Кто кому должен, или как тяжело быть кредитором

Стоит заметить, что, говоря о беспроцентных денежных займах, Тора имеет в виду исключительно те случаи, когда речь идет о впавшем в нужду еврее, которому необходимы деньги для того, чтобы поправить свои дела.

Если еврей ищет заём для того, чтобы улучшить свое и без того вполне устойчивое финансовое положение (то есть вложить деньги в какой-нибудь новый бизнес или расширить уже существующий), то никто из евреев не обязан давать ему в долг на эти цели и, тем более давать в долг беспроцентную ссуду – именно для таких случаев и был создан институт «этериска», о котором пойдет речь в главе о бизнесе и который позволяет заимодавцу получать свой процент с прибыли на правах инвестора или совладельца бизнеса.

Но вот дать бедняку в долг деньги, чтобы помочь ему выбраться из нужды, – это действительно является священной обязанностью каждого еврея, величайшей заповедью Торы, которую многие выдающиеся еврейские мыслители ставили даже выше заповеди благотворительности.

Так, РАШИ, комментируя фразу из книги «Ваикра»: «Если оскудеет брат твой и придет в упадок у тебя…», пишет:

«Не оставляй его, чтобы не опустился настолько, чтобы невозможно было исправить его положения, но поддержи его, как только он “придет в упадок”. С чем это можно сравнить? С поклажей на спине у осла. Пока она на осле – можно подхватить ее и возвратить на место; упала на землю – даже пятеро не смогут поднять ее».

«Нам заповедано ссужать деньгами нуждающегося, чтобы избавить его от затруднений и облегчить положение его дел, – объясняет Рамбам вышеприведенные слова Торы. – Эта заповедь важнее заповеди о благотворительности, ибо тот, кто дошел до открытого унижения и просит милостыню, не знает тех страданий, которые испытывает человек, из гордости не позволяющий себе сделать этого, ожидая, пока ему протянут руку помощи. Ему нужна поддержка, пока не открылось его тяжкое положение и он не стал жить подаянием…»

Одновременно при этом все комментаторы и законодатели обращают внимание, что, обязывая еврея дать в долг нуждающемуся в деньгах человеку, Тора понимает, что никто не в состоянии выполнить эту заповедь по отношению ко всем нуждающимся и потому определяет порядок предпочтений при ее выполнении. Вот как этот порядок формулируется в Мехильте:

«… “народ Мой” – если еврей и нееврей собираются занять у тебя деньги, преимущество за “народом Моим”, то есть за евреем (хотя, напомним, что выдача беспроцентной ссуды нееврею, в случае, если у еврея есть такая возможность, не только разрешена, но и желательна – П. Л.). Бедный и богатый – преимущество за бедным. Твои бедные (то есть близкие родственники) и бедные соседи – преимущество за твоими бедными. Бедные твоего города и бедные соседнего города – преимущество за бедными твоего города, как сказано: “… бедного, который с тобой…”…»

Однако, дав деньги в долг своему собрату-еврею, еврей-кредитор немедленно оказывается в весьма двусмысленном положении: по сути дела, после этого ему остается полагаться исключительно на честность и порядочность своего должника, а также на то, что тот действительно выбреется из нужды и сможет сдержать свое слово.

Нельзя сказать, что Тора совершенно не предусмотрела защиту прав кредитора. Напротив, еще р. Ишмаэль отмечал, что во фразе: «Если возьмешь в залог…» – Тора, оговорив обязанности еврея ссужать деньги нуждающимся, одновременно предусмотрела и защиту его прав кредитора, разрешив в случае, если он не уверен, что должник сможет вернуть деньги, взять у него залог.

Но стоит вспомнить, что полностью эта фраза из книги «Шмот» звучит следующим образом:

«Если возьмешь в залог одежду ближнего своего, до захода солнца возврати ему ее, ибо она – единственный его покров, одеяние тела его – на чем ему спать?!».

В книге «Дварим» эта заповедь повторяется:

«А если он бедный человек, не ложись спать, не вернув ему залога…»

Еще чуть раньше содержится другой запрет:

«Да не берет никто в залог ни мельницы, ни верхнего жернова, ибо жизнь он берет в залог…»

Итак, у крестьянина кредитор, по закону Торы, не может взять в залог мельницу или жернов, у кузнеца, соответственно, его молот и наковальню, у сапожника – его сапожные инструменты, так как изъятие у человека тех орудий труда, которые приносят ему и его семье пропитание, приравнивается Торой к убийству. И трудно не согласиться с логикой этого требования: если уж ты дал человеку деньги на то, чтобы он поправил свои дела, то уж будь последователен, не лишай его тех предметов, с помощью которых он обеспечивает свое существование и сможет накопить деньги на то, чтобы расплатиться с долгами.

