Глава 6. Мучительность предпочтений
Четвертая неделя марта.
Потребовалось больше месяца в стенах грязной маленькой тюрьмы, чтобы приноровиться кое к чему, что в обычной жизни воспринимается как должное. Например, мытье.
Мое платье стало липким от пыли и пота, и от меня начало вонять так, что я могла чувствовать собственный запах, невзирая на вонь из канавы за окном. Пристав не выказывал никакого намерения выделить мне вдоволь воды, чтобы помыться, и я все еще продолжала замечать, как он пугающе пялился на меня, особенно когда был пьян. Походило на то, что он словно подстраивал нечто, поджидая, чем обернутся события.
Но я нашла способ сохранять ежедневно понемногу воды, собирая ее в небольшом углублении в дальнем углу камеры, там, где было попрохладнее, прикрывая ее каждый раз соломой. В течение нескольких дней мне удавалось насобирать с большую чашку, и ночью, когда становилось совсем темно и тихо, я мыла какую-нибудь часть тела или платья.
Под платьем я всегда носила особую белую хлопковую тряпицу, вроде набедренной повязки, какую носили отшельники-йоги, чему я научилась у своего дяди, одного из величайших тибетских мастеров этого искусства. Так что, когда бы я ни стирала платье, на мне всегда была эта повязка, а на плечи я набрасывала шаль — на случай, если пожалует пристав. Вечный становился все грязнее и грязнее, мучимый блохами и недостатком какого-либо движения, хоть он никогда и не жаловался. Я проводила долгие часы, обдумывая всяческие невероятные способы ему помочь.
В ту неделю, когда я вновь увиделась с комендантом, у него все вполне получалось, принимая во внимание, как недавно он начал свои занятия йогой. Он выполнил набор поз, которым я его обучила, на сей раз крайне внимательно к тому, чтобы делать все в точности так, как я показывала — даже если все получалось из-за этого чуть медленнее, или ему не удавалось проделать какое-то движение до конца. Я дала я ему спокойно закончить, потому что иногда ученику это очень полезно. А после того, как он отдохнул и дал телу прийти в себя, он уселся и глянул на меня с довольной улыбкой.
— У меня получается гораздо лучше, правда?
— Да-да, конечно. Нам обоим это видно. Хочу поблагодарить вас за столь усердные занятия, за постоянство в практике — хотя бы понемногу, но каждый день. Я знаю, что спина ваша приходит в порядок, и что те самые наши двое тоже это видят.
— Что, тебе сегодня и пожурить меня не за что? Никакого повода, чтобы придумать какую-нибудь цитату из Мастера?
— Я их не придумываю. И полагаю, вы это уже знаете.
Он задумчиво разглядывал меня.
— Может быть, да, а может — нет. Время покажет. Ты что же, хочешь сказать, что помнишь всю книгу наизусть?
Я кивнула, и мы помолчали. А потом, только для того, чтобы не дать его уверенности перерасти в заносчивость, я добавила:
— Было, однако, кое-что… одна мелочь.
Комендант поморщился, но не утерял хорошего настроения.
— Ну-ка, послушаем.
— Все, что вы делали, вы делали хорошо. Но одну позу вы все-таки пропустили — Позу Лодки.
Он состроил мину. На самом деле, это та поза, по поводу которой все делают кислое лицо: сидеть в ней тяжело — нужно вытянуть ноги и держать себя за стопы, пока учитель медленно считает вслух.
— Это и впрямь мука, — ответил он, — я начинаю пыхтеть, а живот болит так, будто по нему ходят — я думаю, это из-за того, что я какой-то особенный, что у меня как-то не так устроено тело. Уверен, что другим эта поза полезна, и им ее проще делать. Но точно, что не мне. Так что я решил ее не делать. Кроме всего прочего, это экономит время, и мне явно хватает дел со всеми остальными позами.
— Дело не в этом, комендант. Позы, которые я вам даю, следуют в определенном порядке, и у этого порядка есть свои цели.
Каждая поза уравновешивает другую, и действие, оказываемое каждой из них на вашу спину, производится определенным образом, работая на определенную цель. Если отставить одну из поз, то все построение рушится, и тогда под удар ставится конечная цель, причем так, что вы этого даже не можете осознать.
Он удержал на мне взгляд. Он действительно продвигался вперед в самом главном. — в собственном настрое. На этот раз не прозвучало никаких возражений. Мне было понятно, что его можно вести еще чуть глубже.
— Мастер говорит…
— Ага! Мастер говорит! Я так и знал! — но сказал он это уже с улыбкой.
Я чуть улыбнулась в ответ.
— В своей «Краткой книге» Мастер говорит:
Наступит время,
Когда тебя не будут терзать различия.
