Журнал моды, февраль 1900 года.
Поезд слегка покачивался, полным ходом двигаясь на юг, но Диана решительно шла по коридорам, придерживая бледно‑голубую юбку, чтобы та не мешала её широкому шагу. Она направлялась на север, в то время как стальная змея ползла на юг. Диана выпятила вперед подбородок и на ходу размахивала левой рукой. Её волосы, которые сестра так старательно уложила к ужину, немного растрепались над ушами. В менее рассеянном состоянии она бы признала, что небрежно развевающиеся локоны лишь придают ей очарования. Но сейчас чувства затмили разум, и Диана была полностью поглощена чем‑то ей самой неясным. Она осознала, что произносит отдельные слова вслух и постаралась взять себя в руки, пока не начала бормотать себе под нос как дурочка.
Она шла куда глаза глядят, поскольку находилась в столь ветреном и самолюбивом настроении, что ни секунды более не могла оставаться рядом с сестрой. Ужин утомил Элизабет, и сейчас она мирно спала в их купе. Большинство пассажиров тоже спали – в слабо освещенных коридорах царила гробовая тишина. В вагоне Шунмейкеров Пенелопа и Каролина играли в карты, а мужская часть общества после ужина уединилась в той части поезда, куда дамам путь был заказан.
По‑хорошему, Диане тоже следовало бы лечь спать, но она была слишком возбуждена. Поездки всегда волновали её: сильные незнакомые запахи, движение, беспокойство об отъезде и прибытии, крики проводников, и собственная усталость и обретение новых сил от смены окружения. Сам поезд тоже приводил её в восхищение: он состоял из тех же комнат и подсобных помещений, что и обычный дом, но слегка меньших по размеру, словно образцовая витрина, населенная манекенами, и все эти комнаты плавно нанизывались друг за другом, как бусины длинного ожерелья.
Но чаще всего Диана беспокойно возвращалась мыслями к Генри и к тому, что после стольких месяцев вновь оказалась рядом с ним. За ужином он был в смокинге, и постоянно бросал на неё беглые взгляды. Шунмейкер сказал, что до сих пор желает только её, и Диане этого было достаточно. Но теперь каждый раз, когда Генри дотрагивался до своей жены, Диана видела его презрение, а каждый раз, когда смотрел на неё, ощущала легкое прикосновение губ к своей лилейной шейке. От таких мыслей никак не уснуть. Диана чувствовала себя персонажем романа, который писала сама: героиня упрямо твердит, что слишком предубеждена для любви, а рассказчик продолжает описывать её томления.
Поэтому она отправилась в путешествие по коридорам вагонов поезда в темпе более подходящем для увеселительной прогулки в парке. Она просто шла и в любом случае больше была поглощена собственными мыслями, нежели окружающей обстановкой. За окнами проносились освещенные лунным светом уголки страны, которых она никогда не видела, и которыми заинтересовалась бы в обычное время, но сейчас Диана даже не остановилась посмотреть. Время шло, а она все ещё шагала. Единственное, что остановило её беспокойный ход – звук её имени, за которым сразу же последовало прикосновение чьих‑то ладоней к её руке.
Она развернулась на каблуках и уставилась на мужчину, на чьем пути оказалась. Они стояли в узком межвагонном тамбуре: Диана спиной к настенной панели, а Генри Шунмейкер напротив неё. Его гладкая кожа отливала золотом даже в приглушенном свете, а глаза немного припухли, что она не преминула заметить. Он смотрел на неё пронзительно, как человек, долго пробывший в пустыне, смотрит на стакан воды.
– Ди, прости меня, – устало произнес он.
Она окинула взглядом коридор, чтобы удостовериться, не подглядывают ли за ними. Генри настиг её в небольшой клетушке без окон, освещенной лишь несколькими свечами.
– За что? – поинтересовалась она, тщетно напрягая голос в попытке звучать беззаботно и остроумно.
Она вдохнула знакомый запах, исходивший от него – запах табака, мускуса и всех этих безошибочно определяемых мужских штук – и подумала, не пьян ли он. Диана задумалась, как он вообще может пить – она сама и так уже чувствовала, что захмелела просто от того, что он здесь, рядом. Генри на несколько секунд отвернулся, чтобы перевести дыхание и тоже посмотреть в коридор, и вновь обратил взор на Диану.
– Твое пребывание здесь весьма рискованно. Если Пенелопа кому‑нибудь расскажет, что было между мной и тобой, то твоя репутация будет загублена. Боюсь, я вел себя слишком себялюбиво… – Диана отвлеклась на широкое аристократичное лицо Генри, его узкие глаза, прямой нос и изогнутые губы, которые она даже сейчас хотела поцеловать вопреки здравому смыслу, и перестала воспринимать слова. – За это я и хотел бы извиниться.
