Архаизмы мировоззрения и стиля

1. Фактическая основа и сюжет поэмы. Споры учёных о времени её создания, новые открытия текстологов и лингвистов.

2. Идейный пафос литературного произведения. Панегирик курянам — опытным воинам.

3. Мифо-эпические черты мировосприятия и поведения героев «Слова».

4. Поэтические достоинства и особенности «Слова о полку Игореве». Его влияние на русскую культуру.

Источник и литература

Слово о полку Игореве. Вступительная статья, редакция текста, дословный и объяснительный переводы с древнерусского, примечания Д.С. Лихачёва. М., 1961 (Или любое другое издание).

Слово о полку Игореве (Подготовка текста, перевод и комментарии О.В. Творогова) // Библиотека литературы Древней Руси. Т. IV. XII в. СПб., 1997.

История русской литературы X–XVII веков. М., 1980 (Или любой другой учебник по истории древнерусской литературы).

Энциклопедия «Слова о полку Игореве». Т. I–V. СПб., 1994–1995.

Гаспаров Б.М. Поэтика «слова о полку Игопреве». М., 2000.

Зализняк А.А. «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста. М.. 2004.

Подлипчук Ю.В. «Слово о полку Игореве». Научный перевод и комментарий. М., 2004.

Конспект

Мифология и философия. Мифология в истории культуры человечества и при становлении отдельной личности возникает и существует гораздо раньше философии, расцветает накануне неё, остаётся наряду с ней. Философия свойственна сравнительно развитому, к тому же, надо признать, элитарному сознанию. Большинство людей во все времена ничего не слышали о философии как таковой и прекрасно без неё обходятся. А вот мифология буквально вездесуща, принудительна, общечеловечна. Это своеобразная философия для бедных. Именно к ним применимы слова Германа Мелвилла (1819–1891) из его знаменитого романа о Белом Ките: «...Вероятно, мы, смертные, только тогда можем быть истинными философами, когда сознательно к этому не стремимся». Образованные же представители любого общества, интеллектуалы, не только возвышаются над частью традиционных мифологем, но и разделяют другие из них, а, кроме того, выдумывают и тиражируют свои собственные. Мифология играет роль своего рода предфилософии на заре человеческой истории, а затем сплошь и рядом становится своего рода парафилософией, т.е.духовным суррогатом — упрощённым заменителем настоящей философии. Дело в том, что у них во многом общие темы — мир, человек, человек в мире. Однако способ решения этих масштабных и вечных проблем у философии и мифологии разный. Поэтому различаются ответы и, главное, системы жизненных ценностей, способы практик, продуцируемые той и другой.

Необходимо различать основные значения термина «мифология».

Прежде чем их назвать, сделаю общую оговорку на будущее чтение этих лекций. Приступая к изучению философии, стоит сразу привыкнуть к такой, на поверхностный взгляд странной особенности, как многозначность базовых понятий этой отрасли знания. В контрасте с однозначными терминами естествознания и технологии, философские категории совмещают в себе сразу по нескольку значений, поворачиваясь к читателю, собеседнику то одним, то другим из них. Это связано с особой противоречивостью и динамизмом мира человеческой истории и культуры, их негомогенностью по сравнению с мирами природы и техники. Более того, каждый человек вправе придавать тому или иному гуманитарному выражению свой, сугубо личностный смысл и им довольствоваться. Но в этом случае ему лучше не ходить на занятия, а особенно на экзамен по философии. В качестве учебного предмета, а тем более области научных исследований, своего рода духовной практики анализа неких универсалий и самоанализа качеств личности, философия предполагает уяснение и согласование исходных для всей культуры смыслов и значений.

За точку отсчёта при работе с научными понятиями не грех взять словарь русского языка, а ещё чаще по философии — иностранных слов. Любая статья там обычно начинается с этимологического, дословного перевода. Этимологией слова называется его исходное значение, с которым оно произошло на том или ином языке. Далеко не исчерпывая всех дальнейших значений соответствующего понятия, этимология в большинстве случаев весьма полезна для лучшего его уяснения.