Не может он взять в залог и одежду своего должника, особенно если она у него последняя. То есть теоретически ему это, конечно, разрешено, но если он берет в залог дневную одежду, то каждое утро, с восходом солнца, должен сам являться к нему в дом и возвращать ее, потому что у него нет никакого права лишить человека возможности выйти из дома. Если же он берет в залог постельное белье или одежду, в которой человек спит, то должен возвращать этот залог каждый вечер после захода солнца – «ибо она единственный покров его… – на чем ему спать?!».

Наконец, Тора предписывает кредитору уважать человеческое достоинство и всячески щадить чувства должника:

«Если ты ссужаешь ближнего своего чем-нибудь, то не входи в дом его, чтобы взять у него залог. На улице постой, а человек, которого ты ссужаешь, пусть вынесет тебе залог на улицу…»

Комментируя эту заповедь Торы, Уэлч пишет: «Тора вводит несколько запретов, призванных ограничить посягательство на человеческое достоинство в любых ситуациях и при любых обстоятельствах. Книга «Дварим» выдвигает целый ряд положений, которые, вне всякого сомнения, указали всем древним и современным этическим системам главное направление развития и те рубежи, которых им необходимо достичь… Любому из сынов Израиля, как бы он ни был беден, Тора гарантирует право на собственность и право быть хозяином в пределах тех четырех стен, где он живет».

Исходя из тех же соображений, а также из запрета на «притеснение», кредитору запрещено настаивать на выплате долга, если он знает, что у того сейчас нет денег. «Даже проходить перед ним запрещено, – говорится по этому поводу в “Шульхан Арух”, – поскольку тот будет стыдиться, видя своего кредитора и зная, что он не в состоянии выплатить долг…»

Дополнительные сложности со взятием залога под долг связаны, во-первых, с тем, что, согласно Галахе, его следует брать в момент выдачи долга, а не через какое-то время после этого, а во-вторых, что кредитор обязан хранить взятую под залог вещь как зеницу ока и ни при каких обстоятельствах, ни под каким видом не имеет права ею пользоваться: ведь использование им залога в личных целях вполне может быть истолковано как получение процента на ссуду, то есть одно из самых страшных прегрешений.

О том, насколько тщательно выдающиеся знатоки Торы избегали столь двусмысленной ситуации, свидетельствует хотя бы история рава Лурбойма, у которого незнакомый ему еврей попросил ссуду, предложив взять взамен редкую старинную книгу. Взяв в руки книгу, раввин пролистал ее, вздохнул и сказал, что… готов дать ссуду без залога. Когда ученики попросили рава Лурбойма объяснить его неожиданное решение, тот ответил: «Я много лет искал эту книгу и мечтал прочитать ее. Пролистав ее, я понял, что не смогу удержаться, прочту ее и получу незабываемое удовольствие от этого чтения. Но воспользоваться залогом и получить от него удовольствие – значило бы получить процент на выданную ссуду, а я, естественно, не мог себе позволить совершить такой страшный грех!».

Наконец, положение, в которое ставит еврейского кредитора Тора, усугубляется еще и законом о «седьмом годе». Напомним, что каждые семь лет евреи в Древней Иудее обязаны были прекратить все сельскохозяйственные работы. Но смысл «седьмого года» заключался не только и даже не столько в этом: в этот год хозяин обязан был отпустить на волю рабов, вернуть владельцу купленную у него до этого землю. И, кроме того, «седьмой год» является годом прощения всех долгов:

«К концу семи лет установи отпущение. И вот в чем заключается отпущение: пусть каждый заимодавец простит долг ближнему своему и не притесняет ближнего своего и брата своего, когда объявлено отпущение от Бога. Чужеземца можешь ты притеснять, но долг брата твоего прости ему».

По сути дела, это означает, что заимодавец имеет права требовать от должника возвращения его долга исключительно до конца ближайшего седьмого года.

