Противоречие сознания и бессознательного
Монадология Лейбница, как система с абсолютной логичностью, дает метафизическое решение противоречий картезианского понятия души. Так, теория выражения дает решение проблемы происхождения сознания и перехода от материи к сознанию. Однако Лейбниц отказывается от этого решения в той форме, в какой оно приводило бы к наделению материи способностью мышления или свело бы сознание к материи. Поэтому его теория выражения предполагает дублирование каждого события, совершающегося в пространстве вселенной, его выражением в сознании в виде малой перцепции. Таким образом, картезианский дуализм, противопоставлявший материю мышлению, фактически воспроизводится в виде психофизического параллелизма, сравнимого с параллелизмом Спинозы, который уходит от проблемы перехода от материи к мышлению, ограничиваясь их рядоположением бок о бок. В лейбницевской метафизике теория выражения позволяет спасти нематериальность и субстанциональность души так, как это требуется в христианстве. Однако собственный интерес монадологии состоит в том, что она не может быть определена ни как простой психофизиологический параллелизм, ни как простая метафизика субстанционального
'Лейбниц Г. В. Начала природы и благодати, основанные на разуме. § 3 // Соч. Т. 1. С. 404—405.
единства души. Она является попыткой объяснения сознания, исходя из бессознательного, и в связи с этим расчленяет психическое единство на его бессознательный, сознательный и рефлективный аспекты. Тем самым в ней ставится вопрос о том, должно ли единство сознания выражаться на уровне бессознательного, сознания или самосознания.
а) Метафизическое определение личностного единства
Как духовное бытие, монада должна отличаться от простого атома, если под ним понимать простейшую материальную частицу. Атомы могут отличаться друг от друга только по их расположению в пространстве и во времени, то есть по чисто внешним критериям:
Если бы существовали атомы, т. е. совершенно твердые и совершенно неспособные к внутреннему изменению тела, отличающиеся друг от друга лишь по величине и фигуре, то очевидно, что атомы, обладающие одной и той же фигурой и величиной (что было бы вполне возможно), были бы тогда неразличимы сами по себе и их можно было бы различить только по внешним наименованиям, лишенным внутреннего основания, что противоречит самым основным принципам разума2.
Монады же, будучи душами, должны внутренне отличаться друг от друга: именно в этом состоит их собственная индивидуальность. Но если одна монада должна отличаться от другой своими "внутренними качествами и действиями"3, то эти последние "не могут быть не чем иным, как ее восприятиями, или перцепциями"4.
Именно "это продолжение и эта связь восприятий образуют реально того же самого индивида"5, то есть составляют подлинный субстрат его индивидуальности. В этом смысле реальное единство индивида состоит из полного набора перцепций.
2 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. Кн. П. Гл. 27. § 3 // Соч. Т. 2. С. 231.
3 Лейбниц Г. В. Начала природы и благодати, основанные на разуме. § 2 // Соч. Т. 1. С. 404.
4 Там же.
3 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. Кн. П. Гл. 27. § 14 // Соч. Т. 2. С. 240.
А так как перцепции имеют место в непрерывном времени, каждое мгновение монады содержит в некотором смысле совокупность своего прошлого, чьим результатом является настоящее, и своего будущего, поскольку оно предопределено прошлым и настоящим:
Нематериальное существо, или дух не может быть лишено всякого восприятия своего прошлого существования. У него остаются впечатления от всего, что с ним некогда случилось, и он обладает даже предчувствием всего, что с ним может случиться1.
Однако перцепции, монады есть не что иное, как ее особое выражение мира, исходящее из присущей ей точки зрения, то есть ее собственного тела. Следовательно, если можно продолжать утверждать, что душа — это "нематериальная субстанция", то тем не менее нельзя считать, что душа безразлична "ко всякой части материи"2:
Души, по моему предположению, вовсе не безразличны ко всякой части материи ... наоборот, они изначально выражают ге части материи, с которыми они связаны и должны быть связаны согласно порядку вещей3.
