Алексей Феофилактович Писемский 1821 - 1881

Тысяча душ Роман (1853- 1858)

Действие происходит в середине 40-х гг. XIX в. в уездном городе Зн-ске. Смотритель училища Петр Михайлович Годнев увольняется с пенсионом, а на его место определен некто Калинович, молодой че­ловек, окончивший юридический факультет Московского университе­та кандидатом.

Годнев — добрый, общительный старик, вдовец, живет вместе с экономкой Палагеей Евграфовной, которую подобрал когда-то боль­ную и нищую, и дочерью Настенькой — хорошенькой, умной и чув­ствительной девушкой за двадцать лет. После единственной и неудачной попытки выйти в маленький уездный свет (на вечере гене­ральши Шеваловой, самой богатой помещицы губернии) чтение сде­лалось ее единственным развлечением: «она начала жить в каком-то особенном мире, наполненном Гомерами, Орасами, Онегиными, ге­роями французской революции». Каждый вечер к Годневым прихо­дит младший брат Петра Михайловича, отставной капитан, со своей собакою.

Представляя учителей новому смотрителю, Годнев неприятно по-

ражен его надменностью; между прочим, Калинович делает вид, что не узнает своего однокурсника — учителя истории.

Калинович решает нанести визиты местному дворянству и высше­му чиновничеству, но оказывается, что в провинции такого обыкнове­ния нет — его не принимают вовсе или, какв доме Шеваловой, принимают холодно; только Годнев увидел в Калиновиче юношу, оди­нокого в чужом городе, и позвал на обед. Калинович пробыл у Годневых допоздна, говорил с Настенькой о литературе и не скучал. После его ухода Настенька долго не спала и писала новое стихотворение, которое начиналось так: «Кто б ни был ты, о гордый человек!..» С тех пор Калинович ходит к Годневым каждый день.

В училище новый смотритель старается навести порядок; жертвой его строгости становится, между прочим, способный и честный, но пьющий учитель истории.

Однажды Калинович получает письмо, которое сильно поражает его: «Это был один из тех жизненных щелчков, которые отнимают веру в самого себя и делают человека тряпкою, дрянью, который видит впереди только необходимость жить, а зачем и для чего, сам того не знает». В этот день Калинович рассказывает у Годневых исто­рию своей жизни, «постоянного нравственного унижения»: рано оси­ротевший, он рос на хлебах у человека, некогда разорившего его отца, и был пестуном и игрушкой для его глупых детей; после смерти «благодетеля», студентом, он жил уже в полной нищете и голодал; после успешного окончания курса ему дали это место в провинции, где он «должен погрязнуть и задохнуться». Последний удар — по­весть Калиновича, его первый литературный опыт, не приняли в толс­том журнале. Мир кажется молодому человеку несправедливым, и он отстаивает свое право на жестокость перед благодушным Годневым, упрекающим его за чрезмерную строгость: «Я хочу и буду вымещать на порочных людях то, что сам несу безвинно». Затем происходит разговор Калиновича и Настеньки наедине: Настенька упрекает Кали­новича за то, что он называет себя несчастливым, хотя и знает, что она его любит; Калинович же признается, что «одна любовь не может наполнить сердца мужчины, а тем более моего сердца, потому что я <...> страшно честолюбив». Через несколько дней Калинович читает у Годневых свою повесть; Петр Михайлович вспоминает о своем ста-

ром знакомом, влиятельном человеке, и посылает ему сочинение Калиновича.

Капитан (дядя Настеньки), очень ее любящий, догадывается, что молодые люди находятся в непозволительно близких отношениях; од­нажды ночью, пытаясь подкараулить Калиновича, он ловит у ворот Годневых чиновника Медиокритского, который пытается вымазать их дегтем: Медиокритский когда-то безуспешно сватался к Настеньке и приревновал ее к Калиновичу. По настоянию Калиновича поступок Медиокритского доводится до сведения властей; того исключают из службы, но с тех пор о Настеньке в городе пошли сплетни.