– А я нет, – отозвалась она.
– О, Ди, – хриплым шепотом ответил он.
Она остро ощущала скорость, с которой пол под её ногами двигался над землей, и как поезд оставлял позади размытые пейзажи и безразличных зрителей, невидимых её взору. Она и сама чувствовала себя расплывчатой и несущейся во весь опор. С одной стороны, она хотела часами слушать Генри, а с другой – знала, что в любую секунду кто‑то может выйти в коридор и увидеть стоящих в темном углу женатого мужчину и уязвимую юную девушку. Тогда она никогда не узнает, чем закончится эта история. Поезд грохотал, устремляясь вперед, и Генри пошатнулся от качки в вагоне, на секунду приблизившись к Диане. Он все ещё пожирал её пылким взглядом, и на мгновение ей показалось, что их обоих снедает одно и то же желание.
Диана приоткрыла рот. Теперь Генри стоял так близко к ней, что она могла чувствовать быстрое биение его сердца. Он на секунду замер, и тут на другом конце вагона открылась дверь. Громкие голоса снаружи разрушили очарование. Диана склонила голову к плечу, а Генри опустил подбородок. Нужно двигаться быстро. Его ладонь успокаивающе прошлась по её руке, на мгновенье задержавшись на пальцах. Генри отвернулся и пошёл к открывшейся двери, горделиво расправив плечи. Спустя несколько секунд она услышала, как он говорит с носильщиком.
Диана повернулась влево и поспешила в противоположную сторону. Поезд был длинным, и она уже знала, что этой ночью точно не уснёт.
Глава 15
Женщина, недавно снявшая с себя траур, в особенности, если носила его по мужу, должна неусыпно следить за своим самообладанием. Мне знакомо немало дам, которые по возвращении в шумное общество, склонное к перевозбуждению, испытывали тошноту и головокружение, и вынуждены были поскорее лечь в постель.
Ван Камп. «Руководство по домоводству для леди из высшего общества», издание 1899 года
– О, Лиз! Так хорошо снова быть с тобой наедине вдали от города. – К ней быстрой походкой приблизилась Пенелопа и взяла старую подругу за руку. За плечом хозяйки торжества Элизабет видела прически остальных гостей, и, возможно, на её лице отразилось сомнение, потому что Пенелопа быстро продолжила: – Скорее, наедине со всеми вами, что ещё лучше.
Элизабет смогла сдержать отвращение, которое вызвали у неё эти лицемерные слова, и широко улыбнулась Пенелопе. Вчера после того, как поезд наконец‑то отправился, после стольких приветствий и прощаний, а также от того, что нанятая горничная затянула её в корсет и нарумянила щеки, чтобы когда‑то знаменитая алебастровая кожа Элизабет не казалось столь бледной, девушка почувствовала себя очень усталой. Этого следовало ожидать, и в любом случае Элизабет не слишком противилась, потому что каждый раз, закрывая глаза, на какое‑то время возвращалась к Уиллу. Но этим утром она чувствовала себя лучше, чем предполагала, и во многом этому поспособствовали довольные вздохи, которые во сне издавала Диана. Элизабет была рада тому, что помогла младшей сестре принять участие в путешествии, и это знание немного спасало её от ощущения собственной слабости.
– Какая же ты милая и добрая хозяйка, Пенни, – ответила Элизабет, крепче обнимая бывшую подругу.
Она уже давно знала Пенелопу и прекрасно понимала, как та относится к своему уменьшительному имени.
Вместе они смотрелись весьма мило, что, возможно, являлось одной из первостепенных причин, почему бывшая мисс Хейз изначально предложила ей свою дружбу. Их лебединые шеи подчеркивали высокие воротники – из затейливого мерцающего кружева у Пенелопы и из изысканного голубого хлопка у Элизабет – а тонкие талии заметно выделял искусный крой платьев. Внешность каждой из девушек выгодно оттеняла красоту другой. Элизабет сегодня потратила немного больше времени, чем обычно, на прическу, и теперь над её лбом возвышалось облако белокурых волос. Она оглянулась и увидела, как сестра неодобрительно вздыхает. Тут же Элизабет попыталась в полной мере применить свои навыки светского общения – то, что от них осталось – на остальных собравшихся в столовой, где уже были накрыты столы с завтраком на серебряных подносах.
– Ты так сильно похудела с прошлой осени! Нам нужно поскорее накормить тебя, – продолжила Пенелопа, когда они вошли в столовую.
Элизабет отметила жестокость этих слов, но предпочла не заострять на них внимание, когда они присоединились к остальным гостям, уже собравшимся прямо у входа в зал.
