Учебной и научной литературы 9 страница

5. «О софистических опровержениях» — сочинение, которое
иногда считается последней (девятой) книгой «Топики», иногда
же принимается за самостоятельное сочинение.

Глубокая характеристика логики Аристотеля дана В. И. Ле­ниным: «У Аристотеля везде объективная логика смешивается с субъективной и так притом, что везде видна объективная. Нет сомнения в объективности познания. Наивная вера в силу разума, в силу, мощь, объективную истинность познания. И на­ивная запутанность, беспомощно-жалкая запутанность в диа­лектике общего и отдельного — понятия и чувственно воспри­нимаемой реальности отдельного предмета, вещи, явления»1.

УЧЕНИЕ ОБ ИСТИНЕ И ЗАКОНАХ МЫШЛЕНИЯ

Логика Аристотеля отнюдь »е является той формальной ло­гикой, которая замыкается в рамках изучения формальной правильности мышления безотносительно к его истинности. Для Аристотеля истина есть соответствие мыслимого с действитель­ным в отличие от того формальнологического понимания истин­ности, согласно которому истинность принадлежит всецело сфе­ре самого мышления и не имеет никакого отношения к подлин­ной действительности. По Аристотелю, логические законы суть первоначально законы бытия и логические формы совпадают с формами самого бытия: формы истинного мышления являются отображением реальных отношений. Основным критерием исти­ны у Аристотеля служит материальный критерий: согласие мыс: ли с самими вещами.

По учению Аристотеля, истинно то суждение, в котором по­нятия соединены между собой так, как связаны между собой соответствующие им вещи в природе. Ложно то суждение, кото­рое соединяет то, что разъединено в природе, или разъединяет то, что соединено в ней. На этой концепции истины основана аристотелевская логика.

На тесную связь логики Аристотеля с его метафизикой ука­зал Тренделенбург, который видел в логических формах Аристо­теля не что иное, как выражение онтологических законов и отно­шений. Вследствие этого Тренделенбург оспаривал у формаль-

1 В И Ленин Полное собрание сочинений, т. 29, стр. 326. 90

ной логики право называться аристотелевской и считал формаль­ное направление, которое стало развиваться в логике со времени стоиков, решительным уклонением от Аристотеля.

Тот же взгляд на логику Аристотеля высказывается в «Исто­рии логики» Прантля, который первые зачатки формальной ло­гики усматривает у первых перипатетиков: Теофраста и Евдема. Взгляд Тренделенбурга разделяют Бониц, Ибервег, Целлер и др., а из русских историков логики Е. А. Бобров, который гово­рит, что логика Аристотеля настолько тесно связана с его мета­физикой, что без последней не может быть верно понята.

По мнению Е. А. Боброва, формальная логика есть незакон­ное детище аристотелевской логики. «Отказавшись от метафизи­ческой основы логики Стагирита, представители формальной логики не создали, однако, своей новой, особенной логики, но воспользовались готовым строением аристотелевской логики, давая ей ложное толкование и делая неподходящие надстрой­ки»2,— так характеризует Е. А. Бобров отношение между фор­мальной логикой и логикой Аристотеля. Согласно его оценке формальной логики, в последней «не может быть и речи о каком-либо дополнении или расширении логики Аристотеля; есть толь­ко изменение понимания ее духа, или, вернее, есть утрата и извращение ее живого и общефилософского, метафизического основания»3.

Не отрицая связи между логическими формами и метафизи­ческими принципами у Аристотеля, Г. Майер 4 не соглашается с мнением названных выше ученых, что Аристотель вывел свою логическую теорию (и специально силлогистику) из своего обще­философского учения или по меньшей мере на нем основал. По мнению Г. Майера, Аристотель уже имел идею формальной логики и заложил основы науки о формах мышления.

Считая, что идея формальной логики восходит к Аристотелю, Г. Майер признает не вполне верным данный Прантлем очерк развития логики на первой стадии ее истории; он полагает, что у Прантля дано неправильное освещение вопроса об отношении аристотелевской логической теории к учениям логиков из пери­патетической и стоической школ.

