ЯВЛЕНИЕ 12. Первая речь Сократа
РЕЧЬ КРЕОНТА (после Клитимнестры)
СЕКРЕТАРША. Вызывается свидетель обвинения товарищ Креонт.
Заходит Креонт.
КРЕОНТ. Здесь уже говорили, что у Сократа очень красивые идеи. Сказка, а не идеи! Ещё раз повторюсь, это очень хорошо, это замечательно. И в идеале, конечно, хорошо бы, чтобы всё так и было.
Есть, правда, один нюанс: надо понимать, что не бывает. И почему, как вы думаете?
АКТИВНЫЙ АФИНЯНИН. Никто не поверит!
КРЕОНТ. Что?.. Как ваша фамилия?.. Пф!
Правильно, люди эту теорию никогда не воспримут по той причине… в общем, не важно. Об этом в следующий раз. Ещё раз повторяю: в действительности так жизнь не-у-стро-ить!
Есть красивые сказки, а есть множество людей, которыми нужно управлять. Да еще так управлять, чтобы они банально не перерезали друг другу глотки. Для этого и существует государство, и надо сказать, что вот как раз для таких людей оно предназначено… черт!
И когда один такой человек идёт против всего, во что мы… э-э-э… верим, неважно, с какой теорией, против наших… э-э-э… идеалов — это означает, что он хочет убивать, грабить и чёрт знает что ещё делать. Государство разрушать идет; потому что государство — оно, вообще говоря, довольно-таки хрупкое, если его целенаправленно начать шатать.
В какой-то степени, эти идеалы, это благочестие, эти олимпийские боги, эти процессии ежегодные по Акрополю могут казаться странными, мягко говоря. Но! Эти самые идеалы освящены традицией. Вы понимаете, их атаковать — это очень мерзко. И если кто их так целенаправленно и методично атакует, с ним в таком случае расправиться надо. И тут доказывать ничего не надо: я сам, как некоторые, точно так же могу все, что угодно доказать. Нет, жалко, конечно, наказывать за такую красивую теорию, бла-бла-бла, - но по-другому никак нельзя. И вообще, каков бы приказ архонта ни был, и как его неприятно даже было бы исполнять — надо исполнять. Вот.
СЕКРЕТАРША. Спасибо, товарищ Креонт. Прошу садиться. Следующего свидетеля…
ЯВЛЕНИЕ 12. Первая речь Сократа
СЕКРЕТАРША. Перерыв окончен, всем встать, суд идет.
Судьи выходят.
СЕКРЕТАРША.(Благодушно). Обвинение у нас, слава великому Зевсу, закончено, товарищи, я вам должна ещё что-нибудь? Прекрасно, теперь мы переходим к защите. От адвоката подсудимый отказался, наверное, потому что он «философ». Защищать он себя будет сам. Подсудимый, встаньте за кафедру!
Запомните, ваша «философия» тут никому не нужна. Я вам советую уважать народ и почтительно к нему относиться. Стойте прямо, смотрите на суд! Можно говорить.
СОКРАТ. Как подействовали мои обвинители на вас, о мужи афиняне, я не знаю; что же меня
касается, то от их речей я чуть было и сам себя не забыл: так убедительно они
говорили. Тем не менее, говоря без обиняков, дельного они ничего не сказали. Нельзя же считать дельной речь Анита, который только ругается, или Мелета, который, ты уж прости, Мелет, неправду говорит про то, что к нему явилась Афродита. Свидетели обвинения тоже если и говорили что-то осмысленное, то уж это никак не относилось ко мне. Из всего обвинения я понял только Ликона, который сказал, что я-де призываю раздумывать, а это самонадеянно и поэтому неблагочестиво. Я же всегда считал, что это наоборот, вполне себе праведно, что я и попробую вам показать.
Как вы считаете, мужи афиняне, всемогущи ли небесные боги? Уж наверное, всемогущи. Тогда спросим, они ли сотворили мир? Об этом говорят разное, но сейчас-то они наверняка правят миром и, значит, он устроен по их желанию. Думаю, вы согласитесь, что благочестиво и мудро было бы и нам поступать по их желанию. Как бы нам узнать поточнее, чего они хотят? Конечно, если мы спросим об этом пифию или иных прорицателей, мы всё узнаем. Но, во-первых, так уж случилось, что пифия говорит весьма непонятно, так что не слишком легко недалекому человеку разобрать её слова, да и не будешь всякий раз к ней обращаться: ведь по обычаю пифию спрашивают только о самых сложных делах. А как быть в делах мелких, в делах повседневных? Вот говорят обо мне, что я поступаю неблагочестиво, призывая рассуждать, а между тем я как раз наоборот пытаюсь проявить почтение к небесным богам: надо делать не как хочется, а подумать, как было бы угодно богам. А если уж богам это угодно, так и людям не будет плохо; наши олимпийские боги, как мне кажется, хорошие правители, а не дурные.