Длинный стол располагался под готическим потолком из орехового дерева, с резьбой и гравировкой, и рядом высоких арочных окон, пропускавших утренний свет. Пенелопа подвела Элизабет к Тедди Каттингу, который сопроводил её к столу. Элизабет обрадовалась, увидев его имя в газете рядом со своим, когда читала колонку об отъезде сливок общества из города, и сейчас тоже почувствовала некое облегчение от его присутствия. Тедди не интриговал, как все остальные. Он отодвинул для неё стул, и Элизабет попыталась скрыть головокружение, возникшее сразу же, как только она села. Брат Пенелопы, Грейсон, одетый в пиджак цвета голубиного крыла, взял под руку Диану, а Генри – Лину, и все они направились к столу. Джентльмены отодвинули стулья, а затем сели так, что ни одна леди не оказалась рядом с представительницей того же пола.
Элизабет улыбнулась – слабо, но с былым изяществом – когда Тедди взял с её серебряной тарелки салфетку, встряхнул и постелил ей на колени.
– Благодарю вас, мистер Каттинг, – произнесла она. – Но вы же знаете, я не инвалид.
Тедди взглянул на неё с молчаливой вежливой озабоченностью. На его светлых волосах было меньше помады, чем обычно, хотя они лежали на привычный косой пробор. Тедди и Элизабет не виделись с прошлого сентября – тогда он в последний раз наносил визит её семье, в те времена, когда к Холландам ещё кто‑то наведывался.
– Я знаю, – спустя секунду ответил он. – Просто вы выглядите такой хрупкой после всех этих… перипетий, и вызываете желание защитить вас. – Он замолчал и глотнул воды. – А я всегда испытывал это желание.
Элизабет почувствовала, что её щеки зарумянились и от его откровенного тона, и от знакомых слов. Но Тедди был старым другом и настоящим джентльменом, поэтому Элизабет предположила, что для него говорить с ней таким образом естественно, да и слово «всегда» особого значения не имело. Казалось, больше никто не заметил этого. Тедди поднял поднос с булочками и протянул его Элизабет. Поезд с грохотом двигался по сельской местности. Генри, сидевший во главе стола справа от неё, с отсутствующим видом смотрел в свой стакан с соком, а его жена громко разглагольствовала о загородных домах в Ньюпорте, любимых архитекторах и прочем, что мало кто мог себе позволить.
– Я нахожу его работы чрезвычайно самовозвеличивающими, – с видимым воодушевлением заметил Лиланд. Он по‑прежнему демонстрировал полную уверенность всем телом, в точности как в детстве. И это была лишь одна из черт, отличавшая его от остальных. – Хотя мне нравятся исламские мотивы, которые он время от времени использует. Мусульманская архитектура меня весьма захватывает – все эти минареты и михрабы, арки и черепица, затейливая каллиграфия… Знаете ли вы, что мусульмане используют каллиграфию в украшении зданий, потому что рисунки по канону запрещены? Ах да…
Элизабет слегка улыбнулась, думая, как же Пенелопа сейчас разочарована тем, что ввязалась в разговор, в котором едва ли могла принять активное участие. В то же время Лиланд продолжал говорить без остановки, словно читал проповедь. Рядом с ним сидела Лина в костюме из темно‑коричневого бархата, расшитого светло‑коричневым узором в елочку. Всё, что она носила, сидело на ней неправильно, как часто бывало с новыми вещами. Ни один из нарядов ещё не сел по фигуре Лины, и девушки иногда подсмеивались над тем, как неуклюже она в них выглядит.
Это злопыхательство, укорила себя Элизабет. Хотя она ещё не свыклась с необходимостью поддерживать отношения в высшем свете со своей бывшей горничной, но потеря Уилла лишила её способности ненавидеть кого‑либо, не являющего собой зло в чистом виде. И, конечно же, слова Лины в доме номер 17 были правдой – она тоже любила Уилла, и поэтому не могла быть совсем плохой. Она даже отличалась своеобразной красотой, как видела Элизабет. Своими зелеными глазами и высоко зачесанными волосами она напоминала старшей мисс Холланд няню, мать Лины, которая была красива, добра и всегда спокойна даже в том беспорядке, который всегда творился в доме Холландов.