Вопросы о характере логики Аристотеля, вызвавшие ожив­ленные споры среди историков логики, по нашему мнению, ре­шаются следующим образом. Корни формальной логики лежат в логике Аристотеля. По замыслу и по своей идее логика Аристо­теля составляет прямую противоположность чисто формальной

2 Е А. Бобров. Историческое введение в логику. Варшава, 1916 стр
65-66. F

3 Там же, стр 61.

4 Н. Maier. Die Sillogistik des Aristoteles, t. 1—2 Tubingen, 1896—1900
В дальнейшем при изложении аристотелевского учения о законах мышле­
ния мы будем использовать результаты этого исследования

логике: она принимает два критерия истины: материальный (со­гласие мыслей с вещами) и формальный (согласие мыслей меж­ду собой), причем господствующим критерием в ней является материальный. Однако в процессе развития логического учения Аристотеля — в его силлогистике — формальный критерий при­обретает известную самостоятельность и заслоняет собой крите­рий материальный. И таким образом логика Аристотеля, исходя из неформальных предпосылок, в процессе своего развития пре­вращается в систему формальнологических приемов.

В конечном итоге логика Аристотеля представляет собой неч­то среднее между логикой чисто формальной и метафизической, а равным образом и между логикой метафизической и диалек­тической (ввиду отмеченного В. И. Лениным колебания Аристо­теля между диалектикой и метафизикой).

Именно этой позицией Аристотеля, колеблющегося между диалектикой, метафизикой и формальной логикой, объясняется, по-видимому, отнесение Ф. Энгельсом логических учений Аристо­теля одновременно и к истории формальной логики и к истории диалектики. Ф. Энгельс пишет: «Сама формальная логика оста­ется, начиная с Аристотеля и до наших дней, ареной ожесточен­ных споров. Что же касается диалектики, то до сих пор она была исследована более или менее точным образом лишь двумя мыс­лителями: Аристотелем и Гегелем) 5. В другом месте Ф Энгельс отмечает: «...Исследование форм мышления, логических катего­рий, очень благодарная и необходимая задача, и за систематиче­ское разрешение этой задачи взялся после Аристотеля только Гегель»6.

Рассмотрим учение Аристотеля об истине и законах мышле­ния. Аристотель принимает истину в широком и в узком смысле. Истина в узком значении есть истина суждения. По Аристотелю, истина и ложь, строго говоря, относятся только к соединению и разъединению представлений и понятий. Наши суждения истин­ны или ложны в зависимости от того, соответствует ли совер­шаемое в них соединение или разъединение представлений и по­нятий самой действительности. Что же касается отдельных изолированных предметов мысли, то сами по себе они еще не истинны и не ложны. Но в более широком смысле понятие исти­ны у Аристотеля переносится и на предметы мысли.

Такое расширенное понятие истины основывается на предпо­ложении, что 'предмет мысли (представление или «понятие) срав­нивается с реальным объектом, отображением которого он явля­ется, и в качестве истинного признается то представление или понятие, которое адекватно отряжает то, что существует в дей­ствительности. Мыслимое ложно в том случае, если ему или

5 К. Маркс и Ф. Энгельс Сочинения, т 20, стр 367. * Там же, стр. 555.

вообще не соответствует ничего в действитльности, или если соответствующий реальный .предмет в нем отображен неверно-. Это — материальная ложность, и она заключается в несоответ­ствии мыслимого реальным объектам. Другой вид ложности — ложность суждения. Она заключается в том, что несуществую­щее высказывается как существующее, т. е. предикат приписы­вается субъекту, которому он не принадлежит. Формула ложного суждения: «Не-А есть А».

Отдавая дань метафизике своего учителя Платона, Аристо­тель различает два вида суждений: вечные необходимые сужде­ния, относящиеся к области вечных неизменных объектов, и суж­дения, относящиеся к кругу изменяющихся вещей. Так как объекты, подверженные изменению, возникновению и уничтоже­нию, не пребывают всегда тождественными себе, то и суждения о них не являются устойчивыми. Будучи истинными, пока их объекты остаются равными себе эти же суждения становятся ложными, когда объекты изменяются во времени. В аристотелев­ском учении об истине это деление суждений имеет существен­ное значение. Только первые суждения образуют область строго­го знания, вторые же суть просто мнения и не имеют строгого научного характера.

