Социальная мифология, утопия, антиутопия, идеология
В современном обществе наблюдаются различные метаморфозы духовности, связанные с актуализацией социальной мифологии, утопии и идеологии. Это, несомненно, связано со стремлением к социальной гармонии, неприемлемостью существующего реального бытия с его противоречиями и трагедиями, а также открытостью, незавершенностью истории с ее вечной «проектностью», стремленим преодолеть фундаментальные антиномии человеческого существования. Заметим, что после окончательного выделения из мифологии, различные формы общественного сознания продолжали пользоваться мифом как своим «языком», по-разному и по-новому интерпретируя мифологические символы. Миф (от греч - предание, сказание), возникнув у истоков человеческой истории и культуры, до сих пор является одной из форм общественного сознания.
В ХХ веке наблюдается сознательное обращение некоторых направлений искусства и литературы к мифам, призван вернуть человеку чувство эмоционального и интеллектуального комфорта и утешения, придает искусству, литературе острый аромат, целостность сознания.
При некоторых условиях массовое сознание может служить почвой для распространения “социального” или “политического” мифа. В отличие от архаичного мифа, политический миф ХХ века — это, как правило, не только иллюзия, но и обман, ибо всегда есть люди, откровенно заинтересованные в мифологизации социума. Если миф в искусстве - импульс к действию, мобилизация возможностей творческого духа, то социальный миф конкретизируется применительно к актуальной социально-политической реальности, включая и его трансцендентные виды –– легимитацию политики и власти волей Провидения, народа, историей, почитанием героев и героического прошлого и т.п., рационализируется средствами направленного внушения – пропагандой, идеологическим воздействием и самим массовым сознанием, стремящимся воспринимать миф как истину. В ХХ веке политический миф детерминирован политическим режимом, став основным средством политики при тоталитаризме и, расцветая на волне конкретных политических ситуаций: кризисов, конфликтов, кампаний и т.д.
По своему идейному содержанию социальный миф имеет много общего с утопией ( от греч. - отрицательная частица и место, т.е. место, которого нет). Утопии нацелены на изображение идеального общественного строя либо в якобы уже существовавшей или существующей где-то стране, либо как проекта социальных преобразований, ведущих к его воплощению в жизнь. Термин «утопия» обязан своим происхождением Т. Мору (от сокращенного названия его книги- 1516 г.). Утопии представлены уже в истории общественной мысли древнего и средневекового Китая (утопические сочинения Мо-цзы, Лао-цзы, Шан-Яна и др.), рабовладельческие утопии о совершенном государстве Платона и Ксенофонта, народов Ближнего и среднего Востока (аль-Фараби, Низами и др.), в описаниях «островов блаженных», якобы открытых мореплавателями в эпоху великих географических открытий 15-18 вв. («Город Солнца» Т. Кампанеллы, «Новая Атлантида» Ф. Бэкона). Широкое распространение в 16-17 вв. получили различные утопические проекты воплощения в жизнь идеалов социальной справедливости (Бабефа, Сен-Симона, Фурье и др.). Многочисленные трактаты о вечном мире (Ш. Сен-Пьера, И. Канта, В. Малиновского и др.) являются разновидностью утопических сочинений Нового времени. В литературе России 18-19 вв. появились произведения М.М. Щербатого («Путешествие в землю Офирскую» - 1786), В.Ф. Малиновского («Рассуждения о мифе и войне» - 1803), сочинения декабристов и революционных демократов, романы А.А. Богданова и т.д.
По своему социальному содержанию и литературной форме утопии выступают и как утопии о совершенном государстве, и как различные течения утопического социализма, и как многочисленные технократические и анархические утопии, и как «утопии реконструкции», ставящие целью радикальное преобразование общества, и как «утопии бегства» от социальной действительности, и как «обоснованные утопии» для обозначения социальных программ воплощения в жизнь предпочитаемого будущего.