11.48
— Различия? — переспросил он.
— Различия, — повторила я, — В первую очередь в смысле предпочтений.
Чем дальше в йоге вы будете двигаться, особенно когда начнут открываться каналы и внутренние ветры задвигаются свободнее…
— Опять эти внутренние каналы. И ветры.
— Об этом позже, — снова сказала я, — Так вот, чем дальше вы будете двигаться, и энергия в глубине начнет течь свободнее, все начнет смещаться в сторону единения, и все меньше — в сторону различения.
— Все? Что значит — «все»?
— Буквально все! — ответила я, — Но пока речь идет о позах и излечении вашей спины. Вы можете добраться до этого «дальше» гораздо быстрее, если утихомирите голос предпочтений, попытаетесь уменьшить различение поз. Все это сослужит хорошую службу внутренним ветрам и спине, и я обещаю, что очень скоро все объясню. А пока бросайтесь в ежедневную практику поз с тем же воодушевлением, с той же радостью по поводу того, из-за чего вы их делаете, каждую из них. Все это ради…
— Ради разгильдяя-пьяницы и смертельного лентяя, знаю-знаю, — сказано это было в шутку, но в тот момент я почувствовала, что он и вправду держит этих двоих в голове, и сердце мое подпрыгнуло. Если он продолжит в том же духе, то вся эта затея могла в конце концов сработать.
Я кивнула:
— Точно так. Судите сами теперь — ни одна из поз не менее важна, чем остальные. Некоторые попроще, кое-какие потруднее — для всякого по-своему. Но нужно подходить к каждой из них с открытым сердцем, осознавая, что каждая из них подводит вас чуть ближе к цели — к помощи этим двоим, о которых мы говорили. И именно поэтому йога только тогда приводит к успеху, когда делается во имя чего-то большего, чем просто вы сами. Так что теперь — никаких гримас, когда дело будет доходить до непростой позы. Трудные позы обычно приносят самую большую пользу вам и вашей спине. Не поддавайтесь на предпочтения, не создавайте еще больше различений в жизни. Эти самые различения и терзают нас день за днем, делая жизнь несносной. Это мне нравится, а это — не нравится. Она мне нравится, а он — нет. Не хочу делать то, что должен, лучше займусь тем, что нравится.
На этом мы остановились, и он коротко кивнул, как настоящий солдат — почти склонил передо мной голову, как мне подумалось. Но вслед за этим пристав его липким дыханием уже волок меня за руку в камеру. Я бросила короткий взгляд в сторону моего соседа Бузуку, которого я никогда толком не видела. Он сидел в своей камере в самом углу — невысокий дядька с крупной лысой головой и сытым животиком. Когда мы проходили мимо, он одарил меня вполне довольным подмигиванием.
Глава 7. Укрепляя практику
Первая неделя апреля
Комендант перешагнул через порог участка с мрачным выражением на лице, прошел в свою комнату и захлопнул за собой дверь. Походило на то, что наступил один из тех дней, когда все как-то не клеится. Быть может, луна встала не так, а может, было что-то поглубже. Он немедленно вызвал меня к себе.
— Покалывания там и сям — не страшно! Пощелкивания тоже ничего! Все в порядке! Но теперь ты меня точно доконала! Спину ломит так, что я еле двигаюсь!
Я зашла ему за спину и понажимала на разные места, наблюдая при этом, как он кривится и подпрыгивает. Я могла почти почувствовать, как внутренние ветры сбились плотным клубком в основании его спины. Он и впрямь что-то повредил себе.
— Как вы это сделали? — спросила я.
— Как я это сделал? — он в негодовании уставился на меня, — Делая твою йогу, разумеется!
Но что-то в том, как он это произнес, говорило об обратном.
— Ах, вот как, понятно, это случилось, когда вы практиковали позы. В какой позе вы были, когда это произошло?
— В той самой, где усаживаешься на пол и скручиваешься, чтобы заглянуть за спину, — ответил комендант.
— Заднее скручивание, понятно. И на каком по счету вдохе вы были, когда это случилось? — объясняя эту позу, я предельно ясно сказала, что удерживать ее можно не более двух-трех вдохов.
— На восьмом, — заявил он гордо.
— На восьмом? Я просила вас прекращать на втором или третьем.
— Знаю, знаю… Но… видишь ли… Я не какой-нибудь там средний ученик. Я целеустремленный человек и в некоторых позах я удвоил или даже утроил количество вдохов, во время которых я пребываю в позе.
Думаю, это ускорит выздоровление моей спины вдвое, понимаешь?
Я улыбнулась в ответ, подумав с жалостью о его спине.