Сообразно с этим делением суждений и понятие истины у Аристотеля делится на два вида: вечная абсолютная истина и истина, которая в потоке времени переходит в свою противопо­ложность и становится ложной.

Основным законом мышления у Аристотеля является закон противоречия. Аристотель называет этот закон самым не­оспоримым принципом.

Аристотель дает несколько формулировок этого закона. В он­тологической формулировке он выступает как наивысший закон самого бытия. Он гласит: «Невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время и в одном и том же отношении и было и не было присуще одному и тому же» («Метафизика», IV, 1005 b 19). Наряду с этой развернутой формулировкой дается краткая онто­логическая формула: «Невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было». При этом Аристотель упоминает учение Гераклита, что одна и та же вещь и существует, и не су­ществует, и утверждает, что это учение никто не может серьезно признавать. Здесь Аристотель оказывается не в силах понять диалектику Гераклита и отмахивается от нее, будучи не в со­стоянии ее опровергнуть. Наряду с указанными двумя онтологи­ческими формулировками закона противоречия у Аристотеля часто встречаются и чисто логические формулировки этого за­кона.

В качестве достовернейшего положения приводится закон: «Невозможно, чтобы одновременно были истинными противопо­ложные суждения», или: «Невозможно, чтобы противоречащие

утверждения были истинными по отношению к одному и тому же» («Метафизика», IV, 6, 10НЬ 15).

Аристотелем даются и сокращенные логические формулы: «Невозможно вместе истинно и утверждать и отрицать» или: «Не­возможно вместе утверждать и отрицать».

По Аристотелю, наивысший закон бытия: «Сущее существует, не сущее не существует, невозможно одной и той же вещи суще­ствовать и не существовать», — есть вместе с тем и наивысший закон истины: одно и то же суждение не может быть вместе и истинным и ложным. Этот закон истины, по Аристотелю, являет­ся выводным, он есть необходимое следствие первоначального онтологического принципа. Таким образом, онтологическая фор­мулировка закона противоречия является основной. Закон про­тиворечия у Аристотеля не является исключительно принципом мышления, как в формальной логике. Принцип противоречия для Аристотеля есть прежде всего принцип самого бытия, но он является также и законом истины.

Онтологический принцип образует основу всего научного зда­ния. Этот принцип имеет и вторую сторону — объективно-логи­ческую, которая дана непосредственно вместе с онтологической. Объктивно-логическая формулировка принципа: «Утверждение и отрицание не могут быть вместе истинными» — служит осново­положением, из которого выводится правило, что одному и тому же субъекту не могут быть присущи противоположные предика­ты. И отсюда уже следует субъективная необходимость при­знавать закон противоречия, т. е. психологическая невозмож­ность принимать, что нечто есть и не есть.

Принцип противоречия в его метафизической и объективно-логической формулировках, по Аристотелю, является основопо­ложением недоказуемым, непосредственно очевидным, ибо вся­кий, кто приводит какое-либо доказательство, сводит его <к этому положению как последнему; ибо по природе оно есть начало для всех других аксиом. Оно — достовернейшее из всех начал, оно — чачало начал.

Это положение нельзя обосновать в собственном смысле сло­ва, однако можно опровергнуть противоположный ему взгляд, показав абсурдность вытекающих из него следствий. В этом по­следнем смысле можно дать ему доказательства.

Первым таким косвенным доказательством у Аристотеля слу­жит возражение противнику, который оспаривает закон противо­речия, заключающееся в том, что, поскольку он нечто высказы­вает, постольку он на деле признает этот принцип. Ибо гово­рить — значит высказывать слова, имеющие определенное зна­чение для других и для себя. Высказывая нечто, что должно иметь определенное значение, он (противник) тем самым при­знает закон противоречия, по крайней мере в определенной

области и в определенном объеме. Предпосылкой для каких бы то ни было высказываний является однозначная определенность и безусловное постоянство значений слов.

