ПАРЕЙСОН (Pareyson) Луиджи (1918—1991) — итальянский философ. 9 страница

сификации) свидетельствует о неадекватности выводов и предположений самой реальности, отторгающей их. Привлекательность фальсификации проистекала из ее несоизмеримо большей однозначности: верификация была способна лишь увеличить меру вероятности на­шей субъективной уверенности в собственной правоте. Фальсификация поэтому трактовалась П. как путь ми­нимизации количества заблуждений и ошибок и обре­тения истины. По мысли П., "теория, которую нельзя опровергнуть каким бы то ни было постижимым собы­тием, ненаучна. Неопровержимость — не достоинство теории (как часто думают), но порок". Абсолютизация П. "негативного опыта" фальсифиционизма не избежа­ла недооценки четкого разграничения формальных и содержательных суждений, сопряженной с упреками критиков в отсутствии "непредпосылочности": как и верификация, процедура фальсификации могла быть бесплодно бесконечной в беспредельном диапазоне за­щитных интерпретаций. Глобальное миропредставле­ние П. (принципиально не онтологического характера) выступало в облике теории трех миров: мира физичес­ких явлений; мира субъективных (ментальных и психи­ческих) состояний сознания; мира объективного содер­жания мышления и предметов человеческого сознания вне познающего субъекта (подтвердившиеся и неподт­вердившиеся гипотезы, научные теории, материализо­вавшиеся проекты и не прочитанные никем книги и т.д.). По П., знание в объективном смысле есть знание без познающего: это знание без знающего субъекта. "Мир" у П. — скорее метафора для обозначения суще­ствования разнокачественных уровней реальности. "Третий" мир нигде не локализован и относительно ав­тономен, ибо любая теория или идея — первооснова для любых немыслимых для ее авторов следствий (са­мый первый числовой ряд содержал в себе и геометрию Евклида, и всю воспоследовавшую математику). Как утверждал П., "...существует много теорий в себе, и ар­гументов в себе, и проблемных ситуаций в себе, кото­рые никогда не были произведены или поняты и, может быть, никогда не будут произведены или поняты людь­ми". Этот мир и воздействует на сознание людей, циви­лизация есть результат реализации идеальных объек­тов. Мир первый и мир третий взаимодействуют в про­цессе интеракции только через второй мир. Человек об­ретает свою самость (самость — "пилот тела-корабля") в процессе развития. Единственное орудие, на которое человек, по П., генетически запрограммирован, — это язык. Эволюция самости и эволюция языка тесно пере­плетаются. Общественным идеалом П. выступало "от­крытое общество", власть разума, справедливость, сво­бода, равенство и предотвращение международных преступлений. По мнению П., "закрытые общества"

(тоталитарные государства) характеризуются верой в существование магических табу в отличие от "открыто­го общества", в рамках которого "люди (в значительной степени) научились критически относиться к табу и ос­новывать свои решения на совместном обсуждении и возможностях собственного интеллекта". П. подчерки­вал, что только лишь учета общественного мнения не­достаточно для конституирования общества в "откры­тое": общественное мнение, по П., нередко ошибочно, необучаемо и подвержено манипулированию. Согласно П., любые доктрины "общественной избранности" воз­никают как специфическая реакция на тот или иной вид угнетения: доктрина избранности еврейского народа возникает в эпоху "вавилонского пленения", доктрина господствующей арийской расы Ж. Гобино выступила ответом аристократа-эмигранта на идею об изгнании французской революцией "агрессивных тевтонцев", пророчества Маркса о победе пролетариата появились в период наиболее жестокой эксплуатации рабочего класса в середине 19 в. С точки зрения П., тезис Марк­са о том, что классовое сознание рабочих (основанное на единстве и солидарности) может быть аккумулиро­вано и сохранено после окончания классовой борьбы и с необходимостью должно и способно пережить поро­дившие его условия и силы, не согласуется как с диа­лектикой самого Маркса, так и с его теорией о том, что классовое сознание рабочих является отражением тя­желых общественных условий их существования. То, что человек являлся рабочим, не есть гарантия того, что он всегда будет помнить о солидарности угнетенных и не будет стремиться к эксплуатации своих коллег. Про­рочества и предсказания Маркса о необходимости и не­избежности пришествия социализма явились, по П., ре­зультатом "мышления, основанного на субъективных желаниях, веры в мистический коллективизм и ирраци­ональной реакции на ход развития цивилизации". Гло­бальные теории общественного развития вкупе с соци­альными пророчествами могут результироваться только катастрофой. Недопустимо формулировать утопичную социальную цель и затем подыскивать рациональные средства для ее достижения. П. таким образом форму­лировал запрет на процедуры социальной инженерии коммунистического толка, не трактуя при этом даже "открытое общество" как некий проект, а лишь как сво­еобычное общественное должное: "если мы хотим ос­таться людьми, то для этого есть только один путь — путь в открытое общество". С точки зрения П., "еди­ной истории человечества нет, а есть лишь бесконечное множество историй, связанных с разными аспектами человеческой жизни, и среди них — история политиче­ской власти. Ее обычно возводят в ранг мировой исто­рии, но... это оскорбительно для любой серьезной кон-