— Тут не все так просто, комендант…
— Как говорит Мастер, — передразнил он меня, закатывая глаза.
— Да, точно так. Мастер говорит:
Поддерживай свою практику
Продолжительное время.
1.14а
Тут нельзя торопиться. Вылечить вам спину — это не то же самое, что починить сломанный стул: прибил новенькую ножку — и сел. Скорее это похоже на выпрямление молоденького деревца, которое выросло кривовато. Скажите-ка лучше, сколько времени вы просидели, согнувшись над столом?
— Я получил звание коменданта этого участка больше десяти лет назад, — ответил он горделиво.
— Так я и думала. И спина ваша на протяжении тысяч и тысяч дней оставалась скрюченной, постепенно сдавливая самое себя — понимаете?
Он угрюмо кивнул, понимая, куда я клоню.
— И поэтому вам не удастся просто так взять да и разогнуть ее за пару недель. Придется делать все очень медленно и постепенно — или вы просто повредите ее еще хуже, как дерево, о котором не позаботились, не уговорили его выпрямиться — медленно, постепенно, терпеливо.
— Насколько медленно? — требовательно спросил он, почти с отчаянием в голосе.
— Ну, не за тысячу дней, которые потребовались, чтобы испортить вам спину, но и не за пару недель, — я указала на пыльные стопы бумаг позади коврика, на котором за работой сидел комендант, — Можно использовать пару стопок вон тех бумаг? Вы часто ими пользуетесь?
— Часто? — хихикнул он в ответ, — Никогда. Это копии моих отчетов столичному суперинтенданту. Вранье, за которое мне платят…, - он примолк и уставился в пол.
Я не стала ни о чем спрашивать. Просто пошла и взяла пачку бумаг с ближайшей кипы, дюйма в три толщиной, вернулась к коменданту и положила стопку у его ног.
— Нам нельзя сейчас взять и бросить заниматься, иначе спину сведет еще хуже, чем когда-либо раньше, и это будет целое дело вернуть ее в форму. Так что полегоньку продолжим, но в ближайшие пару недель будем делать совсем понемногу. Начнем с Позы Сильной Растяжки: наклонитесь вперед, но не касайтесь стоп пальцами рук. Дотягивайтесь до поверхности стопки бумаг. Так он и сделал.
— Держите позу пять вдохов и выдохов, — скомандовала я, и он послушался. А когда он выпрямился, я сняла один-единственный листок сверху и положила его на место, в общую кучу бумаг.
— По одному листу в день, — сказала я, — подходящая скорость для вашей спины.
— Но тут же несколько сотен листов! — воскликнул он, — потребуется несколько месяцев, чтобы дойти до пола!
— Не стоит думать таким образом, — сказала я, — лучше думать, как быстро это случится по сравнению со всеми теми годами, которые прошли во вред вашей спине.
Возникло продолжительное молчание; комендант дозревал до некой мысли, довольно медленно, но я его не торопила. Подумать только — Катрин столкнулась с совершенно такими же сложностями в первые дни моего ученичества.
— Что же получается… что… что нет пути быстрее этого? — проговорил он, — В смысле… я имею в виду, такого пути, который не сделает мне худо, разумеется.
Я посмотрела в окно, словно обдумывая его вопрос. Кое-кому из учеников совсем не полезно осознавать, что ты на мили и мили обогнал его.
— Есть путь быстрее, — сказала я наконец, — Однако… «быстрее», вероятно, не совсем то слово. Точнее было бы сказать, что есть некий путь, проверенный. И так получается, что он всегда быстрее, чем другой — который работает лишь время от времени, и то только при условии, если работает первый. Он явно запутался.
— Скажем так, если вы действительно настроены серьезно, то я покажу вам, как на самом деле работает йога. И если вам удастся понять, как же на самом деле она работает и после этого займетесь йогой, то тогда спина ваша выздоровеет наверняка и наискорейшим образом из возможных.
— Я серьезно настроен, — сказал он, держась за спину и — спасибо огромное! — бросая взгляд на дверь, туда, где жили те самые двое людей.
— Вот и договорились, — ответила я, — В следующий раз займемся каналами и внутренними ветрами, — и я показала ему, как обращаться с собой в течение наступающей недели, после чего была возвращена в камеру.
В канун каких-нибудь важных событий непременно случается нечто, что пытается помешать происходящему. Это закон йоги — и закон сил, которые управляют всей жизнью. В тот день, как обычно, явился мальчик с подносом для Бузуку, пристав был чем-то занят в одной из соседних комнат, и из-за стены появилась моя плошка. Заглотнув часть, я высыпала остальное в ладонь и вытолкнула чашку обратно. Я как раз просовывала руку в дыру в стене, чтобы предложить пищу моему маленькому спутнику, когда услышала шорох шагов за спиной.