Через некоторое время в столичном журнале появляется повесть Калиновича; Годневы горды и счастливы чуть ли не больше самого ав­тора. Родных Настеньки беспокоит только то, что Калинович не толь­ко не спешит свататься, но и заявляет вслух, что «жениться на расчете подло, а жениться бедняку на бедной девушке глупо».

В действии романа начинают участвовать новые лица: генеральша Шевалова, вдова, больная и раздражительная старуха, ее дочь Полина и князь Иван, красавец пятидесяти лет, аферист и, как можно дога­даться, любовник Полины. Полина измучена скупостью матери и дву­смысленностью своего положения; князь Иван советует ей выйти замуж; подходящим женихом, единственным приличным человеком в городе ему кажется Калинович (о его литературных занятиях князь слышал от Годнева). Настенька, узнав, что Калиновича приглашают посетить Шеваловых, тот самый дом, где ее когда-то унизили, просит Калиновича отказаться от приглашения, говорит о дурных предчувст­виях; Калинович обвиняет ее в эгоизме. У Шеваловых Калинович более всего поражен комфортом: «для детей нынешнего века, слава... любовь... мировые идеи... бессмертие — ничто пред комфортом». Вскоре Калинович на вечере у Шеваловых читает свою повесть; позва­ли и Настеньку, любопытствуя видеть любовницу Калиновича; при­сутствие Настеньки для Калиновича неожиданно, он даже стыдится ее несветского вида и «неприличной» влюбленности. На вечере Кали­нович видел дочь князя Ивана, блестящую красавицу, и, не разлюбив Настеньку, влюбился и в княжну: «в душе героя жили две любви, чего, как известно, никаким образом не допускается в романах, но в жизни <...> встречается на каждом шагу».

Князь приглашает Калиновича пожить летом немного в его име­нии; Шеваловы — его соседи. Однажды князь откровенно предлагает Калиновичу жениться на богатой невесте Полине и убеждает его, что ранняя женитьба на бедной погубит карьеру. Цинизм князя поража­ет героя, он отказывается от Полины. Разговор, однако, произвел свое действие: Калинович решает бросить Настеньку и уезжает в Пе­тербург; чтобы избежать тяжелых сцен, он, обманывая Годневых, объявляет о помолвке с Настенькой.

Принятое решение мучает Калиновича до такой степени, что ему хочется умереть. В дороге, глядя на попутчика-купца, герой думает с возмущением: «За десять целковых он готов, вероятно, бросить де­сять любовниц, и уж конечно скорей осине, чем ему, можно растол­ковать, что в этом случае человек должен страдать». Несмотря на душевные муки, Калинович, однако, уже в поезде, идущем из Москвы в Петербург, знакомится с хорошенькой женщиной свободного пове­дения, причем автор пишет: «Здесь мне опять приходится объяснять истину, совершенно не принимаемую в романах, истину, что никогда мы <...> не способны так изменить любимой нами женщине, как в первое время разлуки с ней, хотя и любим еще с прежней страстью».

Петербург — «могильный город» — еще усиливает тоску героя: в редакции журнала его встречают более чем равнодушно, после свида­ния с Амальхен он чувствует себя опозоренным, директор департа­мента, к которому Калинович имеет рекомендательное письмо от князя Ивана, не дает ему места; наконец, старый друг Калиновича, ведущий критик журнала, где была напечатана его повесть «Стран­ные отношения», умирающий от чахотки Зыков (Белинский), не признает в герое литературного таланта: Калинович слишком рассудо­чен.

Калинович познакомился, а потом и подружился с неким Белавиным, интеллектуалом и джентльменом, который «всю жизнь честно думал и хорошо ел». В спорах с Калиновичем Белавин обличает новое поколение, окончательно утратившее «романтизм», поколение бес­сильное и не умеющее любить; автор замечает, однако, что в жизни романтика Белавина, казалось, не было сильных страстей и страда­ний, между тем как Калиновича, «при всех свойственных ему прак­тических стремлениях, мы уже около трех лет находим в истинно

романтическом положении <...> романтики, как люди <...> с более строгим идеалом <...>, как будто бы меньше живут и меньше осту­паются».

