Первый известный снимок Махарши 5 страница

Реализация есть не что иное, как буквальное видение Бога. Наша величайшая ошибка в том, что мы думаем о Боге, как действующем симво­лически и аллегорически, а не практически и бук­вально.

Возьми кусок стекла, распиши цветными ри­сунками, вставь в диапроектор, включи небольшой свет, и тогда цвета и формы, нарисованные на стекле, воспроизведутся на экране. Если свет не включен, то цвета диапозитива ты не увидишь.

А как образуются цвета? Разложением белого цвета многогранной призмой. То же и с характе­ром человека. Он видим, когда Свет Жизни (Бога) сияет через него, то есть в человеческих действиях. Если человек крепко спит или мертв, то ты не уви­дишь его характера. Только когда Свет Жизни оживляет этот характер и заставляет действовать тысячей различных способов, отвечая на контакт с многогранным миром, ты можешь ощутить ха­рактер человека. Если белый свет не разложился и не воплотился в образы и формы нашего слайда в диапроекторе, то мы никогда не узнаем, что перед этим светом вообще был слайд, так как свет будет свободно сиять насквозь. И в буквальном и в пе­реносном смысле тот белый свет искажается и ча­стично теряет свою чистоту, поскольку должен про­сиять через цветные образы на стекле.

То же и с обычным человеком. Его ум похож на экран. Туда падает свет, потускневший, изме­нившийся, потому что человек позволил много­гранному миру стать на пути Света (Бога) и раз­ложить его. Он видит только действия Света (Бо­га) вместо Света (Бога) Самого, и его ум отражает эти следствия как экран — цвета на стекле. Убери призму, и цвета исчезнут, снова поглощенные бе­лым светом, из которого они произошли. Убери цвета со слайда, и свет засияет, свободно проходя насквозь. Убери от нашего зрения мир эффектов, на который мы смотрим, давай исследовать толь­ко причину, и мы увидим Свет (Бога).

Учитель медитирует, хотя глаза и уши откры­ты, так твердо установив свое внимание на „ТОМ, которое видит”, что у него нет ни зрения, ни слуха, ни какого-либо физического сознания вообще, а также и ментального, но только духовное.

Мы должны убрать мир, который вызывает на­ши сомнения, который омрачает наши умы, и свет Бога ясно засияет от начала и до конца. Что зна­чит убрать мир? Когда, например, вместо видения человека ты смотришь и говоришь: „Это Бог, оживляющий тело”, то есть тело отвечает, более или менее совершенно, указаниям Бога, как и ко­рабль более или менее совершенно отвечает сво­ему рулю.

Что такое грехи? Почему, например, человек слишком много пьет? Потому что он ненавидит идею быть ограниченным — ограниченным неспо­собностью пить столько, сколько пожелает. Он стремится к свободе в каждом совершаемом гре­хе. Это стремление к свободе есть первое инс­тинктивное действие Бога в человеческом уме, так как Бог знает, что он не ограничен. Пьянство не приносит человеку свободу, но тогда человек не знает, что он действительно ищет свободу. Когда же осознает это, то приступает к поиску наилуч­шего пути ее обретения.

Но человек получает эту свободу, только когда осознаёт, что никогда не был связан. Его „я”, то „Я”, которое чувствует себя ограниченным, явля­ется на самом деле неограниченным Духом, Я.„Я” ограничено, ибо я ничего не знаю о том, что я не чувствую одним из присущих мне изначально чувств. Ведь на самом деле Я есмь все это время то, которое чувствует в каждом теле, в каждом уме. Эти тела и умы являются лишь инструментами Я,неограниченного Духа.

Разве Я нуждается в инструментах, являясь са­мими инструментами, когда цвета радуги являют­ся Белым Светом?!»

Нет нужды говорить, что служба в полиции ока­залась не подходящей по духу для Хэмфри. Шри Бха­гаван посоветовал ему служить и медитировать в одно и то же время. Несколько лет Хэмфри так и делал, а затем ушел в отставку. Уже будучи католиком и по­нимая сущностное единодушие всех религий, он не ви­дел необходимости в изменении своих традиций и вер­нулся в Англию, где поступил в монастырь.