— Подойди сюда, девчонка, — раздался голос пристава. Это были первые слова, которые я услышала от него за время заключения.
Я сжала в кулаке драгоценные рисовые зерна и приблизилась к решетке. Он уже вошел в камеру, и лицо его исказилось от напряжения, а пальцы поигрывали на рукояти дубинки.
— Покажи руку. Я вытянула руку.
— Раскрой ладонь.
Я раскрыла. Зернышки риса медленно проскользнули между пальцев.
А потом на мгновение все затуманилось, и я взглянула на свою руку и увидела длинный красный рубец, вдоль которого кожа разошлась, и начала сочиться кровь.
— Просто чтоб ты знала, каково это, — сказал пристав и выкатился за дверь, закрыв ее за собой на засов. И тут боль накрыла меня с головой, и я рухнула на колени, а затем из соседней камеры раздался шум потасовки, а потом мерное «ж-жих, ж-жих, ж-жих» той же самой дубинки, истошные нескончаемые крики Бузуку, прерывистое дыхание пристава, а потом — тишина.
Пристав ушел вскоре после того, как стемнело. Я прождала довольно долго после его ухода и затем тихонько прошептала:
— Бузуку… Бузуку… где вы? Как вы?
Я услышала, как с тихим стоном он поднялся и подобрался поближе к стене, которая нас разделяла.
He так худо, как могло быть, — проговорил он, — Тут нужна сноровка.
Забиваешься в угол, чтобы не дать на себя замахиваться как следует.
Прикрываешь голову и лицо и орешь, как сумасшедший, чтобы казалось, что тебя и впрямь уродуют не на шутку, и тогда через какое-то время тебя оставляют в покое, — он помолчал, — Но на сей раз нам действительно пора поговорить.
— Конечно-конечно. Простите меня! Я и не думала…
— Да ладно, — прервал он меня, — Тебе просто пора узнать, как тут все устроено. Пристав уже на следующий день знал, что я даю тебе поесть.
— А как тут вообще кормят?
— Не кормят, — усмехнулся он, — Тут старые порядки. — семья или друзья кормят заключенных, в противном случае ты просто помираешь от голода. С чего бы это кому-нибудь вроде пристава разводить дармовщину для тебя или меня?
— Тогда получается, что мальчишки, которые вас навещают, они — … они — семья?
— Семья? — он снова усмехнулся, — Ну, можно и так сказать, в некотором смысле. Они на меня работают.
— На вас?
— Да, на нас. На старину-пристава и на меня.
— Пристава и вас? Вы работаете вместе? Вы что же… в таком случае… вроде государственного чиновника, что ли?
Он расхохотался, но вдруг осекся.
— Нет, все наоборот. Вроде того, что… пристав, например, вор, и мы воруем вместе, ну, или воровали — пока не пришли к некоторому разногласию, как у всех воров случается. На предмет, как делить награбленное и как кормить всех этих мальчишек.
— А что с их семьями? Как же их родители?
— Ни семей, ни родителей. Все сироты. Родственники мертвы, или бежали, или отказались от них. Так вот я забочусь о них и учу их.
— Учите их… воровать?
— Это их кормит, — ответил он обиженно. А потом быстро добавил, — И нам еще нужно понять, как прокормить тебя. Потому что те, кому некому принести поесть, могут купить еду У пристава, раз в десять дороже, чем она стоит на самом деле.
— Но у меня нет денег.
— Давно понятно, — ответил он быстро, — Тогда второй способ — это дать тебе отработать. И, похоже, как раз это у пристава на уме, потому как он уже нынче решил нас застукать, а потом Убрался, чтобы я мог тебе все объяснить.
— Я бы не отказалась поработать — я много работала, пока росла.
— Что бы там ни придумал пристав, может статься, что тебе бы это и в голову не пришло. Осторожнее с ним. Постарайся сперва обсудить все это с комендантом.
— Но я теперь не увижу его до следующей недели, — и тут раздался шум от входной двери.
— Не забывай выглядеть голодной, — таинственно прошептал Бузуку и на пороге появился пристав.
Глава 8. Каналы света
Вторая неделя апреля
Долгие странствия и сама Катрин научили меня обходиться без еды по несколько дней подряд и почти не обращать на это внимания, но я знала, что неделя голодовки оставит меня совсем без сил, и мне было боязно за Вечного. Но, похоже, у меня не было выбора, и я смирилась со своим осадным положением и старалась не замечать запахов от доставляемого Бузуку подноса.
