Раньше я тоже думал, вероятно, и под твоим, в частности, влиянием, что лишь бы крутилось: заработную плату, и налоги владелец отдаст обществу. 9 страница

О моей книжке. Признателен за высокую ее оценку. Замечания у меня по твоим конкретным заключениям следующие.

Полностью соответствуют моим твои утверждения: что ценность индивидуума характеризуется конкретными делами; что полезные дела обеспечивают эволюционное развитие общества, а революции есть величайшее, хотя и неизбежное, зло и что задача государства – предоставить его дееспособным членам делать полезные дела. Но относительно идеологии (что она якобы не нужна) ты чего-то придумал чисто свое. Такого вывода у меня нет и не могло быть, как и у тебя самого, безусловно, в изначальном значении этого слова, ибо идеология это наша гражданственность, честность, и все прочие нравственные характеристики человека. Я против только идеологии, государственной и вообще любым силовым образом навязываемой. У меня об этом в первой книжке что-то есть. Наоборот, – нет и, по-моему, нет и во второй. Так что твой постулат не верен, а следовательно и нет места для твоего каверзного вопроса в Р. S. относительно идеологичности моих выводов. Мы с тобой полные единомышленники.

Думаю, что не расходимся и в отношении критики и позитива, да было бы и странно сие обнаружить. Ты придал несколько другой смысл моим высказываниям по этой части.

Все остальное – сплошное для меня удовольствие. О книжке твоей я уже написал. Не могу лишь еще раз не повторить об эффекте сопричастности, что делает чужое сочинение особенно приятным, точно так же, как и очень верно тобой отмеченное совпадение собственных представлений с авторскими, да еще когда их много и когда после прочтения обнаруживаешь, что «почти со всем согласен».

А вот насчет социализма надо подумать, почему он плох в основе и почему мы так успешно его использовали на первых порах, а затем, согласись, так резко стали сдавать? А уж к чему пришли, не стоит и упоминать! У меня на эту тему (не боюсь похвастаться) просто здорово написано и, кажется, верно расставлены все акценты. Впрочем, это касается и всех других «измов». Разумность любой структуры есть функция культуры общества и соответствие структуры исходным законам природы. Поразмышляй. Твои тезисы о социализме очень наивны. Они соответствуют моему вопросу, многократно себе давно задаваемому. Нечто вроде: «Если так хорошо, то почему же тогда стало так все плохо?».

По этому поводу твой Белых (по секрету) сообщил мне, что ты ярый коммунист и чтобы я был осторожен, дабы тебя ненароком не обидеть и не рассердить. Не унизительно ли? Я доволен, судя по концовке твоего письма, ты выше названных предрассудков.

Бывай здоров. Жду продолжения трилогии. Хорошо бы прочитать про твою методологию творческого процесса. Хотя понимаю, что прямые советы тут не уместны. Но, может, посодействуют косвенно?

18.08

Ответ от Цалюка на мое от 14.04 оказался точно в ожидаемом виде – с пространным разбором моей второй книжки. Суть его видна из моего ответа.

«Отвечаю на твое письмо Получил его во время, но с ответом задержался из-за устроенного себе летнего отпуска и почти полного безделья. Занимался только домашними делами, а в остальном – пустым времяпровождением, чрезвычайно вдруг мне понравившимся: немного поваляешься, немного почитаешь, прошвырнешься в лесок и снова на боковую с маниловщиной в голове. Прелесть, оказывается, когда без забот, без планов и придуманной для себя «программы действий». Так что, извини, никак не мог собраться сесть за письмо, пока не получил напоминание о нем через Нину.

Ты, как всегда, задаешь вопросы, при заведомо известных, на мой взгляд, на них ответах. Вынужден повторить их еще раз.

О Марксе. Ответ на вопрос о воздействии трудов Маркса на «потрясающие общественные катаклизмы» есть в нескольких местах и в первой, и во второй моих книжках. Маркса (в плане его величия) сделал один наш «катаклизм», а последний сделали Ленин и Сталин. Не будь их, Маркса ни кто бы и не знал. Тут ты меня, в силу своего характера, бросишься критиковать за недооценку его трудов в свершении самих событий и появлении на арене Ленина и Сталина. И будешь опять не прав, ибо просто последним, надо было вершить дела от имени бога. Как выбирается «вершителями» Бог у меня в книжках есть. К слову, в них, кажется, есть ответы на все случаи самых разных жизненных коллизий, имевших место последние 30 лет.