Элизабет отломила крохотный кусочек булочки и положила его в рот, надеясь, что твердая пища поможет ей успокоиться. Она чувствовала на себе взгляд Тедди, и попыталась ободряюще улыбнуться ему в ответ. В это мгновение поезд резко вошёл в поворот. Элизабет тут же осознала, насколько быстро они едут, и схватилась пальцами за край стола, чтобы удержать равновесие. Поворот, казалось, нарушил устойчивость всех предметов в вагоне. Чашки дребезжали на блюдцах, а тарелки тряслись на подносах. Все замолчали, за исключением Лиланда, который всегда двигался так стремительно, что, возможно, и не понял, что происходит. Он бешено жестикулировал, и наткнулся рукой на графин с водой, который покачнулся, зашатался и упал, облив Лину. Элизабет тут же перевела взгляд на неё. Несколько секунд бывшая служанка выглядела так, словно уронила на пол нить жемчуга и теперь бессильно наблюдает как бусины раскатываются в разные стороны по твердому мраморному полу.
– О! – воскликнула Пенелопа, щелкая пальцами слугам.
– Простите меня, – ахнул Лиланд в ужасе от того, что натворил, и принялся промокать юбку Лины салфеткой.
– Я бы выпил ещё сока, – произнес Генри, не обращаясь ни к кому.
– О… Всё хорошо.
Лина раскраснелась от полученного внимания, и казалось, испорченное платье её почти не волнует. Она пристально смотрела на Лиланда, отчаянно пытавшегося собрать всю воду с её колен. Слуги в черно‑белой униформе налетели на них со свежими салфетками и новым графином. Генри получил свой стакан сока. На другом конце стола Диана наклонилась вперед, подцепила с серебряного блюда круассан и снова села на стул. От этого движения несколько блестящих темных локонов скользнули по её щеке.
– Мисс Диана, – произнес старший брат Пенелопы, Грейсон. – Могу ли я передать вам масло?
– Нет, спасибо, круассан и так восхитительно маслянистый, – едко ответила Диана.
Этим утром она была полна странной силы. В каждом её движении чувствовались решительность и живость, и она казалась довольной буквально каждой мелочью.
– Должен сказать, здесь много всего восхитительного…
Брат Пенелопы сидел на дальнем конце стола, и хотя Элизабет хотела оглянуться и удостовериться, что он не флиртует с её младшей сестрой, правила приличия не позволяли ей это сделать. Ей не нравился его похотливый тон, который звучал как заигрывание. Хотя Грейсон возможно отпустил лишь незначительное замечание, попыталась убедить себя Элизабет, глядя на Генри. Но тот продолжал смотреть в свой стакан. Все вели себя так… странно.
– Мисс Элизабет, – сказал Тедди. Его голос был спокоен, даже когда все вокруг галдели. Он потянулся вперед и легким движением дотронулся до её запястья. – Как вы себя чувствуете? Вы выглядите нехорошо. Это был крутой поворот, и я полагаю, не последний…
Кончики пальцев Тедди на её бледной коже выражали столь искреннюю доброту, что на секунду Элизабет почувствовала, как внутри неё впервые за долгое время расцветает счастье. Это ощущение продлилось лишь секунду, а затем желудок Элизабет сжался. Она с ужасом и отвращением поняла, что позволила себе пережить нечто приятное – чего явно больше никогда не заслуживала – вызванное другим мужчиной, тем, кто родился везучим и обеспеченным, и кто совершенно точно не был Уиллом.
Почти сразу она поняла, что её сейчас стошнит.
Голова была холодной, а тело – горячим. Все за столом были поглощены громкими разговорами или тяжелыми мыслями. Элизабет на секунду смежила веки и понадеялась, что сможет добраться до уборной. Затем она оттолкнула свой стул и выбежала из столовой.
Глава 16
Из достоверного источника нам известно, что новая любимица общества, мисс Каролина Брод, отправилась вместе с компанией Шунмейкеров во Флориду, что, конечно же, не может не впечатлить её новых друзей. По имеющимся сведениям она путешествует с горничной, но без своего обычного спутника, мистера Кэри Льюиса Лонгхорна, что может вызвать опасения некоторых её новых знакомых, но совершенно точно не умалит всеобщего интереса к ней.
