Нет там никакого шлаг-бауммм-ма... 3 страница

Катера подтянулись поближе – теперь от «Тайменя» их отделяла пара кабельтовых[14]. Ольга задумчиво сказала:

– Берегите пенсне, Киса, сейчас начнется...

Навстречу прошел красивый белый теплоход «Антон Чехов» – конечно, в Игарку с иностранцами. Там громко играла музыка, спокойные, веселые люди стояли на всех палубах, кто-то даже помахал рукой, когда расходились встречным курсом, и Мазуру стало грустно от чужого праздника.

Катера прибавили ходу – теперь до них меньше кабельтова... Мазур посмотрел в бинокль. Ага, в корме крытого стоит мрачный тип с пистолетом в руке и прикидывает, как бы ему половчее занять позицию, а у того, что на белом, уже автомат приготовлен. Положим, «Тайменя», хоть он и мал, автоматным огнем так быстро не потопишь, но вскоре начнут палить по рубке, никаких сомнений, один положит на пол огнем, другой попытается на абордаж взять... Знают ли они точно, каким арсеналом Мазур располагает, или нет? Вообще-то, все за то, что на катерах сидят шестерки, перед такими ставят конкретные задачи, но не перегружают лишней информацией, так что о ружье могут и не знать...

Он присел на корточки, разворошил мешочек с ружейными патронами, отобрал полдюжины пулевых в пластмассовых красных гильзах. Стоя все время так, чтобы держать штурвального боковым зрением, тихо бросил Ольге:

– Будешь прикрывать. Инструкции прежние: пали в белый свет, лишь бы часто...

– Когда?

– Скажу... Эй, Паша! По моей команде дашь лево на борт, да покруче. Потом жми прежним курсом.

– На волну хочешь посадить? – догадливо спросил рулевой.

– Ну, – Мазур, не поднимая ружье на уровень окон, чтобы не углядели в бинокль, зарядил оба ствола, включил выбрасыватель. Присев на корточки, приказал Ольге:

– Как только выскочу наружу, лупи, – ногой подвинул к ней здоровенный гаечный ключ: – Разобьешь стекло... Все готовы? Лево на борт!

И торопливо сунул в рот четыре патрона, капсюлями наружу. Буксир повернул влево, подставляя несущимся следом катерам высокую волну, на которой тряхнет получше, чем телегу на ухабе. Пинком распахнул дверь, выскочил наружу. Рубка заслоняла его от преследователей.

Отчаянно зазвенело стекло, осколки посыпались на палубу. И тут же сухо затрещали выстрелы. Буксир, кренясь, вернулся на курс, катера не отставали, лихо клюнув носами на волне, окутавшись веерами брызг, Ольга палила в белый свет, Мазур видел – их разделяло каких-то тридцать метров, – что на белом суденышке все непроизвольно пригнулись, втянули головы в плечи. И, навалившись левым боком на низкий фальшборт, заработал, как пулемет: выстрел, выстрел, перезарядка в молниеносном темпе, выстрел, выстрел!

Это отняло считанные секунды. Нырнув в рубку, он посмотрел назад. Они неслись навстречу солнцу, и плохо было видно, что происходит за бликующими иллюминаторами синего катера, но на белом все обстояло прекрасно: виднеется лишь макушка рулевого, то и дело ныряющая вниз, ведет катер почти вслепую, обосрался, тварь! Остальные, надо полагать, лежат на дне вповалку. А высокое стекло в хромированной окантовке заляпано справа кровью – это получил пулю тот, что держал автомат.

Синему катеру пониже ватерлинии досталась одна пуля, а вот белому – четыре, поскольку тот был поопаснее. И разница не замедлила сказаться: белый на глазах зарывался в воду острым акульим носом, терял ход. Чуток осмелев, его экипаж попытался было высунуть головы. Мазур моментально пресек эти вольности огнем из «Макарова». В ответ ударила автоматная очередь – наугад, в небеса, ствол торчал над стеклянным козырьком чуть ли не вертикально.

– Щенки... – процедил он сквозь зубы.