Утратив на некоторое время свою познавательную и прогностическую роль в силу динамичного развития научных знаний об обществе, утопия возрождается в ХХ веке. Во многом это происходит благодаря Г. Уэллсу, который считал создание и критику социальных утопий одной из задач социологии, Ж. Сорелье, противопоставившему утопию как рационализированное ложное сознание интеллигенции социальному мифу в качестве стихийного выражения общественных потребностей, К. Манхейму, рассматривающему утопии как социальную критику существующего общественного строя, Л. Мэмфорду, видевшего основное назначение утопии в том, чтобы направить общественное развитие в русло «уготованного будущего».
Революционные события в России, мощные социальные потрясения ХХ века, подъем освободительных движений в мире обусловили поворот в социальной философии от критики и третирования утопий, как «химерических» проектов преобразования естественного состояния общества к интерпретации их как реальной угрозы воплощения утопий в жизнь, что способствовало созданию различных антиутопий. Страх перед перспективой претворения утопий в жизнь и насильственного «осчастливливания» человека Н.А. Бердяев выразил следующим образом: «Утопии выглядят гораздо более осуществимыми, чем в это верили прежде. И ныне перед нами стоит вопрос, терзающий нас совсем иначе: как избежать их окончательного осуществления».
Во второй половине ХХ века наблюдается двойственное отношение к утопии: с одной стороны, подчеркивается недостижимость коммунистических идеалов и продолжаются попытки дискредитировать утопии, с другой стороны, обосновываются программы обновления капитализма «путем реформации сверху» в противовес социальной революции. Стремление в утопиях предвосхитить вероятное отдаленное будущее (Б.П. Беквит «Следующие 500 лет», Э. Калленбах «Экоутопия» и др.) и предостеречь от отрицательных социальных последствий человеческой деятельности стимулированию появление в социологии методов прогнозирования, анализа, оценки и построения сценариев предполагаемого развития событий, обеспечивая тем самым позитивное значение утопии. Такие представители «новых левых» как Э. Миллс, Г. Маркузе и др. отстаивают позиции воинствующего утопизма, не видя практических путей к достижению социальной справедливости. Другие же утверждают, что перед человечеством нет другой альтернативы, кроме выбора между «утопией или гибелью» (Р. Дюмон, В. Феркес и др.).
В некоторых утопиях Запада переплетаются утопические и антиутопические тенденции, когда провозглашаемый социальный идеал сопровождается отказом от традиционных демократических ценностей (Б.Ф. Скиннер «Второй Уолдин»). В антиутопии, в противоположность утопии, отрицается возможность достижения социальных идеалов, установления справедливого общественного строя, обосновывается убеждение, что любые попытки воплотить в жизнь справедливый общественный строй оборачиваются насилием над социумом и личностью, прокладывая путь к тоталитаризму. В антиутопиях проявляется враждебность к «казарменному коммунизму», тоталитаризму, стремление защитить гуманистические и демократические ценности от реальных опасностей техногенной цивилизации («Мы» Е. Замятина, «Котлован» А. Платонова, «Бравый новый мир» О. Хаксли, «Ферма животных» и «1984» Дж. Оруэлла, «Возвышенные меритократии» М.Янга и др.).
Что же касается идеологии (от греч. Idea - идея, образ и logos – слово, понятие) , то ее история показывает неоднозначное к ней отношение, как на современном этапе, так и в прошлом — от объявления ее надуманным, искусственным и даже вредным, духовным образованием, от которого человечество должно избавиться, до признания ее, как необходимого элемента консолидации общества. Термин «идеология» ввел французский философ и экономист Антуан Дестют де Траси (1754-1835) ("Элементы идеологии", т.1-4, 1801-15), который обозначил им учение об идеях, позволяющее сформулировать фундаментальные основы политики, этики, способности, умения и оценки в различных областях. Он рассматривал "идеологию" как науку об общих законах происхождения человеческих идей из чувственного опыта, которая должна лежать в основании всего комплекта наук о природе и человеческом обществе. Главные принципы идеологии, согласно Дестюту де Траси должны быть основой политики. Позитивное отношение к идеологии отстаивали и другие представители школы идеологов, представленной группой французских историков, экономистов и общественных деятелей конца 18- нач. 19вв.