О Ленине. Я написал книжку в тезисном варианте и, в пределах преследуемых целей, считаю вполне достаточным того, что в ней приведено. В моем инженерном плане большие подробности не требуются: будет литература, а не история.

О Сталине. То же самое. Вполне достаточно того, что есть. Твоя озабоченность «физическим уничтожением миллионов честных людей» не будет через каких-нибудь сотню лет иметь никакого значения. Об этом сказано в первой книжке, есть, кажется и во второй. Что касается бандита Бухарина, так он из той же шайки и получил то, что заслужил. Процедура меня не интересует. И вообще мне импонирует Соломонов суд. Особо, когда дело касается первых лиц, формально не подсудных, когда их наказывают как бы сами развивающиеся события. Николай Романов (естественно, не его семья) наказан справедливо. Хотя, без следствия и суда. А церковь его сегодня признала святым! Какая тебе философия?!

О Троцком. Не согласен с тобой (опять же в историческом плане), что тут было «гораздо сложнее». Все просто, и кто он был, и что полезного сделал. Таких одержимых в истории было множество. Для романа – личность весьма интересная. Бухарин вот не там и не тут – чистая заурядность.

О философии. Не надо мешать чисто философские труды с идеологией и практическим воздействием на человека слова, разных, грандиозных порой, шоу и прочих хитрых философических штучек. Я с твоими разъяснениями согласен, согласись со мной и ты».

О Горбачеве. Распад Союза – не результат деятельности Горбачева, а следствие того, о чем очень хорошо сказано у Макиавелли. Ничего, опять, «сложного» здесь нет и никакого «более объемного анализа» не требуется. Все ясно и понятно – и так, как у меня приведено. Пустая фигура, случайно появившаяся «во время». Почему так? – Смотри мою первую книжку о царившем тогда развале страны и полной деградации ее управления.

Такой конец, вспоминаю, я предсказывал лет, наверное, за 20 до происшедшего. У меня был приятель, в частых застольных беседах он говорил о нашем строе, как о неприступной стене, о крепости, назначенной стоять вечно. Я же всегда парировал его фразой: «Она развалится так, что только удивишься». Все было видно.

О Ельцине. Твои дополнения (о свободе слова, рыночной экономике, разрушении строя, созданного коммунистами) в контексте мною написанного абсолютно не нужны. Достаточно моего последнего абзаца и непременно в его вероятностном звучании. Пока здесь для меня вопрос. Вполне возможно придется еще пройти нам через нечто вроде «цивилизованного» тоталитаризма. В первой книжке об этом также что-то есть.

О Пуанкаре. В части цитирования «о том, что представляет этот мир...» ты повторяешь свою стандартную ошибку: вкладывая в чужие, в принципе всегда недостаточно однозначные, слова свои собственные, а не авторские, представления, о предмете, примерно так, как это делал Вольтер, критикуя Паскаля. Умнейшим мужикам вы навешиваете ярлык чуть ли не дураков. В подобной ситуации надо домысливать за автора, которого ты собираешься критиковать за, явно тенденциозно понятые, якобы его глупости. В прямом споре он моментально бы от них отказался, сославшись на ту самую ограниченность слова.

В данном случае (о Пуанкаре) речь, надо полагать, идет о непознаваемости мира, о не знании нами исходных причин его подобной простейшей организации (принципиальной, а не конкретной – и потому сложнейшей, чего, кстати, ты тоже у меня не понял и бросился мне объяснять сложность конкретики). Посмотри, что у него написано до и после цитируемой тобой фразы и что еще написано из того, чего у меня нет (хотя, считаю, вполне достаточным и того, что есть) – и ты поймешь, что она может означать. Здесь опять твое самое серьезное упущение в подходах к чтиву. Исключи его, домысливай за автора в конструктивном направлении – и ты исключишь ровно половину своих разъяснений и дополнений.

О делах своих не пишу, так как их не было».

26.08

Нам с Нисковских давно за 70, из них по 50 лет отдано конструкторской работе, которая просто обязывала нас быть аналитиками и приучила к способности задавать себе массу вопросов прежде, чем принять решение, а тем более, продействовать в соответствии с таковым. Но это на работе. В житейской практике, кажется, мы всегда были только отличными «теоретиками». Последняя история тому подтверждение.