«Myphos» в прямом переводе с греческого означает «предание», «сказание», «повествование». Соответственно, мифологией прежде и чаще всего называется совокупность уходящих в далёкое прошлое сказаний о сотворении мира, его устройстве и грядущем конце; о богах и героях того или иного народа; их происхождении, подвигах, отношениях с людьми и природой. Эти типичные сюжеты были взаимосвязаны в мифологии разных народов Земли, образуя цепочки сказочных событий. Содержание таких рассказов различается от народа к народу, а вот структура, сюжеты мифов типичны для всего человечества. Джозеф Кемпбелл, автор книги «Тысячеликий герой» (1948) так характеризует самую типичную модель мифа: «Герой выпадает из повседневного мира и оказывается в области сверхъестественного, полной чудес; там он встречается с волшебными силами и одолевает их в решающей битве; после чего возвращается в обычный мир; где раздаёт благодеяния людям при помощи силы, обретённой в результате таинственных приключений». Наши предки верили, что всё, что описывается в мифах, случалось на самом деле. Поэтому в самом первом значении можно говорить обисторической мифологии, т.е. священных для древнего мира мифах. Их творцы и носители давно умерли, а сами мифы сохранились в устной или письменной традиции.

Для потомков, включая нас с вами, эти рассказы стали фактом истории литературы и искусства. Поэтому, во-вторых, будем иметь в виду литературную мифологию как памятник устного поэтического творчества любого народа. С таких сказаний начинается фольклор любого народа (песни, иные сказания, пословицы-притчи); затем они перерождаются в эпос (см. ниже); наконец, становятся жанром авторской литературы.

В древности мифология господствовала в человеческом сознании. Она заменяла первобытным людям науку, литературу, историю, да и все прочие формы знания. Мифы представляли собой модель мира и образец поведения. Их передавали из поколения в поколение, давно забыв, кто и по какому поводу первым придумал соответствующий сюжет, каким был его реальный прототип.

Образцовой может считаться олимпийская мифология древних греков и римлян, которая затем получила наибольшее распространение в культуре остальных цивилизованных стран. И по сей день мы с вами, допустим, смотрим фильмы о приключениях Одиссея и других героев осады Трои, едим кашу «Геркулес», ездим на автобусе «Икарус», храним деньги в банке «Гермес», рассуждаем о «комплексе Эдипа», сталкиваемся с массой других осколков античной фантазии. Как сообщил об этом, в частности, Николай Гумилёв в стихотворении с показательным названием «Современность»:

Я закрыл «Илиаду» и сел у окна.

На губах трепетало последнее слово.

Что-то ярко светило — фонарь иль луна,

И медлительно двигалась тень часового.

Я так часто бросал испытующий взор

И так много встречал отвечающих взоров,

Одиссеев во мгле пароходных контор,

Агамемнонов между трактирных маркёров.

...

Я печален от книги, томлюсь от луны,

Может быть, мне совсем и не надо героя...

Вот идут по аллее, так странно нежны,

Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.

Скандинавская мифология представляет собой наиболее яркий вариант общегерманской, записанный в виде Старшей и Младшей Эдд ещё в раннем Средневековье (XI–XIII). Первый обитатель космоса — великан Имир вышел некогда из Мировой бездны, а уже из тела появились на свет другие великаны. От брака великана и великанши родились первые боги (асы), старший из которых — Один, повелитель грома и молнии. Боги ополчились на гигантов, убили Имира и из частей его тела изготовили небесный свод, звёзды, облака и прочие части мироздания. Земля образовалась из разложившегося туловища поверженного чудовища. Затем из дерева боги вырезали первых людей — из ясеня мужчину, из ольхи женщину.

Славянской мифологии не повезло — она пришлась на тот период истории наших предков, когда они ещё не знали письменности. После принятия христианства языческие верования и обряды запрещались и преследовались и церковными, и светскими властями Руси, поэтому достоверных сведений об этих мифах сохранилось немного. Археологи и этнографы гипотетически реконструируют картину мира славянского язычества, которая чем-то похожа на мировоззрение других варварских народов, а чем-то от них отличается. Попытки безапелляционно расписать «русские веды» или «влесовы книги» недобросовестными авторами не заслуживают внимания.