«Городская болтовня», среда, 14 февраля 1900
– Мисс Брод, прошу прощения за то, что случилось сегодня утром. Я постараюсь загладить свою вину перед вами, и поэтому приглашаю вас прокатиться со мной на автомобиле, когда мы прибудем во Флориду. Вам это интересно? Вы когда‑нибудь ездили на автомобиле? Уверяю вас, моя неуклюжесть проявляется только в гостиных и за изысканно накрытыми столами. Вы можете доверять мне как водителю. В автомобиле…
Каролина сияла и восторженно кивала. Было сложно услышать всё, что произносил Лиланд, потому что говорил он очень быстро. Иногда она теряла нить повествования и не до конца понимала, в какой момент стоит кивнуть или отрицательно покачать головой, поскольку попутно Лиланд задавал множество вопросов, и ей хотелось ответить на них таким образом, чтобы в конечном счёте провести в его обществе как можно больше времени. Рядом с ним она казалась себе наивной и хрупкой, совсем непохожей на себя настоящую. После завтрака она переоделась, сменив промокшее платье на элегантный костюм из синего шёлка замысловатого кроя, отделанный белой лентой, и прогуливалась с Лиландом по поезду. На её запястьях и воротнике красовалась кипенно‑белая пена кружев, и Каролина время от времени слегка взмахивала руками, когда ей удавалось вставить хоть слово, потому что ей нравилось наблюдать за вздымающимися и опадающими в воздухе манжетами. Лиланд уже сводил её к машинисту и заставил выслушать оценку состояния поезда, данную кондуктором. (Тот был уверен, что они доберутся до Палм‑Бич в целости и сохранности). Теперь же он вел Каролину из служебного вагона, в котором проверялось состояние путей, на его открытую площадку, откуда были видны убегающие вдаль рельсы, остающиеся позади и исчезающие между голых деревьев.
Стоял морозный день, и полуденный пейзаж под безоблачным небом был безлюден. Платье Каролины начало развеваться на ветру, когда она вслед за Лиландом ступила на площадку и почувствовала свежий воздух, который был теплее, чем в Нью‑Йорке, но всё равно прохладным. Как и оставшийся позади салон‑вагон, уставленный мягкими диванами и увешанный подробными картами и бархатными драпировками, площадка для наблюдения была выстроена с размахом. Её куполообразная крыша покоилась на позолоченных колоннах, стоявших на полукруглой платформе. Ограда была сделана из полированного резного дерева.
– Мне нравится, как земля уходит вдаль, когда едешь на поезде. Можете ли вы себе представить, как это выглядело в глазах наших предков, которые едва знали, что такое поезд, и никогда в жизни не путешествовали с такой легкостью и удобством? Как же нам повезло родиться сейчас, и жить в это время, когда можно поехать куда угодно…
Внезапно он замолчал, глядя на исчезающие вдали деревья. Было весьма необычно увидеть Лиланда в неподвижном состоянии, и дыхание Каролины сбилось, когда она взглянула на него и осознала, насколько он невероятно красив. Но поезд все ещё покачивался, и Лиланду пришлось протянуть руку и опереться на позолоченную колонну.
Каролина моргнула, но не смогла отвести от него глаз. Лиланд был таким ширококостным и одновременно изящным, его тело плавно сужалось вниз от широких плеч. Каролина чувствовала себя маленькой и хрупкой рядом с этим великаном. Его волосы слегка отросли и теперь прикрывали уши. Когда он вновь повернулся к ней, девушка поняла, что непроизвольно таращится на него, и устыдилась своего поведения.
– Завтра после обеда мы уже будем во Флориде, – произнес Лиланд необычно тихим и размеренным голосом.
Каролина, робко изучающая свои туфли, от этих слов успокоилась. Конечно, он бы не стал проводить с ней так много времени, если бы не считал её красивой, поняла она. А если он пока что не сказал ей никаких приятных слов, то, возможно, дело в том, что он не желает воспользоваться ею, или сам не очень опытен в таких делах, или ещё по каким‑то причинам. На мгновение угроза неизбежности вернуться в свое купе, не проведя ни единого романтического момента с Лиландом, затуманила её мысли. Она посмотрела в его широко посаженные голубые глаза и решила, что настало время намекнуть ему на свои чувства.
Она переложила зонт в левую руку и шагнула к Лиланду. Каролина знала, что должна улыбаться, но волнение уже охватило её, и она позабыла, как совершать даже самые простые движения. Все, о чем она могла думать в эту минуту, так это о том, как закончить ряд шагов, который она уже досконально обдумала: шаг к Лиланду, затем легкий разворот, чтобы она очутилась между ним и оградой, в опасной близости от молодого человека. Может быть, там она и вспомнит, как улыбаться. Он пристально смотрел на неё, и она, кокетливо отступив на шаг назад, оперлась на перила. Тем не менее улыбнуться ей не довелось, поскольку в эту же секунду вагон подскочил на кочке, и Каролина потеряла равновесие, всем весом обрушившись на деревянное ограждение.
Раздался ужасный треск, в её ушах засвистел ветер, и Каролина сразу поняла, что сейчас погибнет. Колеса грохотали по рельсам, и в голове девушки уже проносились заголовки газет, кричавшие: «Дебютантка трагически погибла где‑то к югу от Мэйсон‑Диксон» и «Неблагодарная выскочка оставила кормильца, а днем позже встретилась с Создателем». Она знала, что её тело, так мало повидавшее за свои семнадцать лет, будет безжалостно раздавлено и оставлено позади всеми этими милыми и счастливыми людьми, в безопасности находящимися в поезде.