Над крышей синего катера показалась пригибавшаяся фигура, вскинула пистолет, по-американски держа его обеими руками. Мазур выстрелил – хотел п о л о ж и т ь, но их уже разделяло метров пятьдесят, на такой дистанции, да еще из незнакомого «макарки», который далеко не шедевр, промажет и «морской дьявол»... Так что незадачливый дуэлянт остался жить и юркнул назад, под крышу. Синий катер тоже опустил нос. А с белым все обстояло на «ять»: он уже просел в воду ладони на три, мирная плавучая игрушка, пусть быстрая и дорогая, на такие баталии не рассчитана, к пробоинам быстро не доберешься, не заткнешь в момент, а набранная скорость работает против живучести, воду прямо-таки вгоняет внутрь...

И белый катер грузно, как корова, стал поворачивать вправо, к берегу: там, наконец, сообразили, что еще немного, и погоню придется продолжать вплавь, в одежде и ботиночках, а до берега, между прочим, далековато...

Высунув ствол в разбитое окно, Мазур дважды попотчевал пулями оставшееся в походном ордере судно противника. Снова пониже ватерлинии. Оттуда огрызнулись парой пистолетных выстрелов, снова неприцельными, – стрелок, присев на корточки, выставил руку, пальнул, спрятался... Мазур давно мог разнести катеру все иллюминаторы, но это значило бы лишь подарить им удобные амбразуры. И потому продолжал стрелять по корпусу. Патронов с пулями больше не было, в ход пошла картечь. Однако он успел сделать лишь три выстрела. Катер резко отвернул и двинул к берегу вслед за собратом. Мазур лишний раз убедился, что у Прохора нет профессионалов, его ребятки порой и умеют стрелять метко, но в душе остались накачанными охранничками коммерческих киосков, не склонными класть живот на алтарь... От прямого боя они всякий раз уклонялись, вот и сейчас сдрейфили, хотя обстановка требовала немедленного абордажа, пусть и с риском потерять половину народу...

– Ну ты даешь, – отозвался Пашка. – А дальше-то что, Наполеон?

– К берегу, – решительно сказал Мазур. – Во-он там можно причалить?

– Да запросто.

– Давай. Карты есть?

– Только речная лоция. Дать?

– Не надо, – махнул рукой Мазур. – Ты вот что... Высадишь нас, пройди с милю и сам чеши в тайгу. Назад возвращайся бережком.

– Ну ни хрена! А буксир?

– Никуда он не денется, – сказал Мазур. – Заберешь потом. На меня вали, как на мертвого, разрешаю... Тебе под это ЧП все шалости спишутся. Понял? В тайге схоронись, на буксире не сиди...

– Да зачем?

– У них тут где-то вертолет есть, – сказал Мазур. – Чего доброго, подожгут они тебя, не разбираясь...

«Таймень» ткнулся бортом в высокий берег. Подхватив сумку и ружье, Мазур перескочил, протянул руку Ольге. Пашка крикнул вслед:

– Семь футов под килем... хоть ты и мудак хренов! Ох, мудак!

Оскалясь, Мазур махнул ему, схватил Ольгу за руку и поволок подальше в тайгу. Они остановились в зарослях густого кустарника, тяжело дыша. Сквозь деревья видно было реку, и шум дизеля еще не утих вдали.

– Ну, и куда теперь? – пожала плечами Ольга.

– В Пижман, – сказал Мазур.

– А в какой он стороне?

– А хрен его знает. Главное, малыш, меж нами и Шантарском нету больше великой реки. Если и попадутся мелкие, не беда...