У народов крайнего северо-востока Евразии — чукчей, коряков, ительменов и эскимосов распространён цикл мифов о Вороне, который создает арктическую природу с ее животными (начиная с оленей, тюленей, моржей и остальных объектов северной охоты) и птицами, затем даёт людям солнце, учит их жить в суровых условиях вечной мерзлоты. Причём этот легендарный Ворон — вовсе не всесильное божество, а своего рода культурный герой. Он то помогает людям в их бедах, то сам становится человеком (шаманом), а в конце концов заболевает и умирает. Дальнейшая судьба мира зависит уже от самих людей и взаимодействующих с ними благих и вредоносных сил природы, духов. Эти последние олицетворяют положительные (солнце, тепло, свет) и отрицательные (луна, стужа, тьма) стихии природы.

Знакомство с античным или любым другим конкретным вариантом мифологии входит в задачу школьной учебы или самообразования. По курсу философии необходимо уяснить общую природу всякой мифологии, учесть её вклад в культуру человечества, различить её типические проявления в современную эпоху.

Третье и основное значение термина «мифология» носит социально-психологический характер.Перед нами особый тип человеческого сознания и, соответственно, мировоззрения, мышления, присущий первобытному обществу. Такому, которое уже отделилось от природы, остальных зверей, но не достигло ещё уровня, именуемого цивилизацией, с её более или менее устойчивыми гарантиями существования человека и развития социума. Первобытный человек потенциально уже может всё, на что способны и наши с вами интеллект и воля. Если, вообразим, каким-то чудом взять сегодня на воспитание маленького кроманьонца, его, наверное, вполне можно было бы подготовить к поступлению в университет и худо-бедно обучить там. Что Робинзон и сделал со своим верным туземцем Пятницей в классическом романе Даниэля Дефо, а французские этнографы на самом деле с юной индеанкой из Южной Америки, окончившей Сорбонну. Но техническое оснащение, культурное наполнение таких возможностей на стадиях дикой первобытности остаются крайне скудными, явно отстающим от микрокосма духовных потребностей пробудившейся личности. Именно миф восполняет, достраивает человеческую психику до работоспособного состояния в условиях острого и хронического дефицита необходимой информации, в очень неравновесных условиях выживания. Образно говоря, миф выступает в функции культурного «транквилизатора», а то и «нейролептика» интеллекта и остальной души на заре существования человечества.

Если после сравнения, которое всегда поневоле хромает, попытаться дать содержательное разъяснение мифа как формы мышления, то одно из лучших принадлежит выдающемуся русскому учёному скандинависту Михаилу Ивановичу Стеблину-Каменскому (1903–1981). Миф — это такое повествование, которое там, где оно возникало и бытовало, принималось за правду, как бы оно ни выглядело неправдоподобно, фантастично с каких-то иных точек зрения.Допустим, борьба Одиссея с сиренами или же его беседа с Афиной Палладой первоначально воспринимались предками эллинов как поучительный рассказ о действительных событиях, а вовсе не как галлюцинации, аллегории или досужие выдумки. Выбрасывая за борт своего корабля часть завоёванных сокровищ, скандинавский викинг всерьёз верил, что боги оценят этот дар и умножат его удачу на будущее, встретят его после смерти гостеприимно. При затмении солнца чукчи и другие народы Севера стучат в бубны, тазы, сковородки и всё, что попадёт под руку, пока злой дух-кэле не отпустит светило на свободу. В конец концов затмение заканчивалось, что и подтверждало в глазах людей их победу над духом. Так и сегодня нормальный ребёнок всерьёз принимает волшебные перипетии сказки, верит в приход Деда Мороза и т.п. сюрпризы, т.е. живёт отчасти в мире волшебной фантазии. А верующий в Бога человек без тени сомнения воспримет чудесное спасение разрубленной или взорванной иконы, «плач» изображения на ней и т.п. специальные эффекты, на самом деле вполне естественные, а нередко кем-то подстроенные или воображённые, галлюцинированные.

Некоторые общности людей (вроде американских индейцев или эскимосов, австралийских папуасов или африканских бушменов, российских чукчей или якутов, т.п. народов) так и не смогли преодолеть сопротивление особенно суровой природы или оказались отброшены ходом социальной истории от цивилизационных рубежей и потому надолго, вплоть до наших дней сохранили архаическое, традиционное сознание — мифологическое по преимуществу. В одном из африканских племён этнографу доказывали, что обезьяны — тоже люди. Учёный возразил, что ведь они лишены дара речи. На это ему было сказано, что обезьяны только притворяются не говорящими, чтобы мы не заставили их работать. Как видно, для мифологически мыслящего лица нет границ между человеком и природой, реальным и сверхъестественным, возможным и невозможным.