цепции развития человечества... история политической власти есть не что иное, как история международных преступлений и массовых убийств (включая, правда, некоторые попытки их пресечения)". П. принципиаль­но отвергал "историцизм" "лжепророков Гегеля, Марк­са и других оракулов". Историцизм у П. — концепция, согласно которой "область наук об обществе совпадает с областью применения исторического, или эволюцио­нистского, метода и, в особенности, исторического про­рочества". История, по П., не имеет смысла: "с нашей точки зрения, не может быть законов истории. Обобще­ние принадлежит к совершенно иному кругу интересов, который должен быть строго отделен от интереса к от­дельным событиям и их причинному объяснению, со­ставляющему дело истории". Только люди, по схеме П., в состоянии придать истории цель и смысл. П. доказы­вал, что "мы несем полную ответственность даже за те образцы, которые выбираем для подражания". "Истори­цизм допускает, что мы можем пожинать то, что мы не сеяли, убеждает нас в том, что все будет и должно быть хорошо, если мы пойдем в ногу с историей... Он пыта­ется переложить нашу ответственность на историю... Историцизм рождается из крайнего разочарования в ра­циональности и ответственности наших действий... Ис­торицизм есть попытка подменить надежду и веру че­ловека, которые порождены моральным энтузиазмом и презрением к успеху, некоей уверенностью, основан­ной на... "человеческой природе" или на историческом предопределении... Если мы думаем, что история про­грессирует или что мы вынуждены прогрессировать, то мы совершаем такую же ошибку, как и те, кто верит, что история имеет смысл, который может быть в ней от­крыт, а не придан ей. Ведь прогрессировать — значит двигаться к некоей цели, которая существует для нас, как для человеческих существ. Для "истории" это не­возможно. Прогрессировать можем только мы, челове­ческие индивидуумы... защищая и усиливая те демо­кратические институты, от которых зависит свобода... и прогресс... Мы должны стать творцами своей судьбы... Отбросив идею о том, что история политической влас­ти нас рассудит, и избавившись от беспокойства по по­воду того, оправдает нас история или нет, мы, возмож­но, достигнем успеха в установлении контроля над вла­стью. Именно таким образом мы... сможем оправдать историю". Мы, по мнению П., "не можем сотворить не­беса на земле", надо отказаться от поиска чудодейст­венной формулы, которая превратит наше развращен­ное человеческое общество в идеальное "золотое" со­общество. За такими взглядами и надеждами стоит древняя как мир вера в возможность изгнания дьявола из нашего мира через разрушение государства (анар­хизм) либо путем ликвидации существующей экономи-

ческой системы (Маркс). Значимые социальные успехи вполне достижимы, но цель политики в том, чтобы вы­бирать наименьшее зло из всех мыслимых.