Что же, будем и мы думать, как бы поступать праведно. Вообще ведь нет большего счастья, чем праведность, и большего наслаждения, чем мудрость. А праведность — она мудростью лишь достигается, судите сами: можно поступить праведно по ошибке, случайно, не рассуждая, но велика ли будет тогда вероятность, что это всё-таки будет праведно? А оправдывать себя обычаем, например, пустое дело, как мне кажется; обычай можно и придумать. Да разве и нет в обычае дурных дел, хотя бы и у воров? Вы скажете, что-то у воров, а мы честные люди — вы уж не обижайтесь, а я вам в таком случае отвечу, что и воры считают себя честными людьми.
Так вот, для того, чтобы поступать праведно, нужно знать, в чем заключается праведность. Ибо разве можно поступать храбро, не зная. в чем заключается храбрость? А можно ли отличать красивые вещи от некрасивых, не зная, в чем заключается красота? Чем вы тогда будете их отличать?
Вы скажете: как мне нравится, так и отличаю. Но есть вот на востоке знаменитые мужи у персов, которым тем красивее кажется, чем больше золота. Изящества или тонкости фигуры персы не ценят, им хочется золота и разноцветных красок. Но неужели мешок золота красивей всего на свете? Ведь и мы выделяем среди себя мужей, которые лучше других понимают в исскустве, пении, живописи или ваянии из камня. Разве не тому, что мы четко понимаем, что какие-то вещи красивы, а какие-то вещи все же некрасивы, обязан существованием наш величественный акрополь? Насколько бы хуже было, если бы каждый принёс какую-то вещь, которая ему нравится, и среди этого всего мы бы поклонялись вечным богам. Вот и мы заключаем, что есть, кроме красивого и некрасивого в понимании кого-то, красота и уродство вообще, вне пристрастий какого-то человека.
Так же можно рассудить и про храбрость, и про смирение, и про милосердие, и вообще про добродетель — то, что они существуют, не завися от привычек и нравов разных людей. И дальше наша задача, о мужи афиняне, понять, что, собственно, есть храбрость, а что есть добродетель? Вдруг наше понятие о них обо всех не вполне верно, оно же так различно у разных людей. А ведь если кто-то говорит, что дела обстоят так, а другой говорит, что ровно иначе, хоть кто-нибудь из них да не окажется прав! А ещё ясно, что боги, установив и храбрость, и милосердие, и добродетель и потребовав от нас их строгого соблюдения — хотели, чтобы мы знали, что это такое. А как мы это можем узнать? только путем честного рассуждения. Не будет же нам это объяснять дельфийская пифия.
Кто-то скажет, что вот, почему наши предки могли без этого обойтись, а рассуждать нужно начиная с нашего поколения. Что, они, что ли, не знали, что такое добродетель? Я так скажу: и нет, и да. До нас тоже рассуждали, не с нас началась философия. Не божественным же откровением написал законы Солон: по крайней мере, нам это ничего не известно, да и разве Солон принадлежит к таким людям вроде Мелета, с которыми беседует по ночам Афродита?
Но Солон написал только законы, а не правила добродетели. А что такое добродетель, не было ясно и точно известно нашим предкам, как и сейчас мало кому известно. Разве знали об этом Гиппий и Гиппарх, кровожадные тираны афинские, знал ли об этом Критий?
ЯВЛЕНИЕ 13. Инфаркт Ликона
ЛИКОН. Что вы говорите!! Граждане, я слышу, и не понимаю, что он говорит! Он принес на судебное заседание бомбу и бросил её в зал!
СОКРАТ. Что с тобой, Ликон? Я говорю одну только правду. Ты ведь сам некогда был моим учеником.
ЛИКОН. Вы мне не «тыкайте»! Мы с вами на брудершафт не пили. Граждане, то, что здесь происходит, - чудовищно. Он пришёл сюда и ощущает себя спокойно-враждебным. Мы обращаемся к нему так трогательно, с такой задушевностью, а он в ответ еще пытается нам диктовать, навязывать свою псевдофилософскую чепуху. Мы не можем молчать, потому что затронуто самое заветное для нас, святое, а он словно играет в какую-то игру.
(Потрясает вещественными доказательствами).
Что здесь написано?.. Боги у нас, оказывается, просто общие идеи, облака, золотой туман. Перед нами открытая террористическая деятельность... Мы должны дать ей отпор... Сократ доходит до прямого призыва к бунту... Он угрожает нам: народ взбунтуется и сметет нас. И мы еще это обсуждаем... Чудовищно...