Некоторое время назад – его телефонный звонок. – Слушай, я попал в аварию.

– Кто виноват? – Я. Понимаешь, посмотрел вперед, никого нет. Бросил взгляд направо, задержал его на секунду на уличной сценке, выехал не левую сторону, и... столкнулся с вдруг появившейся встречной.

– Скорость? – Да у меня была совсем маленькая, а тот хоть и несся на своей, но успел притормозить. Разбита фара, подфарники, сломаны бампер, крыло.

– Радиатор, мотор? – Кажется, удар не добрался, вроде в порядке.

– Как дальше? – Здесь подвезло. У визави оказался мобильник. Позвонил знакомому, якобы, из автосервиса. Тот быстро появился, взглянул, и назвал сумму. У сына, которого я вызвал, оказались случайно на руках деньги. Отдал 10, и мы разъехались.

– Машина где? – В гараже.

– Пойдешь, позови. Посмотрим. Тебе с заграничной, думаю, в 10 тысяч не уложиться.

На следующий день опять звонок.

– Нашел контору, и заказал запчасти. Через пару дней на моих жигулях поехали туда за ними. Смотрю, а в запчастях, кроме ранее названного, еще и лобовое стекло.

– Оно-то как? – Да Ася была без ремней, вот головой и разбила. Слава богу, голова оказалась крепче стекла.

– На сколько их здесь? – На 12. С ремонтом уже договорился, но просят за него много больше: дорого стоит покраска. Мои предположения о стоимости ремонта подтверждаются.

Прошло еще дня два. Сообщает, что дело затягивается. Он без машины не может. Договорился, говорит, продать ее ремонтникам и купить новую. Естественно, продать и машину, и запчасти придется по известному рыночному принципу: вам надо, да к тому же срочно, значит купить раза в полтора дороже, а продать, наоборот, во столько же раз дешевле. Затем перешли к новой машине. Вспомнили, для самоуспокоения, все минусы содержания его «Ауди». Поездки в автосервис по малейшей неисправности; в три – пять раз более зверские цены за любую детальку и любое обслуживание. Предлагаю купить небольшую, дешевую: ездить-то ведь надо только в сад и вдвоем. Нет, как можно. После престижной пересесть на какой-то жигуленок, хотя прекрасно помнит, как я, а не он меня, через весь город, надрывая муфту сцепления своего, пер ауди как-то в злополучный автоцентр. Соглашается на отечественную, но только «Волгу».

Вот уж что есть, то есть. Купить нынче – никаких проблем, были бы деньги. Приезжаем в магазин, на дворе усматриваем первый от ворот подходящего цвета лимузин, и мой приятель, руководствуясь броской рекламой о предпродажной подготовке, уже через пять минут бежит в кассу. От нечего делать, пока он рассчитывается, обнаруживаю, что в машине нет инструмента, нет домкрата, нет банки с краской и… не закрывается багажник, Механик говорит, что домкрат и «кое-какой» инструмент, что будто они покупают сами, он принесет, а вот краски – нет. Повозившись с замком и чего-то там повертев, он добивается его работы. Отношу все к неизбежной случайности, как следствию большой механической системы, каковой является автомобиль.

Расчеты Виталием произведены, механик разгоняет впереди стоящие машины, и мы выезжаем со двора. Он на новой, я на своем жигуленке. Через сотню метров показывает правый поворот, и останавливается. Что-то, говорит, постукивает в подвеске. Я, пока он ходил в кассу, покачивал машину, ничего не стучало. Предлагаю посмотреть в багажнике. Там плохо закреплена запаска, она, думаем, и постукивала. Покачали еще раз – вроде не стучит. Тронулись. В центре города машина, теперь уже без сигнала, останавливается вновь. Оказывается, кончился бензин. На стартере передвигаем машину к поребрику. С помощью случайно оказавшейся у меня пустой бутылки и шланга, переливаем ему в бак пару литров. Машина гудит, но не заводится. Думаем мало, заливаем еще. Не заводится. Звоним в магазин, просим выслать специалиста. В ожидании, читаем инструкцию. Там ничего не находим, но, пробуя по ходу разные кнопки, обнаруживаем, что не выдвигается антенна, которая 20 минут назад в магазине успешно это действо выполняла, не работает только что мигавший сигнал правого поворота, не включается прикуриватель.