На законный вопрос, почему люди так склонны выдавать желаемое за действительное с помощью мифов, понятно отвечает другой выдающийся специалист, на сей раз востоковед — И.М. Дьяконов. Согласно основному выводу его исследования «Архаические мифы Востока и Запада», миф возникает из тропа, т.е. иносказания (греч. tropos — поворот, направление, т.е. в данном случае слово или оборот речи, употребляемые в переносном значении). Примером чему служит метафора — образное сближение слов на основе их переносного значения, мысленный обмен признаками между ними. Метафора отличается от простого сравнения (допустим, лицо как луна, руки как крылья и т.п.). Метафора — скрытое сравнение, в ней слова «как будто», «словно», «как» опущены, но подразумеваются (вспомним пушкинскую «телегу жизни»; гоголевскую тройку-Россию; блоковский революционный пожар и прочие классические литературные метафоры).

Метафорическое сближение явлений и предметов, нередко самых разных, таит в себе неограниченные возможности постижения их скрытых сторон, сущности. Недаром метафора стала основным способом моделирования мира в искусстве. Но читатель, зритель авторского произведения искусства сознает условность метафор, их сугубо эстетическую нагрузку. А мифолог верит в действительное родство охваченных образным сравнением явлений (например, молния — оружие божества; земля родит урожай как любое другое существо женского рода и т.д.). Именно образами, метафорами вынужден мыслить первобытный или вообще необразованный человек, поскольку ему не хватает абстрактных категорий, отвлечённых понятий, точных фактов. Их мозг устроен точно так же, как и наш, и по своим умственным способностям мы в принципе равны. Однако средства для переработки информации у носителя примитивного мышления в явном дефиците. Ему не с чем сравнить неизвестные явления, процессы. Мал запас фактических и теоретических знаний. Вот он и сравнивает их с простыми визуальными впечатлениями — цвета, формы, запаха и т.д., доступными любому. Отсутствие научных и технических сведений восполняется тем, что всегда под рукой — простым сравнением одной наглядности с другой (допустим, Земля похожа на круглую плоскость, только громадных размеров, а стоит она на черепахе, которую мы тоже видали). Любая народная культура пронизана метафорической символикой — приметами, знамениями, предсказаниями и т.п. ассоциациями.

Видный американский востоковед Генри Франкфорт (1897–1954) уточняет разницу современного (так или иначе онаученного, рационализированного) и древнего (по преимуществу мифологизированного) мышления. Для нашего современника окружающий его мир явлений воспринимается как некое безличное «Оно», а для древнего, примитивного по складу ума человека этот мир суть родственное «Ты». Первый вид сознания мира лёг в основу западноевропейской науки. Он предполагает объективное, бесстрастное рассмотрение субъектом объекта таким, каков тот есть сам по себе. Такое знание носит понятийный — опосредованный, расчленённый на смысловые единицы характер. А второй предполагает непосредственное понимание вещей и событий как похожих на нас самих; живое впечатление от их пользы или вреда нам лично, а значит и переживание чувств (страха, надежды и т.д.) по поводу всего окружающего без исключения. «Ты», присутствуя рядом с нами, как-то проявляет себя, и это позволяет дикарю мыслить о его значении для людей. «Оно» в принципе предсказуемо, поскольку управляется универсальными причинами и законами. Наука и техника, открывая эти последние, позволяют нам прогнозировать будущее и влиять на него волевым образом. Напротив, «Ты» по определению непредсказуемо и проявляет по отношению к людям свою собственную волю, благую или злую. Поэтому дикарь вступает с диалог с животным миром и даже неодушевлёнными стихиями природы, надеется договориться с ними о мирном сосуществовании или даже союзе, взаимной поддержке. Заметим, что язычник или его «агент влияния» на природу — шаман не умоляют духов природы о милости, не капитулируют перед их всесилием, как поклонники мировых религий. Дикарь договаривается с камнями, растениями, животными так же, как с людьми-соплеменниками; угрожает им или задабривает их. «Ты» в природе переживается как всегда живое, цельное, от которого зависит твоё собственное существование. В мифах, таким образом, воплощён опыт бесчисленных встреч людей и сил природы. Но это опыт более или менее успешных действий по поводу повторяющихся событий, а вовсе не объяснение их скрытой сущности. Поэтому древние люди рассказывали мифы, т.е. олицетворяли природу вместо того, чтобы анализировать события и делать общие выводы.