Следовательно, чем меньше времени остается до «седьмого года», тем рискованнее становится давать в долг, так как тем выше вероятность того, что он будет не получен назад, и Тора, предвидя те чувства, которые могут испытывать люди накануне этого года, предупреждает:

«Берегись, чтобы не было в сердце твоем злого умысла: мол, приближается седьмой год, год отпущения, и захочется тебе сделать зло бедному брату твоему, не дашь ему. Он же воззовет о тебе к Богу, и будет на тебе грех. Дай же ему, и да не будет досадно тебе, когда даешь ему…»

Понимая всю сложность ситуации, в которой оказывается человек, ссужающий деньги в соответствии с законами Торы, раввинистические авторитеты постарались сделать все возможное, чтобы в рамках этих законов защитить его интересы.

Во-первых, несмотря на то, что одалживание денег бедняку, согласно Торе, является обязанностью каждого более-менее обеспеченного еврея, в случае, если заранее известно, что должник попросту потратит эти деньги на удовлетворение своих низменных потребностей и с самого начала не собирается их возвращать, то еврей освобождается от этой обязанности.

К этому выводу пришел еще автор книги «Сефер хасидим», разбирая уже знакомую и даже чуть набившую оскомину читателю фразу Торы: «Если деньгами будешь ссужать народ Мой…».

«Поскольку Тора обязала давать в долг, то почему сказано: «если» – ведь «если» означает условие? – спрашивает он и тут же предлагает свой, весьма оригинальный ответ на этот вопрос: «Тем самым нас освобождают от обязанности давать деньги в долг мошеннику, который не вернет долг и который лишь притворяется нищим, хотя и есть у него деньги. Или денег у него нет, но есть хлеб, которым он не кормит своих сыновей, поскольку хочет совершить сделку и выгодно продать его. Или кто пьет, а детей своих оставляет без пищи; или кто содержит блудницу или замужнюю женщину. В этих случаях лучше дать ему пищу, чем одалживать деньгами, даже если он будет вынужден унижаться, еженедельно выпрашивая, чтобы подали ему. Поскольку он бесчестен – обречен на унижение. А поскольку он бесчестнее, то одолженные деньги он лишь растранжирит, что не принесет никакой пользы в хозяйстве. Если супруга его достойна доверия – дают деньги ей, или достойным доверия домочадцам…»

Во-вторых, согласно Галахе, выдачу денег в долг необходимо проводить как минимум при трех свидетелях и сопровождать выдачей должником кредитору долговой расписки.

В случае, если такая расписка и свидетели имеются и если долг не будет выплачен в срок, кредитор имеет право обратиться в раввинатский суд и тот примет постановление о выплате долга или продаже части имущества должника, с тем чтобы последний мог погасить долг. Но именно «части» – ни один раввинатский суд не может принудить человека выплатить долг, если ему нечем платить, и ни один раввинатский суд не конфискует у него предметы первой необходимости и орудия труда – по тем же причинам, по которым их запрещено брать в залог.

В-третьих, если в момент получения ссуды (или даже после этого, если стало ясно, что возвращение долга маловероятно) был взят залог и было оговорено, что в случае непогашения ссуды он переходит в руки кредитора, то последний вполне может оставить залог себе в качестве формы уплаты долга. При этом достаточно, чтобы в момент займа кредитор сказал при свидетелях: «Если ты не выкупишь эту вещь до такого-то срока, она станет считаться принадлежащей мне до сегодняшнего дня».

В ряде случаев кредитору разрешено сдавать залог в аренду и списывать получаемые за это деньги в счет погашения долга.

Предусмотрела Галаха и случаи защиты прав заимодавца в связи с наступлением «седьмого года».

Во-первых, если должник оговаривает в своей долговой расписке, что отказывается от своего права не платить долг по окончании «седьмого года», то этот год не отменяет его долга.

Во-вторых, если речь шла о долгосрочной ссуде, выплата которой была назначена после того, как пройдет «седьмой год», то ссуда сохраняет свою силу, поскольку кредитор не мог потребовать выплаты своего долга непосредственно в седьмой год.

В-третьих, кредитор может принести все имеющиеся у него на руках долговые расписки в раввинатский суд и попросить его взыскать для него эти долги – такие долги также не прощаются в «седьмой год».

В-четвертых, если под долг был взят залог, то он сохраняет свою силу и после окончания «седьмого года» – либо кредитор имеет право присвоить себе залог.

В-пятых, «седьмой год» не отменяет долги перед евреем, который действует от имени нееврея – например, в случае, если один еврей купил у нееврея долговую расписку другого еврея, так как сам нееврей потребовал бы взыскания этого долга в любом случае, невзирая на «седьмой год».