Глава третья

Живец с подстраховкой

Он не обманулся в нехитром прогнозе – вскоре появился вертолет, уверенно летевший вслед буксиру примерно метрах в трехстах над серединой реки. Знакомый вертолет – камовский, зелено-пятнистый, с бортовым номером, намертво впечатавшимся в память – 531. Оба невольно пригнулись в кустарнике, вспомнив последнюю встречу с этим аппаратом тяжелее воздуха. Однако густая тайга по берегам стояла сплошной стеной, да и вертолет, не рыская, уверенно пер по прямой. Довольно скоро едва слышное гудение резко изменило тон, прямо-таки заметалось по небу – похоже, Пашка скрупулезно выполнил приказ: чтобы не связываться больше с чужими, явственно припахивающими смертью сложностями, причалил к берегу и драпанул в тайгу. Вертолет с четверть часа крутился там – а потом улетел в неизвестном направлении. Сразу ясно, что здесь, на глазах множества непосвященного народа, погоня растеряла прежнее нахальство. Правда, это нисколечко не означало, что можно свалить гору с плеч и расслабиться. И дичи, и охотнику понятно, что следующей клеточкой на шахматной доске неминуемо должен стать Пижман с окрестностями. Дичь понимает, что охотник это понимает, а охотник понимает, что дичь это понимает, – словом, высокая философия, от которой герр Кант рехнулся бы, запряги его в такие игры...

А в общем, чистейшей воды экзистенциализм. Мазур давно уже научился выговаривать это слово без запинки. Во времена оны Морской Змей, будучи еще старлеем, захомутал утонченную и весьма интеллектуальную выпускницу философского факультета – вопреки штампам насчет «синих чулков» сексапильную и мужиков не чуравшуюся. И крутил с ней года полтора, пока не подвернулся блестящий кандидат в мужья, папин сынок с корочками МГИМО, рядом с которым трехзвездочный морской плебей выглядел бледно... За это время, однако, не подозревавшая о подлинной сути своего любовника и его приятелей красотка, регулярно посещавшая пикники, успела немного образовать господ офицеров, привив азы философии. Откровенно говоря, им было наплевать на все азы – кроме того самого экзистенциализма. Вот этот-то подвид философии им страшно понравился, ибо, если разъять его по методу Сальери и проверить алгеброй, сводился к примитивнейшей формуле: весь мир идет на тебя войной... Именно так с господами «морскими дьяволами» и обстояло. Они только добавили свое окончание: «...но ты, сукин сын, обязан выжить». И помнить, что впереди пятьдесят лет необъявленных войн, а ты подписал контракт на весь срок... В общем, у каждого свои причуды. Но гораздо престижнее думать, что ты не подводный убивец, а экзистенциалист – как иначе, коли это чистая правда...

Посидев в кустарнике еще с полчаса, он прикинул диспозицию. Диспозиция была запутанная и туманная. Прежде всего, труднее стало ориентироваться. Раньше он бодро шпарил на юг – или почти на юг, – забирая то вправо, то влево, отклоняясь с курса, но твердо зная, что рано или поздно упрется в Шантару, на тысячеверстном протяжении текущую в этих местах с востока на запад; что пройти мимо такого ориентира решительно невозможно, как ни старайся. Теперь же просто не представлял, куда следует двигаться. В доме у Федора он видел прикнопленную к стене на кухне карту Шантарской губернии – самую обычную, купленную в магазине. На ней, конечно, имелся Пижман, карта довольно подробная, но вот переправа, разумеется, не обозначена. И привязаться к местности невозможно. Почти. Если выделить из окружности интересующий его сектор, грубо прикинуть направление, то сектор этот займет градусов сорок пять. А это немало, если предстоит переть на своих двоих в неизвестность. Он, конечно, не собирается падать духом – главная неприятность в том, что потеряешь уйму времени, определяясь. Отсюда плавно вытекает: необходимо устанавливать контакт с аборигенами...

Часа четыре они двигались в произвольно выбранном направлении: примерно юго-юго-запад, ежели по-сухопутному, а коли по-морскому – зюйд-зюйд-вест. Резко взяли вправо, когда с вершины сопки Мазур усмотрел в бинокль самую натуральную зону, какими здешний край был богат, и немаленькую. Два раза пересекали узкие дороги, а однажды обошли стороной свежую вырубку – лес был сведен на паре десятков гектаров. Появился гнус, но теперь было гораздо легче, помогали импортные антикомариные флакончики, прихваченные у паромщика.