Слово (а) означает одно понятие (а) и, следовательно, не другое (не-а). Основная формула такова: «а не есть не-а». Смысл закона противоречия в этом аспекте таков: «а не может иметь тот же самый смысл, какой имеет то, что по своей сущности не есть а», следовательно, «а есть а и поэтому не есть не-а».

Однако при таком понимании смысла закона противоречия его значимость замыкается в слишком узкие границы. Так, Анти-сфен учил, что правильно только то высказывание, которое о субъекте высказывает только его понятие (например, о человеке можно лишь сказать: «Человек есть человек», высказывание же о человеке какого-либо другого предиката недопустимо). Анти-сфен принимал исключительно возможность суждений тождества (идентичных суждений). По учению Антисфена, о каждой вещи можно лишь утверждать, что она есть именно эта вещь; нельзя никакой вещи приписывать множества признаков, ибо каждая вещь есть нечто единичное и как таковая она абсолютно отлична от всего другого. Критикуя взгляд Антисфена, Аристотель указы­вает, что субъекту могут быть присущи различные предикаты, как существенные, так и несущественные.

В известном смысле предикат, выражающий несущественное свойство (например, белый), относится к своему субъекту (че­ловек) , как не-а к а. Предикат не-а высказывается о субъекте а. не в том же смысле, в каком о нем высказывается его сущность а. Если бы закон противоречия выводился из предпосылки, что со всяким словом твердо связано только одно понятие, исключаю­щее все другие понятия, то в этом случае значение закона проти­воречия было бы ограничено суждениями тождества. Примене­ние же его к суждениям с предикатами, выражающими несу­щественные свойства, были бы ложно. Ибо для таких суждений справедлива была бы формула «а есть не-а».

Таким образом, закон противоречия в том понимании и обос­новании, какие даны в первом доказательстве, не имеет силы для суждений, высказывающих несущественные свойства. Между тем в своей первоначальной формулировке закон относился н к этим суждениям. Возникающее таким образом затруднение ослабляет­ся, если закону противоречия придать несколько иное значение, а именно, если принять ту предпосылку, из которой исходит пер­вое доказательство, собственным смыслом и содержанием всего этого закона.

В таком случае смысл данного закона ограничивался бы лишь устойчивостью понятий и суждений. Закон констатировал бы исключительно «однозначность акта суждения», т. е. в этой интер­претации он высказывал бы лишь то, что всякий, кто сознательно что-либо утверждает, утверждает именно то, что он утверждает.

В других доказательствах закона противоречия у Аристотеля из опровержения закона противоречия выводятся абсурдные следствия. Далее указывается, что если бы противоположные суждения об одном и том же субъекте были бы одновременно зна­чимы, тогда «все было бы едино».

Дело в том, что если бы о всяком субъекте по желанию можно было бы утверждать или отрицать любой предикат, то один и тот же субъект одновременно мог бы, например, быть кораблем, стеной и человеком.

Аристотель указывает, что отрицание принципа противоре чия встречается в различной степени. Или его совершенно ослари-вают и обо всем прямо утверждают, что оно белое или одновре­менно не белое, существует и одновременно не существует, или же придают закону ограниченное значение, но в таком случае нужно определенно указывать границы его применения.

Переходя к субъективно-психологическому аспекту закона противоречия, Аристотель указывает, что если признавать все суждения — в том числе и противоположные — истинными, то придется вместе с тем признавать, что они все ложны. Ибо стоя­щий на точке зрения, что все суждения истинны должен будет объявлять свои собственные высказывания ложными. Однако психологически невозможно признавать всякое суждение одно­временно и истинным и ложным. Принимающий это не будет принимать ничего определенного. Наряду с психологической не­возможностью Аристотель ссылается и на практику. Все поведе­ние людей служит доказательством значимости этого закона. В практической жизни люди считают, что одно лучше, а другое хуже. Определенность поведения людей базируется на значи­мости закона противоречия.

