Глава VII. Физическая география. Этнография наслаждений
Горсть вылитых в одну форму людей, разбросанных по поверхности земного шара, образовала немало национальностей, резко отличающихся друг от друга как по природе своей, так и по обычаям. Предполагалось, что на подобное преобразование человеческих масс всего сильнее действует различие происхождения; другие, наоборот, придают в этом случае происхождению значение весьма второстепенное, уступающее медленному, но постоянному влиянию климата и условий страны. Что касается нас, то нам в настоящую минуту достаточно одной уверенности, что климатические условия, влияя более или менее сильно, запечатлеваются на людях чертами, передаваемыми по наследству следующим поколениям.
Если влияние холода и жара, равнин и гористых мест способно видоизменять чувства и мысли людей, то наслаждение, тем более как феномен, происходящий от сгруппирования многих элементов, должно подлежать весьма сильному влиянию страны и климатических ее условий. Изучая в этом направлении разнообразие наслаждений, можно бы на этом основании составить настоящую физическую географию, на первоначальные элементы которой мы можем сделать здесь только несколько указаний.
В странах дальнего севера холод и непогода способствуют сближению людей, удерживая семьи взаперти по домам; вот почему семейные радости и наслаждение одинокими размышлениями и чтением более развиты на севере, чем в жарких краях. Только на севере можно увидеть людей, добровольно посвящающих всю жизнь бледным наслаждениям научного мира. Наоборот же, в странах, где вечно блещет горячее солнце и где вечно сияет ясное небо, до такого самопожертвования могут доходить только личности гениальные. Вот почему холодные обитатели севера никогда не будут в состоянии оценить по достоинству жертву, приносимую науке учеными наших южных стран. На юге художество и поэзия покрывают чудной своей манией все чувственные наслаждения, которые сияют на юге особенно ярким блеском вечной юности.
Наслаждения, относящиеся к трем царствам природы, встречаются в пространстве всех поясов земного шара, но каждое из них может развиться до свойственной ему жизненной полноты только при условии приличного ему климата. Вечные наслаждения метафизики, а также и тихие радости семейных аффектов доходят до высшего апогея своего только там, где «ветви пихты сгибаются под тяжестью кристаллизованных туманов». Перенесите подобные наслаждения в область менее сурового климата, и вы изуродуете самую природу их, и они явятся чем-то неестественным, тоскливо-утомительным. Бурное неистовство чувств и пламень жгучей страсти могут развиться только в области жаркого пояса, этой родины чувственных наслаждений; перенесите подобную страсть на север, и она поневоле примет там жалкие размеры растений, взлелеянных в наших теплицах.
Можно вообще сказать, что в холодном климате протяжение наслаждения преобладает над его интенсивностью, между тем как в жарких краях оказывается отношение совершенно обратное. На севере наслаждение становится тихо сияющим пламенем, которое при медленности своего сгорания описывает длиннейшую параболу. У нас же, наоборот, радость пожирается людьми как бы в виде блестящих искр или громоносных лучей. Таков вечный закон, заправляющий проявлениями физической и нравственной жизни. Зрелый возраст, осторожная разумность, спокойствие мужского пола, эгоизм и множество других элементов, худых и добрых, царствуют поблизости полюсов. Под тропиками – вечное царство молодости, щедрости, страстных увлечений, сердечных чувств и женщин. Там преобладает пространство и время; здесь – полнота жизни и интенсивность страсти.
Сырость почвы, возвышение ее над поверхностью моря, ровная или гористая поверхность страны должны, так или иначе, обусловливать сущность всякого наслаждения, но разрешение этой проблемы предоставлю будущим авторам.
Более обильным полем для философских изучений представляется распределение наслаждений по различным группам, на которые распадается разбросанное по земле человечество. Описание форм наслаждения среди различных масс отвечало бы очерку нравственной и физической физиологии этих рас, так как наслаждение приноравливается к организации каждой национальности точно так же, как мясо одевает формы остова; различием степени своего развития наслаждение в этом случае проявило бы относительную силу тех свойств, сгруппирование воедино которых составляет микрокосмос человечества.
Труд этот по необъятности охватываемого им поля издавна манит мое воображение, но он далеко превышает слабость настоящих моих сил. В надежде с запасом более зрелой опытности позже возвратиться к предмету, занимающему нас в настоящее время, я осмеливаюсь пока представить в одной общей картине легкий очерк различных наслаждений человеческих рас и преимущественно наслаждения тех народов, с нравами которых я имел случай ознакомиться во время моих путешествий.