В шестом часу вечера вышли к дороге – раскатанной и довольно широкой, где машины могли двигаться в четыре ряда. Дорога такая, как подсказывал опыт Мазура, просто обязана была вести к немаленькому населенному пункту. А Пижман был единственным здесь, отвечавший этим условиям...

Около часа он по всем правилам наблюдал в бинокль, забравшись на склон сопки. За это время на юг (куда они и стремились) прошло девять могучих лесовозов, КРАЗы, а также две виденных им давеча на пароме милицейских машины, автолавка ГАЗ-53 и красный «Жигуль». С юга – восемь пустых лесовозов, автозак, два «Урала» с безоружными солдатами (погоны черные, вероятно, саперы) и два «шестьдесят шестых» ГАЗа с эмблемой Министерства по чрезвычайным ситуациям.

Все (но главным образом количество лесовозов) наталкивало на мысль, что дорога эта либо сама ведет в Пижман, либо где-то вливается в другую, которая опять-таки упирается в желанный Пижман. На эту версию работал и внешний вид бревен, какими были гружены лесовозы: обработаны так, что могут быть только первосортным, предназначенным для валютного экспорта товаром. По воде никто его не станет таскать – чересчур много барж и буксиров потребуется, машинами не в пример дешевле. А погрузить на поезд можно только в Пижмане...

Кратенько изложив все это Ольге, Мазур сказал:

– Голосовать придется...

– А риск есть?

– И еще какой, – утешил он. – Но тащиться километров восемьдесят пешком – еще рисковее, знаешь ли. Потому что, вещует мне сердце, власти уже побывали у паромщика. И надо, пока они не раскачались толком, делать марш-бросок – под свечой всегда темнее...

– Я разве против? – пожала она плечами. – Приказывайте, адмирал...

Стоя на обочине, он чувствовал себя словно бы голым на Невском проспекте. Впервые за все время странствий они столь открыто являли себя миру, и Мазур старался не думать, что произойдет, если их попытается сцапать н е п о с в я щ е н н а я милиция, – никак нельзя сдаваться властям пока что, эрго...

Первый попутный КРАЗ равнодушно пропер мимо на полном ходу, обдав удушливой черной копотью. Минут через десять так же поступил и второй, хотя Мазур, мгновенно наученный горьким опытом, заранее достал несколько пятидесяток и, держа их веером, старательно махал водиле.

– Что-то не срабатывает финикийское изобретение, – проворчал он, глядя вслед натужно ревевшему лесовозу. – Неужто такие богатые? Не нравится мне это...

– Может, долларами помахать? – на полном серьезе предложила Ольга. – Или фляжкой со спиртом?

– Мы по-другому сделаем, – после короткого раздумья сказал Мазур. – Деньги не срабатывают, фляжка выглядит непрезентабельно – остается живец с подстраховкой... – И уточнил: – Подстраховка – это я. Комментарии нужны?

– Зачем? Ты мне только растолкуй, что делать-то...

– Сначала вон туда перейдем, – сказал он. – Там мне гораздо удобнее будет за деревом прятаться... Ага, сюда. Давай-ка в темпе косметику поднови, да погуще... питерских путанок ведь насмотрелась? Куртку снимай, все равно не холодно, и – на сумку ее, пусть валяется. Нет, пистолет в кармане оставь, тут с ним играться не стоит...

Светлая Нинкина футболка была ей велика, но Мазур, обойдя вокруг и критически осмотрев, затолкал обнову в джинсы так, чтобы грудь обтягивала должным образом. Перекинул косу на грудь, потуже затянул ремень, отступил на шаг, хмыкнул:

– А похожа...

– Н-да?

– Похожа, – кивнул он удовлетворенно. – Как лапшу вешать, сама сообразишь, по обстановке. Не учить же мне женщину, как мужика завлечь...

Шум мотора с нужной стороны послышался минут через двадцать. Мазур мгновенно отпрыгнул за дерево, присел в кустах. Шел очередной КРАЗ. Ольга вышла к обочине, в указанном заранее Мазуром месте остановилась, замахала рукой.