Возражая противникам, Аристотель приводит и следующий аргумент. Если бы в сущем все обстояло одновременно так и не так и поэтому и в мышлении утверждение и отрицание о чем-ли­бо было бы одновременно истинно, то было бы непонятно, как можно приписывать субъективным положениям большую и мень­шую истинность. Например, кто 4 считает за 5, тот ошибается, но не в такой степени, как тот, кто считает 4 за 1000. Очевидно, пер вый ошибается менее, т. е. первый стоит ближе к истине, чем вто­рой, а если так, то должна быть абсолютная истина, исходя из которой можно измерять различия степеней приближения или удаления от нее.

Аристотель проводит различие между серьезными противни­ками, которые руководствуются философскими соображениями, и противниками, которые занимаются чисто эристическими фоку­сами. Серьезные противники выдвигают соображения, во-первых, метафизические, во-вторых, гносеологические. Метафизические соображения исходят из понятия возникновения. Говорят, что

ничто не может возникнуть прямо из небытия, поэтому тот суб­страт, из которого что-яибудь возникает, должен заранее иметь противоположные предикаты и вследствие этого должно призна­ваться одновременно истинным как контрадикторно, так и конт­рарно противоположное. Аристотель на это возражает, указывая, что здесь смешивается потенциальное и актуальное бытие. Что касается гносеологических соображений, то выдвигается поло­жение, что единственным источником познания является чувст­венное восприятие. Между тем ощущения у отдельных людей различны: что одному кажется сладким, то другому — горьким. Ощущения неодинаковы не только у разных живых существ, но и у одного я того же лица. Поэтому не остается ничего иного, как считать истинным все, что таковым кажется кому-либо. Все одинаково истинно.

Аристотель подвергает этот взгляд весьма тщательному ана­лизу. Действительно, изменяющиеся вещи могут дать повод рас­сматривать их таким образом. Аристотель сам разделяет мне­ние, что если бы все было в постоянном изменении, то истина бы­ла бы невозможна: все одновременно и существовало бы и не су­ществовало. Однако, по его мнению, само возникновение и исчез­новение возможны только на основе бытия, следовательно, пред­полагают нечто сущее.

Далее, Аристотель считает, что здесь смешивается изменение в количестве и изменение в качестве. По Аристотелю, количест­венное изменчиво, но наше познание имеет прежде всего своим объектом не количественное, но (Качественное, а именно — поня­тие, которое служит определением качественного становления, но при этом само пребывает вечно равным себе. Понятие для Ари­стотеля есть действительное, неизменяющееся бытие. Сверх того, по Аристотелю, положение, что чувственно воспринимаемое под­вержено постоянному изменению, справедливо только для под­лунного мира, который есть лишь малая частица Вселенной. Остальному присуще неизменное вечное бытие.

Признавая, что один и тот же объект может вызвать различ­ные ощущения — вследствие изменения самого объекта или из­менений воспринимающих тел — Аристотель указывает, что при всех этих изменениях есть нечто, что остается всегда равным се­бе: это именно само качество ощущения. Например, ощущение сладкого будет то же, что и раньше, оно во все времена будет оставаться одним и тем же. Это значит, что ощущение сладкого как таковое имеет свои определенные характерные черты, кото­рые оно всегда сохраняет, и если именно эти черты будут о нем высказываться, то суждение будет необходимо истинным.

Таким образом, Аристотель доказывает значимость закона противоречия и для мышления в понятиях и для чувственного восприятия.

Переходим к учению Аристотеля о законе исключенного третьего. Основная формулировка его у Аристотеля такова: «Равным образом не может быть ничего посредине между дву­мя противоречащими <друг другу суждениями>, но об одном одно необходимо либо утверждать, либо отрицать» («Метафизи­ка», IV, 7, 1011 в 23).

Но часто Аристотель приводит более краткие формулировки: «Необходимо все либо утверждать, либо отрицать», или «Обо всем истинно или утверждение или отрицание», или «Все долж­но или быть или не быть».