A.A. Грицанов

ПОСТМЕТАФИЗИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ —понятие философии постмодернизма, выражающее парадигмальную установку современной философии на отказ от презумпции возможности построения единой и системной концептуальной модели мира как в понятий­ном пространстве философии, так и в понятийном про­странстве любой другой мыслительной системы (наука, теология, этика и др.). В обосновании П.М. постмодер­низм опирается на осуществленную философией модер­низма критику метафизики, ориентированной на поиски единства сущности, происхождения и оснований миро­здания (см. Метафизика):по словам Ницше, в любом случае речь идет о "метафизическом первотолчке, кото­рый пробивается наружу в концепциях вроде той, что в начале всех вещей находится наиболее ценное и сущест­венное", и, однако, "бытие неведомо метафизике" не столько потому, что она, "мысля" его, удаляет бытие от себя как мыслимое, сколько потому, что "бытие само по себе исключает себя из существующего" (Хайдеггер). П.М. фундировано радикальным отказом постмодерниз­ма от презумпции логоцентризма, типичной для класси­ческой культуры западного типа и имплицитно полага­ющей пронизанность бытия имманентным логосом (см. Логос, Логоцентризм, Логотомия, Логомахия).По оценке Деррида, "новая практика предполагает... разрыв с тем, что привязало историю... к истории метафизики". В противоположность характерной для классической традиции "непротиворечивой логике философов" (Дер­рида), фундирующей собою артикуляцию философии как "философии тождества" или "философии идентич­ности" (см. Тождества философия, Идентичность),постмодернизм, по оценке Деррида, отрицает правомер­ность претензий философии на усмотрение в процессу­альности бытия того, что могло бы быть обозначено как "прочный и устойчивый логос", ибо то, что в рамках классической терминологии именовалось таковым, но­сит принципиально игровой характер, — "скрывает иг­ру" (см. Логомахия).Смысл понимается постмодерниз­мом не как имманентный объекту (миру, тексту) и под­лежащий экспликации, но как результат произвольно ре­ализуемых дискурсивных практик (в чем сказывается влияние ницшеанской семантической фигуры "воли к власти"): по оценке Клоссовски, "тотальность сущест­вующего оказывается отныне объектом одной воли к за­воеванию... Так заканчивается западная метафизика". Применительно к онтологии, Фуко постулирует тоталь­ное отсутствие исходного "смысла" бытия мироздания:

за вещами находится... не столько их сущностная и вне­временная тайна, но тайна, заключающаяся в том, что у них нет сути, или что суть их была выстроена по части­цам из чуждых им образов". Аналогично, применитель­но к так называемой социальной онтологии, постмодер­низмом отвергается классическая презумпция наличия "латентного смысла" истории (Деррида); применитель­но к семиотическим средам постмодернистская филосо­фия отказывается "признавать за текстом (и за всем ми­ром как текстом) какую-либо "тайну", то есть оконча­тельный смысл" (Р.Барт). В целом, "история репрезента­ции" расценивается постмодернизмом как "история икон — история длительного заблуждения" (Делез). Та­ким образом, постмодернистские ориентации в данной сфере интегрируются в такой парадигмальной презумп­ции постмодернизма, как "жертвование смыслом" (Дер­рида). Характерное для постмодернизма видение реаль­ности артикулируется как "постмодернистская чувстви­тельность", т.е. парадигмальная ориентация на усмотре­ние хаоса в любой предметности (см. Постмодернист­ская чувствительность).В мыслительном пространст­ве, задаваемом парадигмальными презумпциями пост­модернизма, исключающими идею целостности, конституирование какой бы то ни было картины реальнос­ти возможно лишь двумя путями: либо посредством си­муляции (см. Симуляция, Симулякр),либо посредст­вом произвольного абстрактного моделирования реаль­ности как принципиально нон-финальной (нерезультирующейся) процессуальности (см. Виртуальная реаль­ность).В соответствии с этим, когнитивные стратегии философии эпохи постмодерна фундированы программ­ным требованием "не полагать, что мир поворачивает к нам свое легко поддающееся чтению лицо, которое нам якобы остается лишь дешифровать: мир — не сообщник нашего познания, и не существует никакого пре-дискурсивного провидения, которое делало бы его благосклон­ным к нам" (Фуко). Постмодернистский взгляд на мир снимает самую возможность постановки проблемы по­знания как экспликации глубинного смысла объекта (бытия в целом): во-первых, презумпциями номадологии (см. Номадология)снята сама идея глубины (см. Плоскость, Поверхность),а, во-вторых, рассмотрение объекта в качестве ризоморфного (см. Ризома)предпо­лагает признание того, что плюральная семантика обре­таемых ризомой вариантов конфигурирования (случай­ным образом сменяющих друг друга и непредсказуемых даже на уровне вероятностного прогноза — см. Неоде­терминизм)не позволяет сконструировать смыслового единства и даже смысловой определенности ризомы. "Парадоксальный элемент" (Делез) потому и парадокса­лен, что он выходит за границы знания (доксы), очерчи­вающей проективно рассматриваемое пространство