Теософист

Терпимость и доброта Шри Бхагавана часто впе­чатляли людей. И не просто потому, что он признавал истину всех религий — ведь это мог делать любой че­ловек с духовным пониманием, — но если какая-либо школа, группа или ашрам стремились распространить духовность, он мог проявить уважение к творимому ими добру, как бы далеки ни были их методы от его собственного или от строго ортодоксальных.

Рагхавачариар, правительственный чиновник в Ти­руваннамалае, посещал Шри Бхагавана лишь время от времени. Он хотел узнать его мнение о Теософском обществе, но, приходя, заставал толпу почитателей и избегал говорить в их присутствии. Однажды он ре­шился задать три вопроса. Вот как Рагхавачариар сам рассказывает об этом:

«Вопросы были такими:

1. Можете ли Вы дать мне несколько минут для частной, личной беседы, при отсутствии всех дру­гих посетителей?

2. Я хотел бы узнать Ваше мнение о Теософ­ском обществе, членом которого являюсь.

3. Не будете ли Вы добры дать мне возмож­ность видеть Вашу подлинную форму, если я под­готовлен созерцать ее.

Когда я вошел и упал ниц, а затем сел в его Присутствии, здесь была толпа не меньше, чем в тридцать человек, но все вскоре по одному ра­зошлись. Поэтому я остался с Махарши наедине, получив ответ на первый вопрос, не формулируя его. Это поразило меня как знак, заслуживающий внимания.

Затем он сам спросил, была ли книга в моей руке Гитой и являюсь ли я членом Теософского общества, заметив, даже прежде, чем я задал свой вопрос: „Оно делает хорошую работу”. Я ответил на его вопросы утвердительно.

Мой второй вопрос таким образом тоже был предупрежден, и я с нетерпением ждал третьего. Через полчаса я открыл рот и сказал: „Точно как Арджуна желал созерцать форму Шри Кришны и просил даршана (видения его), так и я жажду иметь даршан Вашей истинной формы, если достоин”. Он тогда сидел на пиале (помосте), а позади него, на стене, красками был нарисован портрет Дак­шинамурти. Махарши, как обычно, пристально смотрел в безмолвии, и я тоже пристально смотрел в его глаза. Тогда его тело вместе с изображением Дакшинамурти исчезли из моего поля зрения. Пе­редо мной было только пустое пространство, даже без стен. После этого беловатое облако с очерта­ниями Махарши и Дакшинамурти образовалось перед моими глазами. Постепенно очертания их фигур становились все более четкими. Затем глаза, нос и другие детали стали вырисовываться свето­подобными линиями. Они медленно расширялись, пока вся фигура Мудреца и Дакшинамурти не стала огненной, с очень сильным, до невыносимости, светом. Поэтому я закрыл глаза и ожидал несколь­ко минут, а затем увидел его и Дакшинамурти в обычной форме. Я простерся ниц перед Махарши и вышел. В течение месяца после этого я не от­важивался близко подходить к нему: так велико бы­ло впечатление, которое оказало на меня пережи­вание даршана.Через месяц я поднялся по Горе и увидел Махарши стоящим перед входом в Скан­дашрам. Я обратился к нему: „Месяц назад я задал Вам вопрос о возможности увидеть Вашу подлин­ную форму и имел такое переживание”. И здесь я рассказал о переживании даршана,попросив объ­яснить его смысл. После паузы Махарши ответил: „Вы хотели видеть мою форму, и вы увидели мое исчезновение. Я бесформен. Поэтому то пережи­вание могло быть настоящей истиной. Дальнейшие видения могут соответствовать вашим собствен­ным представлениям, полученным от изучения Бхагавад-Гиты.Но Ганапати Шастри имел сход­ное переживание, и вы можете посоветоваться с ним”. (Я на самом деле не консультировался с Ша­стри). После этого Махарши сказал: „Найдите, кто есть ,Я’, видящий или мыслящий, и его местооби­тание”».