И, наконец, в-шестых, прузболь не прощается в седьмой год. В сущности, прузболь – это своеобразное постановление раввинатского суда, но с той разницей, что… для него совсем не нужен раввинатский суд. Кредитор может прийти к любым трем евреям, соблюдающим Тору и заявить перед ними: «Вот вам, судьям, я сообщаю, что всякий долг, который должны мне такой-то и такой-то, я взыщу, когда захочу».

Те, в свою очередь, пишут ему постановление, которое и называется «прузболь»: «Мы заседали втроем одновременно, и пришел к нам имярек такой-то, давший в долг следующим евреям, и заявил…»

Правда, следует помнить, что прузболь опять-таки действует только в том случае, если должник владеет хоть каким-то, пусть самым минимальным недвижимым имуществом. Если же он, говоря словами русской пословицы, гол как сокол, то прузболь ничем не поможет – все его долги будут прощены ему в «седьмой год».

И вообще главная ставка в вопросе возвращения долгов, как уже было сказано, всегда делалась у евреев не на раввиантский суд, а исключительно на честность и Богобоязненность самого должника.

Помни о Кредиторе!

В числе множества замечательных историй о рабби Меире из Перемышля есть и рассказ о том, как он приехал в гости к одному из своих хасидов – богатому и хлебосольному купцу. Демонстрируя рабби свое поместье, купец привел его на конюшню и предложил выбрать любую из его лошадей в подарок.

– Ну что ж, – сказал рабби Меир, несколько раз пройдя между стойлами, – пожалуй, я выбираю вот этого!

И он показал рукой в сторону уже немолодого, но ухоженного коня. Однако, узнав о выборе ребе, купец неожиданно изменился в лице.

– Прошу вас, рабби, только не этого! – взмолился он. – Выберите любого другого, но этого я просто не могу вам подарить. Он – мой любимец! Вот уже много лет он служит мне верой и правдой, он покорен каждому моему слову, и потому я просто не могу его потерять…

– Что ж, – ответил рабби Меир, – если не хочешь подарить мне этого коня, значит, никакого не надо…

Обескураженный, испытывающий чувство неловкости из-за того, что обидел великого праведника, хасид направился вслед за ним в дом, и здесь рабби Меир неожиданно спросил его о том, дает ли он деньги в долг евреям.

– Да, конечно, – ответил купец, – но я все делаю по законам Торы: не беру процентов и напоминаю должникам об их долге только по истечении назначенного срока, причем стараюсь сделать это как можно деликатнее…

– И у тебя есть долговые расписки?

– Само собой; все свои бумаги я содержу в абсолютном порядке, – ответил купец.

– Можно на них взглянуть?

Совершенно озадаченный этой просьбой, купец все же принес гостю шкатулку с долговыми расписками. Ну, а когда рабби Меир попросил купца подарить ему одну из них, тот окончательно растерялся.

– Насколько я понимаю, уважаемый ребе, хочет взыскать деньги с кого-то из моих должников в свою пользу, – сказал он. – Разумеется, я готов подарить вам одну из расписок для этих целей, хотя, может быть, лучше, если я просто дам вам несколько сотен рублей наличными?! Причем я сделаю этот подарок своему ребе от всего сердца, с огромным удовольствием…

– Да нет! – отмахнулся рабби Меир. – Я прошу у тебя дать мне в подарок вот эту расписку! – и он протянул хозяину дома одну из находившихся в шкатулке квитанций.

Купец взял ее в руки, пробежался по ней глазами и сказал:

– Увы, эта расписка совершенно бесполезна – тот, кто написал ее, давно умер, так и не вернув долг. Выберите другую, и я с радостью дам вам ее в подарок.

– Но мне нужна именно эта! – настойчиво произнес ребе.

Не понимая, что происходит, но опасаясь, что второй его отказ окончательно обидит раввина, купец сдался:

– Ну, если вы так хотите, то берите. Хотя, если честно, я не понимаю…

– Значит, ты мне ее даришь? – повысил голос рабби Меир.

– Дарю! – подтвердил купец.

Сразу после этих слов раввин на глазах купца разорвал долговую расписку в клочья. И не успел он это сделать, как из конюшни прибежали слуги и сообщили купцу, что его любимый конь неожиданно издох.

Поняв, что два этих события каким-то образом взаимосвязаны, купец попросил у рабби Меира объяснений.