Различие между душами, при личностном тождестве каждой, основывается на абсолютно различных рядах перцепций, которые для каждой являются результатом ее связи с собственным телом.
Если реальное тождество каждого индивида является суммой его "малых перцепций", поскольку они представляют собой выражение его тела, то оно не является целиком осознанным. Наше настоящее состояние может быть результатом нашего прошлого: "каково бы ни было наше прошлое состояние, мы не всегда сможем заметить оставленное им по себе действие"4. На реальную последовательность, являющуюся бессознательным результатом малых перцепций, накладывается последова-тельность осознанная, состоящая из воспоминаний прошлого:
Апперцепции (т. е. осознание нами прошлых восприятий) доказывают еще мо-
' Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. Кн. II. Гл. 27. § 14 // Соч. Т. 2. С. 240. 2 Там же. С. 239. 'Там же. С. 241. "Там же.
ральное тождество и обнаруживают реальное тождество5.
Воспоминание (принадлежащее самосознанию или рефлективному сознанию) является тем, что "показывает" или что делает очевидным для сознания реальное тождество, преобразуя его в "моральное тождество". Тут есть, однако, трудность, поскольку "я" (soi), то есть "реальное и физическое тождество" должно отличаться от "явления "я '*, то есть от осознания "самостью" в рефлексии своего реального тождества, которое придает ему очевидность и осознанность. Только в рефлексии то, что является простым "я" (soi), то есть чисто физическим тождеством, действительно становится "личностью", или "Я":
Слово личность означает мыслящее и понимающее, обладающее разумом и рефлексией существо, которое может рассматривать себя как того же самого... Это происходит исключительно благодаря осознанию им своих собственных действий. И это знание всегда сопровождает наши наличные ощущения и восприятия, когда они достаточно отчетливы, как я уже указывал на это неоднократно, и благодаря этому каждый есть для себя то, что он называет своим "я"1.
Если всегда есть хотя бы различие между тождеством реальным, бессознательным и тождеством личностным или рефлективным, то дистанция между этими двумя формами тождества может привести к их полному расхождению. Такое может случиться при феноменах амнезии или распаде личности. Без сомнения, в подобных случаях речь идет о том же реальном индивиде, однако его осознание себя прерывается или раздваивается. Кажется, что это уже не одна реальная индивидуальность, а несколько реальных личностей:
В этом случае имелось бы тождество субстанции, но если бы между различными лицами не было связи воспоминания, создаваемой той же самой душой, то не было бы достаточного морального тождества, чтобы можно было утверждать, что это одна и та же личность'.
'Там же. С. 240.
6 Там же. §9. С. 237.
7 Там же. С. 236. Это говорит Филалет, но добавление "как я уже указывал на это неоднократно" показывает, что Лейбниц с этим согласен.
"Там же. § 6. С. 234.
1 Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. Кн. II. Гл. 27. § 9 // Соч. Т. 2. С. 237. 1 2Там же. 1 э Там же. С. 236. 4 Там же. С. 237. 'Там же. 6Там же. §29. С. 248. 7 Там же. §9. С. 237. ι ' Там же. |
Однако, с другой стороны, частичная амнезия — это нормальное явление: мы не помним всего, что с нами происходило с момента рождения, так что наше личностное тождество, по-видимому, не связано исключительно с рефлективным осознанием:
Я вовсе не хотел бы утверждать, что личное тождество и даже "я " не сохраняются у нас и что я не есть то "я", каким я был в колыбели, под тем предлогом, что я не помню ровно ничего из того, что я делал тогда1.
Таким образом, нужно сказать, что "личное тождество" "прибавляется" к "реальному, физическому тождеству", когда "явление "я " в рефлективном сознании "истинно"2, то есть поскольку явление "я" в сознании соответствует реальной индивидуальности. Трудность, однако, возникает снова, когда встает вопрос о доказательствах такого соответствия.