Анонимный поклонник

Посетитель пришел в пещеру Вирупакша и хотя ос­тавался только пять дней, но так очевидно имел Ми­лость Шри Бхагавана, что Нарасимхасвами, соби­равший материал для биографии Махарши — книги «Само-реализация», на которой базируется большая часть настоящей работы, решил записать его имя и адрес. Вокруг этого посетителя царили приподнятое настроение и безмятежность, а лучистые глаза Шри Бхагавана сияли ему. Каждый день он сочинял на та­мили песню в честь Шри Бхагавана, такую востор­женную, такую непосредственную, настолько испол­ненную радости и преданности, что среди всех сочи­ненных песен эти являются немногими, которые продолжают петь и поныне. Позднее Нарасимхасвами посетил Сатьямангалам, город, названный этим посе­тителем, чтобы собрать о нем больше подробностей, но там такого человека не знали. Было указано, что его имя означает «Обитель Благословенности» и на­водит на мысль, что посетитель мог оказаться эмис­саром некоей скрытой «Обители Благословенности», пришедшим оказать почтение Садгуру этого века.

Одна из его песен приветствует Шри Раману как «Рамана Садгуру».Однажды, когда ее исполняли, Шри Бхагаван сам присоединился к пению. Почитатель, ко­торый пел, засмеялся и сказал: «Первый раз я слышу, чтобы кто-нибудь пел хвалу самому себе».

Шри Бхагаван ответил: «Почему надо ограничивать Раману этими шестью футами? Рамана является все­общим».

Одна из пяти песен так наполнена радостями рас­света и пробуждения, что каждый может прекрасно уверовать в истинный Рассвет того, кто ее сочинил:

Рассвет — это подъем на Гору,
Сладкий Рамана, приди!
Господь Аруначала, приди!

В кустарнике пташка поет,
Возлюбленный Учитель, Рамана, приди!
Господь Знания, приди!

Раковина трубит, звезды потускнели.
Сладкий Рамана, приди!
Господь Бог всех богов, приди!

Петухи поют; птицы щебечут,
Уже время, приди!
Ночь бежала, приди!

Трубы играют, барабаны бьют,
Ярко-золотистый Рамана, приди!
Знание Пробуждения, приди!

Вороны проснулись — наступило утро,
Господь, украшенный змеей 1, приди!
Синегорлый Господь ¹, приди!

Неведенье исчезло, лотосы 2 открыты,
Мудрый Господь Рамана, приди!
Венец Вед,приди!

Незапятнанный качествами, Господь

Освобождения,

Милостивый Рамана, приди!

Господь Мира, приди!

Мудрец и Господь,
Единый с Бытием-Знанием-Блаженством,
Господь, танцующий в радости ¹, приди!

Любовь на вершине Знания,
Превосходящая удовольствие, превосходящая

страдание, приди!

Тишина Счастья, приди!

Глава 11
Животные

Согласно представлениям индуизма (как разъясне­но, например, Шанкарачарьей в комментарии на Бхагавад-Гиту,гл. V, шлоки 40 — 44), после смерти тот, кто не растворил иллюзию отдельной личности в осоз­нании тождества с Атманом, переходит на небеса или в ад согласно хорошей или плохой карме или их сводному балансу, накопленному в течение земной жизни. После исчерпания этого времени жатвы он сно­ва возвращается на землю, к высокому или низкому рождению, в соответствии со своей кармой,для того чтобы отработать часть, известную как прарабдха,то есть судьбу, в его земной жизни. В течение этой новой жизни он опять накапливает агами,или новую карму,добавляя ее к своей санчита-карме или тому остатку уже собранной кармы,которая не является прарабдхой.

Обычно считается, что духовное продвижение воз­можно и карма отрабатывается только в течение че­ловеческого воплощения, однако Шри Бхагаван указал, что и животные в состоянии отрабатывать их карму.В разговоре, цитируемом ниже в этой главе, он го­ворит: «Мы не знаем, какие души могут занимать эти тела и для завершения какой части их неоконченной кармы они могут искать нашего общества». Шанкара­чарья тоже утверждал, что животные могут достичь Ос­вобождения. Кроме того, в одной из Пуран рассказы­вается, как Мудрец Джада-Бхарата, умирая, был захва­чен мимолетной мыслью о своем ручном олене и должен был родиться вновь оленем, чтобы изгнать эту последнюю оставшуюся привязанность.

