Учение об обозначающем учение об обозначаемом 11 страница

Историческая заслуга схоластической логики заключалась в том сугубом внимании, которое она уделяла точности понятий, выяснению их содержания, значению терминов и их логических соотношений («суппозиций»). Но в разработке этих вопросов схоластическая логика впала в крайности, нагромоздив тончай­шие неудобоприменимые различения понятий и терминов. Раздув до невероятных размеров формальные различения понятий, схо­ластика фактически придала формальным различиям реальный смысл.

ГЛАВА VII

Логика Европы в эпоху Ренессанса (XV-XVI М.)

В XV—XVI вв. в недрах феодального общества Западной Ев­ропы стал зарождаться капиталистический способ производства. Появляются мануфактуры, в которых кооперирование многих рабочих с одновременной дифференциацией труда 'создает усло­вия для роста производительных сил.

В развитии народного хозяйства Западной Европы Наступает мануфактурная стадия, ремесло перерастает в мануфактуру, за­рождаются новые общественные классы — буржуазии и проле­тариат.

Начальная стадия капитализма — эпоха первоначального на­
копления капитала, эта, по выражению Карла Маркса, «утрен­
няя заря капитализма» — была временем бесчеловечного
ограбления масс. Начавшие происходить в это время сдвиги в
экономике приводят к изменениям в политической и культурной
жизни общества: постепенно начинает ликвидироваться старая
феодальная раздробленность и происходит объединение стран
Европы в национальные государства. Одновременно формиру­
ются буржуазные нации, развивается национальное самосозна­
ние, в связи с чем у-народов Западной Европы появляется стре­
мление создавать свою национальную культуру, освободиться о'т
господства римско-католической церкви, которая сама была
крупнейшим феодалом, эксплуатировавшим массы, и вместе с
тем служила идеологическим оплотом господства феодализма
вообще. , * ' i и i i

В 'борьбе против феодализма и римско-католической церкви нарождается и развивается буржуазная идеология. Период фор­мирования буржуазного мировоззрения ,в Западной Европе по­лучил название эпохи Возрождения (французы называют эту эпоху Ренессансом, а немцы — Реформацией).

Развитие новых экономических, политических и культурных

процессов раньше всего происходит в Италии, которая в то время находилась на главных торговых путях, связывавших Запад с Востоком, затем на первое место выступают Англия и Нидер­ланды, позднее на этот путь вступает Франция и еще позже Гер­мания.

В отличие от относительной застойности в экономической и умственной жизни, характерной для средневековья, нарождаю­щаяся новая историческая эпоха характеризуется кипучей дея­тельностью и предприимчивостью. Буржуазия, которая в то время была прогрессивным восходящим классом, выдвигает, по выражению Энгельса, из своей среды «титанов мысли», порыва­ющих со старыми традициями и установившимися авторитета­ми, с догматами и схоластикой.

Дух предприимчивости новой эпохи проявился в великих гео­графических открытиях. В конце XV в. Васко де Гама открыл морской путь в Индию, а Христофор Колумб открыл Америку. В военном деле совершившийся в начале новой эпохи переворот был связан с изобретением пороха, пушки и ружья. Для разви­тия науки и просвещения огромное значение имело изобретение в XV в. книгопечатания.

Новая историческая эпоха создает новую науку. Зарождается новое понимание задач науки, возникают новый взгляд на поз­нание и новый идеал науки. В эпоху господства схоластики от­сутствовал критический подход к научным проблемам, царил догматизм. Зависимость философии от религии ставила прегра­ды свободному исследованию, сковывала научное мышление. Господствовала схоластическая наука со своими неизменными окостенелыми понятиями. Постепенно догматизм схоластиче­ской науки начинают расшатывать прогрессивные мыслители эпохи Возрождения. Но эта эпоха является переходной от фео­дализма к капитализму, и ее мировоззрение носит на себе пе­чать этого переходного состояния. Переходный характер фило­софии и науки сказывается в том, что старые и новые идеи часто переплетаются между собой у одного и того же мыслителя.

Новые плодотворные научные идеи пробиваются сквозь тол­щу схоластических и мистических взглядов. Типичным предста­вителем, такого причудливого соединения смелой новой науч-ноц, мцрли со схоластикой и мистикой является Николай Ку-занскийЛ1401—14р4).