Типичным представителем такого мировосприятия выступил Дерсу Узала — проводник русского путешественника по Дальневосточному Приморью Владимира Клавдиевича Арсеньева (1872–1930). Вот описание их знакомства: «Это, вероятно, медведь, сказал Олентьев и стал заряжать винтовку. — Стреляй не надо!Моя люди!.. – послышался из темноты голос и через несколько минут к нашему костру подошёл человек. Одет он был в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны. На голове у него была какая-то повязка, на ногах унты, за спиной большая котомка, а в руках сошки и старая длинная берданка. — Здравствуй, капитан, — сказал пришедший, обращаясь ко мне. Затем он поставил к дереву свою винтовку, снял со спины котомку и, обтерев потное лицо рукавом рубашки, подсел к огню. ... Незнакомец не рассматривал нас так, как рассматривали его мы. Он достал из-за пазухи кисет с табаком, набил им свою трубку и молча стал курить. Не расспрашивая его, кто он и откуда, я предложил ему поесть. Так принято в тайге. — Спасибо, капитан, — сказал он. — Моя шибко хочу кушай, моя сегодня кушай нету. Пока он ел, я продолжал рассматривать его. У его пояса висел охотничий нож. Очевидно, это был охотник. Руки его были загрубелые, исцарапанные; такие же, но ещё более глубокие шрамы лежали на его лице: один на лбу, а другой на щеке около уха. ... Наш гость был из молчаливых. Наконец Олентьев не выдержал и спросил пришельца прямо: — Ты кто будешь, китаец или кореец? — Моя гольд, — ответил он коротко. — Ты, должно быть, охотник? Да, — отвечал он. — Моя постоянно охота ходи, другой работы нет ... — А где ты живёшь? ... — Моя дома нету. Моя постоянно сопка живи. Огонь клади, палатка делай, спи. Постоянно охота ходи, как дома живи? ... Меня заинтересовал этот человек. Что-то в нём было особенное, оригинальное. Говорил он просто, тихо, держал себя скромно, не заискивающе. Мы разговорились. Он долго рассказывал мне про свою жизнь, и чем больше говорил, тем становился симпатичнее. Я видел перед собой первобытного охотника, который всю свою жизнь прожил в тайге... Рассказывал про свои встречи с тиграми, говорил о том, что стрелять их нельзя, потому что это боги, охраняющие женьшень от человека, говорил о злых духах, о наводнениях и т.д. ... Меня поразило то, что Дерсу кабанов называл «людьми». Я спросил его об этом. — Его всё равно люди, — подтвердил он — только рубашка другой. Обмани понимай, сердись понимай, кругом понимай!Всё равно люди... Для меня всё стало ясно. Воззрение на природу этого первобытного человека было анимистическое, и потому он всё окружающее очеловечивал» (Арсеньев В.К. По Уссурийскому краю).

Нейрофизиология мифа выясняется благодаря открытию и изучению феномена асимметрии головного мозга человека — органа обработки и осознания информации. Его правое и левое полушария обрабатывают информацию по-разному. В результате целого ряда экспериментов было доказано, что у абсолютного большинства людей правое полушарие воспринимает мир синтетически, образно, по аналогии, а левое — аналитически, по логической схеме. Р. Сперри (Нобелевская премия 1981 г.) так характеризует специфику разнополушарного восприятия: «Имея дело, например, с лицами, правое полушарие, по-видимому, реагирует на всё лицо в целом …, в то время как левое обращает внимание на отдельные выдающиеся признаки и детали, к которым легко могут быть приложены вербальные ярлыки, и использует эти признаки для различения и узнавания». Правое полушарие позволяет сразу охватить ситуативные связи на каком-то участке реальности и воспринимать его в динамике таким, каким он внешне является человеку в своей целостности. По отзыву другого выдающегося физиолога Дж. Экклса, функции правого полушария у высших животных и человека очень похожи. Левое же полушарие занимается анализом, знаково-символическим обозначением реальности с точки зрения её внутренних, общих, сущностных сторон; оперируя дискретными единицами информации, соответствующими целым классам объектов. Оно же ведает речью, устной и письменной; цифрами и математическими формулами. Но левое полушарие нечувствительно к музыке и плохо распознает сложные образы, которые не делятся на простые элементы.