– Хорошо, – ответил раввин, – я объясню. Дело в том, что, как ты сам сказал, человек, расписку которого я только что порвал, умер, не выплатив тебе долг. Но так как Небесный суд не прощает невыплаченных долгов и всегда заставляет должника тем или иным способом заплатить его, то душа этого человека была приговорена к переселению в тело коня, который должен был служить тебе до тех пор, пока он не отработает свой долг или ты не простишь ему его. Именно поэтому этот конь был так покорен твоей воле. В тот момент, когда я разорвал расписку, я освободил его душу от долга…

Можно по-разному относиться к этой истории, но для нас она важна прежде всего потому, что в ней, как в зеркале, отразилось отношение иудаизма к проблеме погашения долгов.

Впрочем, в самой афористической форме это отношение было сформулировано рабби Шимоном в трактате «Пиркей Авот»:

«Одалживающий у человека все равно, что одалживает у Вездесущего, как сказано: “Берет взаймы нечестивый и не платит, а праведник милосерднее и дает…”» (Теилим, 37:21).

Рабби Шимон не случайно ссылается в подтверждение этой своей мысли на текст «Псалмов», как бы призывая своего слушателя или читателя взять в руки эту книгу и прочитать отрывок, о котором она напоминает, полностью: «Берет взаймы нечестивый и не расплачивается, а праведный жалеет и дает. Ибо благословенные Им унаследуют землю, а проклятые им – будут истреблены. Господь направляет шаги мужа, одобряет его путь. Если упадет, не будет покинут, ведь Господь поддерживает его за руку. Был я юн и состарился, но не видел праведника и его детей просящими хлеба. Весь день он творит милость и дает взаймы, и над его потомством – благословение…»

Только после этих слов становится окончательно понятной концепция иудаизма в отношении ссужения денег одним евреем другому.

Берущий в долг деньги берет их не только у конкретного человека, но и у самого Всевышнего – и, следовательно, за возврат своего долга он отвечает прежде всего перед Ним.

Да, защищая права должника, Тора ограничила возможности заимодавца взыскать долг. Но если возможности кредитора и в самом деле ограничены, если от него можно попытаться скрыться, если по отношению к нему можно «тянуть волынку», бесконечно отсрочивая день погашения долга и находя для этого все новые и новые отговорки, то никто не в состоянии укрыться от всевидящего ока Творца Вселенной. И даже если должнику тем или иным образом удалось отвертеться от уплаты долга человеку, у которого он взял деньги, то Бог в любом случае взыщет с него этот долг и вдобавок наложит на него суровое наказание. В результате он может не только потерять невозвращенные деньги, но и расплатиться за свой проступок тем, что на него и на его семью начнут обрушиваться тяжелейшие жизненные испытания. И все это – не считая того приговора, который еще будет вынесен недобросовестному должнику на Небесном Суде, об одном из вариантов которого и рассказывается в истории о рабби Меире из Перемышля и его хасиде.

Нужно сказать, что подобных историй в еврейском фольклоре – великое множество, и суть многих из них сводится к обоснованию закона, согласно которому, если еврей не сумел расплатиться с долгами при жизни, то за него это должны сделать ближайшие родственники. Именно поэтому Хефец Хаим сразу после смерти жены, зная, что, будучи главой общества помощи беднякам, она наделала немало долгов, вывесил на дверях своего дома объявление о том, что каждый, кому осталась должна его жена, может прийти к нему и получить свои деньги.

Желающих, кстати, нашлось немного, а большинство тех, у кого ребецн (жена раввина) брала в долг деньги, просто приносили долговые расписки и сообщали, что прощают ей долг, так как знают, что их деньги были использованы на благие дела и хотели бы, чтобы и на них была распространена часть заслуг покойной ребецн.

Рав Ш.-Р. Гирш, а вслед за ним и рав Р. Булка в своих трудах подчеркивают, что тяжесть наказания за неуплату долга особенно велика потому, что подобное поведение ставит под угрозу сами принципы, на основе которых испокон веков строилось еврейское общество.

«Тот, кто не возвращает долга, – пишет рав Булка, – не только слеп, отступая от воли Бога, но и не в состоянии также предвидеть последствия своего поступка. И дело даже не в том, что невозвращенные деньги могут привести к бедности того, кто одолжил их. И не в том, что в другой раз он больше не одолжит их, обрекая тем самым действительно нуждающихся на неоправданную нужду. Злой умысел не возвращать деньги может разрушить созданный объединенными усилиями фундамент общества».