И по характеру поставленных им проблем и по способу их разрешения Николай Кузанский принадлежит еще к средневе­ковой схоластике. Центральная проблема его философии — отношение бога к миру. В его философском мышлении догма еще не уступила полностью сврего места научному исследова­нию, она еще стоит на первом месте. Основной принцип его те­ории Познани?, — «знание незнания» (docta ignorantia). Николай Кузанский говорит, что понятие и слово приложимы только к.

зависимому и ограниченному бытию, они могут что-либо опре­делять лишь в отношении к чему-либо другому (в его отличии от другого и в противоположении ему). Абсолютное непознаваемо. Бог не умопостигаем и не познаваем. Возникает как будто бы упрек Н. Кузанскому в агностицизме.

Однако, поставив абсолютное по «ту сторону» всякого поз­нания, Николай Кузанский затем 'Приходит к мысли, что в конеч­ном отражается бесконечное и что конечные вещи являются зеркалом бесконечного бытия, которое может быть познано че­рез углубленное их познание. Он пользуется при этом следую­щим сравнением. Величины круга и многоугольника являются несравнимыми противоположностями, но, с другой стороны, многоугольник со все более увеличивающимся числом сторон служит средствам для познания величины круга, в который он вписан. И Николай Кузанский впервые приходит к определению: круг есть не что иное, как многоугольник с бесконечным числом сторон. В теорию познания у него впервые входит идея беско­нечного приближения, которое всегда остается незавершенным, но все более и более достигает конечной цели познания.

Так возникает мысль, что человеческое познание идет к своей цели — к познанию абсолютной истины путем бесконечного процесса движения вперед. И в этой безграничности движения Николай Кузанский видит не слабость, а силу человеческого мышления. Именно в бесконечном поступательном движении вперед, в неисчерпаемости познания и заключается сила челове­ческого мышления. Наше познание идет от простых фактов к от­крытию причин и оснований (quia est) и от них к познанию сущ­ности (quid est). Вместе с тем принцип «знания незнания» полу­чает более глубокий смысл. Он теперь уже имеет не негативное, а позитивное содержание.

Николай Кузанский говорит, что движение мышления от поз­нания причин к познанию сущности (motus mentis de «quia est» ad «quid est») 'является бесконечным процессом и потому он ни­когда не прекратится. Именно в нем и заключается неугасимая жизнь человеческой мысли. Она неугасаема, потому что истина достигается в бесконечном процессе развития знания. Но, с дру­гой стороны (и в этом внутренняя противоречивость его филосо­фии), Николай Кузанский стоит на почве схоластики и призна­ет, что в христианской догматике дана готовая законченная абсолютная истина и эта истина якобы дана человеку помимо всякой деятельности его мышления и научного исследования.

В связи с принципом «знание незнания» у Николая Кузан-ского стоит и его учение о «конъектурах» (догадках).

Конъектуры указывают на предположительный характер че­ловеческого знания, означают относительность истин вследствие неисчерпаемости содержания предметов внешнего мира и измен­чивости их. При этом ударение делается не на том, что абсолют-

ная истина недостижима, а на том, что мы непрерывно к ней все более приближаемся. Человеческому разуму дано не обла­дание знанием, а способность приобретать знание.

На чувственное познание и мышление Николай Кузанский смотрит как на разнородные по своему происхождению и своей природе способности: чистый рассудок сам из себя развивает все свое содержание, и он не нуждается ни в чем постороннем для логического обоснования своих положений. Вся полнота зна­ния уже содержится в первых чисто интеллектуальных принци­пах. Чувственное познание, по учению Николая Кузанского, мы понимаем лишь постольку, поскольку мы в нем открываем кате­гории собственного мышления. Почему человек столь жадно стремится к измерению вещей? Потому что сам человеческий ум есть живая мера (viva mensura). В самом человеческом духе лежит фундамент, на котором строятся линия, число, время. Человеческий интеллект есть, с одной стороны, отражение абсо­лютного, образ божества (dei imago), а с другой—он есть об­разец и прообраз всего эмпирического бытия. Человек есть мик­рокосм (parvus mundus).

