Целевые действия и речевые акты

Как было показано в предыдущей главе, концеп­ция коммуникативной рациональности выражается, прежде всего, при помощи модификации и допол­нения основных положений теории речевых актов. Тогда при коммуникативно — теоретическом первое — мыслении социологии возникает опасность смеше­ния интеракций с речевой коммуникацией. Стре­мясь избежать превратного понимания теории ком­муникативного действования, Хабермас снова и сно — ва подчеркивает, что социальное действие никоим образом не сводится им к разговору. Вместе с тем сущность коммуникативного действования может быть определена лишь через апелляцию к актам язы — кового взаимопонимания. Это значит, что для эксп­ликации понятия коммуникативного действования Хабермасу требуется, прежде всего, прояснить со­отношение между действием и речью.

Ясно, что и действие, и речь (речевое действие) могут быть определены как действия в широком смысле слова. Чтобы их все-таки различить, следует эксплицировать применяемые модели описания. Действия в узком смысле слова (как под­черкнуто неязыковая деятельность) описываются из перспек­тивы наблюдателя как целевая деятельность, посредством которой актор вторгается в мир, чтобы реализовать постав­ленные цели посредством выбора и использования подходя­щих средств. Языковые выражения описываются как акты, посредством которых говорящий пытается достигнуть взаи­мопонимания с другим относительно чего —то в мире. Эти опи­сания можно предпринять из перспективы первого лица, т. е. из перспективы действующего. Им могут быть противопос — тавлены описания из перспективы третьего лица, которое наблюдает, как актор достигает цели посредством целесооб­разной деятельности или как он посредством языка достига­ет взаимопонимания с другими относительно чего —то.

Из перспективы наблюдателя мы можем идентифициро­вать действие, но не можем с уверенностью описать его как выполнение особого плана действия; для этого мы должны знать соответствующие намерения действия. Последние мы можем раскрыть при помощи внешних их проявлений и ги­потетически приписать действующему. Чтобы их удостове­рить, мы должны были бы сами принять перспективу участ­ника. Однако неязыковое действие само по себе никоим об­разом не дает представления об этом, оно не позволяет опоз­нать его из него самого как именно такое действие, которое было запланировано. Напротив, речевые акты удовлетворя­ют этому условию: слушатель может установить на основе семантического содержания, как используется данное пред­ложение, т. е. какой тип действия выполняется посредством него. "Речевые действия интерпретируют себя сами; а имен­но, они обладают рефлексивной (selbstbe-iigliche) структурой" '.

Речевые акты отличаются от простой неязыковой деятель­ности не только наличием рефлексивной автоинтерпретации, но и типом интендированных целей, а также характером ус­пеха, которого можно достичь посредством говорения². Це­левую деятельность мы охарактеризовали выше как целенап­равленное и каузально эффективное вторжение в объектив­ный мир. Цели действия, выбранной с точки зрения опреде­ленной ценности, соответствует такое состояние в мире,

которое актуализируется через выбор и применение пред­ставляющихся подходящими средств. В основе плана действия лежит понимание ситуации, в котором цель действия опре — делена как (а) независимо от используемых средств (б) кау­зальным воздействием достигаемое состояние (в) в объектив­ном мире.

Существенно, что речевые действия не вписываются в эту модель целевой деятельности: если мы понимаем рече­вые действия как средства для целей взаимопонимания и подразделяем общую цель взаимопонимания на цели низше­го порядка, чтобы слушатель понимал значение сказанного и мог бы признать выражение как значимое, то описание рече­вого действия не соответствует ни одному из трех выше на­званных условий.

а) Иллокутивные цели не могут быть определены неза­висимо от лингвистических средств достижения взаимопо­нимания. А именно грамматические выражения являются инструментами взаимопонимания не в том смысле, как ку­линарные действия являются средством приготовления вкус­ных блюд: "Медиум естественного языка и телос взаимопо­нимания, скорее, взаимно интерпретируют друг друга — одно не может быть объяснено без апелляции к другому" '.

б) Говорящий не может интепдировать цель взаимопони­мания как нечто достигаемое каузальным воздействием, по­скольку иллокутивный (превосходящий простое понимание сказанного) успех зависит от рационально мотивированного одобрения слушателя: согласие относительно предмета дол­жно быть засвидетельствовано слушателем посредством при­знания доступного для критики притязания на значимость. "Иллокутивные цели могут быть достигнуты только коопера­тивно, они в отличие от каузально производимых эффектов не находятся в распоряжении отдельного участника комму­никации. Говорящий не может причислять себе иллокутив­ный успех таким же образом, как осуществляющий целевую деятельность — результат своего вторжения во взаимосвязь внутримировых процессов" ².

в) Наконец, процесс коммуникации и результат, к кото­рому он должен приводить, не образует из перспективы уча­стника некоего внутримирового состояния. Акторы, осуще­ствляющие целевую деятельность, сталкиваются друг с дру­гом, несмотря на обоюдно признаваемую свободу воли, лишь как некие составные части мира. Напротив, говорящий и слу —

шатель принимают перформативную установку, в которой они сталкиваются друг с другом как субъекты, принадлежа­щие интерсубъективио разделяемому жизненному миру их языкового сообщества, т. е. во втором лице. Когда они дости — гают взаимопонимания относительно чего —то, иллокутивные цели находятся по ту сторону мира, к которому они относят­ся в объективирующей установке наблюдателя.

Итак, мы отличили речевые акты от простой неязыковой деятельности по двум признакам: эти действия обладают реф­лексивной структурой (характеризуются автоинтерпретаци— ей); они направлены на иллокутивные цели, которые не име­ют статуса реализующейся внутри мира цели, не могут быть осуществлены без добровольной кооперации и одобрения других участников и могут быть объяснены только через об­ращение к телосу взаимопонимания, который внутренне при­сущ самому языку.