На вторую ночь, в очень поздний час, что-то заставило меня внезапно проснуться: Вечный зарычал — впервые за все эти недели он вообще издал хоть какой-то звук. А потом я услышала, как что-то упало на землю, и звук маленьких, шустро убегающих ног. Несколькими минутами позже раздалось слабое шуршание рядом с нашей дырой в стене; я тихонько подобралась поближе.
Вечный проталкивал носом маленький сверток из зеленых листьев. В них был кусок рисового пирога с изюмом и орехами. Мы быстро проглотили подношение, и я вытолкнула листья в канаву под стеной. Так стало происходить каждую ночь, а днем я старалась валяться на полу без движения. Пристав выжидал и наблюдал.
Прошла неделя, и когда пристав снова отводил меня к коменданту, я попыталась идти, чуть покачиваясь.
— Как ваша спина? Получше? — спросила я.
— Гораздо лучше; похоже, я вернусь в прежнюю форму уже на следующей неделе.
Я зашла сзади и пощупала больное место. Все шло хорошо — мышцы намного более расслаблены — ветры вырывались на свободу и снова задвигались. Я сказала, что, судя по всему, он прав, и указала ему на середину комнаты.
— Давайте-ка теперь поглядим, как обстоят дела с ежедневной
практикой — покажите мне ваше терпение, — улыбнулась я.
Но его взгляд был прикован к моей ладони. Рубец выглядел довольно уродливо — мне не хватило воды, чтобы держать его в чистоте, как бы я ни пыталась прикрыть его подолом, мухи все равно добирались до него.
— Приставу пришлось… приструнить тебя за что-то?
— За попытку поесть, — улыбнулась я, но внутри была готова расплакаться, — Господин комендант, если есть хоть какая-то честная работа, которую я могла бы выполнять, за еду…
Он махнул рукой, обрывая меня:
— Поговори с приставом. Пристав ведает тюремными делами.
— Но… но ведь вы — комендант, и ведаете всеми делами.
— Правильно. Я — комендант, и ведаю всем участком. А он — пристав, и занимается тюрьмой. Поговори с приставом.
— Но тюрьма — это часть участка.
— Верно, — продолжил он в тоне формальной логики, — но эта та часть, которой заведует пристав, — он довольно странно глянул на меня, будто я проявляла какую-то особенную бестолковость и никак не могла усвоить то, что он говорил, — Поговори с приставом, — повторил он и приготовился выполнять свой традиционный набор поз.
Когда он закончил, я отменила несколько поз, в которых, по моим опасениям, он все еще мог переборщить, и в конце добавила кое-что, что помогло бы ему еще больше расслабить спину, прежде чем он принялся за ежедневную рутину. Затем я предложила ему встать прямо передо мной.
— Комендант, знаете ли вы кого-нибудь, кто пытался начать заниматься йогой?
Он бросил на меня странный взгляд, а потом отвернулся к окну.
— Знал, — ответил он, — иначе ты бы не оказалась здесь.
Я посмотрела на него вопросительно.
— Пристав отправил бы тебя в тюрьму в столице, — сказал он, — за кражу особо ценного имущества. Никто, кто никогда ничего не слышал о йоге, не поверил бы тебе — девчонке, и все прочее.
Я потупилась с горечью. Так оно и было, и я знала об этом еще с тех времен, когда начала изучать йогу у себя на родине.
Я собралась с духом и отставила очевидные вопросы. Где он узнал о йоге? И верил ли мне он сам? Все прояснится со временем.
— Тогда, вероятно, вы знаете, — сказала я, — что многие люди пробуют йогу. И для многих из них она работает преотлично: помогает восстановить силы, излечивает болячки вроде вашей, делает их стройнее, подтянутее и счастливее. Другие пробуют заниматься, и вроде для них тоже работает, быть может, не менее изумительно, чем для первых. Но, тем не менее, эти другие словно не так хорошо схватывают; или йога кажется им скучной, или обязаловкой; или они попросту слишком заняты другими делами и бросают занятия. Кое-кто даже зарабатывает неприятности на йоге.
Комендант кивнул.
— Я видел все эти разновидности, — не похоже было, что он готов сказать больше, но мое любопытство было задето. Как много он знал с самого начала?
— А не приходилось ли вам задумываться, отчего для одних йога работает, а для других — нет?
Он пожал плечами, словно ему это не казалось таким уж важным.
— Ну не знаю, все же разные. Кто-то пробует и схватывает, а кто-то — нет.
— Все дело в том, что они пробуют. Они пробуют, потому что думают, что йога может помочь — чувствовать себя лучше, выглядеть лучше. Но в итоге йога работает для одних, а для других — нет. Неужели вы никогда не задумывались, почему?
Он снова пожал плечами, уже слегка заскучав.