Однако при этом комментаторы «Псалмов» всегда обращали внимание на порядок слов во фразе «Берет взаймы нечестивый и не расплачивается…».

«Почему бы, – задавались они весьма резонным вопросом, – не сказать проще: тот, кто берет в долг и не расплачивается, является нечестивцем?».

И приходили к следующему выводу: на самом деле далеко не каждого недобросовестного должника можно называть нечестивцем, злодеем или грабителем своего кредитора, жизненные обстоятельства вполне могут сложиться и так, что человек не сможет при всем своем желании вовремя вернуть взятые им в долг деньги. Да, он все равно остается при этом виноват и перед Богом, и перед кредитором, но если он и сам страдает от невозможности выплатить заем, если он прилагает все усилия для того, чтобы это сделать, то его вина становится куда меньше и в конце концов он может быть вообще оправдан и прощен на Небесном Суде. Если все обстоит именно таким образом, то в этом случае даже желательно, чтобы и кредитор проявил великодушие и списал долг.

Совершенно иная ситуация возникает, когда человек занимает деньги, заранее намереваясь обмануть кредитора и не вернуть ему долг. Именно о нем и сказано: «Берет взаймы нечестивый и не расплачивается» – то есть он был «нечестивым» уже в тот момент, когда только просил одолжить ему деньги. И именно о нем и говорится в псалме как о человеке, проклятом Богом и подлежащем истреблению – так, чтобы о нем не осталось даже следа на земле. Вот почему тяжелейшие несчастья будут преследовать не только его, но и его потомков – вплоть до окончательного уничтожения его рода.

Но, как следует все из того же псалма, наличие среди евреев отдельных подонков, делающих долги с заведомым намерением не возвращать их, вовсе не отменяет обязанности давать в долг тем, кто нуждается в деньгах. И потому праведный еврей, даже если он прежде был обманут мошенниками, продолжает проявлять милосердие и ссужать деньгами тех, кто в них нуждается. При этом, если он действительно искренне и глубоко верит в Бога, ему не нужно опасаться того, что одолженные им деньги пропадут, а он сам и его семья из-за его чрезмерной доброты окажутся в нищете: так же как Всевышний всегда найдет способ взыскать долг с нерадивого должника, Он найдет и способ вернуть кажущимися потерянными деньги доверчивому кредитору. А если и не ему, то его детям и всем ведущим от него свой род поколениям евреев. Именно так и следует понимать слова: «Если упадет – не будет покинут, ведь Господь поддерживает его за руку… и над его потомством – благословение». И именно об этом говорится в «Притчах» царя Шломо: «Заимодавец Господа – милующий бедного, и за его благодеяния Он уплатит ему», то есть дающий в долг как бы ссужает деньги не только должнику, но и самому Творцу мира, ну а уж Он-то всегда рассчитывается сполна.

С учетом всего вышесказанного еврейский закон и определяет те нравственные и юридические принципы, которыми должен руководствоваться человек, берущий в долг деньги.

Прежде всего, разумеется, Галаха категорически запрещает брать в долг без твердого намерения вернуть его в установленный срок. Отсюда же вытекает требование не брать в долг слишком большую сумму, которую должнику потом будет крайне трудно вернуть, – занимая деньги, человек должен четко соизмерять свои финансовые возможности.

Предписывает Галаха и объяснить заимодавцу, на какие конкретные цели берутся деньги, и после того как это объяснение дано, должник уже не может потратить эти деньги на что-то другое и уж тем более у него нет никакого права растранжирить их, растратить без пользы или пустить на цели, противоречащие Торе. Например, деньги, на которые человек собирался купить комплект новых рабочих инструментов, он уже не может потратить на покрытие своих прежних долгов и, само собой, он не имеет права пустить их, скажем, на игру в казино, чтобы поправить свои дела с помощью карточного выигрыша.

Многие галахические авторитеты настаивали на том, что человек вообще не должен делать излишние долги – даже в том случае, если он собирается потратить ссуду на выполнение заповеди Торы. Например, еврею не следует занимать деньги, чтобы купить себе новые, роскошные талит и тфилин, если его старые еще вполне пригодны к употреблению, хотя, возможно, и неважно выглядят.