Дискурсивное мышление, по учению Николая Кузанского, есть в своей основе упорядочение и классифицирование данных чувственного восприятия. Всякое знание эмпирического содер­жания затемнено материей, и потому все понятия, относящиеся к чувственному миру, суть скорее конъектуры, чем истины. Они не обладают достоверностью (sunt incertae). Таким обра­зом, Николай Кузанский скатывается к агностицизму, к учению о непознаваемости материального мира. Учению о конъектурах он посвящает специальное сочинение («De conjecturis»).

Свой идеалистический взгляд на познание как на продукт чистого мышления Николай Кузанский пытается обосновать ссылкой на математику. Он говорит, что, создавая понятие кру­га, человеческий дух измышляет линию, все точки которой одина­ково отстоят от одной общей центральной точки. Возникающий таким путем образ никогда не встречается в материальном мире, так как там не может быть точного равенства расстояний вследствие бесконечного многообразия линий в нем. «Круг в духе» есть образец и мера всех кругов, которые мы чертим. Ло­гической необходимости точного понятия круга он противопостав­ляет случайность множества кругов в конкретном материальном мире.

Согласно Николаю Кузанскому, знание бесчисленного множе­ства'эмпирических кругов основано на единой чистой математи­ческой дефиниции круга. Мышление развивает те «абстрактные формы», которые оно находит в самом себе и таким образом создает математические науки. На этом пути достигается пол­ная достоверность знания, тогда как на пути чувственного поз-

нания мы приходим только к конъектурам. Так истолковывает Николай Кузанский процесс познания.

Николай Кузанский — номиналист. Согласно его учению, на­ше познание оперирует именами, но имена вещей не произволь­ны: они возникают закономерно из самого.нашего духа.

Развивая свое учение о познании, Николай Кузанский гово­рит о различии между чувственно воспринимаемыми и умопо­стигаемыми геометрическими фигурами. Всякий данный угол не дает истинного знания об углах вообще, потому что он является большим или меньшим углом, и, следовательно, угол может быть и иным, отличным от данного угла. В каждом данном угле имеется и необходимо истинное, присущее всем углам, и случай­ное, присущее только ему одному. То, что отличает угол вообще от всех других геометрических фигур и делает его именно углом, имеется в каждом отдельном экземпляре этого рода, будь тот или иной угол большим или меньшим. Разнообразных углов может быть бесчисленное множество. Когда отбрасываются все случайные различия величины углов, тогда раскрывается рацио­нальная основа всех отдельных углов. Так мы познаем сущ­ность угла, круга или треугольника, что недоступно чувственно­му созерцанию, которое связано с единичным примером и с его произвольно взятой величиной. В этих своих рассуждениях Ни­колай Кузанский подходит и к понятию «бесконечно малого».

Он говорит, что не следует останавливаться на конечной и делимой величинах, «о следует идти дальше до неделимых мо­ментов линии, времени и т. д. И подобно тому как мгновение есть субстанция времени, так покой есть субстанция движения. Когда точка изменяет свое место в пространстве, то это есть не что иное, как закономерная последовательность бесконечно мно­гих различных положений покоя. Здесь Николай Кузанский предвосхищает мысли Декарта и Лейбница.

На первое место а научном познании он выдвигает катего­рию количества. Он говорит, что если исключить величину и множество, то ни одну вещь нельзя познать (magnitudine et multitudine sublota nulla res cognocitur).

Математическое мышление занимает первенствующее место в теории познания Николая Кузанского. Признавая логический закон противоречия осново'положением для рассудочной дея­тельности, он считает, что в высшей умственной области для разума (intellectus) закон противоречия уже не имеет такого значения. И математическое мышление он относит к деятельно­сти разума. Не дискурсивное рассудочное мышление, а «интел­лектуальное созерцание» (visus intellectualis) в состоянии поз­нать связь между кривой и прямой линиями, на основе чего ре­шается проблема квадратуры и происходит вообще измерение кривых. В своем сочинении «О совершенстве математики» («De mathematica perfections») Николай Кузанский говорит, что

следует искать совершенства математики в применении к ней принципа «совпадения противоположностей» (coincidentia oppo-sitorum).

Это совершенство математики главным образом состоит в приравнивании количества прямой и кривой.