Шри Бхагаван относил те же соображения и к жи­вотным, чья судьба привела их в контакт с ним, как она приводила людей. И животные не менее притя­гивались к Махарши, чем люди. Уже в Гурумуртаме

С белым павлином

птицы и белки, бывало, строили свои жилища около него. В те дни его преданные считали, что он забыл мир, так как был не привязан к нему, но на самом деле Шри Бхагаван проявлял острую наблюдатель­ность и впоследствии рассказывал о беличьей семье, которая заняла гнездо, брошенное какими-то птицами.

Махарши никогда не ссылался на животное в обыч­ном тамильском стиле как «это», но всегда как «он» или «она». «Мальчикам дали пищу?» — здесь речь шла о собаках Ашрама. «Дайте Лакшми ее рис тотчас», — тут он имел в виду корову Лакшми. В Ашраме было обычным правило, что во время принятия пищи пер­выми кормили собак, затем — любых приходивших ни­щих и наконец — преданных. Зная нежелание Шри Бха­гавана принимать что-либо, если это нельзя разделить между всеми поровну, я однажды был удивлен, видя, как он во время обычной еды пробует плод манго. И тогда же я нашел причину — только что начался сезон для манго, и Махарши хотел посмотреть, достаточно ли плод созрел, чтобы дать белому павлину, получен­ному от Махарани из Бароды и ставшему его подопеч­ным. Были также и другие павлины. Он обращался к ним, имитируя их крик, а они приходили и получали земляные орехи, рис, манго. За день до своей физи­ческой смерти, когда врачи сказали, что боль должна быть ужасной, Шри Бхагаван услышал пронзительный павлиний крик с неподалеку стоявшего дерева и спро­сил, получили ли они пищу.

Белки часто запрыгивали через окно на его кушет­ку, и он всегда держал возле себя небольшую баночку с земляными орехами для них. Иногда он протягивал ее пришедшей белочке и позволял брать самой, а иног­да держал орех, в то время как маленькое создание лакомилось из его руки. Однажды, когда, из-за возраста и ревматизма, Махарши уже ходил с помощью посоха, он спускался по ступенькам * с Горы на территорию Ашрама. В это время белка проскакала мимо его ноги, преследуемая собакой. Он крикнул на собаку и бросил посох между ними, однако при этом поскользнулся и сломал ключицу. Но собака была отвлечена, а белка спасена.

Животные чувствовали его Милость. Если люди за­ботились о диком животном, то оно отвечало своеоб­разным бойкотом, но, когда попечение исходило от не­го, этого не было. Скорее казалось, что животные чтят его помощь. Они чувствовали полное отсутствие страха и гнева в нем. Махарши сидел на склоне горы, когда змея проползла по его ногам, а он и не шелохнулся и не выказал никакой тревоги. Почитатель спросил его, что чувствуется, когда по телу ползет змея, и он, смеясь, ответил: «Прохлада и мягкость».

Где бы ни проживал, он никогда не убивал змей. «Мы пришли в их дом и не имеем права беспокоить или мешать им. Они не трогают нас». И змеи не тро­гали. Однажды его мать сильно испугалась, когда кобра приблизилась к ней. Шри Бхагаван подошел к змее, та повернулась и уползла в расщелину между двумя скалами, а он последовал за ней. Однако проход кон­чился перед отвесной стеной и, не в состоянии усколь­знуть, кобра развернулась, свилась в кольцо и посмот­рела на него. Махарши тоже смотрел. Это продолжа­лось несколько минут, затем кобра распрямилась и, чувствуя, что опасаться нечего, спокойно проползла прочь, почти по его ногам.

Однажды, когда он сидел с несколькими почита­телями в Скандашраме, мангуст прыгнул и сел нена­долго к нему на колени. Махарши спросил: «Кто знает, почему он пришел?» — и сам ответил: «Это не мог быть обыкновенный мангуст». Другой случай о далеком от заурядности мангусте рассказал профессор Венкатара­миах в своем дневнике *. Отвечая на вопрос Гранта Дуффа, Шри Бхагаван сказал:

«Это случилось в день Ардра Даршан (праз­дник почитателей Шивы). Я тогда жил на Горе в Скандашраме. Потоки посетителей устремля­лись из города вверх по Горе, и мангуст, необык­новенно большой и золотистого оттенка, а не при­вычно серого цвета и без обычного черного пятна на хвосте, бесстрашно шел сквозь эти толпы. Лю­ди думали, что он — ручной и его хозяин должен быть где-то в толпе. Мангуст шел прямо к Па­ланисвами, который в это время купался в ручье у пещеры Вирупакша. Паланисвами погладил это создание и дружески похлопал его. Мангуст про­следовал за ним в пещеру, осматривая все углы и уголки в ней, а затем присоединился к толпе, идущей в Скандашрам. Каждый удивлялся его привлекательной внешности и бесстрашию дви­жений. Мангуст подошел ко мне, взобрался на ко­лени и некоторое время отдыхал там. Затем он поднялся выше, осмотрелся и двинулся вниз. Он обошел всю территорию, а я следовал за ним, что­бы ему не навредили невнимательные посетители или же павлины. Два павлина пытливо смотрели на него, но он тихо двигался от места к месту, пока в конце концов не исчез среди скал к юго-востоку от Ашрама».

Однажды ранним утром, перед восходом солнца, Шри Бхагаван резал овощи для кухни Ашрама вместе с двумя его преданными. Один из них, Лакшмана Шарма, привел свою собаку — красивого чисто-белого пса. Тот был в приподнятом настроении и отказался от предложенной ему пищи, Шри Бхагаван сказал: «Вы видите, какую радость он показывает? Это высокая ду­ша, которая приняла внешний вид собаки».

Профессор Венкатарамиах рассказал в своем днев­нике о замечательном случае преданности собак Аш­рама:

«В это время (т. е. в 1924 году) в Ашраме было четыре собаки. Шри Бхагаван говорил, что они не ели никакую пищу, если он сам не попробовал ее. Один пандит решил проверить это, развернув перед ними обильное „угощение”, но они не при­коснулись к нему. Через некоторое время Шри Бхагаван съел маленький кусочек, собаки мгно­венно набросились на пищу и поглотили ее».

Большинство собак Ашрама вело свою родослов­ную от Камалы, которая пришла в Скандашрам щен­ком. Преданные пытались прогнать ее прочь, опасаясь, что она будет приносить в Ашрам щенят ежегодно, но Камала уходить отказалась. Большое собачье се­мейство действительно выросло, но всем его членам должно было оказываться равное уважение. По случаю ее первых родов Камалу искупали, раскрасили курку­мой, поставили киноварью точку на лоб и дали чистое место в Ашраме, где она оставалась со своими щен­ками в течение десяти дней. Десятый день ее очищения был отпразднован настоящим пиром. Она была смыш­леной и услужливой собакой. Шри Бхагаван часто по­ручал ей провести новоприбывшего вокруг Горы: «Ка­мала, сделай с этим незнакомцем круг». И она под­водила посетителя к каждой святыне, водоему и храму вокруг Горы.

Одной из наиболее замечательных собак, хотя и не потомства Камалы, был Чинна Каруппан (Малень­кий Черныш). Шри Бхагаван сам описал его.

«Чинна Каруппан был чисто-черный, откуда и пошла его кличка. Он представлял особу высоких принципов. Когда мы жили в пещере Вирупакша, нечто черное часто подходило к нам на рассто­янии. Мы иногда видели голову пса, украдкой вы­глядывавшую из-за кустов. Его вайрагъя (бесстра­стие) казалась очень сильной. Он ни с кем не общался и на самом деле избегал контактов. Мы уважали такую независимость и вайрагью и обыч­но оставляли пищу около его места и уходили. Однажды, когда мы поднимались по склону, Ка­руппан вдруг прыгнул на тропу, шаловливо под­бежал ко мне, весело помахивая хвостом. Удиви­тельно, почему он выбрал именно меня из всей группы, чтобы продемонстрировать свою любовь. После этого он остался с нами как один из оби­тателей Ашрама. Очень сообразительный и рабо­тоспособный малый он был, а какая умница! Он утратил всю свою прежнюю отчужденность и стал очень нежным. Это был случай всеобщего брат­ства. Он заводил дружбу с каждым посетителем и обитателем Ашрама, забирался к тому на ко­лени и уютно устраивался там. Его попытки за­вязать отношения обычно хорошо принимались. Некоторые пытались избежать Каруппана, но он был неутомим в своих усилиях и в последний мо­мент отказа не имел. Однако, если ему приказы­вали убираться, он повиновался, словно монах, со­блюдающий обет послушания. Как-то раз он близ­ко подошел к ортодоксальному брахману, который повторял мантры под деревом, растущим около нашей пещеры. Этот брахман рассматривал собак как нечистых и добросовестно избегал контакта или даже близости с ними. Однако Каруппан, оче­видно, понимая и соблюдая только естественный закон равенства (саматвам),настаивал на близо­сти к нему. Из уважения к чувствам брахмана один из обитателей Ашрама поднял свою палку и уда­рил собаку, хотя и не сильно. Каруппан завыл и убежал, больше никогда не возвращаясь в Ашрам, и никто его потом не видел. Он никогда вновь не подходил к месту, где с ним однажды плохо обошлись, таким чувствительным он был.