Но затем она открыла глаза и поняла, что жизнь пока ещё не кончена.
Лиланд крепко держал её за руку, другой рукой ухватившись за позолоченный столб. Он смотрел на неё с нешуточной серьезностью, хотя небо над головой и земля под колесами двигались позади них пугающе быстро. Её сердце билось так быстро, что Каролина гадала, не выпрыгнет ли оно сейчас из груди, но внутри разливался зловещий покой. Лицо Лиланда было красным от прилива крови – она легко догадалась, что ему стоит значительных усилий удерживать её. Позади него сквозь облака пробивались лучи солнца. Он тянул из всех сил, и наконец Каролина поднялась на ноги. Она посмотрела на сломанные перила и закрыла глаза, полностью осознав, насколько была близка к ужасной смерти под колесами движущегося поезда.
– О, благодарю вас, – прошептала она.
– С вами все хорошо?
Она взглянула на Лиланда и поняла, что он потрясен не меньше неё.
– Да, – произнесла она. – Или будет через пару минут.
Её испуг ещё не до конца прошел, когда она начала понимать все открывшиеся перед ней в этот миг возможности. Пока что Каролина не умела искусно пользоваться сложившимся положением, но поняла, что сейчас как раз тот подходящий случай. Она тут же смежила веки, приоткрыла рот и рухнула в объятия Лиланда.
– О, Лиланд, если бы здесь не было вас… – выдохнула она, но не успела продолжить, потому что его руки тут же обвились вокруг её талии, а ладони прижались к обтянутой шелком спине.
Глава 17
Сегодня вечером Шунмейкеры и их спутники, справившись со всеми дорожными трудностями, должны прибыть в отель «Ройял Поинсиана» в Палм‑Бич, Флорида. Я ручаюсь, что вам станут известны все самые пикантные детали этой поездки на юг. Многие известные люди проводят зиму в этом отеле. В их числе Фредерик Уитни, семья лорда Дагмолл‑Листера, посол Великобритании, баварский принц со свитой…
Из колонки светских новостей «Нью‑Йорк империал», четверг, 15 февраля 1900 года.
Генри ценил хорошие гостиницы и славился привычкой снимать номера в некоторых отелях Нью‑Йорка ради веселых пирушек или просто нескольких дней отдыха, даже когда любой из клубов, членами которых являлись Генри и его отец, устраивал собственный прием в то же время. Тем не менее, в вечер приезда в отель «Ройял Поинсиана», – большое лимонно‑желтое здание, расположенное между озером Уорт и морем, – Генри был совсем не рад. К тому времени он окончательно протрезвел и теперь воочию наблюдал, как беспощадно Пенелопа ведет себя с гостями. Казалось, она желает видеть их в постоянном состоянии благоговейного трепета. Сейчас Генри мыслил более ясно и размышлял, существуют ли какие‑то границы в её поведении, когда она чувствует, что на кону стоит нечто, по её убеждению, принадлежащее ей.
– Вот мы и пришли, мистер Шунмейкер, – произнес личный консьерж, который провожал их в номер.
Генри наблюдал за переполохом, устроенным коридорными и ключниками, которые все еще пытались разместить весь багаж в номере, и одновременно доставал из кармана деньги на чаевые.
– У нас очень большая гостиница, – продолжал консьерж. – Наши коридоры покрывают больше четырех миль, а площадь территории почти тридцать акров. Но мы хотим, чтобы вы чувствовали себя здесь как дома. Пожалуйста, не стесняйтесь обращаться к нам в любое время по любому поводу. Обращайтесь, не раздумывая…
Генри не сводил глаз с белого сетчатого балдахина над огромной кроватью из полированного черного орехового дерева, стоявшей на покрытой ковром платформе в дальнем углу роскошной комнаты. Консьерж продолжал тараторить. Старший мистер Шунмейкер и Генри Флэглер, владелец не только этого отеля, но и львиной доли Палм‑Бич, когда‑то вместе занимались строительством железных дорог, и поэтому Генри подозревал, что заискивания не утихнут, пока последний коридорный не получит своей награды. Он и раньше слышал десятки подобных речей во всех отелях, в которых ему доводилось останавливаться, и часто развлекался, задавая до странности неожиданные вопросы об истории здания или требовал принести в номер редкие сорта вина, которые невозможно было достать в короткое время. Но сейчас ему не хотелось учинять нелепых выходок.
– Ванная комната в этом номере, – говорил консьерж, – длиной семнадцать футов, и в ней находится утопленная в полу ванна из привозного итальянского мрамора. Возможно, мадам захочется принять ванну перед ужином? Я могу распорядиться, чтобы для неё все приготовили…
– Нет, – резко перебил Генри. Он замолчал и поднес к внутреннему уголку глаза указательный палец, выковыривая невидимую соринку. – Нет, нас и так всё устраивает.