трансформаций. Каждый из конкретных проектов пост­модернистской философии вносит свой вклад в дест­рукцию метафизики и конституирование теоретических основ П.М.: так, в контексте постмодернистской кон­цепции симуляции (см. Симуляция)"исчезает... разли­чие между симуляцией и реальным. И, тем самым, не остается места для метафизики" (Бодрийяр); в контекс­те постмодернистской номадологии (см. Номадология)происходит снятие так называемых "метафизических оппозиций" (Деррида) и отказ от самой идеи бинаризма (см. Бинаризм).Реформаторская позиция постмодер­нистской философии в отношении понимания детерми­низма, предполагающая нелинейную интерпретацию последнего, также влечет за собой радикальную крити­ку метафизики как основанной на идеях исходной упо­рядоченности бытия, наличия у него имманентного смысла, который последовательно развертывается в эво­люции мира и может быть (в силу своей рациональной природы) реконструирован в интеллектуальном когни­тивном усилии. Аналогичные процессы, вызывающие существенные трансформации современного мировоз­зрения, имеют место сегодня и в сфере естественно-на­учного познания. Так, оценивая переход современной науки к новому видению мира, синергетика отмечает, что "естественные науки избавились от слепой веры в рациональное как нечто замкнутое" (Пригожин, И.Стенгерс). Таким образом, философия постмодернизма фак­тически отказывается от традиционного для классичес­кой европейской философии восприятия метафизики как парадигмы интерпретации реальности в духе дедук­тивного рационализма, позволяющего конституировать универсально-рациональную картину мира (артикули­ровать онтологию как метафизику). Такая позиция зада­ет в философии постмодернизма презумпцию жесткого дистанцирования от любых попыток конституирования метафизической картины мира в классическом ее пони­мании. Б.Мак-Хал отмечает в этом контексте присущий культуре постмодерна своего рода "запрет на метафизи­ку (unlicensed metaphysics)". Вместе с тем, "трансгрес­сия смысла не есть доступ к непосредственной и нео­пределенной идентичности бессмыслия... Скорее следо­вало бы говорить об "эпохе" эпохи смысла, то есть о — письменном — вынесении за скобки эпохи смысла" (Деррида). В этом аксиологическом пространстве фило­софия постмодернизма конституирует свою стратегию следующим образом: "вести себя" (т.е. конституировать философское знание) не по отношению к универсально общему (ср. подход Гегеля), а по отношению к "единич­ному или особенному, лишенному подобного или равно­ценного" (Делез). (См. также Метафизика, Различия философия.)