К.Ф. Вольней (1757-1820), французский просветитель, философ и политический деятель, считал, что в основе всех действий людей лежит стремление к удовлетворению личного интереса, отвращение к страданию, себялюбие. В то же время правильно понятый личный интерес, с его точки зрения, может превратиться в общественный, в будущем народы поймут значение общественного счастья, обретут свою силу в идее равенства, богачи же склонятся к умеренности и подчинят свои частные интересы общественным. Идеи об общественном счастье, политической истории и этике легли в основу его программы объединения народов в «Генеральные штабы Европы», которые должны были действовать на базе принципов «Декларации прав человека и гражданина» (1789). В своем основном сочинении «Руины или размышления о расцвете и упадке империй» (1791, рус. пер. 1928), рассматривая причины расцвета и гибели различных государств, подобно другим просветителям, отрицательно относившимся к религии и видевшим причины ее происхождения в чувстве страха, невежестве, мистификации неба, показывал реакционную роль религий в истории человеческого общества. Пьер Жан Жорж Кабанис (1757-1808) философ и врач, будучи вместе с А.Л. Дестют де Траси основателем учения об «идеологии» как науке о всеобщих и неизменных законах образования идей, дал «физиологическое» обоснование «идеологии», считал медицину главным средством совершенствования человеческого рода, ибо, воздействуя на тело, можно добиться и изменения духа. По его мнению, целью политики является уничтожение нищеты низших слоев общества и искоренение общественных пороков. Политики и общество должны стремиться к счастью своих граждан, устанавливать наилучшие политические институты, достигать справедливого распределения богатств, просвещения и социальной гигиены.
Негативное отношение Наполеона к школе идеологов к концу наполеоновской Франции, и особенно в период Реставрации, выразилось в вытеснении идеологии различными спиритуалистическими направлениями, в интерпретации термина «идеология» как синонима поверхностного философствования, оторванного от конкретной действительности и реальной практики.
Наполеон критично и иронично относился к данному явлению, воздействуя на формирование такого же отношения к нему у ряда французских ученых (Вольней, Кабанис и др.). Он полагал, что идеология не имеет ни смысла, ни содержания, поскольку не выражает никаких интересов и потребностей общественного развития, а идеологов, в том числе, и де Траси, называл теоретиками, оторванными от жизни, и доктринерами. Наполеону ближе по духу была «деятельностная» позиция, можно сказать, «политическая идеология». И все же, именно благодаря Наполеону идеология приобрела в обществе того времени популярность.
Для всей последующей истории идеологии характерны альтернативное отношение к ней - позитивное или негативное. В марксистской концепции в работе К. Маркса и Ф. Энгельса «Немецкая идеология» (1845 -46) и позднейших работах, например, идеология отождествляется с превращенными формами сознания, которым присуща трактовка мира как воплощение идей; конституирование мнимой реальности, которая выдается за самоё действительность; иллюзии об абсолютной самостоятельности идей. Действительность в идеологии, согласно этой же точке зрения, предстает в искаженном, перевернутом виде и идеология оказывается иллюзорным сознанием в противоположность научному сознанию и «действительной истории». Под идеологией они понимали совокупность представлений, определяющих содержание современной им немецкой философии. Ее квалифицировали как идеалистическую, базирующуюся на принципе «Мир есть воплощение идей». Данному подходу Маркс и Энгельс, как известно, противопоставляли другой: «общественное бытие определяет сознание, а не наоборот». Стремясь отмежеваться от идеологической философии, свою систему идей Маркс и Энгельс не определяли как идеологию.
Впоследствии В.И. Ленин внес коррективу в интерпретацию идеологии в марксизме, показав, что марксизм является идеологией – идеологией пролетариата. С этих пор был введен термин «научная идеология», которым В.И. Ленин называл марксизм. Фактически тем самым был поставлен знак равенства между социальной наукой (наукой об обществе, как и называют свое учение марксисты, не считая свое учение идеологией), марксизмом и пролетарской идеологией. Это означало своего рода выдачу индульгенции всем сторонникам марксизма на политическую непогрешимость. «Научная идеология» приобрела статус адекватного и действенного средства защиты и оправдания любых политических решений, вплоть до силовых средств, что присуще идеологиям тоталитарного типа, как показала практика идеологической борьбы ХХ века. В то же время было бы неверным рассматривать идеологию как ложное сознание и неадекватное представление людей о самих себе. Роль идеологии в политике и жизни общества в целом слишком велика и представляет собой тесное переплетение достоверного знания об обществе с социальными интересами.