Не намереваюсь оправдывать этнологическую группировку упоминаемых здесь мной народов, столь же несовершенную, как и все подобные классификации, не удостоверяю ни ортодоксальное происхождение народов от корня Адамова, ни дерзкого деления человечества на существа совершенно разнородные. Все деления людей на расы я считаю делом человеческого измышления; разность же происхождения видов людей на земле была только протестом антирелигиозных стремлений.
Ни рас, ни отдельных видов человечества не существует; существуют только семьи; каждая семья, характеризуемая множеством общих ей членов очертания, составляет естественную группу. Основанием же распределения людей на подобные группы бывает построение черепа и более усиленное развитие тех или других умственных способностей и нравственных сил. Этнография находится еще в эпохе Линнея и ожидает своего Жюссие.
Удовольствия, развившись посреди рас, разнятся не только по степени вкушаемого ими наслаждения, но и по способу выражения наслаждений. Расы краснокожих Америки выражают наслаждение свое едва заметными признаками, и европеец едва ли сможет прочесть выражение радости или страдания на их бесстрастно-неподвижных, грязноватого цвета лицах. Лицо негра отличается противоположной крайностью, т. е. чрезвычайной подвижностью личных мускулов; в минуту волнения и радости он выделывает какие-то телеграфные знаки всеми оконечностями собственного тела, вытягивая между тем или скорчивая мышцы своего черного, блестяще-маслянистого лица; смех же негра оказывается шумным гоготанием, доходящим иногда до дико звучащего вопля. В этой расе весьма сильно чувствуется сознание жизненности, и хохот их похож на оживленные крики обезьян, этих самых веселых тварей из животного мира. Обезьяны, как и негры, бывают тем веселее, чем менее каждая особь одарена умственными способностями.
Жалкая тайна природы! Чем ближе животное к человеку, тем печальнее становятся внешние его очертания; человек же, наоборот, заливается более судорожно-веселым смехом, чем более он приближается к образу жизни животных.
Расы, отличающиеся высоким развитием, выражают свое наслаждение богатейшим обилием выражений, но физиономией менее открытой и менее экспансивной. Мускулы участвуют менее в игре физиономии, неподвижность же их заменяется блеском глаз и выражением ума и чувства. Я наблюдал опьянение во множестве европейских стран и у индейцев, среди жителей Южной Америки, и я замечал всегда и везде, что наслаждение высказывается живее и нагляднее в странах, где менее развита интеллигенция.
Наслаждение должно иметь своих историков и свой хронологический порядок. Жизнь, вечно передаваемая одним поколением другому в виде мысленно-эластической монетки, странно модифицируется всякой особой, как наслаждающейся ею, так и ей злоупотребляющей. При настоящем нашем умении чувствовать и мыслить мы дорого платим за заблуждения отцов своих, пользуясь вместе с тем изобретениями древнейших из праотцев наших. Если жизнь, какова бы она ни была, видоизменена переходом своим через пространства столетий, то и наслаждение, будучи моментом одной из его жизненных форм, должно было быть весьма различным в пережитые нашей землей эпохи.
Передаем охотно детям эту непочатую еще богатую руду изысканий! История, бывшая в продолжение столь многих лет только перечнем хронологических чисел или серией рассказов о том, что совершали короли, едва начала становиться страницей из громадной книги человеческой философии. Когда дописана будет эта книга, тогда немалое место в ней окажется занятым повестью о наслаждениях человека на земле.
Я не признаю статистических выводов в деле определения наслаждений. Природа людей не допускает ни двух радостей, совершенно идентичных, ни даже схожих между собой. Сознания человеческие нет возможности поделить на цифры и нельзя слагать из них более или менее правдоподобных сумм. Память наша – это единственное звено, связующее наше вчерашнее «Я» с тем, чем мы будем завтра; не в состоянии представить нам точной фотографии умственного существа нашего, так как мы едва ли бываем способны сличить два момента своего существования.
Когда мы, испытывая во второй раз какое-либо наслаждение, усиливаемся сопоставить его с другим, подобным ему и вчера только испытанным нами, мы пользуемся и памятью настоящего дня, и сознанием настоящего дня, уже далеко ушедшим от того, чем вчера еще были полны и сознание, и память. Кто способен приостановить ход вечного передвижения внутри нас и вечную вибрацию сотни тысяч клеточек и тканей?