Феномен науки в европейской культуре

В том виде, как она известна нам сейчас, наука является феноменом европейской культуры. Причем феноменом уникальным, поскольку ей можно найти лишь приблизительные аналоги в других культурах, имевших иногда довольно высокоразвитые системы прикладных знаний и техник. Генезис науки тесно связан с историей западноевропейской философии, в рамках которой зарождается как дедуктивный способ математического доказательства (приписываемый Пифагору, который, собственно, и стал употреблять сам термин «философия»), так и первые подходы к объяснению природы (у античных «физиологов»). Сформировавшийся у греков теоретический тип отношения к миру, существо которого состоит не в получении непосредственных прикладных результатов, а в удовлетворении интеллектуальной потребности познания, сохраняется впоследствии в рамках средневекового миросозерцания в виде законченных и, как предполагалось, совершенных систем знания, подтверждающих истины Откровения силами «естественного разума». В этот период складывались и развивались начала многих методических подходов, которые, однако, гармонизировались со средневековой религиозной картиной, будучи вписаны в рамки теологических норм. Представление о Средних веках как потерянном для науки времени является, конечно, неверным (своим существованием оно обязано усилиям гуманистов Возрождения).
Не менее ошибочным является представление о радикальной научной революции, связанной с возникновением строго эмпирического и математизированного естествознания, зарождающегося в работах Бэкона, Коперника, Ньютона, Галилея, Кеплера и др. Несмотря на критическое отношение к средневековой системе знания и введение новых космологических моделей, в Новое время по-прежнему сохраняется понимание познания природы как одного из путей богопознания, более, однако, надежного, чем знание, полученное путем интерпретации Откровения и порождающее глубокие религиозные конфликты. Физика здесь по-прежнему находит свое завершение в метафизике как учении о первосущности (т. е. в метафизике, как ее понимал Аристотель). Однако нарушившийся баланс знания и веры в сочетании с изменением политической и социальной структуры и динамики общества вели ко все большей секуляризации знания, элиминации первосущности как объяснительного элемента научного знания.

В Новое время роль гармонизирующей доктрины берет на себя уже не теология, как в Средние века, но философия, выработавшая ряд метафизических доктрин, призванных снять напряжение между развитием систем знания о природе, упорядоченной объективными законами, и представлением о Боге как неотъемлемой части мироздания (пантеизм, деизм и др.). Одной из последних значимых систем, пытавшихся гармонично соединить в себе учение о Бытии как «едином, истинном, благом и прекрасном», была доктрина Гегеля, не случайно относимая к вершинам систематических построений философии. «Крах» этой системы обозначил глубокий разрыв между системой научного знания и ценностными (например, этическими и политическими) системами. Восстановление этого единства последние полвека заботит теоретиков науки, стремящихся придать науке ценностное измерение путем апелляции к глобальным проблемам современности, актуализации темы этики науки и т. д. После произошедшего разрыва политические программы устойчиво формулируются как сугубо проективные утопии, этика превращается в эмотивистскую доктрину и т. д., короче говоря, нормативные и ценностные системы перестают быть фундированы в независимом от человека бытии и начинают вести автономное существование.
При этом можно выделить две основные взаимосвязанные систематические тенденции, приведшие к складыванию науки в том виде, как она существует в настоящее время и как она сложилась лишь в XIX столетии. С одной стороны, происходит дифференциация «физики» и «метафизики», т. е. физика сперва перестает быть путем богопознания, а затем и путем познания реальности как она есть «сама по себе». В результате наука осознанно перестает интересоваться внутренней качественной природой вещей, стремясь по возможности заменять ее экстенсивными и квантифицируемыми математическими функциями. С другой стороны, научное знание все более антропоморфизируется, превращаясь из адекватного отражения природы и ее закономерностей в продукт человеческой конструктивной деятельности, оцениваемый по самим же человеком установленным критериям. Первая тенденция находит свое завершении в позитивизме XIX века, модифицированная форма которого сохраняет свой статус рамочной теории науки до настоящего времени. Вторая тенденция обнаруживает себя уже в «коперниканском перевороте» Канта, который поставил в центр познаваемого мира человека, оформляющего область своего опыта категориями, продуцируемыми его же собственной ментальной активностью.

Правда, человек выступал у Канта все еще как чистый, аисторичный гносеологический субъект, который с тех пор усилиями философов, историков и социологов науки не только приобрел историческое измерение, но и вообще сильно сдал в смысле своей кристальной и возвышенной чистоты. Кантовский поворот был важнейшей вехой в развитии теории науки, поскольку он обозначил начало разведения сферы компетенции теоретического и практического разума, в результате чего наука совершила первый шаг к ценностной нейтральности, позволяющей ей сочетаться практически с любыми культурами, религиозными, политическими и этическими системами (впрочем, у самого Канта практический разум все еще сохранял свою руководящую роль по отношению к познающему рассудку). Однако прежде чем Макс Вебер сформулировал в начале XX века тезис о ценностной нейтральности суждений науки, прошло целое столетие, в котором наука, несмотря на раздающиеся голоса скептиков, фактически рассматривалась как законченное мировоззрение, инкорпорируя в себя многие черты этических и религиозных систем (в этом отношении системы О. Конта и К. Маркса не сильно отличаются друг от друга). Речь идет о XIX столетии, пропитанном верой в прогресс и в способность науки предоставить человеку основание для разрешения всех его социальных и политических проблем, с которыми не может справиться ни религия, ни философия. Но постепенно происходит размывание цельности этого мировоззрения, что определяется целым комплексом факторов, как имеющих внутринаучный характер, так и связанных с изменением социальных функций науки. Последнее в значительной степени связано с тем, что наука стала пониматься как средство технического развития, начавшего проявлять себя в повседневной жизни (например, в медицине), но в особенности — в сфере промышленного индустриального производства и военной области. Индустриальная революция приводит к тому, что наука, поддерживаемая как государством, так и частным капиталом, начинает все более специализироваться, в силу чего исчезает, например, характерная еще для XVIII века фигура ученого-энциклопедиста, способного обозревать весь процесс научного производства и иметь целостное представление о его предметах и методах. Ученый постепенно становится элементом обширного научно-технического комплекса, структурируемого под конкретные интересы государства и промышленности, — тенденция, которая получает законченное выражение в XX веке.