Э. Дюркгейм (1858-1917) противопоставляет идеологии как «ложному сознанию», рациональные доводы и объективные методы (по образцу естественных наук) научной социологии с ее строгими социальными фактами. Вместе с тем особое внимание он уделял анализу ценностно-нормативных систем общества, их социальным истокам и функциям, обосновывал, в частности, социальную функцию религии в воссоздании сплоченности и выдвижении идеалов, стимулирующих развитие общества, и рассматривал ее в этом плане как синоним идеологии. В. Парето (1848-1923), итальянский социолог и политэконом, а также учитель Муссолини, считает идеологию маскировкой действий, т.к. идеологии, по его мнению, это «производные», деривации (derivazioni) от чувств, влечений, интересов, побудительных инстинктов, изначально присущих человеку и составляющих устойчивую психологическую константу любого нелогического поступка. Наличие производных не говорит о сознательном лицемерии, ибо человек, как правило, верит в истинность указанных обоснований. Нелогические, т.е. неосознанные инстинктивные поступки по сравнению с логическими, целесообразными, руководимыми осознанными целями, являются движущей силой общественного развития. Идеологии Парето не рассматривает с точки зрения их соответствия действительности, отождествляет их с фальшивыми словесно-демагогическими образованиями и полагает, что их социальной функцией является придание силы и агрессивности бессознательным инстинктам и эмоциям индивида. Как способ рационализации витальных влечений различных классов и форм разрушения единого мышления, как «систему предрассудков и заблуждений», апологию существующего строя и рационализацию интересов господствующего класса, желающего сохранить статус-кво как «коллективное бессознательное в мышлении определенных групп, скрывающее действительное состояние общества и от себя, и от других», идеологию рассматривали М. Шелер (1874-1928) и К. Манхейм (1893-1947).
Особое внимание теории идеологии, разработке социально-политических технологий для защиты демократических и общечеловеческих ценностей уделял К. Манхейм, немецкий философ и социолог, ученик Макса Вебера. Он констатировал и совершенно определенно ставил научный диагноз о кризисном состоянии общества, о том, что мышление находится в сложной ситуации, «общество серьезно больно», и вместе с тем не сомневался в возможности найти выход из кризисной ситуации современной эпохи. Кризисное состояние современной эпохи, считает он, заключается в отсутствии единого интеллектуального мира с доминирующими ценностями и нормами, в пересмотре оценок. Один из основных постулатов европейской культуры о наличии внеисторического субъекта познания, мыслящего с точки зрения вечности, а значит беспристрастности, объективности и окончательности выносимых истинных оценок, явно продемонстрировал свою несостоятельность. Стало ясно, что наши знания, взгляды, частные интересы, система ценностей, стиль мышления контекстуально и социально обусловлены, а механизмы социального детерминирования различных познавательных систем отличаются друг от друга. Если за точными науками – математикой и естествознанием еще можно признать статус объективного знания, то социогуманитарные науки – история, филология, психология и т.д. – не могут быть адекватно оценены вне системы их социокультурной детерминации, учета занимаемой позиции, установок, заданной «перспективы».
