IV. Трансформация средневековой эпохи

ТЕПЕРЬ мы приступаем к одной из важнейших задач: нам предстоит про­следить сложную эволюцию западного мышления от средневекового хрис­тианского до мировоззрения современного, светского,— продолжительное и драматичное перевоплощение, в котором главная роль принадлежала класси­ческой мысли.

Славное прошлое классической цивилизации и Римской Империи для раннего средневековья Запада было далеким воспоминанием. Переселения варварских племен не только разрушили западную систему гражданской влас­ти, но, по большому счету, искоренили любые проявления высококультур­ной жизни, а также — в особенности вслед за исламской экспансией — отрезали ей доступ к подлинным греческим текстам. Немногочисленные в средневековье христиане-интеллектуалы, помимо общей христианской убеж­денности в своем особом осиянном благодатью статусе, осознавали, что живут в тусклых сумерках, сгустившихся вслед за золотым веком культуры и учености. Однако искра античной мудрости еще мерцала, бережно сохраняе­мая немногими ценителями в тиши монастырских скрипториев. В эту эпоху политической и социальной неустроенности именно христианские монастыри обеспечивали такое надежное укрытие, где можно было в безопасности слу­жить высшим целям и сохранять великие ценности прошлой культуры. Для средневекового мышления культурное продвижение прежде всего оз­начало и подразумевало нахождение античных текстов и раскрытие их смыс­ла. Ранние Отцы Церкви положили начало плодотворной традиции, соглас­но которой достижения языческой классики не отметались, а подлежали осмыслению и перетолкованию, в результате вполне укладываясь в рамки христианской истины. Именно на эту основу опирались монахи раннего сре­дневековья, пытаясь возродить некое подобие учености. В монастырях ти­пичной формой послушания стало переписывание древних манускриптов. Боэций — аристократ, государственный деятель, философ-христианин, на­блюдавший предзакатные часы Древнего Рима,— стремился сохранить для потомства интеллектуальное наследие классики и значительно преуспел в этом. После его смерти (в начале VI века) оставленные им переводы и ком­пендиумы философских сочинений Платона и Аристотеля, а также христи­анских теологов вошли в монастырскую традицию и тщательно — из поколе­ния в поколение — изучались средневековыми учеными. Сходным образом, в конце VIII века, Карл Великий, объединивший в результате своих завоеваний большую часть Европы, дабы сложилось западное христианство, всячески поощрял культурное возрождение учености, каковая зиж­дилась на античных идеалах в той же степени, что и на христианских.

Однако на протяжении первой половины средневековья ученые все же были редкостью, источники культуры — довольно скудными, а подлинники классических текстов оставались в основном вне досягаемости. В этих усло­виях интеллектуальный прогресс лишь недавно объединившихся западных народов шел медленно и мучительно. Осилить словарный запас и граммати­ку языка покоренной империи, как и формы ее мышления, достигшие вы­сокого уровня развития, и разработать серьезную дидактическую методоло­гию — таковы были первоначальные задачи, решение которых потребовало не одного столетия ученического усердия.

И эти трудности не были единственными, ибо абсолютное господство христианской веры над светскими интересами отнюдь не поощряло увлече­ния и обширных занятий классической философией и культурой так, как они того заслуживали. Умственная энергия наиболее выдающихся монахов расходовалась на размышления над Священным Писанием, через каковое ум мог постичь духовный смысл Слова, направляя душу к мистическому едине­нию с Богом Направление духовных исканий и духовная дисциплина, обо­снованные богословием ранних Отцов Церкви, едва ли способствовали цент­робежному движению в сторону прочих интеллектуальных поисков: их вторжение нарушило бы тишину смиренной обители внутреннего созерца­ния. Внимание набожных христиан было приковано к миру горнему, и по­тому интерес к природе, науке, истории, литературе или философии ради них самих сдерживался и отодвигался на второй план. Поскольку истины Писания считались всеобъемлющими, развитие человеческого разума сан­кционировалось и поощрялось единственно с целью наилучшим образом по­стичь догматы христианского учения.

Однако, когда средневековье прошло свой путь до половины — прибли­зительно к 1000 году, Европа наконец, после стольких веков хаоса и чуждых вторжений достигла в какой-то мере политической безопасности, и культур­ная деятельность оживилась сразу во многих областях жизни: росло населе­ние, совершенствовалось сельское хозяйство, развивалась торговля на кон­тиненте и за его пределами, усиливалась связь с соседними народами — носителями исламской и византийской культур, возникли крупные и малые города, а вместе с ними — и слой образованных людей, организовывались ремесленные цеха, а общий рост интереса к учености привел к основанию университетов. Инерция старых феодальных порядков начинала отступать перед новыми веяниями.

Новые общественные образования — гильдии, братства, цеха — основы­вались скорее на горизонтальных линиях равенства, а не на прежних верти­кально-деспотических отношениях феодалов и вассалов, и новый порядок в отношениях опирался уже не на освященную Церковью клятву вассала в под­чинении господину, но на более демократический консенсус. Были пере­смотрены некоторые политические права и установления, наметился опреде­ленный крен в светскую сторону. Юридические процедуры, постепенно отходя от допросов с применением пыток, продвигались к методу рацио­нальных доказательств. Природный мир постепенно обретал в сознании Людей более выпуклые реальные очертания: это ощущалось и в новом эротиз­ме и реализме «Романа о Розе» Гильома де Лорриса и Жана де Мёна, и в получившем широкое употребление среди богословов слове «universitas», обо­значавшем конкретную вселенную как единую и однородную совокупность, божественную гармонию природного многообразия. Античная литература и философия — начиная с платоновского «Тимея» и кончая «Наукой любви» Овидия — нашли своих ценителей и знатоков. Трубадуры и придворные поэты прославляли новый идеал — преображающую душу романтическую любовь свободных личностей, в скрытой форме протестуя против распро­страненного феодального обычая рассматривать брак как социально-полити­ческое соглашение, одобренное Церковью.

Более глубокое осмысление истории и исторической динамики отрази­лось не только в отчетах хронистов о текущих политических событиях, но и в новом осознании теологами поступательного во времени движения хрис­тианства. Средневековые горизонты начали шириться сразу во всех нап­равлениях.

Особое значение в этом культурном перевороте имело появление несколь­ких важнейших технических нововведений в области сельского хозяйства и ремесел — в первую очередь, использование новых источников энергии (вет­ряная мельница, водяное колесо, лошадиный хомут, стремена, плуг). Эти изобретения позволяли осваивать окружающую среду с небывалой дотоле энергией и сноровкой. Технические открытия показали всю ценность чело­веческого разума, подчиняющего себе природные силы с помощью знания. Казалось, с подобным использованием интеллекта сам мир «очеловечивал­ся», и дальнейшее показало, что европейцы оказались просто неистощимы­ми в этой области. Возраставшая производительность труда подталкивала рудиментарно-аграрное общество с натуральным хозяйством к тому, чтобы перерасти в подвижную и прогрессивную культуру европейского высокого средневековья. Юный варвар — христианский Запад — по собственному по­чину превращался в мощный и жизнетворный центр цивилизации.