С одной стороны, можно просто сказать, что "самосознание доказывает моральное или личное тождество"3. Очевидно, однако, что это чувство может быть обманчивым, поскольку никто не имеет осознанных воспоминаний своего грудного детства, а также при болезни, поскольку она "прерывала бы непрерывную связь... сознания"4 в самосознании так,
что я не знал бы, каким образом я очутился в теперешнем состоянии, хотя я помнил бы более далекие вещи...5
Нужно признать, что самосознание и воспоминание "не всегда могут осведомить о физическом тождестве... саму личность, о которой идет речь"6. Чтобы "заполнить пробелы в... памяти"7, каждый должен полагаться на "свидетельство других людей"8. Таким образом, налицо не два, а целых три аспекта личного тождества: тождество реальное, его проявление в самосознании и его проявление для других людей.
И достаточно очевидно, что "трудность возникает, если обнаруживаются противоречия между этими различными явлениями"9.
Разумеется, поскольку Лейбниц метафизически постулирует субстанциальное единство души, он должен при этом утверждать, что сознание нашего личного тождества в наших воспоминаниях или воспоминаниях о нем других лиц, "никогда не противоречат физическому тождеству и не оторваны от него"10. Да, такое отсутствие противоречия постулировано, но отнюдь не доказано. Оно не может быть, впрочем, доказано в рамках системы, которая, с одной стороны, без сомнения, ведет к утверждению, что самосознание обнаруживает "реальное тождество"", но с другой — к утверждению, что оно не может этого сделать:
Душа может в себе самой читать лишь то, что в ней представлено отчетливо; она не может с одного раза раскрыть в себе все свои тайны, ибо они идут в бесконечность12.
Действительно, если реальное единство "самости" бессознательно, то оно идет гораздо дальше, чем может охватить рефлективное сознание личного тождества.
Ь) Психоаналитические наблюдения и интерпретации
Подобное противопоставление реальной личности и осознания ею самой себя было систематично развито в психоанализе, изучающем прежде всего двойственные психические феномены, при которых "самость" проявляет себя по-разному перед другими и в своем самосознании.
К этому классу психических феноменов принадлежат некоторые оговорки. Эти ошибки языка — которые допускают главным образом те, кто говорит в состоянии большой физической и умственной усталости, — носят невольный и часто даже неосознанный характер. Действительно, говорящий не намеревался произносить те слова,
9 Там же. С. 238.
10 Там же. §29. С. 248. "Там же. § 14. С. 240.
12 Лейбниц Г. В. Монадология. § 61 /,/ Соч. Т. 1. С. 424.
которые он произносит и подчас даже сам не слышит, как он их произносит. Однако эти оговорки имеют для слушателя достаточно ясный смысл. Бывают, например, такие ошибки, когда из-за того, что опускается или присоединяется отрицание, получаются грубые или оскорбительные выражения там, где была заранее заготовлена вежливая формула. Так, говорят начальнику: "Стойте, пожалуйста" вместо "Не стойте [садитесь], пожалуйста" или "Я сожалею, что Вы уже выздоровели" вместо "Я сожалею, что Вы болели, и рад, что Вы уже выздоровели" и т. д. В подобных случаях сознательная рефлексия и психологический анализ без труда показывают, что оговорки фактически выражают затаенные мысли тех, кто их допускает: внутреннее неуважение, обычно скрываемое под внешними знаками почтения по отношению к начальнику, желание, чтобы он подольше болел, дабы еще какое-то время не чувствовать над собой его власти, и т. п. Таким образом, оговорки выступают как проявления глубинной личности, обычно скрываемой социальной личностью, но на мгновение вышедшей из-под контроля и выражающей себя неосознанным образом.
Сновидение также является двойственным психическим феноменом, хотя сны гораздо труднее интерпретировать. Это феномен сознания, отличающийся, однако, от бодрствующего сознания своим алогичным и абсурдным характером. Но, хотя человечество и осознавало алогизм сновидений, и "признавало, что сновидение непонятно и абсурдно", оно все-таки "не может решиться отрицать какое бы то ни было значение за сновидениями"': считается, например, что бывают вещие сны, для объяснения которых нужны "ключи". Научный анализ позволяет придать этому предчувствию скрытого значения снов более объективное содержание.