Картина в целом занимательная. Два старпера бегают вокруг двух машин, стоящих в 10 метрах от перекрестка центральных улиц города и мешающих движению в самый что ни на есть час пик. Наконец, помощь приезжает. Вместо приветствия сразу с претензией и вопросом к нам.

– Почему поехали с пустым баком? – Парируем, а почему не заводится с бензином?

В ответ: «а она, как бы, и не должна это делать по своему проектному устройству». Оказывается, надо дабы завестись, разъединить какие-то шланги, продуть систему, затем, чтобы чего-то там в систему не попало, с предосторожностями, нами, инженерами, так и не понятыми, обратно эти шланги соединить. Следует отдать должное приехавшим специалистам: машина сразу завелась. Но неприятный осадок от явной конструктивной недоработки – остался.

Прошло несколько дней. Снова звонок.

– Этот драндулет меня сведет с ума. Сзади стучит, машину при езде бросает из стороны в сторону. Подняли машину, заглянули снизу. Оказалось, задние амортизаторы совсем не закреплены, штоки их выскочили из гнезд по причине отсутствия на них крепежных гаек. Отремонтировали сами. Вроде злоключения закончились. Машина на ходу стала устойчивой, стуки прекратились. Антенну и прикуриватель починили в автосервисе.

После пробега 1000 километров, предстояло пройти первое гарантийное сервисное обслуживание. В прилагаемой сервисной книжке указаны адреса мастерских. Обращается Виталий в ближайший к нему Уралгазсервис. Там требуют за постановку на учет непонятный предварительный взнос в размере аж 4000 рублей. Поехал во второй, дальний: там вроде обслуживают без предвзноса. По пути ниже критического упало давление масла в двигателе, а до этого еще самопроизвольно опорожнился резервный бачок в системе охлаждения двигателя.

В автосервисе провели техобслуживание, установили и устранили причину падения давления масла в двигателе, подтянули почти все гайки ходовой части машины и все хомуты шланговых соединений, дабы не утекали не только тосол, но и все другое. Содрали за все 3000 рублей, хотя стоимость масел и фильтра, что относится к техобслуживанию, всего 1200. Остальные 1800 рублей, надо полагать, пошли на устранение заводских огрехов. Упомянутые антенна и прикуриватель чинились тоже не бесплатно. Затем еще одна оказия. Стал перегреваться двигатель: не включается электродвигатель вентилятора. Снова расходы и трата времени на покупку реле, его установку. Далее уже совсем серьезнее.

Полагая, по наивности, что машина обкатана и все недоработки выявились, одним морозным зимним днем отправляемся с ним за город и там, в пяти километрах от главного тракта, не сумев пробиться к назначенному пункту, остаемся наедине с машиной, которую опять никак не можем завести. Можно представить наше состояние. Волею явно случая и божественного везения нам удается, после многочасовых попыток, заставить заработать мотор, поздно ночью добраться до гаража, поставить в него машину, и утром… однозначно установить, что нам вчера просто повезло. Тот самый бензонасос, с которого начались все злоключения, окончательно и бесповоротно вышел из строя и его нужно менять.

Сколько же они, особо, автозавод, теряют из-за подобных «мелочей»? А ведь помню, приобретенная мною более 40 лет назад «Волга» (с домкратом, полным набором инструмента, банкой краски и даже еще с какими-то запасными частями) прошла 100000 километров, к тому же, по молодости наших лет, чуть не все из них по лесным дорогам, по грязи и колдобинам. Не знал, не ведал ни сервисного обслуживания, ни ремонта. Не помню и о каких-либо обнаруженных дефектах. На мой инженерный взгляд и эта, новая машина, не плохая. Но вот мелочи…!

09.10

Из письма Юрию Валерьевичу Осинцеву.

«Немногим менее 2-х лет назад я обратился с письмом (копия которого прилагается) к губернатору Росселю. Сейчас, перечитывая это письмо, я вижу, что за прошедшее время хотя кое-какие акценты несколько изменились, например, в области усиления центра, в целом наметившиеся сдвиги можно отнести пока только к желаниям власти, либо к чисто формализованным решениям, вроде организации еще одной властной надстройки, либо к прямым последствиям произошедшего два года назад сверх масштабного денежного кризиса и появившейся отсюда чисто эфемерной возможности решить накопившиеся финансовые проблемы и несколько поднять собственное отечественное производство.