Несчастный, больной и сидящий без денег Калинович пишет к Настеньке, открывая, между прочим, и прошлое намерение бросить ее. Вскоре она приезжает к нему — все простившая, с деньгами, взя­тыми взаймы. Отец ее в параличе; сама Настенька, после того как Калинович полгода не писал к ней, думала, что он умер, хотела по­кончить с собой, и только христианская вера спасла ее. После расска­за Настеньки Калинович в задумчивости и со слезами на глазах говорит: «Нет, так любить невозможно!»

Некоторое время пара живет тихо и счастливо; их навешает Бела-вин, подружившийся с Настенькой. Но вскоре Калиновича начинает терзать честолюбие, жажда комфорта и презрение к себе самому за свое тунеядство. Однажды Калинович встречает на улице князя Ивана; князь опять начинает соблазнять героя: везет его обедать у Дюссо и на роскошную дачу к Полине. Мать Полины умерла, и Полина теперь очень богата, Калинович решается: спрашивает у князя, может ли он еще посвататься к Полине; князь берется обеспе­чить ему согласие девушки и требует за посредничество пятьдесят тысяч. Автор защищает героя от читателя: «если уж винить кого-ни­будь, так лучше век...»

От угрызений совести Калинович особенно грубо держит себя с Настенькой перед тем, как бросить ее; в это же время она получает известие, что ее отец скончался.

Немолодая и некрасивая, Полина страстно влюбляется в своего жениха, чем вызывает у него непреодолимое отвращение. Перед свадьбой Калинович узнает от повара Шеваловых, что и Полина, и мать ее были любовницами князя, а тот тянул из них деньги.

Приобретя женитьбой состояние и связи, Калинович получает на­конец то, к чему всегда стремился: хорошее место, возможность про­явить свои способности. Из него вышел блестящий следователь; через несколько лет он становится вице-губернатором той самой губернии, где он был когда-то училищным смотрителем.

Калинович «чувствовал всегда большую симпатию к проведению бесстрастной идеи государства, с возможным отпором всех домога-

тельств сословных и частных»; в губернии же царил чиновничий гра­беж и беззаконие, и руководил всем губернатор. В жестокой борьбе с чиновничеством и губернатором Калинович одерживает временную победу. Последнее крупное преступление, открытое Калиновичем, — подлог, совершенный князем Иваном, которого Калинович смертель­но ненавидит; арест князя восстанавливает против Калиновича все местное дворянство.

Калинович неожиданно получает письмо от Настеньки: она стала актрисой, публика ценит ее талант; их труппа будет играть в Эн-ске; она сообщает свой адрес и ждет встречи: «через десять лет <...> снова откликнулась эта женщина, питавшая к нему какую-то собачью привязанность». Калинович в радости благодарит Бога: «Я теперь не один: она спасет меня от окружающих меня врагов и злодеев!»

Между тем Полина, давно ненавидящая мужа, тайно посетив арестованного князя Ивана, едет в Петербург; она намерена исполь­зовать те же самые связи, которые некогда дали ее мужу место на службе, чтобы теперь уничтожить мужа и спасти князя Ивана.

Калинович видит Годневу в мелодраме Коцебу «Ненависть к людям и раскаяние», в роли Эйлалии; при Калиновиче она играет особенно сильно и потрясает публику. В этот вечер узнают, что губер­натор смещен и Калинович назначен исполняющим обязанности на­чальника губернии. У себя дома Годнева встречает Калиновича просто, дружески и с прежней любовью; рассказывает, как жила без него, как влюбилась в Белавина: «Все мы имеем не ту способность, что вот любить именно одно существо, а просто способны любить или нет». Белавин испугался возможного романа, не желая принять на себя ответственность за другого человека: «Ты тоже эгоист, но ты живой человек, ты век свой стремишься к чему-нибудь, страдаешь ты, наконец, чувствуешь к людям и их известным убеждениям либо симпатию, либо отвращение, и сейчас это выразишь в жизни; а Бела­вин никогда...»

