Глава 11 или Вообще, я был натуралом

Песня главы: EXO – It's Still A Dark Night @ Immortal Song 2

Когда солнечный луч с огромным усилием смог-таки достучаться до прикрытых пушистыми ресницами глаз, было уже самое глубокое утро (читай - обед).

Исин, с большим трудом отлепив нижнее веко от верхнего, и наконец, проделав ту же процедуру со вторым глазом, смог более-менее вернуться в реальность из странно-мутного сна, плавающего в голове черно-белыми картинами каких-то звуков и всполохов, и попытался привести тело в вертикальное положение.
Ну, или хотя бы приподняться на локтях.

Тело данных желаний, увы, разделять не собиралось, поэтому, гаденько подхихикивая, отозвалось на эти действия едкой ноющей болью. Исин поморщился, стараясь не совершать резких движений, и осторожно улегся обратно на спину, гипнотизируя глазами потолок: внутри все пылало, словно ночью над ним ставили эксперименты шизанутые йоги (или приверженцы Камасутры – не велика разница), выламывая части тела под разными углами.

Стоп. Углами?

Син даже подскочил от возникшей перед глазами картины, но тут же тихо заскулил себе под нос, потирая ноющую поясницу. Настырный солнечный лучик соскользнул с его пальцев и, вытанцовывая какой-то замысловатый, ему одному известный танец, спустился на пол, словно приглашая взгляд Чжана следовать за ним. Прямо до валяющихся у порога его любимых потертых джинсов, что были подарены ему одним, не в меру заботливым и не в меру психованным, оленьим хеном.

Хеном…

Вашу мать, да Лухань же порвет его на ценники для книг, если он не явится на работу в ближайший срок!

И Син уже почти добежал до своих джинсов – и он добежал бы, правда, если бы не имел счастья поднять голову от пола и наткнуться на осколки еще недавно любимой и в общем-то дорогой вазы и рубашку Ифаня (ту самую, вчерашнюю и от Armani).

По телу тут же пробежался липкий холодок, мигом сменяющийся воспоминаниями жарких объятий и теплых шероховатых губ, отсылающих табуны мурашек ко всем чувствительным точкам организма, и ему понадобилось минуты три, как минимум, чтобы привести скакнувшее к потолку давление в норму (мечась от дикого фангерлинга на тему «О БОЖЕ, ДА ОНИ ПЕРЕСПАЛИ» к полному ужасу «О БОЖЕ, ДА ОНИ ПЕРЕСПАЛИ!!!!»).

С одной стороны (с дикого фангерлинга) – исполнение мечты/возможность почувствовать эту мечту (да еще и нутром, так сказать)/ возможность быть с этой мечтой (до конца дней своих, пока смерть не разлучит их); с другой (с полного ужаса) – ВАШУ МАТЬ, ДА ОНИ ЖЕ ПЕРЕСПАЛИ!!!!
Поэтому хотелось сейчас же забиться под теплое одеялко обратно, представить, что ничего такого и не случилось (вообще ничего, ага, и всю ночь они только книжки Ифаня читали, конечно) и пролежать там до первого удобного случая побега (читай – я бедный студент, я не хочу ничего решать, я хочу в кроватку). И он бы так и сделал, правда, если бы уже не напялил джинсы.

И ноги сами повели его вперед, честное слово!

Просто, в конце концов – мужик он или кисейная барышня?
(мужик же, да?)

Аккуратно обойдя треснувшее зеркало и попутно подняв их вещи, разбросанные то тут то там в культурном эротическом беспорядке, Исин завернул на кухонку, да так и застыл в дверях, изо всех сил стараясь не расползтись по дверному косяку умиленной лужицей: Ифань, что-то тихонько напевая себе под нос, варил кофе. Ифань, в одних узких черных штанах и с оголенной широкой спиной (которую он собственноручно исполосовал ночью своими ногтями), варил кофе.
И от этого было так тепло, и щемило в груди по-страшному, словно вот так вот и должно быть; словно Ифань был создан для него, Исина, и послан ему свыше, чтобы быть всегда рядом (и варить кофе в одних узких черных штанах); чтобы просыпаться вместе день за днем, вместе, ловя сонные улыбки и легкие поцелуи в дрожащие ото сна веки, а еще не выпускать рук друг друга (опять же – до конца дней своих).

Вот только все перекрывали блеклые, как пожухлая трава, мысли, в которых черным по белому читалось только одно: а нужно ли все это самому Ифаню?

- О, уже проснулся? – Запутавшись в своих внутренних монологах, Исин даже и не заметил сразу, что старший, сняв турку с плиты, уже разливал восхитительно-пахнущую жидкость по кружкам, соблазнительно улыбаясь в пол оборота. – Кофе будешь?

Младший только отрешенно кивнул, отмечая одинокую, но вместе с тем главную мысль в сознании, что предложи ему блондин что-то другое – плевать, что – сейчас он все равно бы сказал безапелляционное «да» (параллельно заменяя слово «кофе» прекрасным местоимением).