От научного знания, как одного из важных образований культуры, следует отличать, замечает Манхейм, и такие необходимые системы взглядов как «идеологии» и «утопии». Их специфика заключается в непризнании тех или иных взглядов как беспристрастных, оценка их качества как ангажированных и противопоставление им иной системы ценностей. «Общим и в конечном итоге решающим для понятия идеологии и утопии является то, - отмечает Манхейм, - что оно позволяет осмыслить возможность ложного сознания». Слова «идеология» и «утопия» указывают не на появление двух новых исторических явлений, а на то, что актуальной стала совершенно новая тема исследования: если раньше наивный, цельный человек жил, руководствуясь «содержанием идей» как непререкаемой реальности, то мы все более воспринимаем эти идеи по их тенденции как идеологии и утопии. Доступ ко всем явлениям действительности совершается посредством идеи. Это не означает, что люди прежних времен жили в полном соответствии с господствовавшими тогда идеями и были в каком-то смысле «лучше». Идейность их мышления не исключала варварства, зла, однако им либо удавалось скрывать от себя это отклонение от нормы посредством хорошо отрегулированного механизма бессознательного, либо они воспринимали эти отклонения как грех, как проступок. «Человек был непостоянен и зол, - заключает Манхейм, - но сфера идеальных норм и высшего смысла оставалась непоколебимой, подобно звездному небу» (там же, с.55). В этом пункте произошел основополагающий исторический сдвиг в тот момент, когда человек научился не просто принимать идеи в их интеллектуальном значении, а проверять их под углом зрения их близости к идеологии или утопии, позволяющим осмыслить возможность ложного сознания.
К. Манхейм выделяет два значения понятия идеологии. Первое он называет частичным, второе – тотальным. О понятии частичной идеологии мы говорим в тех случаях, когда мы не верим определенным «идеям» и «представлениям» противника, считая их осознанным искажением действительных фактов, подлинное воспроизведение которых не соответствует его интересам. Подобное понятие идеологии, которое лишь постепенно обособилось от простого понятия лжи, может быть названо частичным, поскольку оно отражает интересы отдельных человеческих сообществ с их специфическими интересами, представляя собой сознательные или несознаваемые фальсификации действительности. Понятие же радикальной тотальной идеологии задается сложившейся социальной системой и удерживается складывающейся расстановкой социальных сил, когда можно говорить об идеологии эпохи или конкретной исторической и социальной группы (например, класса) имея в виду своеобразие и характер всей структуры сознания этой эпохи или этих групп. Оба понятия идеологии превращают «идеи» в функции их носителя и его конкретного положения в социальной сфере. Важнейшие же различия между ними заключаются в том, что если понятие частичной идеологии рассматривает как идеологию лишь часть высказываний противника, то понятие тотальной идеологии ставит под вопрос все мировоззрение противника, в том числе и его категориальный аппарат, отталкиваясь от коллективного субъекта. В качестве примера тотальной идеологии Манхейм приводит следующую цитату из Маркса: «Те же самые люди, которые устанавливают общественные отношения соответственно развитию их материального производства, создают также принципы, идеи и категории соответственно своим общественным отношениям». Манхейм разделяет марксистский тезис о детермированности сознания общественным бытием, т. е. материально-экономическими отношениями. Любая идеология, согласно Манхейму, представляет собой взгляды класса, заинтересованного в сохранении статус-кво, и потому она по сути дела является апологией существующего общественного порядка. Идейным же воззрениям господствующего класса противостоят столь же необъективные и пристрастные взгляды оппозиционных социальных слоев, суть содержания которых заключается в обосновании необходимости уничтожения соответствующего порядка. Их представления Манхейм обозначает как утопию, а в случае прихода их к власти, утопия автоматически превращается в идеологию.
Весьма оригинальную трактовку изменения идеологии в зависимости от колебаний кривой питания общества, его благосостояния, обосновал в своей статье «Голод и идеология общества» (1922г.) Питирим Сорокин (1889-1968). В качестве типичной идеологии (системы верований и убеждений) он рассматривает социалистические, коммунистические и уравнительные идеологии. Пока общество или огромная его часть сыта, считает он, нет никакой необходимости в коммунистически-уравнительных актах и поступках, вроде насильственного отнятия, грабежа, «поравнения богатств». Люди сыты и без этих мер, у них устанавливаются собственные формы поведения, убеждения, запрещающие посягать «на чужое достояние», «собственность считается священной», «отнятие чужого добра – недозволенным» и т.д. Наступление же голода толкает голодных к захвату, разделу и «коммунизации» богатства, как к единственному средству утоления голода. Пресс голода прививает и усиливает рефлексы и убеждения, «одобряющие» применение насилия в борьбе с «буржуями», вроде «Собственность – кража», «Да здравствует экспроприация эксплуататоров», «Захват богатства – великое и справедливое дело». Это значит, что голод у голодных, поставленных в указанные условия, должен вызывать появление, развитие и успешную прививку коммунистически-социалистически-уравнительной идеологии.