В эпилоге сообщается, что интриги Полины удались: Калинович «за противозаконные действия» уволен; князь оправдан. Вскоре князь окончательно разоряет Полину; не выдержав этого последнего удара, она умерла. Калинович выходит в отставку, женится на Настеньке и поселяется с нею и с ее дядей-капитаном в Москве, «примкнув к

партии недовольных». Свадьбу главных героев автор отказывается считать счастливым концом романа: Калинович, «сломанный нравст­венно, больной физически, решился на новый брак единственно по­тому только, что ни на что более не надеялся и ничего уж более не ожидал от жизни», да и Настенька любила его уже «более по воспо­минаниям».

Г. В. Зыкова

Горькая судьбина Драма (1859)

В ожидании возвращения с заработков из Петербурга оброчного му­жика Анания Яковлева, «человека из души гордого, своеобышного», работящего и хозяйственного, в празднично убранной избе, тревожно поглядывая на заметенную дорогу, беседуют две старухи — Спиридоньевна и Матрена, мать Лизаветы, жены Анания, в отсутствие мужа вступившей в любовную связь с молодым помещиком Чегловым-Соковиным и прижившей от него ребенка.

В окно видно, как подъезжает подвода. Ананий, еще не зная ни­чего, ласково под руку ведет встречавшую его Лизавету в дом и разда­ет всем гостинцы. За столом «умные речи» Анания об устройстве чугунки да корабельного дела, о превосходстве торгового человека над мастеровым, обещания нынешним годом взять с собой в Питер Ли­завету настораживают собравшихся. Лизавета вспыхивает, а подвы­пивший дядя Никон, пустой, задельный мужичонка, за четвертачок подвезший Анания, хвастаясь своим прежним житьем в Питере, вдруг обзывает Анания барским свояком. Услышав о ребенке, Ана­ний в смятении бросается к жене, к Матрене.

Лизавета сначала объясняет бесчестье свое одним только страхом, уг­розами, принуждением и желанием спасти от рекрутчины мужа. Гнев и мука Анания тем сильней, что сам он ни дня, ни ночи не прожил без мысли о доме, превыше всего на свете ставя долг семейный и христиан­ский. В конце концов, овладев собой, он решает, чтобы стыда избежать, Лизавету простить, а мальчонку полуторамесячного усыновить при усло­вии полного прекращения любовных сношений с барином...

Тем временем в помещичьем доме, в кабинете на диване сидит, потупив голову, Чеглов-Соковин, опустившийся, худой и изнуренный, а в креслах развалился муж его сестры, цветущий щеголь Золотилов. Он наставляет Чеглова на путь истинный примерами из жизни уезд­ного окружения и собственным опытом благополучной связи с особой низшего сословия. Чеглов слабо сопротивляется цинизму Золотилова, пытаясь доказать, что рассуждения его в тоне Тараса Скотинина, а «крестьянки любить умеют». Когда эта женщина была еще беремен­на, Чеглов предлагал, чтоб спасти ее от стыда, подкинуть младенца к бурмистру. Она отказалась: «Я им грешна и потерпеть за то должна». Разговор прерывается приходом бурмистра Калистрата Григорьева с докладом о приезде Анания, его «безобразиях», «тиранстве» и Лизавете, «урвавшейся» к барину. Сквозь рыдания она признается, что у Анания одно теперь намерение — отлучить и увезти ее с сынишкой в Питер, а ей это «хуже смерти», потому что и раньше, выданная на­сильно, на молодого барина заглядывалась, когда тот приезжал в де­ревню, а теперь и вовсе «не мужнина жена». Чеглов, поддаваясь на уговоры бурмистра и Лизаветы, соглашается откровенно на равных переговорить с Ананием, объяснив, что здесь дело в любви, и предла­гает ему либо денежный выкуп, либо дуэль. Разговор втроем при сви­детелях еще больше оскорбляет Анания. Он припоминает бурмистру, как тот обманывал барина с пьяницей-землемером да хлеб воровски продавал. Завязывается перепалка, в ходе которой выясняются по­дробности семейной жизни Анания, переданные Лизаветой. Ананий в ярости грозит ей расправой. Испуганный Чеглов приказывает бур­мистру следить, чтоб «волоса с головы ее не пало». Бурмистр, давно затаив зло на Анания, задумывает месть.