«Знаю я жизнь», – с мимолетной гордостью подумал он. КРАЗ сразу же притерся к обочине, хлопнула дверца. Обойдя капот, к Ольге вплотную подошел валкой походочкой индивидуум лет тридцати, с довольно короткой прической. На нем были самые обычные джинсы и черная рубашка, распахнутая на груди, с засученными рукавами – и везде на открытых взору участках красовались разномастные татуировки, выполненные не в пример затейливее, чем те, которыми испачкали Мазура.

Водила, не отрывая от Ольги заинтересованного взгляда, выплюнул окурок сигареты с фильтром:

– Ну, и куда топаем без мамы, лялька?

– В Пижман.

– А до Пижмана-то – под восемьдесят кэмэ...

– Вот я тебя и тормознула, – бесхитростно пояснила Ольга, без особого труда изобразив довольно блудливую улыбку.

– Откуда бредешь?

– С леспромхоза.

– А что там делала?

Ольга прищурилась:

– С другом в бане мылась.

– И пупками, поди, терлись?

– А по-всякому. Ты сам-то куда, в Пижман?

– Ну.

– Подкинешь?

– А что ж друг не подкинул?

– Ужрался друг, – сказала Ольга. – А мне завтра в семь утра на смену выходить.

– Я смотрю, у друга блудень неплох, если такие концы отмахиваешь... Катя. («Заметил наколку, конечно», – констатировал Мазур.)

– Да не жалуюсь.

– И что, лучше всех на свете?

– Чтоб лучший найти, девке порыскать приходится...

– О, а вот это уже лучше – люблю понимающих... Ходку отмотала, Катерина, или так, по глупости?

– А ты что, прокурор?

– Я-то? Да наоборот... У меня, понимаешь, инструктаж – ни за что посторонних не подсаживать. Вот ежели б ты была не посторонняя...

– А что мешает?

– Значит, договорились?

– Ага, – Ольга повернулась к сумке.

Чернявый ее придержал за локоть:

– Катерина, времена нынче рыночные...

– Ну и?

– Все через предоплату.

– А не прокинешь потом, рыночник? – тоном натуральной шлюхи спросила Ольга.

– Да зачем, Кат-тя? Дорога дальняя, еще пару раз остановимся полюбоваться природою... Посмотреть, что умеешь.

– В кабине или как?

– Или как, – чуть подумав, сказал шофер. – Чуток отойдем, подстелим твой куртячок... Бери и пошли.

И уверенно погладил ее по заднице, когда наклонялась за курткой. Ольга абсолютно спокойно это перенесла и первой, помахивая курткой, с загадочной улыбкой направилась мимо того дерева, за которым прятался Мазур. Шофер живо ломанул следом, нацелился обхватить ее повыше талии – и оказался лицом к лицу с недобро ухмылявшимся Мазуром, подкидывавшим на ладони пистолет.

Реакция у чернявого оказалась отменная – в глазах еще гасло ошеломление, а рука рванулась к карману. Науку следовало преподать с самого начала – и Мазур, дав ему время выхватить нож, нажать кнопку, сбил первым же ударом. Вырвал перышко, не глядя, забросил в тайгу, добавил ребром ладони. Отступил на пару шагов, дожидаясь, когда пленный очухается, глянул на Ольгу и покачал головой:

– Откуда такая непринужденность, Кат-тя?

– С кем поведешься... – невинно вздохнула любимая жена.

Мазур глянул через ее плечо, чуть отодвинул в сторону и распорядился:

– Вставай, орел. Очухался, вижу...

Чернявый, упираясь кулаками в землю, тяжело поднялся, помотал головой, выдохнул:

– С-сучары...

– Давай без лирики, – сказал Мазур. – Расконвоированный?

– Ну.

– Что ты там чирикал насчет инструктажа? Девочку ставил в безвыходное положение или правда?

– Правда. Абверовцы неделю на ушах стоят[15]. Каждое утро на уши капают – никого не подбирать, не подсаживать...

– Конкретные приметы дают?

– Нет. Спросишь у Мюллера, много он тебе ответит...