Он видел по подрагивающим светлым ресницам консьержа, что повел себя грубо. В комнате, заваленной огромными чемоданами, повисло молчание, и слуги опустили глаза, а мальчишка‑носильщик покатил свою тележку к выходу. Он проехал мимо Пенелопы, которая сняла шляпу и холодно посмотрела на Генри. Её темные волосы были уложены в высокую прическу, а жакет и юбка красного костюма соединялись на тонкой талии, куда она и положила руку.
– Видите ли, моей жене нравятся грязные сплетни, – с натужным весельем произнес Генри, – и поэтому она никогда не питала особой любви к водным процедурам.
Пенелопа отвернулась, в изгибе спины на ткани костюма заиграли блики закатного солнца. Она заговорила страшным низким и тихим голосом. Никогда раньше Генри не слышал, чтобы Пенелопа так разговаривала.
– Вы все можете идти, – сказала она и протянула шляпу горничной, даже не взглянув в её сторону.
Та взяла маленькую бархатную шляпу с пером и ступила с платформы на пол, покрытый испанским паркетом. Направляясь к двери, она посмотрела на Генри взглядом, который он расценил как умоляющий. Служащие гостиницы вереницей потянулись мимо него к двери, и каждому проходящему мимо он вкладывал в руки монеты. Консьерж воровато улыбнулся ему, что лишний раз подтвердило, что Шунмейкер нагрубил жене на глазах у слуг, затем почтительно кивнул и вышел из комнаты, закрыв за собой тяжелую бронзовую дверь.
Когда они остались наедине, Генри заметил, что из французских дверей, ведущих на террасу, веет теплым ветерком. Пенелопа стояла там, выпрямив спину и глядя вдаль, но, даже не видя её лица, он усмотрел в её позе своеобразный вызов. Не было сомнений, что все её помыслы направлены на то, чтобы навсегда удержать его вдали от Дианы, и его кровь вскипела от мысли, что возлюбленной могут причинить боль.
Генри снял пиджак и небрежно бросил его на банкетку из атласного дерева. Он пошёл в сторону террасы, чувствуя какую‑то беспокойную враждебность. На ходу он расстегивал манжеты, и, проходя мимо декоративного столика у двери, уронил на него золотые запонки с монограммой. Они со стуком упали на мраморную поверхность, и от этого звука оба Шунмейкера вздрогнули.
– Генри?
Пенелопа повернулась, чтобы оценить положение, и хотя её голос звучал задумчиво и вопросительно, в нём чувствовался явный злой умысел.
– Что такое?
Они смотрели друг на друга, разделенные несколькими метрами блестящего пола, оба напряженные и настороженные. Всю мебель, находящуюся между ними, в этот день натерли до блеска, и теперь она сияла роскошью в угасающем свете дня. Когда Генри принялся расстегивать верхние пуговицы рубашки, которая была на нем с самого утра в поезде, его пальцы двигались с почти воинственным напором. Гнев Пенелопы так же ясно выражался в подергивании её густых черных ресниц.
В конце концов, она положила руку на бедро и всем телом выразила смысл своих последующих слов:
– Ты же знаешь, что мы оба не заинтересованы в досужих сплетнях слуг.
Он коротко выдохнул и шагнул навстречу жене, словно готовясь возразить ей. Но она была права, и Генри не мог забыть ангельскую веру, с которой Диана ждала поцелуя в тамбуре поезда. Неважно, как сильно он в данный момент ненавидит свою жену, ему нельзя действовать сгоряча, поскольку в опасности находилась не его репутация.
– Я бы не стала рассказывать, что мой муж как‑то раз обесчестил одну из девиц Холланд, но если ты меня вынудишь, я это сделаю, – многозначительно произнесла она. Каждое слово рассекало воздух, как остро отточенная шпага. – Будет прискорбно, если из‑за твоей глупости эти сведения случайно узнает какая‑нибудь горничная. Не думай, что я не заметила, как ты рад, что твоя бывшая любовница поехала с нами.
Генри скривился, но возразить было нечем. Пенелопа в таком состоянии внушала ужас, но, тем не менее, была права.
Она сделала ещё один шаг к нему и продолжила:
– Если заметила я, то на это может обратить внимание кто‑то ещё, поэтому лучше поскорее начни изображать из себя примерного мужа, пока мы не оказались в таком положении, когда плохо будет всем.
Генри кивнул и отвернулся, обозревая пейзаж. Диана находилась где‑то там, под ветерком среди пальм и это знание наполнило его смесью счастливого предвкушения и смертельного ужаса.