В глобальном же видении остается все так, как и два года назад. Более, кое-какие негативные моменты даже усилились или приобрели более устрашающий, буквально катастрофический характер. Это касается: все расширяющегося энергетического кризиса, вплотную приблизившимся уже к таким центрам, как Екатеринбург; наглого, теперь уже можно сказать системного, чуть не «узаконенного», поведения мафиозных структур и их практически полной безнаказанности; продолжающейся недопустимой дифференциации в оплате труда, не представляемого по последствиям старения оборудования и вообще всех действующих сооружений абсолютно во всех сферах промышленного производства, энергетики и транспорта.

Именно поэтому я считаю полезным и необходимым ознакомить с указанными моими соображениями и предложениями наиболее широкий круг руководителей для возможного принятия ими мер на уровне своей компетенции, либо путем соответствующего воздействия на вышестоящие лица и организации.

Конечно, можно все пустить на самотек, поскольку любая большая система самонастраиваема и рано или поздно сама по себе придет в оптимальное состояние. Однако это слишком длительный процесс и, главное, он будет проистекать под нежелательным для нас давлением мафиозных структур,

Не хотелось бы ни первого, ни, тем паче, второго. Нужны более активные, более целеустремленные действия всех ветвей власти. К чему Вас и призываю».

05.11

Марк, дорогой, здравствуй! Получил твое от 23.10. Пребываю, сразу, в ожидании обещаемого большого письма. А потому следующее.

Ты опустил мой житейский совет и снова пишешь о своей большой, на мой взгляд, неразумно излишней, загрузке, да, к тому же, еще и связанной с замещением всякого болеющего «старичья». Займись-ка ты по-настоящему второй своей книгой, рукопись которой (всей, а не только части, касающейся Уралмаша) я, обещаю, с удовольствием прочитал бы в одну ночь, а проштудировал не более чем за неделю. Дело за немногим – за тобой.

По трубе. Мне легче: у меня кроме твоих писем есть еще и все компьютерные копии моих. Ты задаешь вопрос: Что я имею в виду, делая реплику об изменении твоей позиции? – Техническую часть моего письма от 06.00, копию которой на всякий случай привожу.

Вот на все это, что там было приведено и что прямо вытекало из твоей защиты одношовного варианта трубы, я не нашел ни одной строчки, за исключением, несколько неожиданного: «Абсолютно согласен с тобой» Отсюда и возникло желание получить от тебя дополнительные разъяснения, а не одно «звонкое» согласие.

По проблеме «изма». Повторяю, что пребываю в ожидании обещанного большого письма. В предверии его могу предполагать, что мы придем к одному общему знаменателю, если будем исходить из известного придуманного Н. Бором принципа «дополнительности», а также отмеченных мною исходных оснований существования не только человека, но и всего живого. В рамках приведенного могу только приветствовать твое «дело не в названии», а, надо понимать, в том насколько реально пропагандируемое и осуществляемое волей «одержимых» соответствует названным исходным основаниям и не выходит за границы предельного уровня возмущений.

По юбилею Белых. Старые мы уже, а чем старше, тем дальше от справедливо-адекватной оценки нами сделанного стоящими сегодня у руля правления. Таков закон жизни. У Н. Н. ведь нет уже ни родного бюро, ни его лаборатории; остались из работающих фактически только косвенно его знающие. Тем не менее, сделаю все возможное. Писать можно по адресу: 620012, Екатеринбург, Уралмаш, директору фирмы «Уралмаш, Прокатное оборудование» Скабину Владимиру Парфеновичу. Видишь, изменилась даже и вывеска.

Я сам уже месяца четыре пребываю в состоянии полного безделья. Занимаюсь только домашними делами, а в остальном – пустым времяпрепровождением, чрезвычайно вдруг мне понравившимся. Однако... характер и привычка заедают, и начинаю ловить себя на вроде не совсем пустых размышлениях.

Всех тебе благ. Бывай здоров.