Что нового вносит закон исключенного третьего по срав­нению с законом противоречия? Закон противоречия оставлял еще открытым вопрос, возможно ли нечто среднее между утверж­дением и отрицанием. Отрицательная часть формулы закона ис­ключенного третьего устанавливает, что такой возможности нет. Однако из отрицательной части еще не следует положительная часть: если кроме утверждения и отрицания нет ничего среднего, то этим еще не исключен тот случай, что утверждение и отрица­ние могут быть одновременно истинны. Эта возможность отбра­сывается законом противоречия, и положительная формулировка закона исключенного третьего включает в себя то, что утверж­дается законом противоречия.

Отношение между этими двумя законами — законом противо­речия и законом исключенного третьего, — по Аристотелю, тако­во: отрицание закона протворечия имеет своим необходимым следствием отрицание закона исключенного третьего. Закон про­тиворечия есть необходимая предпосылка закона исключенного третьего. Из отрицания первого с необходимостью вытекает след­ствие, что есть среднее между утверждением и отрицанием, меж­ду бытием и небытием. Однако это не говорит, что из закона про­тиворечия можно вывести закон исключенного третьего. Послед­ний имеет самостоятельное значение.

У Аристотеля закон исключенного третьего, так же как и за­кон противоречия, имеет не только логическое значение, но и онтологическое. Логический закон исключенного третьего имеет своим основанием закон самой объективной реальности. Даже бо­лее того, закон исключенного третьего мыслится Аристотелем прежде всего как закон бытия и лишь затем как закон мышления. Или бытие, или небытие, все или есть, или не есть, между бытием и небытием нет ничего среднего. В соответствии с этим законом бытия у Аристотеля дается учение об истине. Истина и ложь находятся в контрадикторной противоположности. По самому определению этих понятий ложность есть отрицание истины, а истинность — утверждение истины. Положение о контрадик­торной противоположности истины и лжи служит у Аристотеля предпосылкой доказательства закона исключенного третьего.

Объективно-логическое понимание закона исключенного тре­тьего, согласно которому всякое истинное суждение должно быть или утверждением, или отрицанием, Аристотель доказывает сле­дующим аргументом. Поскольку истинные и ложные суждения высказывают обо всем, что есть или не есть, то отсюда вытекает, что суждение, которое выражает среднее между бытием и небы­тием и, следовательно, не высказывает ни о бытии, ни о небы­тии, не является ни истинным, ни ложным, и поэтому оно логи­чески невозможно. Истинные и ложные высказывания исчерпы­вают весь объем возможных суждений.

Другое доказательство исходит из того психологического фак­та, что дискурсивное мышление имеет лишь две формы своего проявления: оно или утверждает, или отрицает. Функция мышле­ния в его конкретно-психологическом проявлении — это утверж­дение или отрицание. Что-либо среднее между ними психологи­чески невозможно. Это психологический факт.

Следующее доказательство у Аристотеля исходит из понятия изменения. Доказывается, что оспаривание закона исключенного третьего делает необъяснимым факт изменения в мире. Если принимать среднее между бытием и небытием, то это среднее может мыслиться двояко: или как положительное среднее (на­пример, серое — среднее между черным и белым), или как отри­цательное среднее (например, то, что не есть ни лощадь, ни человек).

Изменение есть всегда развитие от несуществующего к суще­ствующему, например, от нехорошего к хорошему, или наоборот, от хорошего к нехорошему, переход от одного члена контрадик­торной противоположности к другому. Если встречающееся нам в действительном мире изменение есть всегда движение между бытием и небытием, то не может быть ничего среднего между бытием и небытием, не может быть чего-то такого, что одновре­менно было бы и не было.

Аристотель дает шесть аргументов, которые выводят ряд абсурдных следствий из опровержения закона исключенного третьего. Мы не станем приводить их здесь, отметим лишь, что, по Аристотелю, как отрицание закона противоречия приводит к положению, что все истинно, так из допущения среднего между двумя членами контрадикторной противоположности получается следствие, что все ложно.

Историками логики ставился вопрос, мыслил ли Аристотель закон противоречия и закон исключенного третьего как два са­мостоятельных принципа. Одни давали на этот вопрос отрица­тельный ответ и считали оба закона в основе лишь двумя различ­ными формулировками одного и того же принципа. Другие вы­сказывались за самостоятельное значение каждого из этих зако­нов. На наш взгляд, несмотря на их тесную связь, второй закон

содержит новый дополнительный момент, которого еще нет в за­коне противоречия.