Исторические факты, считает П. Сорокин, подтверждают указанное положение. Носителями коммунистически - уравнительной идеологии в Древней Греции, со времени обеднения крестьянства, были бедняки. Именно пролетариат, голытьба, беднота, или, по словам Аристотеля, «сброд», составлял главную армию всех многочисленных социальных революций, с их коммунизациями, дележкой и уравнениями богатств, убийствами и гражданской войной, которыми богата история Греции с V века до н.э., когда «систематически отбиралось у собственников их имущество, кассировались долги, переделялась земля».
Также обстоит дело и в Риме, где практически-уравнительная и примитивно-коммунистическая идеология, требовавшая конфискации имущества богачей, вербовала своих сторонников и агентов из среды рабов, бедноты, голодных пролетариев, из тех, по выражению Цицерона, «жалких и голодных пиявиц казны, из которых набирались батальоны анархистов». Ведь всюду неимущий относится к собственникам с завистью и недоброжелательством. Мятеж и возмущение питают его.
Тоже можно сказать и о последователях Томаса Мюнцера, основавших в Мюльгаузене коммунистическую общину с принципом: «Все имущество общее, и каждому все должно даваться по мере его потребностей», и о коммунистических сектах Швейцарии XIV-XV веков. Эти же явления наблюдаются в XVIII, XIX и XX веках. Социалистические, коммунистические, коллективистические и уравнительные теории и идеологии – все эти идеологии, начиная с якобинства и кончая марксизмом, анархизмом и т.д. находили и находят своих последователей не среди богачей-банкиров, капиталистов, крупных аграриев и т.п., а среди бедноты, пролетариата, интеллигентов – среди групп, плохо и недостаточно питающихся. Недаром их девиз – «диктатура пролетариата» и недаром в их гимнах и песнях, начиная с Интернационала, поется: «Вставай проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов». Правда, и среди последователей коммунизма имеется, как справедливо замечает П. Сорокин, определенный процент и людей сытых, и обратно, среди сторонников антикоммунизма и т.д. мы видим нередко бедноту.
Опираясь на исторические факты, П. Сорокин показывает, что с ростом благосостояния масс и уменьшением имущественной дифференциации, кривая успеха коммунистических идеологий падает. Так, в Англии во второй половине XIX в. в целом благосостояние рабочих масс росло, и идеология в рабочих массах, по сравнению с идеологией чартизма первой половины XIX в. становилась более умеренной, буржуазной и растеряла свои коммунистически-революционные черты. Масса рабочих шла не за социалистической идеологией, а за либералами, либо за консерваторами. Сходная эволюция к концу XIX началу XX века произошла с немецкой и французской социалистической идеологией, которая качественно декоммунизировалась, социалисты стали совсем ручными, «добрыми буржуа». Ту же эволюцию испытал и весь II Интернационал, ставший действительно «социал-соглашательным». Заслуживает внимания и тот факт, что рабочие англосаксонских стран (Англии и Америки), лучше обеспеченные, меньше были подвержены социалистической идеологии.