10.12

Получил письмо от Цалюка. Написал, что мое последнее письмо, позволило ему «все упорядочить и расставить по местам» и что он стал (наконец-то!) лучше меня понимать, но вот его «поверхностность изложения губит это взаимопонимание». И тут же, будто специально в разрез с приведенным… «Вот с чем я не могу, согласиться, так это с оценкой (моей) репрессий невинных людей». И далее опять свое собственное, чего у меня нет.

2001 год

02.02

Матус, отвечаю на твое последнее с некоторой задержкой, но не большей, чем твоя.

Начну с уточнения «истин», опять почему-то передаваемых тобой в искаженном виде.

Ты не можешь согласиться с моей «оценкой репрессий невинных людей». Да, разве я мог такое, написать! У меня идет речь о «погубленных жизнях» и их числе в чисто историческом плане восприятия событий человечеством, да еще и с сожалением в части такового явления. А ты подсовываешь мне «честных людей» и вне данной определяющей реплики.

Пишу о сталинском Соломоновом суде над бандитом Бухариным и другими такими же, что только таким образом и можно судить. Ты же мне – о «невинных людях». Странно ты споришь. Возьми мое письмо от 18.08.00, прочитай точно, ничего не искажая и не дополняя, не вырывая из общего контекста мною проповедуемого, и попробуй, – возрази

Сталин – это история. А она пишется (читается) более или менее верно через 100 лет. С нашими слезами его современников никто считаться не будет. Ты ее воспринимаешь так же, как и я. Даже о временах Наполеона, не говорю о более ранних. Убили, значит убили. Если много – большое было сражение, или здорово обошел один другого, и только. Никаких душевных мук.

Резюме. Оно в последних строчках последнего абзаца письма от 18.08.00. Мне ничего не стоит привести здесь копию (на случай, если у тебя его не сохранилось). «... Твое самое серьезное упущение в подходах к чтиву. Исключи его, домысливай за автора в самом благоприятном для него направлении, а не наоборот, – и ты исключишь ровно половину своих разъяснений и дополнений.

Твоя философия мне понятна и близка. Но только, как философия самостоятельная, может, как дополнение некое к моей, но не противопоставление ей, вроде твоего: «вот с чем не могу согласиться, так это с твоей оценкой...», которой у меня нет, и когда я не спорю и полностью с тобой согласен.

Хотя и здесь следует иметь в виду одно уточнение. Наши переживания есть прямая функция близости к нам того, о чем или о ком мы переживаем. 100 тысяч погибших в последней индийской катастрофе мы воспринимаем просто, как факт. А вот события у вас с

несколькими погибшими для меня трагичны потому, что там вы и другие мне знакомые и близкие люди. На место их я моментально себя ставлю и понимаю их боль не только в общем плане, а уже от сердца и души.

Теперь несколько слов о нашей жизни. Практически пребываю в том состоянии, о котором писал в предыдущем письме, но только уже полубезделья. Поскольку моя вторая книжка может писаться без конца, то кое-чем дополняю ее под возможное второе издание. Пару статеек написал в журнал «Конверсия». Попал в него по приглашению Васильковской. и Пушкарева (бывшего нашего смазчика), там работающих: она секретарем, а он чуть ли не главным редактором.

Встречался с молодыми уралмашевскими специалистами по поводу презентации с большим опозданием моей первой книжки. Один месяц работал у своего брата в качестве связующего со знакомыми мне людьми на меткомбинатах. Однако после первой же встречи на нтмк убедился в отсутствии взаимопонимания (по причине совсем уже другого их менталитета, да, видимо, и просто своей старости. Вспомни, как сами мы относились к старикам), расстроился и уволился, ничего не сделав. Таскаюсь еще на разные разговоры, юбилеи, в упи, редакции, на завод. Недавно в своем бюро был приятно удивлен детальными разработками по моим последним аванпроектам. О них я тебе писал. Но радости особой не испытал, поскольку у потенциальных заказчиков по-прежнему нет денег. У меня теперь пять! таких проектов, включая сделанные мной еще во времена основной работы.

Домашние дела все такие же. Галя уже несколько месяцев – молодец, даже моет посуду и помогает накрывать стол. Неудобство только в том, что привязан здорово к дому, и за все эти годы не отлучался из него больше, чем на день.

Плохо с Андреем: пьет, но пока работает на прежнем месте. Сделай одолжение, попроси Ласточкина написать ему, призвать к достойной жизни, пожалеть в, конце-концов, всех нас. Заранее, буду ему признателен. Костя – внук – поступил, наконец, в институт и нынче сдал первую сессию. Вот так».