Для этого следует взять за точку отсчета сновидения, значение которых очевидно, например те, которые представляют собой воображаемое удовлетворение желаний или потребностей:
1 Фрейд 3. Толкование сновидений. Обнинск, 1992. С. 84.
И как голодному снится, будто он ест, но пробуждается, и душа его тоща; и как жаждущему снится, будто он пьет, но пробуждается, и вот он томится, и душа его жаждет...2
Но достаточно очевидно, что "потребность в воде не столь легко удовлетворяется сновидением, как... мстительность"3. Многие сны удовлетворяют, таким образом, не физиологические, но психические желания. Когда в сновидении исполняются наши желания, мы часто выглядим при этом "аморально"4:
Сновидение... воплотило слова Апостола: "Кто ненавидит брата своего, тот его убийца"5.
В этом смысле Платон говорил, что порядочные люди довольствуются лишь в сновидениях делать то, что люди злые делают на самом деле.
Однако в большей части сновидений аморальное желание не решается выразиться ясно. Оно выражается в завуалированной форме, используя общий для всего человечества язык символов. Существует, в частности, спонтанная символика для обозначения половых органов и актов. Знание этой символики позволяет найти ключ к снам, кажущимся абсурдными. Но дело в том, что спящее сознание не владеет смыслом символов своего собственного сновидения. Таким образом, сновидение обладает двойным содержанием. Первое содержание — то, которое непосредственно возникает в сознании. Оно предстает как абсурдное и нелогичное, поскольку сознание лишено средств для его дешифровки, чтобы выявить второе содержание. Второе содержание — содержание "латентное", не очевидное, которое психоанализ представляет как ясное и логичное само по себе, но затемненное загадочными символами.
В психоаналитической интерпретации сновидения сближаются с неврозами. Так называются патологические феномены вроде навязчивых идей, маний и прочего, которые могут более или менее серьезно сказываться на поведении, но (в отличие от психозов) не разрушают личность в целом.
2 Ис 29:8.
3 Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 106.
4 Там же. С. 63.
5 Там же.
Невротические симптомы могут приближаться к снам, поскольку они представляют собой абсурдные поступки, о которых тем не менее можно предполагать, что за их внешней абсурдностью скрывается латентное значение.
Психоанализ интерпретирует невротические симптомы, привязывая их к их же истокам в истории индивидуального развития. Индивид и его инстинкты — в частности, половой инстинкт — проходят последовательные фазы в своем развитии. Но этот процесс может быть заблокирован на инфантильной фазе травмирующими событиями, произошедшими в детстве — "периоде незавершенного развития", когда люди гораздо более восприимчивы к факторам, способным "действовать травматически"1. Если инстинкт, и в частности либидо или сексуальный инстинкт, "фиксирован на какой-то ступени его развития", то вопрос в том, "как Я относится"2 к данной фиксации. Прежде всего сознание может "допустить ее"3. В этом случае "оно станет... извращенным или, что то же самое, инфантильным"4. Детское сознание еще не оформилось морально — вот почему этот возраст безжалостен и вообще не признает сожалений и чувства вины. Но во взрослом состоянии моральное чувство должно быть развитым, так что инфантилизм взрослого является извращением. Поэтому "Я" может не признать инфантилизм своего инстинкта. В этом случае оно "может отнестись к этому закреплению либидо и отрицательно" и попытается его "вытолкнуть" и "вытеснить"5. Но, будучи вытесненными, инстинкты тем самым еще не ликвидированы, и они "пытаются проявиться", при этом маскируясь под воздействием моральных требований "Я" благодаря различным искажениям и смягчениям, так, чтобы стать "заместителями несостоявшегося удовлетворения"6. Например, молодая девушка, лечившаяся у Фрейда, сделала невыносимой свою жизнь и жизнь своих ро-
1 Фрейд 3. Введение в психоанализ. М., 1989. Гл. 23. С. 231.