М.А. Можейко

ПОСТМОДЕРНИЗМ— понятие, используемое со­временной философской рефлексией для обозначения характерного для культуры сегодняшнего дня типа фи­лософствования, содержательно-аксиологически дис­танцирующегося не только от классической, но и от не­классической традиций и конституирующего себя как пост-современная, т.е. постнеклассическая философия. Ведущие представители: Р.Барт, Батай, Бланшо, Бодрийяр, Делез, Деррида, Джеймисон, Гваттари, Клоссовски, Кристева, Лиотар, Мерло-Понти, Фуко и др. Термин "П." впервые был употреблен в книге Р.Ранвица "Кри­зис европейской культуры" (1917); в 1934 использован у Ф.де Ониза для обозначения авангардистских поэтичес­ких опытов начала 20 в., радикально отторгающих лите­ратурную традицию; с 1939 по 1947 в работах Тойнби было конституировано содержание понятия "П." как обозначающего современную (начиная от 1-й мировой войны) эпоху, радикально отличную от предшествую­щей эпохи модерна; в конце 1960 — 1970-х данное по­нятие использовалось для фиксации новационных тен­денций в таких сферах, как архитектура и искусство (прежде всего, вербальные его формы), и было апплицировано на такие сферы предметности, как экономико-технологическая и социально-историческая; начиная с 1979 (после работы Лиотара "Постмодернистское со­стояние: доклад о знании") утверждается в статусе фи­лософской категории, фиксирующей ментальную спе­цифику современной эпохи в целом (К.Батлер, В.Вельш, Т.Д'ан, Д.Дэвис, Ч.Дженкс, А. Ле Во, Д.Лодж, Дж.Мадзаро, А.Б.Олива, У.Спейнос, У.Стейнер, А.Уайлд, Д.Фоккема, Д.Форворд, И.Хассан и др.). В настоящее время история трансформации содержания понятие "П." становится специальным предметом постмодер­нистской философской рефлексии (Х.Бертенс, М.А.Роуз и др.). Несмотря на программное дистанцирование П. от презумпций классической и неклассической философ­ских традиций, тем не менее, постмодернистская про­грамма современной философии генетически во многом восходит к неклассическому типу философствования (начиная с Ницше), и, в частности, — к постструктура­лизму, структурному психоанализу, неомарксизму, фе­номенологии, философии Хайдеггера, традициям "пост­научного мышления" и "поэтического мышления", а также к традициям семиотики и структурной лингвис­тики (см. Соссюр, Язык)и, в поздних своих версиях, — к философии диалога, теории языковых игр. Несмотря на то, что доминирующей является тенденция датиров­ки возникновения и концептуального оформления П. се­рединой 1950-х, существует и позиция, согласно кото­рой данный процесс отодвигается к концу 1930-х (К.Батлер, И.Хассан); по оценке Эко, применительно к усмотрению "начала" П. обнаруживает себя тенденция

относить его "ко все более далекому прошлому", — и если иронично моделируемые Эко попытки "объявить постмодернистом самого Гомера" и не предпринима­лись всерьез, то интерпретация в постмодернистском ключе априоризма Канта как предвосхищающего идею означивания не чужда постмодернистской ретроспекти­ве (В.Моран). В современной философской литературе ведутся достаточно оживленные дискуссии о соотноше­нии таких аспектов содержания данного понятия, как собственно философский, социологический (З.Бауман, Р.Виллиамс, К.Кумар, С.Лаш, Д.Лион, Дж.Урри, Ф.Фехер, А.Хеллер), культурологический (С.Бест, Д.Келлнер, Е.Джеллнер, М.Постер, Б.С.Тэрнер, Б.Смарт), литера­турно- и архитектурно-художественный (Ч.Дженкс, И.Хассан) и др. (при этом следует иметь в виду услов­ность подобного разнесения названных мыслителей по департаментам, жесткость границ между которыми они сами решительно отвергают). Указанные дискуссии, в свою очередь, выводят на проблему экспликации — на­ряду с содержанием понятия "философии П." — и со­держания таких понятий, как "постмодернистская соци­ология", "постмодернистская культурология", "постмо­дернистская лингвистика" и т.д. В последнее время, од­нако, начинает доминировать тенденция к предельно широкому пониманию термина "П." и признанию того, что ею "следует употреблять не как историко-литера­турное или теоретико-архитектурное, а как всемирно-историческое понятие" (Г.Кюнг). Вместе с тем, к насто­ящему времени утвердилась точка зрения, согласно ко­торой "постмодернизм — эпоха не столько в развитии социальной реальности, сколько сознания" (З.Бауман). Современная культура рефлексивно осмысливает себя как "постмодерн", т.е. пост-современность, как процессуальность, которая разворачивается "после времени" — в ситуации "свершенности" и "завершенности" исто­рии. Аналогично этому, современная философия кон­ституирует себя не только как пост-современная (собст­венно, post-modernism), но и как пост-философия, что предполагает отказ от традиционных для философии проблемных полей, понятийно-категориального аппара­та и классических семантико-аксиологических приори­тетов. Так, философия П. отказывается от дифференци­ации философского знания на онтологию, гносеологию (см. Логоцентризм, Дискурс, Логотомия, Логомахия)и т.д., фиксируя невозможность конституирования в со­временной ситуации метафизики как таковой (см. Ме­тафизика, Онто-тео-телео-фалло-фоно-логоцентризм)и рефлексивно осмысливая современный стиль мышления как "постметафизический" (см. Постмета­физическое мышление).Последний реализует себя вне традиционных функционально-семантических оппози­ций, выступавших в культуре классического и некласси-