Ну и, само собой, иудаизм запрещает оттягивать выплату долга, если у человека есть деньги для того, чтобы его вернуть. Тот, кто имеет возможность выплатить долг, но водит за нос своего кредитора, обещая, что он отдаст его позже, и вновь и вновь откладывая свое обещание, также считается тем же злодеем и притеснителем, который «берет – и не платит» и говорит своему кредитору: «Поди и приди завтра, а завтра я дам»…

Одним из самых жестких утверждений Галахи является принцип, согласно которому невозвращенный долг «висит» на должнике независимо от того, сколько времени прошло с момента займа и помнит ли сам кредитор об этом долге или нет. Есть лишь один путь списания долга – прощение его кредитором, причем не путем молчаливого прощения (ведь если кредитор не напоминает человеку о долге, то, возможно, таким образом, он лишь выполняет заповедь, запрещающую «притеснять» должника), а с помощью официального (и желательно при свидетелях) заявления: «Я точно знаю, что ты мне ничего не должен!».

Однако даже в этом случае, если у должника появилась такая возможность, желательно, чтобы он вернул долг – пусть даже под видом денежного подарка.

Те же правила действуют и по отношению к долгам, которые прощаются в «седьмой год»: несмотря на то что долг списан, желательно его все-таки вернуть. Но при этом должник не имеет права заявлять о том, что он возвращает долг, а если он настаивает на такой формулировке, то кредитору попросту запрещено брать у него деньги: ведь таким образом он нарушает законы «шмиты». Нет, должник должен подчеркнуть, что он знает, что больше ничего не должен кредитору, но просит принять эту сумму в подарок.

Что касается путей возвращения долга, то они могут быть различны – например, долг можно вернуть и через посланника. Причем с того момента, как деньги переданы посланнику, они уже считаются принадлежащими кредитору: должник не может передумать и попросить у посланника деньги обратно, прося о новой отсрочке долга. Как, впрочем, и посланник не может вернуть эти деньги должнику – он может лишь дать ему новую ссуду из своих личных денег.

Остается заметить, что почти все вышеизложенные правила поведения должника, согласно большинству галахических авторитетов, носят универсальный характер, то есть еврей должен придерживаться их независимо от того, у кого именно – еврея или нееврея – одолжил он деньги. «Почти все» – исключительно потому, что некоторые из них, вроде правила о возвращении долга по прошествии «седьмого года», связаны исключительно с заповедями иудаизма и, разумеется, никак не касаются неевреев, имеющих права требовать возвращения одолженных у них евреями денег в любом случае.

Процентофобия по-еврейски

Категорический запрет Торы на взимание какого-либо процента при одалживании денег еврею в итоге привел еврейских мудрецов, а затем и кодификаторов Галахи к выводу, что под процентом следует понимать не только дополнительные деньги, которые должник вместе с долгом возвращает кредитору, но и любую, пусть даже самую незначительную выгоду, которую кредитор может извлечь из выданной им ссуды.

В связи с этим уже в Талмуде, помимо денежного процента, упоминаются «словесный процент», «предшествующий процент», «последующий процент», «отдаленный процент» и «процент ради исполнения заповеди» – и все эти виды процента в равной степени были запрещены еврейскими мудрецами.

Понятие «словесный процент» с присущей ему четкостью и наглядностью было сформулировано Рамбамом в его «Сефер ха-мицвот»:

«Если кто-то взял в долг у товарища, с которым не имел обыкновения здороваться первым, запрещено ему теперь здороваться с ним первым, и нет нужды говорить – восхвалять его словами или подходить утром к его входу, чтобы приветствовать его, как сказано: “Всякий процент”, то есть даже словесный процент, запрещен».

Таким образом, еврейский закон запрещает должнику выказывать свое уважение или почтение кредитору каким бы то ни было путем, если он этого не делал до займа: ему запрещено публично благословлять его и его детей, направлять ему благодарственные письма, выступать в его пользу в суде или в ходе какой-нибудь предвыборной кампании и т. п. Должнику нельзя принимать у себя кредитора в гостях, если до займа он никогда этого не делал, а если кредитор заказал у него какой-либо товар – предоставлять ему некие особые скидки; запрещено подвозить кредитора на машине до дома или предоставлять ему свой автомобиль в аренду… Да что там автомобиль – Рамбам же ясно сказал, что ему даже запрещено здороваться со своим кредитором первым, если он раньше этого не делал.

