Я быстро развернулась и, обходя прохожих, с интересом посматривающих в мою сторону, направилась к центру города.

Люди часто смотрят на меня. Каждый по-разному. О чём они думают мне, конечно же, не известно… я не читаю мысли… но, я могу чувствовать, как они реагируют. Ритм их сердцебиения повышается при виде красивой девушки, вызывая выброс адреналина, который ещё больше ускоряет кровообращение. Дыханье учащается, зрачки расширяются. И мне не нужно читать их мысли, чтобы догадаться, о чём они думают в этот момент… зависть, любодеяние… Особенно парни и молодые мужчины, иногда девушки. Это происходит в клубах, барах (где я обычно провожу свой досуг), или зимой… тогда, когда я выгляжу по-особенному странно и выделяюсь среди остальных своей полуголостью. Им странно наблюдать меня в кожанке в лютый мороз.

И так, мое предчувствие относительно сегодняшнего вечера: Антон снова завел себе подружку.

Он почти всегда приезжает домой во время. Ставит свою серебристую десятку во дворе перед подъездом, несмотря на то, что оба окна его однушки выходят на другую сторону дома, и наслаждается в одиночестве ужином. Но, (я снова злюсь) когда появляется девушка… он, то не ночует дома совсем, то приходит очень-при-очень поздно… может даже с ней.

Мои глаза обжигает лед. Чёртово синее пламя неудержимо, а я не могу успокоиться, вспомнив ту ночь, когда в первый раз застала его с другой. Если я могла бы плакать то, не смотря ни на что, с радостью заревела бы прямо здесь, перед этими бедными людьми, которых бес сомнения испугала бы.

Непроницаема и убийственно спокойна с виду, внутри у меня бушует ураган эмоций. Моё сердце не бьётся, но его разрывают боль и обида.

Я ухожу во дворы, где меньше людей. Останавливаюсь за углом, чтобы переждать индиговый пожар. К горлу подступает тошнота и сухость одновременно. Я не ела ничего уже двадцать два часа…

Сегодня мне необходимо повидаться со своей семьей. Я так скучаю по ним… но сначала мне нужно утолить эту нечеловеческую жажду. Даже спустя столько лет я не уверенна, что смогу держать себя в руках и не сорвусь, напав на кого-нибудь из родных… меня это пугает, а пугает меня не многое.

Чёрный двор огромен и пуст. Со всех сторон его окружают серые панельные высотки, что ещё больше омрачает весь вид. Ржавый турник и поскрипывающие качели напомнили наш с братом родной двор.

Отца у нас не было почти никогда, даже в то время когда он был. Мы с мамой или сбегали от него к бабушке, или же он сам пропадал где-то неделями. Папа был, может, и не плохим по отношению к нам с братом (мы его просто иногда раздражали), он плохо относился к нашей маме.

Отец любил выпить, при этом очень часто это делал. Не работал, изводил маму своими истериками, постоянно требуя денег на выпивку, и совершенно ни в чём ей не помогал… ни с нами, ни с чем бы то ни было. Он уходил, потом возвращался и, проспавшись, снова орал и ломал мебель, воспитывая “неблагодарных” детей. Мне было десять, и синяки со ссадинами, были нормой.

Мне не кажется все это дико-обидным сейчас, и я не просила жалеть нас тогда. Я знаю, что это стандарт в наше время и могло быть намного хуже. У нас же это все просто закончилось разводом родителей, переездом в новую квартирку поменьше (с доплатой, которой мама откупилась от отца через суд) и новой спокойной жизнью. И хотя, мы с братом чаще были у бабушки, или же предоставлены сами себе (мама сутками работала, чтобы подставить нас на ноги), мы выросли нормальными людьми. Мы не скурились и не скололись, хорошо учились и, мне даже удалось официально поработать.

Все было нормально, даже просто отлично… пока я не умерла.

Я и впредь буду называть своё состояние мёртвым. Я больше не дышу, мое сердце больше не бьется, оно больше не разгоняет горячую кровь по венам… но я всё также могу ходить и при этом разумно мыслить… я продолжаю существовать. И может быть у моего теперешнего состояния и есть сотни названий, но ни одно из них не может звучать как “жизнь”.

Будучи человеком у меня были иные проблемы, я была зависима от иного – от денег. Бедность – болезнь всех времён.

Сейчас у меня есть деньги. Достаточное количество чтобы содержать маму с братом и купить себе всё самое необходимое. В основном это корм для животных, а ещё оплата ежемесячных счетов (Смешно?).

Также я обзавожусь новой одеждой или чем-нибудь для дома, но чаще это происходит по необходимости. Недавно я сильно разорвала свою кожаную куртку, прыгая с крыши и задев какой-то, невесть откуда взявшийся огрызок арматуры. На мне не следа, а кожанку пришлось швырнуть в помойку. В соседнем городе, где магазины работают сутками, я купила другую.

Но это все сейчас, а тогда после смерти бабушки, мы переехали в ее квартиру, и когда мне исполнилось девятнадцать, и я устроилась на работу и перевелась на вечернее отделение, мне было позволено въехать в нашу, которая на тот момент пустовала. Тем более, что мама как раз стала встречаться с одним “субъектом”, к которому я не питала отцовских чувств. Тот тоже не больно-то жаждал новых воспитанников, так что это было взаимно. Седина-в-голову-Бесалюбовь-в-ребро продлилась не долго, так что я просто не вмешивалась, по мирному устранившись. Поселилась в собственном мирке, который потихонечку создавала, в мирке с купленным в кредит небольшим телевизором, мягким крошечным диванчиком и компактной стиральной машинкой, в которую едва помещались заданные три килограмма белья.

После нападения той ужасной ночью… мои королевские покои, за три года обитания в них, казались мне уже просто четырехстенной тюрьмой. Тюрьмой с закрашенными наспех черной краской окнами, пыльными подоконниками и с тяжелыми самосшитыми, когда-то мамой, шторами, постоянно плотно закрытыми.