10.04

Цалюк образумился. Споров нет, домысливаний тоже. Признал, что он часто (какой уже раз!) действительно «реагировал с ходу, без подготовки, не упорядочив свои взгляды». Надо ответить ему в соответствующем духе.

03.05

Отправил ответ на очередное послание Гриншпуна

«С величайшей признательностью тебе за письмо и оперативно выполненное поручение – от меня, и дополнительно – большущее спасибо за книжку – от Муйземнека.

По содержанию твоего письма у меня сейчас одно беспокойство – за твои глаза, тем более, что ты упоминаешь о каких-то сомнениях врачей в части проведения операции. Текст твоих писем с увеличенными за полгода в четыре раза буквами (в два по высоте и так же по ширине) также не действует успокаивающе. Принимай все возможные меры и, прежде всего, бросай свою чертову работу. Не можешь писать, диктуй на кассету, как в свое время делал Хрущев. Думаю, не только он один.

Твои опасения о моем «блаженном ничего неделании» напрасны. Впрочем, я ранее уже упоминал, что «характер и привычка заедают, и начинаю опять ловить себя на не совсем пустых размышлениях». Так и получается: то сбегаю на работу, то опять хватаюсь за продолжение второй книжки: делать это можно, кажется, без конца и как раз в нашем стариковском состоянии, когда нужные мысли и слова лезут в голову со скрипом и вытаскиваются из нее на свет божий лишь благодаря большому желанию и воле. У меня и того и другого, в силу лености, было мало, но была, и сохраняется еще, некая настырность. Нечто по недавно рассказанному мне Муйземнеком анекдоту: «Самое, – говорит, – трудное в жизни это пребывание в состоянии ничего неделания». (Удивительное у нас всех трех почти одновременное совпадение в мыслях). Выражаю полное с ним согласие: «Да...». А он, после некоторой паузы, продолжает: «Но, ты ведь знаешь, – трудности меня никогда не беспокоили: я их всегда достойно преодолевал». Я устроен несколько по-другому, но при том же, примерно, результате. Знаешь мою поговорку: каждый играет сам себя и это ему ничего не стоит... Пока, естественно, есть кое-какое здоровье и силы!

На последнее мне можно, на фоне состояния многих сверстников, наверное, не жаловаться. По врачам стараюсь не бегать, хотя всякие органы давно уже начал чувствовать с явным на то неудовольствием. Вот почему и советую тебе бросить работу. В жизни надо испытать все, что ею предпослано, в том числе и относительную свободу от диктуемых нам внешними обстоятельствами обязанностей. Так сказать, пожить в состоянии, определяемом одним Я. Понимаю, что есть масса вещей, нас, тем не менее, тоже обязывающих, но уже по самой жизни, как, например, забота о ближнем. Впрочем, тут ты можешь и возразить. Химич, к слову, при аналогичном как-то с ним разговоре, заявил, что академики умирают за рабочим столом, полагая, видимо, таковой исход внутренней потребностью человека, вытекающей из его академического звания. Но, то ведь Академик!

Бывай здоров. Напиши чего-нибудь и чуть быстрее, чем через пять месяцев».

16.05

Мой ответ на апрельское письмо Цалюка.

«Сердечно поздравляю тебя с очередной большой датой, о которой в силу своей забывчивости и несобранности узнал только вчера от Нины. Был не то, что удивлен, а просто не готов к подобной информации: годы мелькают как костяшки на старых счетах. Пять лет нашей с тобой более или менее регулярной переписке! Сколько мыслей, позиций, интересных споров!

И вот – 75 лет. Фактически глубокие мы старики даже по нынешним временам, не говоря уже о какой-нибудь тургеневской эпохе. Время воспринимается по-другому, чем в прежние молодые годы. Помню, мы как-то с Соколовским, когда нам было лет по 25, шли после работы с К. Валугиным, и он, признавшись, что ему скоро 30, пообещал пригласить нас и достойно отметить предстоящий юбилей. Разошлись. И как ты думаешь, – о чем мы завели с Олегом разговор, расставшись с Кондратом? О непомерной величине пяти лет, что нам предстояло прожить до этих тридцати. Нам казался данный срок недосягаемым, маячившим в дымке далекого будущего.