— Это же важно, судите сами! Йога — это серьезное начинание. Она требует заметных усилий и немалого времени. И во многих случаях люди прибегают к йоге по вполне серьезным причинам — сильно испортили здоровье, или просто в жизни нужно что-то сильно менять. И вот они пробуют. Но зачем вообще пробовать, и стараться изо всех сил, если в конце концов ты не можешь быть уверен, что эта штука для тебя сработает?
Последний пассаж зацепил его внимание: до него дошло, что мы обсуждаем и то, сработает или нет йога для него самого.
— Мне ясна твоя мысль, — сказал он с большей вдумчивостью, — но я не понимаю, к чему ты клонишь. Для кого-то йога работает, а для кого-то — нет. Надо просто начать и поглядеть, к какой категории относишься сам. Просто так вот все и есть.
Я так ожесточенно покачала головой, что прядь волос плеснула по лицу. Он отвлекся на это на мгновение, но потом вернул взгляду прежнее выражение, словно было что-то, о чем он не желал даже думать.
— Просто так ничего не бывает. «Просто так» — это вранье.
То самое вранье, которое люди используют, чтобы прикрыть тот факт, что они не желают тратить время и усилия на то, чтобы разобраться, как все это на самом деле работает.
Так вот — йога работает. Работает для тех, кто считает, что она для них работает, даже если кажется, что обычно они не понимают, почему так обстоят дела: они просто не думают об этом. А потом, в какой-то момент — когда они состарятся, допустим, — йога вдруг прекращает работать, и они спотыкаются. — Но йога сработала бы и для тех, кто думает, что она не для них; просто им нужен кто-то, кто объяснит им, как йога работает. Улавливаете?
Комендант ответил мне добротным комендантским кивком. Он уже учуял, каков план действий.
— Итак, я собираюсь начать учить вас тому, как работает йога; потому что если вы разберетесь в этом, тогда она всегда будет для вас работать.
И тут еще…
— …замешаны жизни двух людей, во всяком случае, — вставил комендант задумчиво, и я прямо-таки готова была обнять его. Он и впрямь был на верном пути.
— Точно. Так что продолжим с позами, но теперь будем каждый раз уделять время обсуждению, как они работают, чтобы они работали наверняка. И все, что я расскажу вам о том, как действует йога, я буду брать из Малой Книги Мастера, потому что она вся как раз об этом. И в этом есть смысл, поскольку в этом причина, почему эта книга жива в веках — она совершенно ясно объясняет, как на самом деле действует йога.
Понимаете?
Комендант счастливо кивнул — задача была поставлена совершенно внятно.
— А теперь повернитесь ко мне спиной и снимите рубаху, — велела я.
Мой собственный учитель, Катрин, сама обладала даром мягкого, но вполне формального прикосновения, когда в этом была нужда — чтобы что-то поправить или показать мне, как двигалось нечто у меня внутри — и я постаралась воспроизвести такое же прикосновение в отношении коменданта.
— Отсюда, — сказала я, дотронувшись до макушки его головы, — вот до этого места, — и я мягко ткнула его в спину, на уровне талии. — Мастер говорит об этой части тела так:
Направь объединенные усилия
К солнцу
И ты поймешь
Землю
III. 27
— Объединенные усилия… чего с чем? — спросил он, не оборачиваясь.
— Позже, — напомнила я. А потом пробежала кончиком пальца вниз, вдоль спины, чуть правее середины и все так же между точками на макушке и на пояснице.
— Здесь проходит канал под названием «солнце», — сказала я.
— Канал? — переспросил комендант, — Вроде мышцы или нерва?
— Нет, ни то, ни другое, хотя можете представлять его себе в виде нерва, если так проще. Но на самом деле это намного деликатнее — настолько, словно сделано прямо из самого света; такое, которое нельзя, разрезав, посмотреть. Есть масса таких каналов по всему телу. Они начинают развиваться еще прежде, чем все остальное, внутри утробы матери — целая сеть разветвляющихся незримых трубочек. И в действительности нервы, кровеносные сосуды, и даже кости и плоть нарастают вокруг этих каналов, как иней на ветвях и сучьях дерева, и все тело человека — это точное отображение этой сети светящихся каналов.
Так получилось, что вся эта сеть начинает развиваться прямо отсюда, — продолжила я, слегка нажимая большим пальцем на то самое больное место у него на спине, — Сеть начинает развиваться, когда вы еще находитесь в утробе матери, из этой точки на спине, как раз за пупком.
Вот почему Мастер говорит:
Направь то же усилие
В самый центр пупка,
И ты поймешь Устройство тела.