Г. Майер обращает внимание на то, что Аристотель нигде не делает попытки вывести закон исключенного третьего из закона противоречия. И было бы ошибкой искать у него такую дедук­цию. Обычное выведение закона исключенного третьего из зако­на противоречия основывается на положении «двойное отрица­ние утверждает», а для Аристотеля отрицание отрицания есть чисто логическое отношение, законы же логики для него суть прежде всего законы бытия. Закон противоречия и закон исклю­ченного третьего у него касаются сущего как сущего и именно поэтому трактуются в «первой философии». А так как истинное мышление есть адекватное отображение бытия, то законы бытия суть также законы мышления.

Принципы противоречия и исключенного третьего, которые в области бытия были законами природы, в области логиии стано­вятся критерими для установления истины. Первично эти зако­ны суть законы бытия, затем они выступают как логические за­коны истины и, наконец, выступают как психологические законы протекания субъективных процессов мышления у человека. Не­прав Зигварт, который полагает, что аристотелевский принцип противоречия касается лишь природы нашего мышления, равным образом неправы те, которые приписывают Аристотелю выведе­ние объективно-логических и онтологических принципов из пси­хологических законов субъективной деятельности мышления.

Для Аристотеля в обосновании логики все сводится к тому, что в самой реальной действителности есть нечто пребывающее, устойчивое и вполне определенное. Если бы в самой действи­тельности все было бы в постоянном изменении, то не было бы никакой истины. И если бы вещи нельзя было твердо отгра­ничить друг от друга и определить каждую в отдельности, то не было бы и мышления. Без неизменности вещей и без их обособ­ленности друг от друга, по мнению Аристотеля, было бы невоз­можно бытие в собственном смысле, а вместе с тем были бы невоз­можны познание и истина. Но даже в подлунном мире единич­ные вещи, подверженные изменению, являются по меньшей мере относительно пребывающими. Не только объекты мышления, но и объекты чувственного восприятия отграничиваются друг от дру­га (последние, конечно, менее резко, чем первые). Пребываемость и обособленность объектов мышления и объектов восприятия являются у Аристотеля той основой, на которой покоятся законы противоречия и исключенного третьего.

Что касается закона тождества, то он у Аристотеля не играет роли основного закона. Тренделенбург находит у Аристотеля фор­мулировку закона тождества Ф. Ибервег и Г. Майер придержи­ваются взгляда, что принципа тождества у Аристотеля нет.

К- Прантль в своей «Истории логики» рассматривает законы мышления у Аристотеля как аксиомы. Все науки, независимо от своих специальных принципов, опираются на законы мышления. Первой предпосылкой, на которой покоится все здание науки у Аристотеля, по Прантлю, служит положение, что всякое сужде­ние «твердо стоит в себе», и что невозможно, чтобы «один и тот же по отношению к одному и тому же одновременно принимал и наличие его и отсутствие». К этому общезначимому основопо­ложению как к последнему и самому прочному восходит всякий аподиктический прием. Человеческое мышление с самого начала фиксируется однозначно на эмпирическом материале и выра­жает это в суждениях, утверждая или отрицая. В этой аксиоме, по Прантлю, дело идет о простой предпосылке, которой должен пользоваться каждый человек, а не о принципе тождества и про­тиворечия, который в его формальном понимании исключает всякое развитие и всякий процесс опосредствования. По мнению Прантля, принцип исключенного третьего у Аристотеля вполне совпадает с принципами тождества и противоречия.

В «Метафизике» (IV, 1012 а 26) Аристотель дает объединен­ную формулировку законов противоречия и тождества: «Го­ворить, что сущее не существует или что не сущее существует, —• ложно, говорить же, что сущее существует и что не сущее не су­ществует, — истинно». В этой формулировке закон тождества вы­ступает на втором плане как дополнение к закону противоречия и как его обратная сторона.