Ликон, не в силах больше стоять, облокачивается на доску и тяжело дышит. Его обступают обвинители и друзья.
ДРУЗЬЯ. Ликон! Дружище! Ты не волнуйся... Не стоит он того... Вспомни: у тебя больное сердце... надо щадить себя... тебе вредно волноваться... Да и о чем? Ведь это все фантастика... Выдумки... Бред... Никакого бунта...
АНИТ. Ликон! Не волнуйся! Вспомни, дорогой, ведь мы страна победителей в греко-персидской войне! Мы выиграли битву при Марафоне! И ты расстраиваешься! Из-за чего? Из-за какого-то несчастного болтуна. Стоит ли переживать? Ведь всем все ясно. Его враждебная позиция ясна. И не только его. Кто-то из присутствующих ему сочувствует. Но, обещаю, мы и в сочувствующих вглядимся.
Ликон падает.
Обступившие упавшего Ликона жестами подзывают секретаршу, что-то ей говорят. Она всматривается в Ликона, потом, бледная, сжав кулаки, встает за кафедру.
СЕКРЕТАРША. Товарищи. К сожалению, товарищ Ликон больше не сможет принимать участие в судебном процессе. С ним случился сердечный приступ. Товарищи!! Есть в зале прокурор?
ФАЛИППА. Я могу выполнить прокурорские обязанности.
СЕКРЕТАРША. Ага, отлично. Возьмите тогда мундир и переоденьтесь. А пока – перед вами снова выступит ансамбль «Золотое рунцо».
ФАЛИППА. (Ликону). Эй, парень, давай сюда мундир. (С помощью кого-то раздевает Ликона. Ликон остается валяться на столе. Уходит переодеваться).
Фалиппа занимает место Ликона. Выходят музы.
ВЫХОД 1. ПО ГОМЕРУ
1. Гомер каждого мужа способен удерживать кроткою речью:
«Муж знаменитый! тебе ли, как робкому, страху вдаваться.
Будь покоен и сам, успокой и других меж народа»/
Но, встречая мужей, на печальную битву коснящих,
Сильно на них нападает, порицая жестокою речью:
«Что, пораженные страхом, как робкие лани, стоите?
Лани, когда утомятся, по чистому бегая полю,
Купой стоят, и нет в их персях ни духа, ни силы, -
Так, пораженные, вы здесь стоите и медлите к бою».
2. Одних возбуждает Арей, других же - Паллада Афина,
Ужас насильственный, Страх и несытая бешенством Распря,
Бога войны, мужегубца Арея сестра и подруга.
Там и Раздор, и Могучесть, и, трепет бегущих. Погоня,
Там и глава Горгоны чудовища страшного образ,
Страшно глядящая, окрест которой и Ужас и Бегство.
Страшная, грозная, знаменье бога всесильного Зевса!
3. Страшно, как будто бы девять иль десять воскликнули тысяч
Сильных мужей на войне, зачинающих ярую битву.
Вот пир уготовлен веселый воинам ….
Целую ночь им беды совещал олимпийский провидец,
Грозно гремящий,- и страх находил на пирующих бледный:
Мужи вино проливали из кубков; не смел ни единый
Пить, не возлив наперед всемогущему Кронову сыну.
Старший: Сколько я знаю, умеют тут все и готовы сражаться;
Страх никого не оковывал низкий; никто, уступая
Праздности, битвы не бросил жестокой,
Скованный страхом, как столб иль высоковершинное древо…
Нет, ни сраженья, ни топота конского вы не страшились!
Но Кронида совет человеческих крепче советов:
Он устрашает и храброго, он и от мужа победу
Вспять похищает, которого сам же подвигнет ко брани.
Так было, когда повелел он и Страху и Ужасу коней
Впрячь, а сам покрывался оружием пламеннозарным.
И олимпийские боги, одних на других возбуждая,
Рати свели и ужасное в них распалили свирепство.
Страшно громами от неба отец и бессмертных и смертных
Грянул над ними; а долу под ними потряс Посейдаон
Вкруг беспредельную землю с вершинами гор высочайших.
В ужас пришел под землею Аид, преисподних владыка,
Мрачных, ужасных, которых трепещут и самые боги.
Так устрашилося все, как бессмертные к брани сошлися!
ВЫХОД 2. ПО ЭСХИЛУ
1. По Эсхилу, вина старинная родит людскую новую вину.
Однажды наступает срок, и страшный грех, неодолимый демон
Из лона материнского выходит. Черным-черно чудовищное чадо…
Откуда страх в сердца людей запал? Предвещанья грозные откуда?