III.30 46
— Что он имеет в виду под центром пупка? — спросил комендант, все еще стоя ко мне спиной, но со всей очевидностью заинтересованный.
— Это место представляют в виде колеса — вроде тележного, со спицами, — ответила я, — На древнем праязыке, санскрите, это называется «чакра». По мере того, как развивается эта самая незримая сеть каналов, они ответвляются в разные стороны, подобно спицам от центра колеса, как раз в той самой точке на спине. А потом другие каналы, включая самые большие и наиболее важные, начинают развиваться вверх и вниз вдоль спины — и сама спина растет вместе с ними.
— Получается, что канал под названием «солнце», проходит вдоль спины снизу доверху, где ты провела пальцем? И он — один из самых главных?
— Верно, — ответила я, довольная, что он слушал так внимательно. Это здорово поможет нам починить его спину, — и поэтому Мастер поминает его первым.
— Но когда ты говоришь «канал» или «трубочка», — размышлял комендант вслух, — ты вроде как говоришь, что они полые изнутри — и, значит, что-то по ним протекает.
— Точно так, — поддержала я, — и чуть позже я расскажу вам даже больше. А пока давайте скажем только о том, что то, что движется по этим каналам, есть сама мысль: ваши собственные мысли двигаются по этой сети каналов, сотворенных из материи столь же неощутимой, как свет.
Если поразмыслить над этим, — продолжала я, — то можно разделить все то, над чем мы думаем, на две разновидности мыслей. Первая разновидность — это мысли о самых разных вещах, вроде стола, или больной спины, — и я снова ткнула его в спину, чуть посильнее, чтобы его ум не порхал, а следовал за мной. Он славно поморщился, и я возобновила рассказ.
— И есть собственно само думанье — сам ум. Нам слышно, как мы думаем, осознавая сами мысли. Таким образом, все, о чем мы можем думать, это либо предметы, вроде стены, либо сам ум.
Он кивнул, но я заметила, что он уже утомился, особенно после всех проделанных поз. Самое время подытожить все сказанное к тому, как же йога действительно подействует на его спину.
— Так вот, мысли, которые двигаются по каналу солнца, — и я снова пробежала пальцем сверху вниз вдоль правой стороны его Спины, — они сосредоточены на более конкретной, осязаемой стороне жизни. Вроде самой земли. И поэтому Мастер и говорит, что можно понять Землю, если разберешься с этим каналом. Имеется в виду, что можно понять, как мысли, которые двигаются вдоль этого канала, воспринимают вещи в мире вокруг нас. И, таким образом, можно вылечить вашу спину.
— Вылечить спину? Как это? Не вижу связи.
— А вот так, — ответила я, — Но мы на этом остановимся — этого более чем достаточно для одного раза. Видите ли, мысли, которые двигаются по этому каналу вдоль спины, — неправильные мысли. Они видят все совсем не так, как есть.
И это-то как раз и вызывает возмущения внутри канала и забивает тот самый центр, о котором мы с вами только что говорили, — и я снова ткнула его в спину, чтобы он хорошенько все запомнил.
— И из-за этого у меня болит спина, — вздохнул он.
— И из-за этого у вас болит спина, — повторила я, — Именно поэтому у вас болит спина.
— Стоит исправить это, и все будет в порядке со спиной?
— Стоит исправить это, и все будет в порядке с вашей спиной, и с любой другой тоже.
Он повернулся и принялся застегивать рубашку. Глянул на свой рабочий стол:
— Не такая уж это и малая книга, — задумчиво произнес он.
— Господин пристав, — я обернулась в его сторону, когда тот открыл дверь в мою камеру. Он посмотрел на меня сверху вниз своими красными глазами, как кот, который загнал в угол мышь.
— Мне нужна еда. Мне необходимо питаться. У меня нет здесь семьи, и у меня нет денег. Но я могу работать; умею работать помногу, только дайте попробовать, и мне все равно, насколько будет трудно — я могу заниматься любым… любым честным трудом.
Пристав широко и вальяжно осклабился; это была первая улыбка, которую я увидела на его лице, и меня это зрелище не на шутку напугало. Я почти ощущала, как в соседней камере Бузуку обратился в слух.
— Что ты умеешь, девчонка? Какие такие… навыки могут быть у девчонки? — последовала еще одна омерзительная улыбка.
Я подумала об уроке, который только что закончила с комендантом.
— Знаю йогу, — сказала я, — могу учить йоге, а еще могу учить праязыку — по книгам на санскрите.
Пристав грубо расхохотался.
— Я сказал навык, девушка! Что-то, за что кто-нибудь пожелает заплатить.
Я вспыхнула и потупилась. Самые большие ценности мира не имеют для него никакой ценности. И тут я вспомнила еще кое-что.
