Б. Практический анализ как основа теоретического анализа

Словосочетание «практический анализ» звучит непривычно и, поэтому, можно подумать, что речь пойдет о практике теоретического анализа. Нет, дело не в этом. И более того, практический анализ всем знаком, все его осуществляют ежедневно. Хотя и не замечают этого. И еще более того: практический анализ способны осуществлять также животные. Когда обезьяна в зоопарке ловко отделяет мякоть половинки апельсина от его шкурки, когда белка разделяет скорлупу ореха от ядра, когда ребенок разделяет машинку на части, они занимаются практическим анализом предметов. И взрослые люди постоянно практически анализируют предметы внешнего мира: в магазине отделяют подходящую колбасу от неподходящей, хороший костюм от нехороших, правильные поступки детей от неправильных и т.д. Нечего и говорить, что в профессиональной деятельности, особенно в некоторых профессиях (врачи, юристы, инженеры, специалисты по информатике, экономисты, журналисты и др.) работники постоянно занимаются практическим и теоретическим анализом. Отсюда, из присущности анализирующей деятельности животным, детям и всем людям, следует, что практический анализ (а, значит, и анализ вообще) – это не какая-то особая заоблачная сфера интеллектуальной деятельности, а способность сознания отделять одни образы и понятия от других, приятное и полезное от неприятного и вредного. Поэтому практический анализ предшествует теоретическому анализу, выросшему из практического лишь относительно недавно на почве развития философии, науки и техники.

Различие между ними в том, что обезьяна, как правило, делает знакомое дело, а ребенок (впервые) – незнакомое: посредством ломки или разборки на части он познает куклу, машинку и т.д. И вскоре убеждается, что в ней, кроме частей, ничего и нет. В ней есть только (была) она сама и отдельные, бесполезные сами по себе, части…. В ней нет ничего, кроме этих ненужных частей, нет чего-то существенного… И лишь позднее он понимает: машинка это только машинка – игрушка. Какой она была в начале, такой же она осталась и в конце «анализа», но в разобранном виде и в виде оставшегося образа той машинки, которая была и которая осталась в представлении в результате анализа. Правда теперь даже по одной части куклы или машинки он может узнать, что это была кукла, или машинка… По отдельной кукольной ноге можно узнать целое: куклу, по отдельному колесу – всю машинку. Но это другой, синтезирующий момент деятельности сознания и, соответственно, синтезирующее познание…Но нужно учиться у Аристотеля, Гегеля, Ленина, чтобы понять: «Рука, отделенная от тела, лишь по названию рука. Аристотель»[7, 184]. Машинка на свалке – уже не машинка, или машинка в другом смысле и отношениях с предметами. Более сложный пример этой познавательной процедуры дает в своей книге Э.В.Ильенков [4, с.146–147].

Таким образом, в процессе анализирующего познания ребенок, не понимая этого, стихийно–практически совершал синтез ноги куклы и самой куклы, единство какой-либо части куклы и её целого. Как оказалось, это познание было столь же анализирующим, сколь и синтезирующим. И часть куклы здесь не любой кусок куклы, а также целое, но определенное сутью первого целого: нога куклы, голова куклы, рука куклы и т.д. Эта часть – сама есть некое целое, соответствующее природе первого целого и определенное первым целым. В этом целом она не есть сама по себе, а есть рука куклы.Получилось, что сначала «кукла» была бытием, а её части были её определениями. В процессе же рассмотрения рука, нога и голова куклы стали бытием, а «кукла» стала определением для них. Какая рука? – Рука куклы, куклина рука (аналогично: голова куклы, нога куклы и т.д.). Таким образом, целое соединилось с каждой из своих частей, соответствующих его природе. Но оно соединилось с ними потому, что оно от них (и они от него) и не отделялись в сущности. Голова куклы всегда оставалась головой именно куклы – будь то в сознании или на деле. Получилось, что анализируемое с помощью различных определений бытие – кукла, – сама стала синтезирующим (соединяющим) определением для своих «частей». А «части» синтезированы в целое, и дают ему его собственное определение в логическом плане (здесь можно опустить варианты определений: кукла без руки – она однорукая, но все же кукла, кукла без ноги – одноногая, но кукла, и т.д.): соединенные соответствующим их природе образом они и есть кукла.

Поэтому анализ и синтез не два разных пути и способа познания, а являются противоположностями одного познающего сознания, разделимыми лишь в абстракции. А основанием этого единства является их происхождение из практического анализа и из исследования вообще. Практический анализ не обращает внимания на «ненужное»: на корки апельсина, на скорлупки ореха, на оторвавшуюся руку куклы. Его интересует, как правило, лишь конкретное единичное как суть дела, в которой целое присутствует, но лишь как абстрактный общий момент, который можно не учитывать. Наоборот, для теоретического анализа, и для исследования вообще, в этом взаимном просвечивании целого и части только начинается главный интерес - углубление в предмет, в его сущность за счет аналитико-синтетического познания. Отсюда уже можно сделать вывод, что родовым словом для определения анализа является не «разделение» (в том числе – мысленное) предмета, а «исследование». А специфическим отличием определения является «различение частей целого и их соотношения друг с другом посредством этого целого». Не расчленение, а различение. И это понятно: ведь если есть целое, то есть и части, а, следовательно - и «разделение». Нужно только найти момент тождества «части» и целого, одной части и других «частей». И это понятно: отождествляется различное, разделенное. В то же время, отождествление различенных частей друг с другом объединяет предметы (в данном случае – части) в нечто одно, в целое. Но это уже синтез. А определение анализа следует сформулировать так: анализ есть исследование, различающее части предмета и соотносящее их с целым и друг с другом посредством этого целого. Целое в анализе является исходным, опосредствующим все движение исследования. Части же, как правило, выделены уже до данного исследования – предшествующими практическими и теоретическими исследованиями: аналитическими и синтетическими познаниями. В предыдущих исследованиях подобные «части» и подобные «целые» уже были возведены в мысли и поэтому, как правило, имеют дефиниции: определения соответствующих терминов и понятий. В дальнейшем дефиниции уточняются, уплотняются и, в конце концов, достаточно точно выражают сущность предметов. И без знания дефиниций в научном исследовании делать нечего. Иногда в научных дискуссиях можно услышать: «Это только спор о дефинициях», т.е. что-то неважное, второстепенное. Конечно, дефиниции не являются чем-то первостепенным. Но они суть итоги прошлых исследований и начало текущего исследования. Они могут быть «другими», неполными, неточными, но они не могут не быть. А их полнота и точность могут в дальнейшем добавляться. Они – и результат предшествующего синтеза, и начало нового анализа, который также завершится новым результатом единства анализа и синтеза: соединением частей=дефиниций в целое=дефиницию. Контур этого единства можно найти в «Науке логики» Г.Гегеля [2, с. 246]. Поэтому они находятся в постоянном взаимодействии друг с другом, переходят в другое как в свое иное и не есть друг без друга. Они есть противоположные моменты одного процесса познания.