В зависимости от характера деятельности и условий окружающей среды у человека активизируются тот или иной из отмеченных типов мышления. У представителей первобытных народов их культура востребует в большей степени правополушарный тип сознания. Не случайно среди них в десятки раз больше левшей, чем в индустриальных социумах (неврологически это свидетельствует о правополушарном доминировании). Охота на диких животных, постоянная угроза нападения извне, непрерывное изучение природы в поисках полезных ресурсов требуют быстрой оценки ситуации в целом и отчётливой зрительной ориентировки. В экстремальных условиях внешней среды успешнее адаптируются лица, акцентирующие правое полушарие. Здесь смутное ощущение опасности или удачи важнее последовательного перебора сенсорной информации. Всё решает быстрота реакции. Как показывает в своей обобщающей работе российский философ Евгений Ярославович Режабек, мифомышление базируется на работе правого полушария, а специализированные типы духовности вроде науки или философии опираются прежде всего на возможности левополушарного мышления. Предполагается, что народы Востока больше налегают на возможности правого полушария, а европейцы — левого. Поэтому восточная культура более синтетична и интуитивна, а западная — рациональна, логична. Только последняя породила экспериментальное естествознание, технику и технологию.

В цивилизованных частях ойкумены мифология оказалась основательно потеснена новыми, специализированными формами духовной культуры, прежде всего религией, искусством, наукой, философией. Но пока человек остаётся человеком, он не в состоянии совсем отказаться от чего-то мифического. Отсюда дополнительные значения мифологии. Они связаны с её превращёнными состояниями, когда она гнездится по соседству со своей духовной родиной, опустошённой прогрессом знания и практики. Прежде всего, в своих облагороженных формах мифы образуют идейный фундамент любой религии, своего рода «теорию» всякого богословия. Когда к мифологии присоединяются обрядовая практика (культовые действия) и организация (церковная община) — получается религия. Внутри неё мифы увеличивают свою авторитарность — боги большинства национальных и мировых религий уже не партнёры, как духи для язычников, а владыки человека.

Далее, значительная доля мифологизма аккумулируется художественной литературой и остальным авторским искусством. Здесь, в отличие от религии, условность, игровой характер мифа преобладает над догматическим доверием к нему. Хотя присущая мифу в первую очередь функция образного, воображаемого воссоздания разных моментов действительности до реально недоступных человеку пределов, примирения его с нею остаётся в силе и тут. Эстетическая ипостась мифов — наиболее современная и благородная. Сюрреалистическая живопись, фантастическая литература, артхаусное кино, модернистская музыка заставляют человека думать, позволяют ему сопереживать страсти, недоступные или опасные в его реальной повседневности.

Признанными мастерами мифологистской прозы в XX веке выступили, к примеру, Джеймс Джойс и Михаил Булгаков, Томас Манн и Герман Гессе, Франц Кафка и Джон Фаулз, Хорхе Луис Борхес и Милорад Павич, Уильям Голдинг и Станислав Лем, многие другие художники слова. Не говоря уже о творцах литературных сказок, самыми известными из которых выступают сегодня Джон Рональд Руэл Толкиен с его «Хоббитом» и трилогией о кольцах всевластья; Анджей Сапковский с его семитомной сагой о ведьмине Геральте, волшебнице Йеннифер, их воспитаннице княжне Цирилле; и вновь начатым этим же писателем цикле исторических романов о лекаре-магике Рейневане де Беляу, попавшем в водоворот гуситских войн XV в.; т.п. авторы.

В своей лекции «О волшебных сказках» профессор Толкиен поясняет сверхзадачу данного жанра литературы: каждый человек, поскольку ему присуща способность к фантазии, способен придумать или изобразить нечто нереальное, например, зелёное солнце;но для того, чтобы «создать вторичный мир, в котором зелёное солнце будет восприниматься с доверием», необходимо создать произведение искусства, а вот на это мало кто способен. Зато любоваться подобным миром фэнтези — гуманитарной фантастики (а не то сайнс фикшн — научно-технической фантастики, кому что нравится) будут многие, кому мало одного-единственного — настоящего мира, да ещё зауженного до взгляда из окна.

