я приятнейшей жизнью, пока не пришла к ним Разрушительница наслаждений и Разлучительница собраний».

Рассказ об аль-Амджаде и аль-Асаде (продолжение)

Когда аль-Амджад и аль-Асад услышали от Бахрама этот рассказ, они до крайности удивились и сказали:

«Поистине, этот рассказ удивителен…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести сорок седьмая ночь

Когда же настала двести сорок седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда аль-Амджад и аль-Асад услышали от Бахрама-мага, который принял ислам, эту историю, они до крайности ей удивились. И они проспали эту ночь, а когда наступило утро, аль-Амджад и аль-Асад сели на коней и отправились во дворец султана, чтобы рассказать ему о путешествии, и явились и пожелали войти к царю. И они попросили разрешения войти, и царь разрешил им, и когда они вошли, он оказал им почёт, и они сели беседовать.

И пока это было так, вдруг жители города начали кричать и вопить и звать на помощь, и царедворец вошёл к царю и осведомил его о том, что некий царь из царей расположился вокруг города со своими войсками. «И они обнажили оружие, и не знаем мы, каковы их намерения и желания».

И царь рассказал своему везирю аль-Амджаду и его брату аль-Асаду о том, что он услышал от царедворца, и аль-Амджад сказал: «Я выеду к нему и выясню, в чем с ним дело».

И аль-Амджад выехал в окрестности города и увидал царя, с которым было большое войско и конные мамлюки, и, увидев аль-Амджада, все поняли, что это посланный от даря города, и его взяли и приведи пред лицо султана.

И когда аль-Амджад оказался перед царём, он поцеловал землю меж его рук и вдруг видит, этот царь – женщина, прикрывшая себе лицо покрывалом.

«З