Песня главы: Ai no Kusabi – Secret Love

Когда Исин, наконец, смог приоткрыть крепко-зажмуренные глаза, то понял, что стоит все на том же пешеходном переходе с зажатым подмышкой серым истрепанным пакетом. Ощупав ребра на предмет их существования в теле, он все же решился поднять голову: вдали слышались завывания скорой помощи, не предвещающие ничего хорошего, а прямо на него бежали какие-то снобы в дорогих костюмах, городские зеваки, тыкавшие пальцем за его спину, и прочий народ, что-то кричащий и яро жестикулирующий.
Исин даже охнуть не успел, когда кругом засверкали вспышки фотоаппаратов и камеры мобильных телефонов, когда крики переросли в шумный, сбивающий с ног гул, и когда рядом материализовалась машина скорой помощи, из которой тут же появились люди в форме с носилками, словно выскакивающие из штамповального аппарата.
Кто-то грубо пихнул его плечом, заставляя тело развернуться на сорок пять градусов влево, отчего в легких воздух буквально перекрыли плотным огромным колпаком: впереди была только кучка блестящего, покореженного металла, картинно размятого в пух и прах самым обычным на свете фонарным столбом…

Исин зажмурился что было силы снова, потому что отключившееся сознание напрочь отказывалось воспринимать эту чуждую реальность, раскинувшуюся в данный момент перед его глазами: хотелось все спихнуть на слишком больное, испорченное еще в детстве, воображение, обман зрения или того хуже – галлюцинацию (оно и понятно – общение с истеричной тетушкой-Лу на пользу еще никому в этой жизни не шло), только… когда глаза пришлось открыть снова – ничего не изменилось.
Ни-че-го-шень-ки.

В горле резко запершило и он упал на колени, разрывая глотку на куски от рвущегося наружу кашля (или все же отчаяния?) – он убил человека.
Убил косвенно и не своими руками, но все же… Его жизнь оборвалась, как рвется туго-натянутая струна на грифе гитары: столько сил, энергии, жизни, и все в небытие и рамки истории, которую забудут уже через несколько месяцев…
Кажется, кто-то потряс его за плечо, волнуясь о самочувствии и предлагая обратиться к врачам из неотложки, аккуратно помещающим носилки с изломанным телом, укрытым простыней, пропитавшейся яркими пятнами крови, в железную коробку с красным крестом.
Исин вяло отмахнулся от чьих-то настойчивых незнакомых рук и только сильнее прижал к груди истрепанный серый пакет, на негнущихся ногах отправляясь прочь от этого проклятого места.

Сегодня по его вине стало на одного человека меньше...

- Послушай, чего ты так убиваешься? Ты же не угробил его собственными руками! Чувак, на твоем месте мог оказаться любой человек.

- Вот именно – любой. А оказался я… Лу, ты не понимаешь…

- Да куда уж мне! – Лухань готов был рвать на себе волосы от огромного негодования и злости внутри, ибо друга нужно было срочно спасать, потому что хрупкая и ранимая душевная организация этого единорога уже успела обвинить себя во всех тяжких. – Слушай сюда, ошибка психологии: это случайность. Просто случайность. Таких аварий – на каждом шагу, как этих самых фонарных столбов! Будешь винить себя за каждую?! Его уже не вернешь, поэтому прекращай строить из себя Рапунцель и живи. Просто живи, потому что ты остался живой…

- Его не стало по моей вине – я слишком сильно хотел быть этим гребанным писателем! И что теперь?! - Исин в сердцах бросил на пол серый истрепанный пакет, из которого тут же вылетела большая кожаная папка. – Это знак свыше, не иначе…

- Ну давай еще перепишем календарь народных примет, нам же больше заняться нечем. - Лу хотел добавить что-то еще в том же духе, но вовремя успел прикусить язык. – Син~а, ты не виноват… Если уж на то пошло, он должен был смотреть в лобовое стекло, а не любоваться собой в зеркало заднего вида.

- Лу, по моей вине погиб человек. Этого не изменишь!

- Син, я…

- Забудь. Можешь увольнять – на работу я все равно не выйду. - И, резко развернувшись, Исин стремительно бросился к выходу, сильнее натягивая широкий капюшон толстовки на голову, но внезапно открывшаяся дверь чуть не снесла эту самую голову с плеч: в проходе пораженно замер тот самый парень, с испорченным в детстве прикусом, которого еще кирпичом в детстве шибануло.

Зависнув на две секунды (видимо, координация тоже от этого самого кирпича пострадала), он тут же сложился пополам, напоминая старую железную раскладушку в кладовке Луханя, выдавив тихое формальное шепелявое приветствие.
Исин только кивнул и быстро кинулся прочь, чтобы поскорее оказаться в стенах своей маленькой уютной квартирки.
Лухань тяжело покачал головой и аккуратно поднял с пола кожаную папку, бережно заворачивая ее в родной пакет.

- Лу-хен, а что это?