– Что, и промеж себя разговоров нет?

– А чем меньше знаешь, тем дольше живешь. Ну что тебе надо-то? Говори, и разбегаемся.

– В Пижмане часто бываешь?

– А куда ж я стволы вожу, по-твоему?

Мазур огляделся, высмотрев местечко, где желтел песок, подтолкнул туда пленного и вручил ему сломанный сучок. Минут пятнадцать слушал, заставив начертить более-менее точный план, – и вскоре кое-какое представление о Пижмане получил, настолько, чтобы не тыкаться слепым котенком и не расспрашивать о дороге к вокзалу, двигаясь в противоположную сторону. Потом грамотно, умело задавал вопросы о необходимых деталях. Шофер отвечал охотно, юно надеясь, что после допроса от него, чем черт не шутит, и отвяжутся. Только под конец он не выдержал, уколол Мазура красноречивым взглядом, в котором без перевода читался вопрос: «Интересно, друг ситный, откуда ж ты взялся, если идешь с севера в Пижман, ни черта о нем не зная?!» Ухмыльнувшись, Мазур ответил вслух:

– Шпионы мы, шпионы. По ошибке на Таймыре сбросили, вот и плетемся...

– Пой, ласточка... – фыркнул чернявый, но ни единого вопроса не задал, руководствуясь все той же нехитрой лагерной мудростью.

– Попели, будет, – сказал Мазур. – Пошли.

– Куда?

– В машину, куда ж еще. Придется тебе все-таки нас докинуть до Пижмана...

– Да в душу твою мать! – взвыл чернявый, с полуоборота заведясь на истерику, натурально всплеснул руками, перекосился лицом. – Я ж тебе косяка не загоняю – вышли менты на облаву, вышли! Под Пижманом их дюжина с овчаркой от рассвета до заката торчит, десять раз на дню мимо езжу, и всякий раз в кабину морду суют! Мне семь месяцев осталось до чистой, сгорю с тобой, как целлофан на пожаре!

– Не скули, – сказал Мазур. – Раньше выйдем. Там, где дачи, если ты про них не соврал, и там в самом деле можно лесочком в город пройти...

– А если по дороге прихватят? Попрется какой-нибудь сапог в Пижман за водкой, заметит в кабине чужих...

– Что делать? – пожал плечами Мазур. – На Бога полагаться, только лишь.

– Слушай...

– Хватит, – коротко, недобро бросил Мазур. – Полепетали, не в Госдуме. Если уж ты мне попался, значит, такое твое невезение. Или везешь без скулежа и дерганья, или сам за руль сяду, а тебя устрою вон в тех кустиках, там и закоченеешь через часок... Ну? Прения будут? – и уперся в него взглядом.

– Йэх, ну блядь, фортуна... – чернявый ударил себя по голове кулаками.

– Шнель, – приказал Мазур, подтолкнув его пистолетом.

Чернявый, временами постанывая сквозь стиснутые зубы, уселся за руль. Мазур примостился с ним рядом, Ольга устроилась у дверцы.

– Смотри, – предупредил он чернявого. – Начнешь руки распускать – тут тебе и звиздец. Все равно первым успею вмазать... Может, тебе денег дать?

– В жопу засунь, – огрызнулся чернявый.

– Тебе?

– Себе.

– Ладно, краснобай, давай потихонечку трогай и песню в пути не забудь...

КРАЗ взревел мотором. Мазур краешком глаза поглядывал на дорогу, сосредоточив все внимание на водителе. Тот время от времени косился люто, с нескрываемой ненавистью, но дергаться и не пытался. Пониже локтя у него Мазур заметил такую же наколку, какой его самого наградили на заимке, – череп в заштрихованном прямоугольнике. Так и подмывало спросить, что она, собственно, означает, но промолчал. А то окончательно распсихуется от новых непонятностей, ямщик хренов...

Навстречу за полчаса попались только два пустых лесовоза и мотоцикл с коляской, на котором каким-то чудом умещались восемь поддавших мужичков. Потом чернявый вдруг начал все чаще поглядывать в боковое зеркало, и Мазур подобрался на случай подвоха – было у водилы время обдумать...