Но эти два количества противоположны. Поэтому необходи­мо прибегнуть к интеллектуальному созерцанию, которое усмат­ривает совпадение наименьшей хорды с наименьшей описанной ломаной. Вместо абстрактных понятий в математике, благодаря применению «интеллектуального созерцания», выступают оче­видные конструкции, т. е. под математическими понятиями мыс­лятся закономерные образования, получаемые путем определен­ных правил. Например, «интеллектуальное созерцание» имеет своим объектом не какой-либо угол определенной величины, но «принцип углов» (principium angulorum), который охватывает все мыслимые углы, начиная с наибольшего и кончая наимень­шим. В принципе угол мыслится как общее правило для всех вариаций углов. «Интеллектуальное созерцание» одновременно схватывает единство принципа и бесконечное разнообразие его проявлений.

В этих высказываниях Николая Кузанского имеется подход к диалектике, но, не справляясь с ней, скатывается на позиции пифагорейской мистики.

Николай Кубанский признавал четыре ступени познания. 1) чувственное восприятие, 2) рассудок, или дискурсивное мыш­ление, разделяющее противоположности, 3) разум, ставящий противоположности в связь между собой и 4) мистическая ин­туиция, являющаяся непосредственным созерцанием совпадения противоположностей. Он подчеркивал роль чувственного опыта и математики в познании, указывая, что чувственный опыт явля­ется необходимым предварительным условием для развития высших ступеней познания.

Оценивая методологию Николая Кузанского в целом, можно сказать, что под мистической скорлупой в ней скрывалась жи­вая творческая мысль. Отдельные высказанные им прогрессив­ные идеи получили развитие у последующих мыслителей.

Ученик Николая Кузанского и издатель его сочинений Ка-роль Бовилль, философ, математик и физик, в своих философ­ских взглядах — настоящий схоластик, но в математике и есте­ствознании он проникнут новыми идеями. Он был одним из тех сторонников эмпирического естествознания, которые подготови­ли новый взгляд на природу, возникший в эпоху Возрождения. Он стремился дополнить логику Аристотеля заимствованным у Николая Кузанского принципом «совпадения противоположно­стей». Он развил учение Николая Кузанского о микрокосме и макрокосме в том смысле, что человек (макрокосм) есть зер­кало Вселенной. Человек, ио его учению, есть сердце и душа

Вселенной. У него еще средневековая антропоцентрическая точ­ка зрения на мир: Вселенная (макрокосм) существует ради человека (микрокосма).

Учение Бовилля о познании исходит из аристотелевского по­ложения, что наше познание является отражением объективного мира. Он говорит о невозможности для человеческого интеллекта почерпнуть из самого себя познание Вселенной: все свои знания о природе человек получает через посредство органов чувств. В мышлении нет ничего, чего раньше бы не было в чувственном восприятии. Мышление перерабатывает конкретный чувственный материал в абстрактные интеллектуальные образования.

Подобно Николаю Кузанскому образцом причудливого соче­тания старых схоластических воззрений с новыми идеями может служить Томазо Кампанелла (1568—1639). Будучи еще тесно связанным с традиционным средневековым церковным мировоз­зрением и схоластической метафизикой. Кампанелла выступает на стороне Галилея с защитой свободы научной мысли. Со схола­стической метафизикой, мистикой и магией он пытается соеди­нить материалистический взгляд на познание природы, которое, по его убеждению, должно основываться на наблюдении и опыте. У него имеются чуждые средневековью, развившиеся затем в буржуазной философии, субъективно-идеалистические моменты в теории познания. Так, Кампанелла говорит, что человек никогда не в состоянии вырваться из круга своей субъективной ограни­ченности, вследствие чего у каждого человека своя собственная философия.

Вещи внешнего мира, по мнению Кампанеллы, различным образом воздействуют на органы чувств отдельных людей. Он подчеркивает индивидуальные особенности людей. Нельзя одно­сторонне видеть в людях только те общие черты и признаки, ко­торые присущи всем людям как индивидам, принадлежащим к одному и тому же общему роду. Надо, указывает Кампанелла, учитывать и индивидуальное своеобразие, отличающее каждого человека от всех остальных. Во всяком человеческом познании он усматривает следующую антиномию.