— Умею ткать. Я очень хорошая ткачиха — и скорая.
Пристав примолк, уставившись на меня и что-то подсчитывая в уме. А потом рявкнул:
— Бузуку!
— Да… господин! — раздался ироничный голос из-за соседней стены.
— Если тебе охота кинуть пару плошек заветренного риса этой дуре — валяй. Если она не сможет ткать, как она говорит, или оказывать какие-нибудь другие… ценные услуги, скажем так… то она все равно долго не протянет.
— Да… господин, — снова раздался тот же голос — насмешливый, но не настолько, чтобы вызвать к действию палку, и мы все это понимали.
Глава 9. Северная Звезда
Третья неделя апреля
Ночные передачи через черную дыру в стене прекратились, зато из-за переднего угла начали поступать вполне щедрые плошки с рисом и бобами, а иногда даже маленькие вкусные сюрпризы. Я заметила, что эти приятные дополнения — скажем, горсть арахиса — появлялись тогда, когда дежурил караульный. В такие дни он усаживался на скамейке, ссутулившись и выпятив кругленькое брюшко, и сам ковырялся в большущей горе арахиса, уставившись в потолок или на противоположную стену. Лузгая орехи по одному, вяло бросая скорлупу прямо на землю, в невесть с каких пор копившиеся уже грязь и мусор.
— Что это? — спросил комендант во время нашего следующего занятия.
Он протянул мне куски пергамента, которые я хранила сложенными в конце Краткой Книги.
Я невольно потянулась и с почтением коснулась их — даже одно прикосновение могло поддержать меня.
— Это записи — пометки, которые я сделала на родном тибетском, когда мой Учитель преподавал мне Краткую Книгу Йоги. Там же и сделанный нами перевод. Они совершенно бесценны, даже более, чем сама книга Мастера, поскольку существуют другие копии.
Комендант задумчиво кивнул и заботливо положил листы на место.
— Вы все еще верите, что я украла эту книгу — что я могла украсть подобную книгу? — спросила я напрямую.
Он смотрел на меня какое-то время, а потом опустил глаза.
— Это все еще… предмет расследования, — ответил он.
— Расследование? И кто его ведет?
— Пристав, — ответил он прямо, и лицо у меня вытянулось, — Пристав вел это расследование, выясняя, не пропала ли у кого эта книга.
— Расследование? — повторила я, — Не пропала ли у кого? Сколько людей в округе могли бы обладать подобной книгой? Или могли хотя бы прочесть из нее?
Комендант сухо осадил меня:
— Вероятно… вероятно, больше, чем ты могла бы подумать, — сказал он
медленно. А потом деликатно обернул книгу тряпицей, и мы начали урок.
Спина его почти вернулась к своему обычному болезненному состоянию, и я осознала, что теперь уже не нужно было увеличивать число поз, а, скорее, углубляться в те, которые уже пройдены — удерживать их глубже, чем раньше. Это чуть ли не самое сложное в самостоятельных занятиях, вне классов с учителем, и я вновь напомнила ему о том, как важно держать в голове его миссию, когда бы ни начинало казаться, что трудно идти глубже:
— Те двое смотрят на вас. Им тоже необходимо исцеление.
От вас требуется постоянство и решимость трудиться.
Когда подошло время отдыха, комендант поблескивал мелким потом.
Я улыбнулась про себя. Он уже выглядел намного лучше, хоть сам этого и не замечал. «Как любой ученик», — вздохнула я.
Я снова попросила его встать лицом к стене и опять прошлась пальцем вдоль линии от макушки его головы до той самой точки на спине. Но на сей раз я провела ее чуть левее позвоночника.
— Канал под названием «солнце» имеет двойника. Мастер говорит о нем:
Поймешь
Расположение звезд,
Направив то же усилие
К луне.
II.28
Думаю, вы догадались, что имя двойника — канал луны.
— Почему все-таки «солнце» и «луна»? — встрял комендант, — Есть ли какая-то связь между этими каналами и настоящими солнцем и луной?
Внутренним взглядом я ясно увидела Катрин, склонившуюся над канавками, прорытыми в саду кротом, в попытке объяснить мне все то же самое.
— Не стоит сейчас в это углубляться, — ответила я. Но, дабы посеять зерно на будущее, добавила, — Когда на ветке набирается все больше и больше слоев инея, уже сложнее сказать, каким образом каждый бугорок отражает тот, который на самом деле находится на ветке.
Мы помолчали, и гордость коменданта — ну, та самая, которая у всех мужчин, — не позволила ему задать следующий вопрос.
— Понял, — сказал он уверенно, — Продолжай.
— Так вот, как вы