Почему напевом неотвязным темные пророчества звучат?
Почему не в силах вы отгнать тот сон дурной и страх и ужас?
Почему в сердцах у вас поется песня та безлирная Эриний,
Почему в слезах людские души? Пусть унынье и тоска
Страх и боль родят в груди, пусть неложны предвещанья сердца,
Скачущего, словно колесо, в ожиданье горестных свершений -
Вы молите о том, чтоб не сбылись дум тревожных страшные посулы.
2. О смертные! Тяжестью беды обрушился на вас
Смутный страх ночной, тоска, безумье - это стрелы черные,
Летящие от кровных из подземных недр. Как услышите тот плач,
Стынет сердце, в тоске дрожа, туча черная давит грудь,
И надежды во мраке гаснут. Срок наступил.
Много родит земля гадов, страшилищ злых;
Воды кишмя кишат чудищами морскими.
Между землей и небом бродят стада светил.
Но все, что в высоких парит облаках, и все, что ползает по земле,
Трепещет пред бешенством вихрей бурных.
3. Дай подняться, увидеть свет, дай глазам наконец забыть
Черный покров непроглядной ночи. Неудержимо мчатся
Взметнувшиеся мысли. Запевает песнь
Теснящий сердце страх - и сердце пляшет в лад.
Иль это конец роковой? Богини мщенья за убитого
Взамен у вас, живых, весь высосут густой и красный сок.
Из жил напьются досыта напитком страшным.
Ни сила Аполлона, ни Афины мощь спасти не смогут.
Бесславно вы сгниете, не узнавши радости.
Живыми, не заколотыми жертвами вы будете…
Старшая:
Иногда ко благу - страх. Пусть же ревностным царем
Он блюдет престол души, разумению уча через горе.
Если сгинет в сердце страх, то найдется ли народ
И найдется ль человек, чтобы чтил святую Правду?
Советую не изгонять из города священный страх:
Кто из людей земных без страха праведен?
Ревнуя о стыде и благочестии,
Спасительный оплот стране и городу
Вы обретете. Нет ему подобного нигде.
Пусть неподкупный, верный справедливости,
Достопочтенный, бдительною стражею
Над городом уснувшим этот суд стоит.
ВЫХОД 3. ПО СОФОКЛУ и ЕВРИПИДУ
1. Софоклу из людей казался наихудшим, кто и советам добрым не внимает
И уст не размыкает, страхом скован. Все вы одобрили б его,
Когда б вам страх не сковывал уста. Кто в деле смел, тот не боится слов.
Эта тишина не менее страшна вам, чем рыданья. От страха вы дрожите.
2. Увы! Как страшно знать, когда от знанья нет пользы вам!
Судите сами: зачем стремиться к власти, с которой вечно связан страх,
Тому, кто властвует и так, тревог не зная?
Чего бояться смертным? Вы во власти у случая, предвиденья вы чужды.
Жить следует беспечно - кто как может... Пусть не тревожит страх…
3. О горе! Вижу: страшные проклятья в неведенье призвали на себя!
О граждане почтенные страны! Что предстоит и слышать вам и видеть!
Сколь много страшных дел таится в вас, и вольных и невольных,-
И новые объявятся!.. Вы будете низвергнуты в море бедствий, в бездну страшную!
Старший:
Нет горше по доброй воле понесенных мук.
О, как смертному страшно страдания зреть!
Никогда страшнее не видывали мук!
Столь ужасный внушает нам трепет!
1. Еврипид не согласен: на сердце напрасны заботы, да страхи двойные.
Вот подлинно - где ты уж слишком усерден, там много ошибок да мало утехи...
Всегда я скажу: ты излишнего бойся, все в меру - и мудрые скажут: все в меру.
2. Как вам не страшно, что самый мрак вас выдаст?
Уста таить не смеют этой язвы страшной! Ужасных испытаний не снести вам!
Страшен демон ненавистный… О смертный! Обид и нарушенных клятв страшися.
3. Если вы в сердце, как боги велики, помыслите,
Муки смолкают и страх; но и желание верить в могучую неба поддержку
Тает, когда о делах и о муках страшных раздумать посмеете.
Страшны порывы и гнева и мести, отчаянье страшно,
Неисцелим гнев встает, коль вражда вас, людей, вмиг сшибает.
Старший:
О, страшный путь, и ты, ужасный подвиг…
Кто горький груз подъемлет как невольник?
Суд божий свершится, и правда придет.
О, страшная доля, о, зверский трофей преступной расправы!
Прощальная речь... Как страшно звучишь ты в сердце бессмертном!