Познавать — значит бесконечное многообразие единичных случаев объединять в одной формуле. Но как можно быть уве­ренным, что при этой необходимой умственной операции аб­страгирования не отбрасываются существенные моменты отдель­ных случаев? Нам кажется, что при отвлечении от частных при­знаков мы восходим к более высокой общности, тогда как на самом деле по мере все большего обобщения мы только теряем из виду то, что характеризует отдельные единичные вещи.

Таким образом, Кампанелла подчеркивает значение позна­ния конкретного многообразия единичных вещей и указывает на трудности, которые кроются в учении об обратном отношении между содержанием и объемом понятий. Но он не в состоянии дать правильное диалектическое решение данной проблемы.

Кампанелла держится еще грубого понимания индукции как простого накопления многих наблюдений. Подобно Галилею, он говорит, что философия заключена в книге природы, которая ле­жит открытой перед нашими глазами, но, в отличие от Галилея, который считал, что эта книга природы написана линиями, тре­угольниками и кругами, Кампанелла полагает, что ее язык — чув­ственные восприятия. В этом выражается сенсуалистическая точ­ка зрения его теории познания. В его теории познания центр тя­жести переносится с объективной стороны на субъект познания.

В духе номинализма Кампанелла все абстрактное мышление сводит к восприятию сходства между содержаниями чувствен­ных данных. Одинаковые воздействия, которые испытывает субъ­ект, получают одинаковые названия, и, таким образом, слова являются носителями общности. Однако Кампанелла проявляет непоследовательность, когда в то же время, в духе платоновско­го реализма, заявляет, что родовые понятия изначально даны в уме бога как прообразы вещей.

Таким образом, то общее, которое мы открываем в вещак при сравнении получаемых от них ощущений, в конечном счете Кам­панелла сводит к идеям божественного разума. Так, в этом вопро­се он примыкает к Фоме Аквинскому. Интуитивное и дискурсив­ное познания, по учению Кампанеллы, находятся в неразрывной связи между собой. Само чувственное восприятие он понимает не как чисто пассивный процесс: он указывает, что в каждом чув­ственном восприятии заключается логическая операция — акт суждения, хотя вследствие скорости, с которой совершается этот акт, он не доходит до нашего сознания.

Рецептивная сторона и акт суждения составляют два необхо­димых момента восприятия, которых нельзя отделить друг от Друга.

Интересен взгляд Кампанеллы на математику. Он дает сен­суалистическое обоснование математических истин и считает большим преимуществом своего учения перед аристотелевским то, что ему якобы удалось дать математике чисто сенсуалисти­ческое обоснование. Кампанелла говорит, что логика и матема­тика не дают знания в собственном смысле этого слова, так как они не являются, подобно физике, познанием самой объективной действительности и ее причинных связей. Математика должна довольствоваться скромной ролью—'быть «служанкой физики». Геометр отвлекается от частных и случайных свойств тел и рас­сматривает только их общую количественную определенность, но в этом — его слабость, а не сила. Содержание математики весьма односторонне, тогда как идеал знания заключается в ис­черпывающем, всестороннем познании предмета.

Таким образом, математика как будто обесценивается. Но да­лее Кампанелла указывает, что геометрия имеет предметом сво­его изучения особый реально существующий объект. Хотя по-

строения геометрии нигде в окружающем нас эмпирическом мире не осуществляются, будучи идеальными математическими по­строениями, однако геометрическим положениям соответствует некий вид бытия. А именно, все, что фактически существует, на­ходится в каком-либо месте. Само по себе место является непод­вижным и бестелесным. Наши умственные геометрические по­строения имеют своим субстратом чистое абсолютное простран­ство, и, таким образом, положения геометрии имеют реальную значимость, поскольку они относятся к этому бытию, которое яв­ляется «базисом всякого существования» (spatium ciss basin ommis esse) и предшествует всем эмпирическим единичным вещам.