В 50-х г.г. ХХ ст. ряд западных ученых (Р. Арон, Д. Белл, З. Бржезинский, Дж. Гэлбрейт и др.) провозгласили «конец века идеологии» и выдвинули теорию деидеологизации (отказа от идеологии), развивавшую идеи позитивизма и технократизма. Согласно социально-политической концепции деидеологизации, в современных обществах уменьшается роль идеологий, увеличивается же роль позитивного, точного, верифицируемого, инструментального знания, нового класса технократов и менеджеров, стремившихся освободиться от давления политиков и идеологов. Обществу, перенесшему трагедии Второй мировой войны и классовых противостояний казалось, что все то, что идеологически озабоченные левые обещали достичь посредством социальной революции, более эффективно достигается посредством научно-технической революции и преодоления традиционного утопизма и рационализма. Если для научно-технической интеллигенции концепция деидеологизации была близка и приемлема в силу ее позитивистской установки на идеал точного научного знания и защиты от морально-идеологической цензуры, то для обывателя («потребительского человека») она была значима в силу реабилитации принципа удовольствия, ослабления традиционной жертвенной морали, ставящей барьеры к цивилизации досуга и радости потребительского общества.
Теория деидеологизации вскоре была опровергнута последующим социальным развитием и вытеснена теорией реидеологизации (восстановления идеологии). Стало ясно, что ориентация на приоритеты материального богатства и выгоды не решает все проблемы западного общества. «Ценностная система капитализма, — замечает Д. Белл,— воспроизводит идеи благочестия, но сейчас они стали пустыми, ибо противоречат реальности —гедонистическому образу жизни, насаждаемому самой системой. Технократическое общество не является обществом, облагораживающим человека. Материальные блага дают только мимолетное удовлетворение или порождают примитивное чувство превосходства по отношению к тем, у которых их нет. Однако одной из наиболее глубинных движущих сил человека является стремление освятить социальные институты и системы верований, что сообщает смысл жизни. Постиндустриальное общество не в состоянии обеспечить трансцендентальную этику, кроме как тем немногим, кто посвятил себя служению науки». Если ранее в традиционном обществе, подчеркивает Э. Тоффлер, существовало несколько относительно постоянных структур, с которыми человек мог идентифицироваться, сейчас тысячи временных субкультур. «Мощные узы, которые связывали индустриальное общество — узы закона, общих ценностей, централизованного и стандартизированного образования и культурного производства—сейчас разорваны. Все это объясняет, почему города вдруг «не поддаются контролю», а университетами «невозможно управлять»…Прежние пути интеграции в общество, методы, основанные на единообразии, простоте и постоянстве, более не эффективны... Вот почему нам часто кажется, что наше общество трещит по швам. Так и есть».
В конце 80-х начале 90-х г.г. началась новая критика идеологии, которая была связана с распадом мировой системы социализма, кризисом догматизированной идеологии марксизма-ленинизма и переходом бывших социалистических стран к рыночной экономике и демократическим реформам. Противники идеологии, ассоциируя начало демократических трансформаций с крахом коммунистической идеологии, утопических идеалов, устаревших стереотипов ценностей, видели в этом доказательство "конца идеологии", избавления от всякой идеологии. Однако и отечественный опыт последнего десятилетия, и исследования западных аналитиков показали, что идеология является неотъемлемой частью социальной действительности, политического и духовного бытия современного общества, специфическим ориентационно-ценностным сознанием, выражающим интересы различных социальных общностей и общества в целом.
Идеология является своего рода связующим звеном между научно-теоретическим, рационально-обоснованным взглядом на общество в целом и различные социальные явления и обыденным представлением о мире, основанном на понимании естественного хода истории и общественной практики с учетом активной роли личности в истории, преследующей свои цели. Идеология при этом может выступить как объединяюще-связующий конструктивный компонент общественной жизни, сплачивающий и консолидирующий усилия людей или же, как разделяющий на противоборствующие элементы и субъекты общественного сознания регулятив.
Кроме идей, взглядов и представлений системы ценностей, приоритетов, убеждений идеология включает в себя также идеологическую деятельность, идеологические учреждения, организации и идеологические процессы.
Идеология определяет цели политики, формирует ориентиры политической деятельности, обосновывает выбор средств ее реализации, организует усилия заинтересованных людей в осуществлении политики, т.е. идеология выполняет такие социальные функции, как мировоззренческо-ориентирующую, нормативно-регулятивную, познавательную, социально-преобразовательную, прогностическую и др.