2 Там же. Гл. 22. С. 224. 3Там же.
4 Там же.
5 Там же.
6 Там же. С. 219.
дителей, устраивая каждый вечер целый церемониал укладывания спать. С помощью психоанализа был установлен смысл этого церемониала, куда, в частности, входило требование, чтобы дверь между ее комнатой и комнатой родителей оставалась открытой: девушка тем самым мешала интимным отношениям между родителями и это было единственное удовлетворение, которое она могла дать своей эротической привязанности к отцу7. Становится ясно, как, по видимости, абсурдные поступки могут иметь смысл: симп-томы неврозов — это "окольные пути"8, которыми следует инстинкт, чтобы достичь, без ведома сознательного "Я", воображаемого удовлетворения своих инфа-нтильных наклонностей.
с) Психоаналитическая теория соотношения сознания и бессознательного
Основываясь на фактах, психоанализ смог показать, что во многих явлениях, как нормальных, так и патологических, может иметь место не только различие, но и противоречие между тем, что сознание знает о человеке, и действительным, но бессознательным значением его мыслей или поступков. Так, можно считать установленным фактом бессознательный смысл оговорок или бессознательную символику снов и невротических явлений, и философия не может претендовать на оспаривание фактов, установленных наукой. На самом деле интерес философии совсем в другом — в чистоте использования понятий, применяемых учеными для изложения и объяснения фактов.
Исходя из данной точки зрения, надо отметить, что при объяснении оговорок, сновидений и невротических симптомов психоанализ располагает для определения природы отношений сознания и бессознательного только традиционными разработками. Для объяснения снов, как и психических заболеваний, он предлагает, основываясь только на психических причинах, исключительно психологический подход. Принятие такой теоретической позиции
7 См. там же. Гл. 17. С. 168—171. "См. там же. Гл. 22. С. 220.
влечет за собой как практическое следствие независимость психоаналитического образования по отношению к биологическому и медицинскому. В этом смысле, следовательно, психоанализ есть дуалистическое учение, которое восприняло тезис, уже отвергнутый ранее Лейбницем, о безразличии психического по отношению к материи. Но внутри этого дуализма психоанализ является монистическим, пытаясь связать объяснение всех психических явлений с единством сексуального инстинкта. В психоанализе, таким образом, присутствуют две основные черты метафизики души: независимость, даже безразличие психики по отношению к материи и ее субстанциальное единство.
Можно сказать, что в некоторых отношениях психоанализ содержит в себе метафизику души. Конечно же эта метафизика так же непоследовательна, как и старая метафизика, поскольку монизм в отношении сексуального инстинкта соседствует с дуализмом сознания и бессознательного. Таким образом, если философия не может оспаривать установленные психоанализом факты, то по крайней мере она может показать, что их метафизические интерпретации в психоанализе несостоятельны, и она должна это показать диалектически, то есть, исходя из самого содержания учения (по крайней мере в его единственно по-настоящему оригинальном варианте, предложенном Фрейдом), показать, что психоанализ не смог удержаться на своих первоначальных позициях.
Согласно этим позициям, инстинкт, как выразитель спонтанности природы, наталкивается на подавление со стороны сознательного "Я". Вытесненный, но не уничтоженный инстинкт маскируется, чтобы ускользнуть от цензуры "Я", и находит окольное выражение и заменяющее удовлетворение в образах сновидений и симптомах неврозов. "Цензура" выступает как центральное понятие психоаналитического объяснения отношений сознания и бессознательного. Знаменательно, что это понятие (в отличие от многих других понятий психоанализа) не испытало глубоких изменений ни в учении Фрейда, ни у его последователей.
Но данное понятие построено по аналогии, о чем прямо сказано у Фрейда. Цен-
зура — есть социальное явление, посредством которого власти препятствуют публикации определенных мыслей или требований, тогда как попавшие под цензуру ищут — и чаще всего находят — окольные пути для выражения своих мыслей, маскируя их от цензора, но не от публики:
Хочется сопоставить... с явлениями из жизни социальной... в аналогичном положении находится и политический писатель, желающий говорить в лицо сильным мира сего горькие истины. Писателю приходится бояться цензуры, он умеряет и искажает поэтому выражение своего мнения'.