Как и в начале, Матрена и Спиридоньевна обсуждают происшед­шее: Чеглов после встречи с Ананием вышел, словно мертвец, таз «полнехонек кровью отхаркнул», Лизавета сутки лежит молча, вза­перти, голодная, только зыбку с ребенком перенесли к ней из горен­ки. При виде Анания Спиридоньевна, будто ненароком, убегает к бурмистру, который и врывается с мужиками «по барскому указу» «стеречь его бабу» как раз во время нового объяснения Анания с Ли­заветой, его уговоров оставить грех, начать по-божески жить в Пите­ре и купить на скопленные деньги лавчонку. Ананий предупреждает,

что, если Лизавета хоть слово при «разбойнике» промолвит, он живой с ней не расстанется.

Бурмистр, переругиваясь, стравливает мужиков с Ананием. В самый разгар перебранки из-за перегородки появляется Лизавета, всклокоченная, в худом сарафане, прилюдно объявляет себя «полю­бовницей барской» и требует вести ее к господину — хоть как, без обувки и одежды, «последней коровницей, али собакой». Бурмистр у молодого парня безуспешно пытается силой отобрать полушубок и сапоги — Лизавете до усадьбы добежать только — и в конце концов сбрасывает ей свою сибирку. Лизавета поспешно уносит ее за перего­родку, чтобы завернуть ребенка. Ананий врывается следом, отнимает ребенка и в ответ на сопротивление и брань Лизаветы в беспамятстве убивает младенца. Раздается страшный крик. Мужики в растеряннос­ти. Ананий бежит в разбитое окно.

В доме Чеглова расположились стряпчий, исправник, собирают крестьян, готовятся к допросу. Бурмистр, распоряжаясь и оправдыва­ясь, «отчего не остановили и не заарестовали», чернит пропавшего Анания и взяткой в сто пятьдесят целковых тайком сговаривается с исполнителями уездной власти быстрее замять дело. Сотский приво­дит Матрену. «Дрожа всем телом», она повторяет слова бурмистра: «не была... не знаю». Появляется чиновник особых поручений, моло­дой человек с выдающеюся вперед челюстью, в франтоватом вицмун­дире, с длинными красивыми ногтями, честолюбивый, но не умный, просматривает бумаги, гонит всех, выталкивает Матрену, бурмистра и приказывает пытать жену убийцы. Лизавета не держится на ногах, падает и только всхлипывает: «...грешница я, грешница» — «в рассуд­ке тронулась». По требованию чиновника из сеней пускают Никона и записывают его пьяные, несвязные показания, чему противится Зо-лотилов, постоянно вмешиваясь в разбирательство с требованием счи­таться с его «отдельным мнением» касательно дворянства. В это время мужик Давыд Иванов объявляет о поимке Анания, которого встретил у леса на своей полоске, когда боронил. Тот добровольно сдался властям. Анания заковывают в кандалы. Выражение лица его истощенное и совершенно страдальческое. На вопрос — «зачем же сдался? Жил бы там в пустыне...», на чиновничьи уговоры доказать, что у жены был незаконный ребенок, и тем самым наказанье себе

смягчить, — Ананий отвечает: «Не жизни... искать ходил... а смерти чаял... от суда человеческого можно убежать и спрятаться, а от Бо­жьего некуда!», «не мне их судьей и докащиком быть: мой грех боль­ше всех ихних...» Чиновник обвиняет мужиков, прежде всего бурмистра, в сговоре, в стачке. Едет к губернатору выводить дело на чистую воду, с ним же Золотилов — отстаивать честь дворянина. Бур­мистр отпущен. Анания собирают в острог. Он прощается со всеми. Бурмистра целует первого, кланяется. Подходит к матери и жене. Та бросается ему сначала на руки. Он целует ее в голову. Она падает и обнимает его ноги. Матрена его крестит. Ананий кланяется. Все его провожают. Бабы начинают выть.

Г. В. Зыкова