Глава 18
Мисс Диана,
Я отправил слугу с поручением разузнать обстановку,
и он доложил, что вода сегодня потрясающая.
Не желаете присоединиться ко мне на прогулке к морю?
Я буду ждать вас на веранде…
В ожидании,
Грейсон Хейз.
Как и все остальные, Диана рано легла и беспробудно проспала до завтрака. Она проснулась в приподнятом настроении от приезда на новое место и соленого морского воздуха, и решила прогуляться на берег моря. Элизабет чувствовала себя слишком изнуренной поездкой, чтобы сопровождать сестру, но когда Диана ступила на песчаный пляж, то поняла, что совершенно не тяготится одиночеством, поскольку пейзаж вокруг был прекрасным обществом. Простор бирюзовой воды уходил за горизонт, резко контрастируя с длинной белой полосой песка, а за спиной Дианы красовались те же чистые яркие цвета, изредка прерываемые буйной зеленью пальмовых листьев. Это был тот самый вид пейзажа, где хищные звери сновали в мангровых зарослях, а леди определенного сорта охотились на пум.
В Нью‑Йорке люди использовали каждый дюйм земли для своих целей, и под самыми тихими участками находилась толща камня и костей, хранившая в себе забытую историю. Здесь же природа была девственной и нетронутой, хотя это не помешало купальщикам привнести в буйство красоты нотки цивилизации. Они усеяли весь пляж и воздвигли для себя различные сооружения, словно не могли полностью признать, что находятся вдали от города и всех современных удобств. Диана ехидно улыбнулась и тут же заметила ещё одну разновидность дикой красоты. Там, в толпе купальщиков, совсем недалеко от неё, находилась Пенелопа Шунмейкер. Её черная соломенная шляпа прикрывала безупречное лицо, пока она полулежала, вытянув обтянутые чулками ноги в сторону прибоя.
Рядом с ней стоял Генри и смотрел на море. На нём был черный купальный костюм, доходивший до середины бедер и обтягивающий его хорошо сложенное тело. Подбородок Генри казался по‑детски мягким, как всегда сразу после бритья, а его глаза, и без того узкие и сощуренные настолько, что непринужденная откровенность вряд ли бы в них отразилась, превратились от яркого света в щелочки. Супруги не смотрели друг на друга и даже не разговаривали, но выглядели парой настолько, что Диана почувствовала, как её добрые чувства увядают. Тут Пенелопа заметила её и слегка улыбнулась полными губами.
– Генри, мне нужно прикрыться от солнца, – заявила она, словно эта мысль пришла ей в голову внезапно.
– Хочешь, чтобы я взял для тебя зонт в аренду? – отозвался молодой человек.
Он повернулся, чтобы выслушать её ответ, и Диана увидела на его губах странную улыбку – она не была любящей, но всё же Генри улыбался.
До этой секунды Диана представляла себе, что в любом разговоре между Шунмейкерами сквозит желчь, но её мечты разбились, когда она потрясенными глазами смотрела на эту умиротворенную картину.
– Благодарю, – прошептала Пенелопа.
Казалось, она ждёт поцелуя, и Диана хоть немного успокоилась, когда его не последовало. Генри только кивнул и поспешил по песку к накрытому соломенным навесом прилавку, где можно было взять в аренду зонтики, большие зонты на подставках и складные лежаки для новоприбывших городских гостей, чья кожа была уязвимой от долгих месяцев, проведенных в душных гостиных. Эти люди – цвет общества из Нью‑Йорка, Филадельфии и Вашингтона – маленькими группками усеяли весь пляж. Дамы были в черных чулках, призванных скрыть обнаженные тела, когда купальные костюмы промокнут, и костюмах из темного хлопка, прикрывающих женственную плоть.
На Пенелопе тоже были чулки – Диана отметила, как их черный цвет подчеркивает изящность её лодыжек – и купальный костюм с рюшами вокруг рук и ног. Вырез был низким и квадратным. Она не смотрела на Диану, а изучала ближайших к ней женщин на пляже и в воде, с безмятежной уверенностью в том, что она самая очаровательная из «присутствующих.
Вблизи воды воздух был свежим и прохладным, и Диана вдохнула влажный бриз, пытаясь не лишаться присутствия духа от созерцания Пенелопы и Генри. Она пыталась решить, что же стоит сделать: подойти к их лежакам или незаметно исчезнуть, когда услышала, что кто‑то зовет её по имени. Она обернулась, поднеся ладонь ребром к бровям, чтобы заслонить глаза от солнца, и увидела приближающегося к ней Грейсона Хейза.
– Хотел<