Но деятельность писателя, умеющего обходить цензуру, высокоинтеллектуальна: нужно обладать умом Вольтера для такого выражения своих мыслей, чтобы создавалась иллюзия обратного. И вот подобный ум психоаналитики приписывают бессознательному спящего. В результате им приходится отмечать, что "интеллектуальная деятельность, строящая" сновидение,— "это полноценное психическое явление"2. Налицо очевидный парадокс в таком описании сновидения: ведь оно определяется в психоанализе как "архаическая и регрессивная" деятельность:
Он возвращается к тем состояниям нашего интеллектуального развития, которые мы давно преодолели, к образному языку, символическому отношению, может быть, к отношениям, существовавшим до развития языка нашего мышления, Способ выражения работы сновидения мы назвали поэтому архаическим или регрессивным3.
Конечно, это второе определение в произведениях Фрейда является гораздо более поздним. Но и в период выработки теории фрейдовское понимание сна достаточно противоречиво:
Он находится между повышением и потен-циацией, доходящей нередко до виртуозности, и решительным понижением и ослаблением душевной деятельности, доходящей иногда до низшего уровш человеческого".
1 Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 120.
2 Там же. С. 105.
3 Фрейд 3. Введение в психоанализ. Гл. 13. С. 125.
4 Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 57 (цитируется Гильдебрандт).
Правда, такая противоречивая формулировка связана с действительным разнообразием сновидений. Но она выражает, главным образом, противоречие между тем, что собой реально представляет сновидение, — несвязной, абсурдной конструкцией, принадлежащей сумеркам сознания, — и той блистательной "потенциальностью", каковой ему надлежит быть согласно психоаналитической теории цензуры.
Истоки данного противоречия — в использовании понятия цензуры для выражения отношений между сознанием и бессознательным. Действительно, в социальном феномене цензуры писатель, ищущий пути обхода цензуры, гораздо более сознателен, чем цензор, которого он обманывает. Так что приписывать такую же роль бессознательному, в то же время сводя все его содержание к природному инстинкту в его самой примитивной и убогой форме, — это парадоксальная непоследовательность. Если верно, что бессознательное, маскируясь, обходит цензуру, то оно должно знать собственное содержание, знать, что сознание его отвергает, а также знать, что цензура может пропустить. Но в таком случае бессознательное должно сознавать одновременно и себя и сознание.
Но и психоаналитическая интерпретация "Я" столь же несостоятельна. С одной стороны, "Я" есть, в соответствии с классическим пониманием, осознающая себя самое личность. В этом смысле "Я" противостоит сексуальному инстинкту, как сознание противостоит бессознательному, и неврозы возникают как "продукты" конфликтов "между Я и сексуальностью"1. Но "Я" не может быть просто отождествлено с сознанием, ибо наделено функциями цензуры и вытеснения:
Это та душевная инстанция, которая контролирует все частные процессы, которая ночью отходит ко сну и все же руководит цензурой сновидений. Из этого "Я" исходит также вытеснение, благодаря которому известные душевные побуждения подлежат исключению не только из сознания, но также из других областей влияний и действий2.
1 Фрейд 3. Введение в психоанализ. Гл. 22. С. 223.
2 Фрейд 3. Я и Оно. I // Фрейд. 3. Психология бессознательного. М, 1989. С. 427.
При этом психоаналитическая теория содержит также положение, что "Я" не знает о своем воздействии — цензуре и подавлении — на сны и инстинкт. И не только не знает, но и не хочет об этом знать. В ходе психоаналитического лечения, когда психоаналитик приближается к бессознательному узлу невроза, состоящему из подцензурных инстинктов и вытесненных воспоминаний травмирующих событий детства, он должен "устранить сопротивление, которое Я оказывает попыткам приблизиться к вытесненному"3. Это сопротивление бессознательно в том смысле, что оно не исходит из свободной воли "Я". Между тем поскольку это сопротивление не может быть приписано вытесненному инстинкту — пытающемуся проявиться, — то нужно его приписать "Я", из которого оно, "несомненно, исходит" и "принадлежит последнему"4. Такие части "Я", осуществляющие цензуру и вытеснение, должны быть бессознательными:
Мы нашли в самом "Я" нечто такое, что тоже бессознательно и проявляется подобно вытесненному5.