Писатель только тихонько засмеялся (о, Господи, да у него и смех потрясающий!) и внимательным взглядом окинул открытую часть тела Исина (и ему показалось, или он действительно при этом плотоядно облизнулся?), словно просвечивая зрачком-рентгеном отдельные участки на коже, поэтому брюнет не выдержал, и, стараясь не встречаться боковым зрением с насмешливым взглядом старшего, бочком попятился к зеркалу.

Зеркало встретило его взъерошенной каштановой челкой, немного припухшими глазами и милыми узорами на открытом теле, складывающиеся в причудливые изображения далеких небесных созвездий. Исин пару раз моргнул (для большей уверенности), смахнул челку с глаз (для лучшего обозрения) и, сглотнув (просто для функционирования всего организма), осторожно дотронулся до алеющего засоса рядом с бьющейся в бессознательном припадке голубой жилкой на чувствительной коже: места, где он касался подушечками пальцев, приятно покалывали и отдавались жаркой волной не хуже той самой жилки, прожигая нежную кожу воспоминаниями недавней ночи.
Осторожно втянув носом воздух, младший бездумно провел пальцем по синей бьющейся ленточке, а затем остановил ладонь на небольшом укусе на плече, будто впитывая то касание в себя снова:

- А вообще, я был натуралом.

Будь его воля, Син зависал бы на своем отражении еще долгое время, впечатывая в сетчатку глаза созвездия касаний старшего (ведь он готов был поклясться, что под сердцем у него было выгравировано созвездие Дракона), но тихий смешок в самое ухо и сильная рука на талии заставили резко развернуться и прижаться голой спиной к холодной зеркальной поверхности:

- А вообще, это можно исправить.

Крис целовал, как в первый раз (а собственно, это и так был их официально-трезвый первый раз, верно?) – нежно и трепетно, словно перед ним был не обычный парень, а целое народное достояние их свободной республики; и Исин уже хотел отстраниться, потому что это все было жутко неправильным – все это – и дело даже не в гордости или пресловутом воспитании, дело в уверенности, потому что в своих чувствах он был уверен, а вот в чувствах этого парня, который сейчас легонько прикусывал его нижнюю губу – нисколечко.
Быть игрушкой в этих сильных (и о-Боже-каких-идеальных) руках не хотелось. Только и отступать было некуда: сзади только зеркало, а за зеркалом – глухая стена.

Рука писателя мягко, но настойчиво переместилась на темный затылок, будто улавливая на ментальном уровне душевные метания младшего, а вторая еще ближе прижала чуть дрожащее тело к себе за талию. Исин еще раз попытался отстраниться, и даже в тот момент, когда блондин чуть ослабил хватку и выпустил его губы, умудрился сделать самое хмурое и решительное выражение лица на свете, когда эти о-Боже-офигеть-какие-идеальные руки быстро перехватили его под бедра, заставляя полностью опереться спиной на зеркало и сжать ногами талию Криса, а соблазнительные губы легонько коснулись чувствительной шеи, прямо у бешено-бьющейся (наверняка в экстазе, не иначе) жилки.

На этот раз мир не взорвался, а просто кубарем скатился куда-то вниз, под зрачки, вместе со всеми чертями, а Исин ухнул за ними следом, потому что новые и ни с чем не сравнимые ощущения, с головой топившие его в своей глубокой пучине, утаскивали все дальше, на самое дно, без хлипкой возможности выбраться.
Да и после легкого укуса в подбородок, младший сам послал куда подальше это «выбраться» (странное слово, потому что как по собственной воле и в здравом уме можно выбраться из объятий У Ифаня?), податливо выгибаясь навстречу новым ласкам и открывая больший доступ для теплых касаний, оставляющих свежие цепочки созвездий на молочной коже.

- Почему ты такой? – С трудом отрываясь от исследования соблазнительно-острых ключиц, тихо протянул Крис, настойчиво оглаживая руками чувствительные бока.

- Какой? – Исин ответил автоматически и даже не думая, что: в данный момент его до краев возбужденное сознание интересовали лишь волшебные пальцы Ифаня, и все, что сейчас хотелось, это чувствовать их в себе.

- Потрясающий… - ответ вышел с каким-то хриплым, почти звериным рыком.

А потом Ифань резко дернул младшего на себя, чтобы еще ближе – кожей к коже, и с трудом переставляя ноги в правильном направлении, перебрался со своей драгоценной ношей к столу.

Кажется, зеркало за их спинами упало и разбилось, но даже если так и было – все просто потерялось в грохоте сметаемых ко всем чертям предметов с деревянного стола.

Исин успел мельком подумать о странном чувстве дежавю, но губы старшего на шее, обводящие засосы, оставленные ночью, выбили все последние мысли напрочь из уже совсем пустой головы, оставляя только светящиеся точки Большой Медведицы и затерявшейся где-то рядом Кассиопеи.

Исинящий автор вернулся..
Ему безумно стыдно, но в силу некоторых обстоятельств он просто не мог сюда вернуться т.т
Спасибо тем, кто дождался (или не дождался, но все же читает)
Работа больше не будет стоять, она все же закончится - теперь автор вернулся насовсем)