ческого типов в качестве фундаментальных гештальтирующих осей мыслительного пространства: подвергая резкой критике саму идею бинарных оппозиций как та­ковую (см. Бинаризм, Хора),П. мыслит себя вне дихо­томических противопоставлений субъекта и объекта (см. "Смерть субъекта", Антипсихологизм),мужско­го и женского, внутреннего и внешнего (см. Складка, Складывание),центра и периферии (см. Ацентризм, Плоскость).В целом, если современное культурное со­стояние может быть зафиксировано посредством поня­тия "постмодерн", то состояние осознающей его ментальности — посредством понятия "П.". В этом плане исследователи настойчиво подчеркивают рефлексив­ный характер П. как феномена культуры: "постмодер­низм как таковой есть не что иное, как современность для самой себя" (З.Бауман). Таким образом, "постмо­дерн... понимается как состояние радикальной плюральности, а постмодернизм — как его концепция" (В.Вельш). Безусловно, речь может идти не о единой концепции, семантически исчерпывающей своим со­держанием все проблемное поле современной постмо­дернистской философии: П. как философский феномен в принципе не может быть рассмотрен в качестве моно­литного, характеризуясь не только атрибутивной, но и программной плюральностью, объективирующейся в широком веере разнообразных (как по критерию моде­лируемой предметности, так и с точки зрения использу­емой методологии) проектов, среди которых наиболее значительными являются текстологический (см. Де­конструкция, Пустой знак, Трансцендентальное оз­начаемое, Означивание, "Смерть Автора", Диспозитив семиотический, След, Differance);номадологический (см. Номадология, Ризома, Хаосмос, Эон, Поверх­ность, Плоскость, Складка, Складывание, Тело без органов);шизоаналитический (см. Шизоанализ, Анти-Эдип, Тело без органов);нарратологический (см. Нарратив, Закат метанарраций, Метанаррация);генеа­логический (см. Генеалогия, Событие, Событий­ность);симуляционный (см. Симуляция, Симулякр);коммуникационный (см. After-postmodernism, "Вос­крешение субъекта", Другой, Языковые игры)и др. Более того, П. и не стремится ни конституировать себя в качестве актуально единой философской стратегии, унифицированной по своим основаниям, методам и це­лям (см. Логотомия)и претендовавшей бы на ориги­нальность (см. "Смерть Автора"),ни утвердиться в ка­честве философской традиции, программно постулируя невозможность в современных условиях реализации по­добного философско-метафизического проекта (см. Логоцентризм, Тождества философия, Различия фило­софия, Метафизика отсутствия).Следует отметить, что семантическая и категориальная пестрота постмо-