Эта бессознательная цензура должна быть определена в терминах столь же противоречивых, что и вытесняемое ею бессознательное, поскольку "Я" должно знать бессознательное (коль скоро оно его вытесняет), в то же время полностью игнорируя содержание и даже существование этого бессознательного (коль скоро оно его вытесняет).
Итак, невозможно уточнить границы бессознательного в психоанализе. Строго говоря, "понятие бессознательного... получаем из учения о вытеснении"6. Но нужно признать, что "бессознательное не совпадает с вытесненным"7. Анализ сновидений демонстрирует существование большого числа "латентных"8 воспоминаний, то есть способных всплыть в сознании, после того как они находились в забвении, что является одной из форм бессознательности. В ка-
3Там же.
"Там же. С. 428.
5 Там же.
6 Там же. С. 426—427.
7 Там же. С. 428.
8 См. там же. С. 426.
честве материала для себя "сновидение использует не как в бодрствующем сознании — лишь наиболее выдающееся, а, наоборот, также и самое безразличное и ничтожное"'. Именно из детства сновидение "черпает материал, который не вспоминается в бодрствующем состоянии и никогда не используется"2. Это, стало быть, "не вытесненное бессознательное"3, поскольку в бодрствующем сознании воспоминания не возникают, но ничто не мешает их появлению в снах. Можно, таким образом, сказать, что они есть бессознательное "только в описательном, но не в динамическом смысле"4. Такое разделение означает, что они могут быть описаны как бессознательные, пока они принадлежат сознанию, но нет никакой психической силы, с необходимостью поддерживающей их бессознательность. Для определения подобных "латентных психических фактов" психоанализ использует понятие "предсознательное"5.
Нельзя, однако, сказать, что действие цензуры и вытеснения осуществляется "предсознательным Я". На самом деле "это бессознательное в Я не есть латентное в смысле предсознательного, иначе его нельзя было бы сделать активным без осознания и само осознание не доставляло бы столько трудностей"6. "Предсознательное" может вновь спонтанно становиться сознательным, тогда как выход на свет функций цензуры и вытеснения преграждается сопротивлением "Я". Тем не менее нельзя сказать, что цензура вытеснена, поскольку она как раз то, что вытесняет. В результате, поскольку "предсознательное" есть фактически аспект бессознательного, психоанализ вынужден "обходиться... тремя"7 видами бессознательного: вытесненные психические факты, латентные психические факты, бессознательная часть "Я". Однако ему приходится "признать, что свойство бессознательности теряет для нас свое значение"8.
Разумеется, психоанализ может настаивать на том, что невроз представляет собой результат конфликта между "Я" и сексуальностью:
Формула, гласящая, что психоневроз основывается на конфликте между влечениями Я и сексуальными влечениями, не содержала ничего такого, что теперь можно было бы отбросить9.
Но, с одной стороны, подобный конфликт не может быть сведен к конфликту между сознанием и бессознательным:
Мы попадаем в бесконечное множество затруднений и неясностей, если только хотим придерживаться привычных способов выражения, например если хотим свести явление невроза к конфликту между сознанием и бессознательным10.
С другой же стороны, если психоанализ настаивает на понятии "сексуальность", то он не может дать ему более точного содержания, чем понятие бессознательного:
Понятие "сексуальности" и вместе с тем сексуального влечения должно было, конечно, быть расширено, пока оно не включило в себя многое, что не подчинялось функциям продолжения рода".