Представления мифологического типа возникают везде, где человек оказывается в ситуации незнания чего-то для себя важного, интересного; или неполного знания; или же его по каким-то причинам не устраивает имеющееся знание. Даже повседневная жизнь самого рядового обывателя не полностью предсказуема, таит в себе нечто загадочное и опасное для каждого из нас (болезнь, катастрофа). Поэтому «осколки» повреждённых ходом исторического развития мифов разлетаются по миру в виде полного набора бытовых суеверий и примет (от избегания следа чёрной кошки до стучания по дереву и плевания через плечо в сомнительных ситуациях, многих т.п.). Как и в каменном веке, тёмные и запуганные современники до сих пор верят в оборотней и ведьм, сглаживающих нас; с упоением рассказывают былички о страшных или забавных сверхъестественного толка (русалках, домовых, ангелах и т.п.).

Гораздо сложнее и часто опаснее, однако, не эти, в своей массе невинные, а то и поучительные капризы ума, по-своему милые слабости души, предчувствия опасности, либо удачи, а плодящиеся вновь и вновь мифы идеологии и политики. Идеология — это представления, в которых реальная действительность так или иначе искажена в угоду интересам той или иной группы людей (партии, государства, народа, поколения, землячества, профессии, корпорации и т.д.). Как и любая другая мифология, идеология — это не вульгарный обман или чьё-то личное заблуждение. Идеологемы, во-первых, облегчают сложные моменты жизни людей до приемлемого уровня. Например, обычно люди считают, что деньги — это воплощение общественного богатства, а не просто разрисованные бумажки, кусочки металла. Только периоды финансовых кризисов обнажают истинную природу богатства, но жить с таким «правильным» знанием становится гораздо хуже; по сути, невыносимо. И люди возвращаются в психологически уютные мифы социально-политической идеологии. «Функция идеологии состоит не в том, чтобы предложить нам способ ускользнуть от действительности, а в том, чтобы представить саму социальную действительность как укрытие от некой травматической, реальной сущности», — уточняет словенский философ Славой Жижек. В зеркале идеологических мифов люди видят себя сторонниками «правого дела», носителями «высоких идеалов». Это повышает их самоуважение, способствует обретению смысла существования, объединяет.

Однако политическая идеология, с другой стороны, таит в себе и опасные тенденции. Это ведь своего рода духовный наркотик. Превышение дозы идеологии по сравнению с наукой и здравым смыслом грозит отравлением ума и души. Время от времени кучка людей стремится навязать свою идеологию остальному человечеству. Ужасными примерами чего могут служить призывы левых радикалов к социалистической справедливости и коммунистическому раю на Земле; крайне правых к расово-национальной исключительности и мировому господству одного народа (или религии) над остальными. Миф Маркса и Ленина — о справедливом герое-искупителе страданий человечества — пролетариате, его верной дружине богатырей — коммунистической партии, которые завоюют «трудящимся» земной рай, Золотой век — коммунизм. Схожим образом положить конец мировой истории — только на почве расистских выдумок об «арийцах» и т.п. героических предках современных народов — думали Муссолини, Гитлер, Франко и прочие диктаторы. Сегодня представители особенно фундаментального ислама опять стремятся завоевать весь мир во имя Аллаха. За деньги и выдумки о загробном воздаянии мученикам-«шахидам» они шлют всё новых террористов убивать всех «неверных» — американцев, евреев, русских, испанцев, англичан... В результате насильственного внедрения подобных утопий в массовое сознание и поведение ни за что ни про что оказались уничтожены миллионы людей, а у спасшихся десятков миллионов искорёжена жизнь, отнято будущее. Что особенно характерно для мифа — его смысловой герметизм. Никакие уроки не идут ему впрок и ядовитые антиидеи привлекают к себе всё новых сторонников, может быть, чуть изменяющих облик старых политических выдумок.