дернистской философии во многом обусловлены не только радикальным отказом П. от самой идеи возмож­ности конституирования в сфере современного фило­софствования концептуально-методологической матри­цы, которая могла бы претендовать на парадигмальный статус, его программной установкой на идиографизм и изначальной плюральностью проблемного поля, обна­руживающего к тому же постоянные интенции к своему расширению (философия письма и текста, вариативные динамические модели социальности и субъективности, концептуальные модели исторической событийности, власти, дискурса и языка, аналитические модели созна­ния и бессознательного, телесности сексуальности и др. —см. Событие, Событийность, Власть, Дискурс, Язык, Языковые игры, Тело, Телесность, Хюбриси др.). Не следует также сбрасывать со счетов и то обсто­ятельство, что П. является актуальным феноменом, еще не принадлежащий философской традиции в режиме past-perfect, — как его содержание, так и терминологи­ческий инструментарий находятся в процессе своего становления и не могут, в силу этого, характеризоваться устоявшейся унифицированностью. Отсюда — харак­терная для постмодернистской философии интенция к рефлексивному определению феномена П. в целом по­средством указания на частные (как в смысле неунивер­сальности распространения, так и в смысле локальнос­ти предметности) его характеристики. Так, например, по Лиотару, П. может быть определен как "недоверие к метаповествованиям", Ф.Джеймисон усматривает атрибу­тивную характеристику П. в ориентации на специфиче­скую пародийность и т.п. Вместе с тем, несмотря на ска­занное, применительно к П. как феномену философской традиции можно утверждать, что, возникая исходно как своего рода особая ситуация в развитии философского мышления, заключающаяся в сугубо негативном дис­танцировании от сложившихся стратегий построения философского знания, к настоящему времени П. может быть оценен как конституированный в пространстве фи­лософской рефлексии в качестве феномена, имеющего бесспорный парадигмальный статус, ибо постмодер­нистская программа философствования удовлетворяет всем критериальным требованиям, предъявляемым к исследовательской парадигме, а именно: 1) вырабатыва­ет собственную модель видения реальности, фундиро­ванную презумпциями ее атрибутивной хаотичности и изначальной семиотической (прежде всего — языковой) артикулированности ("постмодернистская чувстви­тельность" как установка на восприятие реальности в качестве хаотически фрагментированной и семиотизированной, вплоть до постулирования знаково артикули­рованного способа существования как единственно воз­можного —см. Постмодернистская чувствитель-

ность, Симуляция, Хаос); 2) формирует специфичес­кие идеалы и нормы описания и объяснения мира, ре­флексивно осмысленные в постмодернистской нарратологии и заключающиеся в принципиальном и программ­ном плюрализме (см. Нарратив)и идеалы и нормы ор­ганизации знания, находящие свое выражение в про­граммном когнитивном релятивизме (поворот от страте­гии alterity к стратегии mutuality), основанном на кон­цепции "заката больших нарраций". В парадигмальной эволюции П. могут быть выделены два этапа: 1) описан­ная выше постмодернистская классика деконструктивизма (см. Р.Барт, Батай, Бодрийяр, Делез, Деррида, Гваттари, Кристева, Лиотар, Мерло-Понти, Фуко),характеризующаяся крайним радикализмом дистанци­рования от презумпций как классической, так и от не­классической философии, и 2) оформляющаяся в насто­ящая время парадигмальная модификация П., представ­ляющая собой результат определенного поворота к пе­ресмотру исходных презумпций (отчасти связанным с коммуникационным поворотом в развитии философ­ской проблематики) и могущая быть интерпретирована как своего рода after-postmodernism (см. After-post­modernism, "Воскрешение субъекта", Другой).Фило­софский П. не только обладает парадигмальным стату­сом, но u выполняет в современной культуре исконно присущие философии функции. Прежде всего, в фило­софии II. шлифуются понятийные средства, необходи­мые для адекватного описания втягивающихся в сферу познания современной культуры неравновесных само­организующихся систем (как в свое время шлифовались в философском языке понятийно-логические средства, необходимые для описания систем динамических, а по­том — развивающихся). Подвергая мета-теоретическо­му осмыслению данный процесс, Фуко пишет о том, что в настоящее время осуществляется формирование ново­го стиля мышления и, собственно, новой культуры. По его словам, новый фундаментальный опыт человечества "невозможно заставить говорить... на тысячелетнем языке диалектики". Конституирующийся в современной культуре новый, нелинейный, способ видения мира нуждается и в новом языке для своего выражения, одна­ко на данный момент "новому опыту", по оценке Фуко, "еще только предстоит найти и язык, который будет для него тем же, чем была диалектика для противоречия" (см. Трансгрессия).Подобно тому как, моделируя — в прогностическом режиме — динамику саморазвиваю­щейся системы, философия 19 в. апеллировала к абст­рактным сферам предметности, являющихся по своему когнитивному статусу идеальным (теоретическим) кон­структом (например, монада в монадологии Лейбница), — точно так же, моделируя новый тип динамики (нели­нейные самоорганизационные процессы в хаотических