Не имеет права должник и расточать комплименты кредитору или дарить ему подарки в надежде таким образом отсрочить время выплаты долга. Единственное, что может позволить себе должник в таком случае, – это произнесенные в самой уважительной манере просьбы. Правда, из этого запрета есть исключение: если после преподнесения подарка кредитор простил долг, то такой подарок Галаха разрешает, ведь в данном случае больше нет займа, а значит, нет и процента на него.

К числу запретных относится и так называемый «условный процент», то есть выдача ссуды с каким-либо условием, которое кредитор ставит должнику. При этом характер условия не имеет значения: кредитор не имеет права не только просить в обмен на ссуду, скажем, выступить должника в свою пользу в суде, но и выполнить какую-либо религиозную заповедь – например, пожертвовать некую, пусть даже и очень незначительную сумму синагоге или ешиве. И уж, само собой, запрещено давать в долг деньги бизнесмену или ремесленнику под условие, что впредь должник будет заказывать необходимые ему товары (или сбывать свой собственный товар) только у кредитора.

Запрещает Галаха и так называемый «предшествующий процент», под которым понимаются любые попытки задобрить человека с помощью комплиментов или подарков, завязать с ним дружеские отношения или продемонстрировать свое уважение к нему, если конечной целью этих попыток изначально является получение займа.

Соответственно запрещено посылать кредитору подарки, деньги или благодарственные письма даже после выплаты долга – это тоже считается выплатой процента, называемого «последующий процент». Более того – если спустя какой-то длительный период времени еврей решил отблагодарить своего кредитора-еврея и направил ему какой-либо подарок в знак признательности за взятую сумму, о чем он сказал во время вручения подарка или написал в сопровождающем его письме, то кредитор не имеет права принять этот подарок, так как он является не чем иным, как «отдаленным процентом».

В результате, как кажется, Галаха создает парадоксальную ситуацию, при которой должник не может даже достойно поблагодарить кредитора за то, что тот помог ему в трудную минуту, а разве благодарность не является одним из самых прекрасных человеческих качеств?!

Ну, разумеется, является! И никто не запрещает еврею ее выразить, но так, чтобы эта благодарность по меньшей мере внешне не была связана с полученной ссудой; чтобы она шла от чистого сердца, а не диктовалась меркантильными соображениями. В связи с этим Галаха отнюдь не запрещает не только высказывание словесной благодарности кредитору, но и преподнесение ему подарка. Однако и то, и другое можно сделать лишь спустя довольно длительный период времени после выплаты долга, причем без всякого указания или даже намека на то, что этот подарок вы преподносите в благодарность за взятую ссуду – в противном случае, как уже было сказано, это будет «отдаленным процентом».

По поводу того, что считать в данном случае «довольно длительным периодом времени», среди раввинов до сих пор идут ожесточенные споры. Некоторые считают, что послать благодарственное письмо или подарок кредитору можно уже через шесть часов после выплаты долга, однако другие раввинистические авторитеты настаивают на том, что с момента выплаты долга должно пройти не меньше недели, а еще лучше – хотя бы месяц.

Впрочем, и преподнесение подарка, и задабривание кредитора тем или иным способом с целью уговорить его выдать заём тоже разрешены, но только в том случае, если вы все это делаете не для себя, а для своего близкого родственника или знакомого. Например, именно так поступил отец близкого товарища автора этой книги, чтобы уговорить одного своего богатого родственника одолжить крупную сумму его сыну для покупки квартиры. Зная, что этот родственник является заядлым филателистом, он явился к нему со специально купленным по этому случаю альбомом редких марок. Подарок явно пришелся по душе тому, для кого он был предназначен, и в тот же день он выписал чек на сто тысяч шекелей на имя сына дарителя, оговорив, что долг должен быть погашен в течение трех лет. В данном случае кредитор, несомненно, получил свой процент на выданную ссуду – альбом марок, но так как ссуда при этом была выдана третьему лицу, от которого он не получил никакой выгоды, то она вполне разрешена с точки зрения Галахи.

Но вот если отец потом попросит сына вернуть ему деньги, потраченные на альбом марок, то вся эта ссудная операция мгновенно становится запрещенной: ведь получается, что должник, пусть и через третьи руки, сам выплатил процент заимодавцу.

Запрет на получение какого-либо процента со ссуды, данной евреями еврею, носит столь всеобъемлющий и категорический характер, что иудаизм запрещает быть даже косвенно причастным к любой ссуде, связанной с выдачей процента.

«Запрещено, – пи