Наконец, изрядное влияние мифологии содержит практика врачевания, особенно в так называемой «народной», традиционной медицине. Истоки народной медицины восходят к тем доисторическим временам, когда наш предок, руководствуясь полуживотными инстинктами, пытался облегчить свои болезненные состояния, прибегая к помощи природных средств. Древние люди, что подтверждается этнографическими исследованиями, превосходили нас в способности видеть мельчайшие детали и связи природы, улавливать их тонкие влияния на жизнь человека. В архаичной картине мира человек — естественная частица природы, с которой он связан неразрывно. Отсюда понятно, почему в народной медицине целебными свойствами обладает всё, что окружает человека и с чем он взаимодействует: травы, цветы, коренья, плоды, молоко и кровь животных, минералы, смолы, глины; т.е. сама земля и все природные стихии.

Столетие за столетием, в миллионах проб и ошибок отбирались крупицы реальных знаний, действительных средств и способов лечения. Лечебная помощь раньше всего стала оказываться при травмах, родах, уходе за новорожденными, функциональных хворях вроде простуды. Позднее возникли некоторые специальные приемы лечения различных заболеваний с явно выраженными внешними признаками. Арсенал лекарственных средств, используемых в народной медицине, насчитывает около десяти тысяч видов — растительного, животного происхождения, а также минералов.

В народной медицине есть качественное своеобразие и свои достоинства, которых нет и не может быть в медицине научной, современной. Среди них — длившийся тысячелетия широчайший поиск целебных средств по всему полю реального мира; отсутствие каких-либо формальных ограничений по выбору средств и методов лечения; глубина истории, в которой совершался скрупулезный практический отбор рационального. Вместе с тем, обыденное сознание, сколь угодно умудренное вековым опытом, скользит по поверхности явлений; оно обречено заполнять мифами представления об их сущности и действительных причинах. Так, причинами болезней шаманское сознание полагает злых духов, «порчу» путем «сглаза» и т.п. чепуху.

По сравнению с народной, научная медицина ещё молода. Все её действия находятся под постоянным контролем общественности и управленческих структур, что в некоторых случаях заметно сужает свободу поиска и эксперимента. Отметаются практически все средства и способы лечения, которые кажутся странными учёным, противоречат современному научному рассудку. Синтезированные лекарственные средства, даже при тщательных клинических испытаниях, не проявляют всех своих побочных эффектов, отрицательных и положительных. Таковые обнаруживаются иногда через десятилетия массового применения. Современная медицина все более превращается в мощную, всесторонне оснащенную ремонтную базу человеческих тел. По лечению многих болезней существуют хорошо отработанные технологии, гарантирующие успех с высокой долей вероятности. Все это приводит к тому, что классическое требование медицины — лечить не болезнь, а больного во всей его уникальной индивидуальности — на практике осуществляется все реже. Народная медицина, напротив, держится на строгом, хотя бы по форме общения, индивидуальном подходе. Знахарь обращается к больному интегрально, как к личности. А медицина официальная волей-неволей обращает своё внимание на заболевший орган, какую-то часть организма.

Зато научная медицина позволила ликвидировать целый ряд тяжелейших эпидемий, уверенно излечивать многие остающиеся недуги и реально облегчать страдания любого рода пациентов. Ничего этого не в состоянии была добиться народная медицина за все тысячелетия своего существования. В фундаментальном исследовании по исторической антропологии «Homo sapiens. История болезни» А.П. Бужиловой (2005) суммированы данные о средней продолжительности жизни людей в разные эпохи. В каменном веке она была самой короткой: ниже 20 лет у австралопитеков; ниже 23 у неандертальцев; чуть выше 26 у первых кроманьонцев (сапиенсов); 31–32 года в эпохи верхнего палеолита (охотники на мамонтов), мезолита и неолита. С периодов раннего металла (бронзы, железа — первые земледельцы и скотоводы) и до позднего Средневековья таковая составляла около 35 лет для мужчин и около 30 лет для женщин. Только с конца XVIII в., т.е. в условиях индустриальной цивилизации эти показатели достигли соответственно 70 и 75 лет. Решающую роль в этом достижении сыграли возможности научной медицины и гигиены (в первую очередь вакцинация, асептика, анестезия). Женщины, по крайней мере, сумели превзойти «сильный пол» по продолжительности жизни только при правильной постановке родов и резком снижении младенческой смертности.

Конечно, официальная медицина может изучать накопленный опыт народного врачевания (приемы, средства), извлекая рациональное из прошлого, или критически оценивать вновь появляющиеся находки современных самородков-врачевателей.

Как вся