– Что там? – прокричал он, перекрывая рев мотора.

– Фуй в пальто! Говорил тебе, нарвемся, так ты умнее всех! «Уазик» зоновский!

– С чего ты взял?

– Номер вижу!

Мазур покосился на Ольгу, тоже напряженно уставившуюся в зеркало со своей стороны. Она все слышала – и кивнула.

– Не ссы, прорвемся! – крикнул Мазур, склонившись к водителю. – Авось не тормознут!

– Бабка надвое сказала...

– Если что, так и говори – девка голосовала, везешь в Пижман!

– А ты где будешь – в кармане у нее сидеть?

– Найду место, – сказал Мазур. – Смотри, первая пуля тебе...

Он сполз с сиденья. Кабина у КРАЗа просторная, и Мазур без труда устроился на полу лицом к водителю, предусмотрительно вынул пистолет, дернул Ольгу за штанину. Она склонилась к нему.

– Если завяжется разговор, сразу вылезай, – приказал он. – И дверь придержи, чтобы я мог выскочить...

– Бля! – взвыл водитель.

Слышно было, как их обходит справа опрометью несущийся УАЗ, водитель круто свернул влево, чтобы не столкнуться, и почти сразу же стал тормозить. По его исказившемуся лицу Мазур понял: так и есть, накаркал, останавливают...

Едва чернявый снял ноги с педалей и перекинул рычаг передач на нейтралку, Мазур показал ему пальцем: мол, вынь ключи и отдай. Водитель медлил. Осклабясь, Мазур взвел курок. Тогда только чернявый выдернул ключи, кинул ему под ноги и остался сидеть за рулем, закаменев лицом.

Затопали приближавшиеся шаги. «Двое», – определил Мазур. У левой дверцы завопил хриплый, определенно нетрезвый голос:

– Тебе что говорили, бритый колобок? Кого посадил?

Перехватив вопросительный взгляд Мазура, Ольга, низко опустив руку, показала ему два пальца – точно, двое.

– Начальник, да она пижманская, – как мог мягче и дипломатичнее ответил чернявый. – У нее мужик на переправе служит...

– Захлопнись, чмо! – шаги вновь зазвучали, перемещаясь к правой дверце. – Эй, красивая, стекло опусти!

Мазур показал ей пальцем, какую ручку крутить. Снаружи громко причмокнули в два голоса. Тот, прежний, сбавил немного тон, но спесь осталась прежняя:

– Куда путь держим, симпатичная?

– В Пижман, – спокойно ответила Ольга.

– За натуру сговорились?

– Да как вам сказать...

– Ай-яй-яй, – пожурил невидимый собеседник. – Девушка такая симпатичная, вид вполне культурный, а под лагерную рвань мостишься... Ты ж от него подцепишь вагон мандавошек и пригоршню С П И Д а, они там привыкли друг у друга в жопе конец мочить... Как ппре... представитель власти, я такой порнографии допустить не могу. Вылезай, лапа, доедешь до Пижмана с белыми людьми.

– Да я...

– Вылезай, киса, – приказным тоном распорядился тот. – Нечего тебе с зэками тереться, коли господа офицеры предлагают свой кабриолет... Ну?

Мазур кивнул. Ольга приоткрыла дверцу ровно настолько, чтобы вылезти, а оказавшись на земле, распахнула во всю ширь. Мазур рывком поднял тело с пола, используя сиденье, как промежуточный трамплин. Стартовать пришлось из чертовски неудобной позиции, но бывало и похуже...

Он прыгнул ногами вперед, заплел ими шею человека в форме, свалил по всем правилам, использовав тело противника вместо подушки, смягчившей удар оземь. Отключил точным ударом, взмыл на ноги, прыгнул ко второму, только и успевшему, что отступить на шаг и удивленно разинуть рот... Удар. Второй. Ухватив за ворот и штаны, швырнул под машину, моментально отправил туда же и второго. Оба скорчились под бензобаком, словно эмбрионы. Мазур оглянулся. Метрах в десяти стоит темно-зеленый УАЗ-469, две передних дверцы распахнуты, и внутри никого больше нет. Машина старенькая, покрыта многочисленными вмятинами.