Действительно, "сексуальность" в психоанализе обозначает такую достаточно неопределенную вещь, как "принцип удовольст-вия". С научной же точки зрения понятие имеет объяснительную ценность, только если обладает строго определенным смыслом. Но, при рассмотрении понятия "сексуальное" в его собственном смысле, психоанализ должен признать, что "поиск причин заболевания не всегда приводил к сексуальной жизни"12. Можно признать в качестве причин неврозов "потерю состояния", "изнуряющую... болезнь"13, а также травмы, полученные на войне или во время железнодорожных катастроф:
В своей основе травматические неврозы не то же самое, что спонтанные неврозы, которые мы обычно аналитически исследуем и лечим; нам также еще не удалось рассмотреть их с нашей точки зрения'4.
1 Фрейд 3. Толкование сновидений. С. 22.
2 Там же. С. 20.
3 Фрейд 3. Я и Оно. I // Фрейд 3. Психология бессознательного. С. 428. 4Там же. С. 427. 5 Там же. 'Там же. С. 428. 7 Там же. С. 427. »Там же. С. 428.
' Фрейд 3. По ту сторону принципа удовольствия. VI // Фрейд 3. Психология бессознательного. С. 415.
"Фрейд 3. Я и Оно. I // Там же. С. 428.
11 Фрейд 3. По ту сторону принципа удовольствия. VI // Там же. С. 415.
12 Фрейд 3. Введение в психоанализ. Гл. 24. С. 246.
13 Там же. С. 247. 14Там же. Гл. 18. С. 174.
Правда, эти различные причины могут быть привязаны к сексуальности, если она уже не связывается именно с органами и функциями продолжения рода. Но в этом случае объяснение утрачивает всякую строгость и тем самым всякий интерес.
Таким образом, если психика раздирается конфликтом противоречивых элементов, то этот конфликт не может истолковываться нI^_кajycoJ[флjпg^leJίcдy_c^зJ^aJп^e^ίJ^_бec1 сознательным, ни как конфликт между "Я" и сексуальностью. Эти противоположности следует "заменить другим, а именно связному Я противопоставить отколовшееся от него вытесненное"'. "Я" проявляется в данной интерпретации как целостная личность, способная сказать "Я" и осознать, в сознании себя, свое единство. Но вокруг такого единого "Я" необходимо признать наличие странных психических элементов, не привязанных к единству "Я", не осознаваемых "Я" и определяемых поэтому как "вытесненные".
Но само это понятие "вытеснения" связано, в первоначальной психоаналитической доктрине, с конфликтом между сознанием и бессознательным, или "Я" и сексуальным инстинктом. Оно, следовательно, само нуждается в реинтерпретации. В первоначальной интерпретации психозы и неврозы возникают на основе конфликтов "между влечениями Я и сексуальными влечениями"2. Поскольку же определение "сексуальный" не имеет точного содержания, надо просто сказать, что налицо конфликт между тягой "Я" к своему сознательному самоутверждению и импульсами, не связанными с цельной личностью. Первоначально "различие двух видов влечений... с самого начала мыслилось качественно"3, то есть эти две группы инстинктов различались по присущему им качеству: "влечения Я"
— сознательны, а вытесненные инстинкты
— "сексуальные" и "бессознательные". Но такое различение сохранить невозможно. Дело в том, что, с одной стороны, "Я" не сознает ведущуюся им борьбу за вытеснение искаженных психических элементов, то
1 Фрейд 3. Я и Оно. I // Фрейд 3. Психология бессознательного. С. 428.
2 Фрейд 3. По ту сторону принципа удовольствия. VI // Там же. С. 415. 'Там же.
есть некоторые "инстинкты Я" являются бессознательными. С другой же стороны, в травматических неврозах вытесненные элементы состоят из тягостных воспоминаний (бомбардировка, катастрофа на железной дороге и проч.), которые абсолютно несексуальны. В результате качественное различие приходится заменять на "топическое"4 или на различие по пространству. "Я" и его "отделившиеся" или "непривязанные" элементы должны, как на это указывает характер терминов, пониматься как просто внешние по отношению друг к другу в пространстве.