Обобщая выполняемые идеологией функции, следует отметить, что она в обобщенной форме выражает систему взглядов, представлений и идей об основах социально-политического поведения и действия различных субъектов политики (партий, сообществ, общественных движений, политиков и общественных деятелей и др.), обеспечивающих сохранение или преобразование существующего общественного устройства.
Идеология белорусского государства представляет собой составную часть и специфическую междисциплинарную область социально-политического познания, включая элементы исторических, философских, культурологических и других знаний, имеющую своим содержанием совокупность принципов и способов организации, развития и оценки теоретических взглядов и представлений об основах социально-политического устройства белорусского общества, его исторических истоках и приоритетах развития, изучения механизмов функционирования национального самосознания, системы норм и регулятивов, идеалов и ценностей, социального поведения и действия различных субъектов политики, - партий, сообществ, отдельных общественных движений и деятелей, представителей различных социальных групп, - обеспечивающих сохранение традиций, а также динамику общественных преобразований, построение оптимальной модели государственного устройства и системы политических ценностей Беларуси.
Рассмотрим более подробно основные приоритеты идеологии белорусского государства в области формирования белорусской экономической модели.
Белорусская модель социально-экономического развития предполагает формирование социально ориентированной, многоукладной рыночной экономики с равноправным функционированием государственной и частной собственности.
Оценивая экономическое положение Республики Беларусь в современном мире и ее стратегические приоритеты и ценности на пороге XXI столетия, следует отметить, что в настоящее время Беларусь переживает в рамках Концепции социально-экономического развития РБ до 2015 г. Третий этап, который продлится до 2010 г. Он ознаменуется активной структурной перестройкой экономики. Четвертый, завершающий (2011-2015 гг.), создаст основы постиндустриального общества.
В условиях перехода к рыночной экономике важно учитывать, как показывает мировой опыт, что проведение реструктуризации и модернизации экономики приводит в конечном итоге к сокращению занятости в сфере материального производства не менее чем в два раза (до 30% в развитых странах сегодня) и увеличению ее в сфере услуг и обращения. Для эффективного противодействия безработице необходимо проведение последовательной рациональнойполитики занятости. Самым перспективным сектором экономики в деле создания новых рабочих мест является малый и средний бизнес.
Государство также должно сохранить за собой функции частичного регулирования потребления в сторону его усреднения через налоги и адресную помощь наименее защищенным группам населения. Вместе в тем, адресная помощь населению не отвергает гарантий высокой степени экономической свободы, которая стимулирует генерацию капитала и богатства. Большое количество налогоплательщиков – это лучшая социальная гарантия малообеспеченным и пенсионерам.
Социальное обеспечение, проведение реформ пенсионной системы и медицинского обеспечения являются также обязательным элементом социальной защиты.
Действия государства и общества, направленные на социальное обеспечение и помощь (поддержку), обеспечивают социальную защиту населения в условиях рыночной экономики на основе принципов гуманности, справедливости, адресности, комплексности, обеспечении прав и свобод личности.
При всей своей огромной позитивной роли рынок не в состоянии обеспечить эффективное решение ряда стратегических задач развития экономики, социальных проблем и порождает ряд противоречий.
Рынку, предоставленному самому себе, присущи анархичность и стихийность, приводящие к экономическим потерям и снижению эффективности хозяйствования. Рынок обостряет проблему социального неравенства, порождает значительную дифференциацию доходов, имущественное расслоение населения.
Рыночная конкуренция приводит к экономической дифференциации производителей, высвобождению работников из производства и к безработице, обострению социального положения малообеспеченных слоев населения.
Рынок благоприятствует экономически сильным группам потребителей, в то время как экономически слабые группы (пенсионеры, инвалиды, молодежь и др.) остаются порой обделенными.
Рынок не восприимчив к долгосрочным общегосударственным программам, связанным с ликвидацией социального неравенства, экологией, обустройством территорий. Он не в состоянии самостоятельно реализовать стратегические идеи в области науки и техники, осуществить в масштабе всей национальной экономики крупные структурные сдвиги, сориентированные на перспективу.
Для разрешения такого рода противоречий и проблем рынок предполагает использование механизма государственного регулирования. Государство обеспечив