– Господа офицеры... – хмыкнул Мазур, покосившись на бесчувственных вертухаев.

Один из них был в чине старшего прапорщика, второй – та же курица, которая не птица, сиречь обычный прапорщик. Оба, с первого взгляда видно, изрядно поддавшие, небритые, в мятых кителях. Зато кобуры на поясе у обоих.

– Ваши? – спросил Мазур, заглянув в кабину.

– Наши. Абверовцы сраные, – отрешенно, с сомнамбулическим видом ответил водитель и закачался взад-вперед, выдыхая: – Ну ты мудак... ну ты подставил...

– Вали на меня, – сказал Мазур. – Вытерплю.

– На тебя, сука... у меня ж с ними счеты, притопят и разбираться никто не будет... что хотят, то и напишут... ну ты мне попадешься...

Видя, что время для светской беседы насквозь неподходящее – да и время поджимало, – Мазур вытянул из кабины сумку, кинул ключи водителю. В последний раз оглянулся на вырубленных – порядок, полная гарантия каталепсии еще на четверть часика – и подтолкнул Ольгу к стоявшему с работающим мотором УАЗу. На ходу предупредил:

– Хорошенько запоминай, где оставишь пальчики, потом протереть придется...

«Теперь уж точно объявят розыск, – подумал он, садясь за руль. – Но выбора нет никакого, так что придется перетерпеть...»

Рванул разболтанную, побрякивавшую всеми сочленениями машину, ухмыльнувшись некстати вынырнувшим воспоминаниям: кто-то и считает истории, когда прапорщиков принимали попервости за генерал-лейтенантов, армейскими байками, но в старые времена, когда только что ввели этих самых прапорщиков, иные дневальные – в основном из независимых ныне урюковых республик – и вправду ухитрились наделать немалого переполоху, кое-где в архивах особых отделов можно наткнуться на рапорты о достоверных курьезах. Это мичмана не перепутает с адмиралом даже салага-первогодок, потому что звезды разные, а у сухопутчиков звезды очень даже похожи...

Он выжимал из таратайки все, на что она была способна, холодно и отстраненно просчитывая ближайшее будущее, – через четверть часика очухаются, чернявый удрать не посмеет, будет доказывать свою полную благонадежность, «беспросветники» на его машине и рванут в Пижман, пылая жаждой мести... Значит, нужно либо опередить, либо затаиться. Интересно, наврал водила насчет дач?

Не наврал. Минут через сорок слева обнаружилась накатанная колея, уходящая в чащобу, – и поворот был отмечен новеньким, на обстоятельно вкопанной железной трубе «кирпичом». Так и есть – пригородные дачи для белого здешнего люда. А денек, между прочим, будний, середина недели...

Мазур промчал мимо – следовало сначала удостовериться насчет поста.

– Криминализируемся на глазах... – вздохнула Ольга.

– Ничего, – блеснул он зубами. – Не отдавать же тебя дубакам?

Дорога упиралась в неширокую асфальтированную магистраль. Помня объяснения чернявого, Мазур свернул влево. Асфальт был хреновенький, положенный при царе Горохе, хватало выбоин и глубоких трещин, но по здешним меркам дорога такая была роскошью изрядной. По сторонам точно так же теснились высокие сосны, кроме обветшалого асфальта, никаких признаков городской цивилизации. Дорога напоминала синусоиду – то взлетала на высокие округлые сопки, то шла под уклон. Движение понемногу становилось оживленным – попадались попутные и встречные легковушки, мотоциклисты, прошел даже старенький автобусик с табличкой «Пижман – Приозерская».

На вершине очередной сопки Мазур остановил машину. Вынул из футляра бинокль, попытался разглядеть что-нибудь прямо сквозь ветровое стекло, но в окулярах, конечно, все было смутно-размытым. Пришлось выйти и укрыться за правой передней дверцей.