Истинность чистых математических построений основывается на том, что для них имеется реальный предмет — чистое абсо­лютное пространство. Истина есть то, что соответствует реаль­ности. И если с этой точки зрения математические положения раньше обесценивались как не соответствующие эмпирическому миру вещей, то теперь их ценность восстанавливается, поскольку и для них находится реальный предмет в виде чистого абсолют­ного пространства. Пространство у Кампанеллы понимается как вечный неизменный математический мир. Таким образом, про­блема объективной значимости математических истин сводится у него к вопросу о сущности пространства. Обоснованием истин­ности математики у Кампанеллы служит концепция чистого аб­солютного пространства, которое существует само по себе как условие существования вещей материального мира.

Такая концепция пространства являлась разрывом с аристо­телевской натурфилософией, которая господствовала в схоласти­ке. Аристотель и следовавшие ему средневековые схоластики по­нимали пространство как поверхность, объемлющую тело и от­граничивающую его от других прилегающих к нему тел. Этого аристотелевского взгляда на пространство держался еще Кар-дано. В эпоху Возрождения совершается постепенно переход от аристотелевского понимания пространства к концепции антич­ных атомистов, согласно которой существует само по себе аб­солютное пространство. Этот взгляд встречается уже у Телезио, он понимает пространство как первичную реальность, которая при всех движениях единичных вещей пребывает неизменно тождественной и которая в отличие от вещей материального мира не имеет качественных различий, но является абсолютно однородной во всех своих частях.

Времени, как и пространству, приписывается объективное самостоятельное существование. Таким образом, в противопо­ложность учению Аристотеля, развивается концепция чистого пространства и чистого времени, что влечет за собой коренное преобразование аристотелевской физики. Хотя это преобразова­ние совершается в механическом и метафизическом духе, для

тогдашнего состояния знаний это было прогрессивным явлением. Однако в эпоху Возрождения, в частности у Кампанеллы, са­мосущее пространство гипостазируется и превращается в некую духовную сущность. Вместе с тем учение о пространстве ставит­ся в связь с учением о боге. По учению Кампанеллы, не бог на­ходится в пространстве, а пространство находится в боге. Эта теория о пространстве была далее развита в XVII в. в Англии кембриджской школой платоников, и она оказала влияние еще и на Ньютона, также принимающего существование бестелесного пустого пространства, которое он считает особым органом (sen-soriume) бога.

В XV и XVI вв. в области логики появляется, с одной сторо­ны, чрезвычайно обширная литература отцветающей схоластиче­ской логики, с другой стороны — ее критика, которая с течением времени все более и более растет и усиливается. Но антисхола­стическая литература в XV—XVI вв. ограничивается критикой схоластической логики, еще не выступая с новыми положительны­ми идеями ее преобразования. Эта критика не вносит еще ново­го содержания в логику, она лишь колеблет ее старое здание. Гуманисты в это время остроумно высмеивают «варварскую» терминологию схоластической логики (такие термины, как quid-ditas, haecceitas и им подобные).

Одним из более ранних произведений критической литерату­ры, направленной против схоластической логики, было сочинение Лоренцо Баллы «Диалектические споры», которое, впрочем, от­личается не столько серьезностью критики, сколько горячим пылом, с которым автор нападает на современную ему схоласти­ческую логику. Автор хотел бы видеть в логике инструмент кри­тики лженаучных учений и освобождения науки от них. Ритори­ку, которая учит, как воздействовать на людей, он ставит выше сухой, бескровной диалектики. Все свое учение о доказательстве он заимствует у Квинтилиана.

Столетие спустя Людовик Вивес в своем сочинении «Против псевдодиалектиков» производит суд над схоластической логи­кой с педагогической точки зрения. Он говорит, что «диалектика» (т. е. средневековая логика) дает лишь мнимые бесплодные знания. Вивес говорит, что логика лишь постольку имеет цен­ность, поскольку она ставит себе скромную задачу служить сред­ством и подготовкой к познанию самой действительности. Он высмеивает тех, кто превращает ее в самоцель. Это все равно, говорит он, как если бы сапожник вместо того, чтобы шить обувь, все время занимался бы шлифовкой своих инструментов. Вивес призывает обратиться непосредственно к опыту, чтобы приобре­сти подлинное знание природы. Должно изучать действитель­ность и не заниматься схоластическими тонкостями. Это не зна­чит, что следует отбросить теорию, но понятия только там имеют истинную ценность, где они служат приобретению и развитию