- Во-первых, здравствуй, Сэхунни; во-вторых, Лухань-хен я, Лухань; а в-третьих – это собственность того придурка, которого ты чуть сейчас дверью не зашиб. – Лу вздохнул и добавил. – Хотя, лучше бы зашиб, может, того и гляди, мозги бы на место встали…

- Лу-хен, зачем ты желаешь такое своему работнику?

- Мне простительно, я у него в должности мозгоправа работаю, причем за сущие гроши! Тебе, кстати, мои услуги не нужны? Знакомым – пятидесятипроцентная скидка, - Лухань аккуратно убрал пакет под прилавок и тепло улыбнулся. – С работы его увольняй, как же… Кто тогда батрачить-то будет? – Сэхун хотел уже было снова нахмуриться и сказать что-то поистине пробирающее до самой хеновской совести, но Лухань тут же подмигнул ему с самым наимилейшим выражением лица. – Сэхунни, поможешь завтра? Эта жертва случая взяла выходной.

Сэхун что-то прикинул в голове и широко улыбнулся.

Исин совершенно не помнил похорон Криса – они были чем-то вроде монохромных пятен, расплывающихся перед глазами, которые против воли, тонули в горячих соленых слезах.
На работу он так и не вышел: все три дня он просто скрывался от остального мира под теплым одеялом, укутавшись в него по самую макушку и предательски погасив все торшеры, боясь даже смотреть на неестественно-яркие лампы накаливания.
В голове отчетливо слышался бешеный визг тормозов, а перед глазами до сих пор стояла картинка аварии: кучка блестящего металла, серый фонарный столб и изломанное тело, накрытое когда-то белой, а теперь насквозь пропитанной кровью, простыней.
Уголки глаз уже не щипало, а просто резало на куски от соли, непрекращающейся выделяться из уставших и опухших глаз, но Исин ничего не мог с собой поделать.
Нет, конечно, в вечер второго дня его успели посетить тысячи мыслей о суициде (который, по его мнению, он только и заслуживал), и он даже хотел уже выбраться из-под одеяла и бежать сломя голову на свою крошечную кухонку за подручными средствами, но весь его было поднявшийся боевой дух развеяла всего лишь одна мысль о том, что когда он умрет – встретит Криса на том берегу и будет смотреть ему в глаза…
Поэтому Исин так и остался под одеялом, укутавшись в него, словно бабочка в кокон, и оплакивая свою жалкую, никчемную жизнь, в которой у него даже не было хоть капельки смелости.

Вечер третьего дня встретил Исина новостями о похоронах известного молодого писателя, и он твердо решил там присутствовать: лучше ведь умереть от руки родственников этого человека, чем от своей собственной маленькой худой ладошки…
Отцовский строгий костюм пришелся ему как раз впору, поэтому, одолжив у парня по соседству приличные черные туфли (потому что в его гардеробе никогда не присутствовало что-то кроме кроссовок или кед), он отправился в нужное место к назначенному времени…

Исин совершенно не помнил похорон Криса.
Он помнил только помещение, где с ним прощались люди в точно таких же черных костюмах; помнил серые стены, заполненные тихими серьезными разговорами; помнил рюмку соджу, выпитую за упокой его светлой души…
А все остальное было чем-то расплывчатым и не задерживающимся в памяти хоть на единую секунду.
Он даже не помнил, присутствовали ли здесь родные Криса, от чьих рук он еще вчера твердо решил принять свою заслуженную смерть.
В Исине яростно боролись два разных человека: один невероятно сильно хотел выбежать на середину зала и вопить во всеуслышание о той самой правде, которая была напрочь перевернута вездесущими журналистами, а второй – просто тихо собирался уйти, оставив все это далеко за спиной.
И, в конце концов, безоговорочную победу одержал последний…

Исин на негнущихся ногах шел в свою квартирку в окраинном районе Сеула и мысленно избивал себя огромной бейсбольной битой по голове, которая шумела так, словно внутри были не мозги (как обычно думалось), а бескрайнее синее море. Он уже хотел было завернуть в тот самый любимый бар и напиться до потери сознания, чтобы стереть все оставшиеся воспоминания напрочь, как настойчивая трель в кармане пиджака резко заставила его остановиться посередине тротуара.
Глаза мало что разобрали на плоском сенсорном экране , да и номер, кажется, точно был незнакомым, но неведомая сила буквально заставила Исина принять вызов и поднести телефон к уху:

- Здравствуйте, я хотел бы заказать пиццу.

Исин даже на пару секунд забыл, как дышать, потому что до боли знакомый голос, звучавший в динамике – просто не мог быть настоящим.

- Вы меня слышите?

Исин с силой зажмурился и, помотав головой что было силы, быстро приблизил экран телефона к лицу: так и есть, номер совсем незнакомый, и сейчас ровно 21.45, а число – третье октября…

- Алло! Есть там кто живой?!

Исин готов был поверить в сбой телефона и игру собственного сознания. Да даже в двойников и реинкарнацию тоже!
Только вопрос, вырвавшийся против воли, заставил и без того дрожащие коленки подогнуться совсем и упасть на холодный бетон тротуара:

- Крис…У?