Человек, который совершил эту ошибку, оче­видно, недооценил принципы этой собаки и ее восприимчивость. И однако предостережение уже было. И таким образом. Паланисвами однажды грубо говорил и вел себя с Чинна Каруппаном. Пришла холодная, дождливая ночь, но все тот же Чинна Каруппан покинул помещение Ашрама и провел целую ночь поодаль от него, на мешке с углем. И вернулся он только на следующее утро. Поведение другой собаки было еще одним пре­достережением. Несколько лет назад Паланисва­ми выбранил маленького пса, жившего с нами в Вирупакше, собака побежала прямо вниз к водо­ему Санкхатиртам, и вскоре там нашли ее мертвое плавающее тело. Паланисвами и всем другим в Ашраме сразу же было сказано, что собаки и дру­гие животные — обитатели Ашрама — имеют ра­зум и свои собственные принципы и с ними нель­зя обращаться грубо. Мы не знаем, какие души могут занимать эти тела и для завершения какой части их неоконченной кармы они могут искать нашего общества».

Были также и другие собаки, демонстрировавшие разумность и высокие принципы. Будучи в Скандаш­раме, Шри Бхагаван обычно стоял рядом с собакой Ашрама во время ее последнего вздоха, телу устра­ивали приличные похороны, а на могилу устанавли­вали камень. В последние годы, когда были выстроены здания Ашрама и особенно когда Шри Бхагаван стал менее подвижным, люди все больше относились к это­му ритуалу каждый по-своему и все меньше допускали к себе животных-почитателей.

Вплоть до последних нескольких лет обезьяны еще подходили к окну рядом с кушеткой Шри Бхагавана и заглядывали через прутья решетки. Иногда можно было видеть обезьян-матерей с детенышами, прыга­ющими к решетке, чтобы показать малышей Бхага­вану, как это делали человеческие матери. В качестве компромисса служителям разрешалось отгонять их, но сначала нужно было кинуть им банан.

Пока Шри Бхагаван не стал слишком немощен, он ходил на Гору каждое утро после семи и каждый вечер около пяти часов. Как-то вечером, вместо обычной ко­роткой прогулки, он пошел в Скандашрам. Когда он не вернулся к своему времени, одни почитатели пошли за ним на склон горы, другие собрались маленькими группами, обсуждая, куда Бхагаван ушел, что это зна­чит и что теперь делать, а остальные сидели в Холле, ожидая его. Пара обезьян подошла к двери Холла и, забыв свой страх людей, зашла вовнутрь и беспокойно смотрела на пустую кушетку.

После этого случая, за несколько лет до того, как люди утратили Шри Бхагавана на земле, дни обезьян в Ашраме подошли к концу. На площади перед Хол­лом были сооружены крыши из пальмовых листьев, что затруднило доступ обезьян к нему, а большинство из них было возвращено в джунгли или поймано му­ниципальными служащими и отправлено в Америку для участия в различных экспериментах *.

С 1900 года, когда Шри Бхагаван впервые пришел жить на Гору, и до 1922 года, когда спустился к Аш­раму у ее подножия, он был очень близок с обезьянами, Махарши внимательно следил за ними, с любовью и симпатией, которую джняни (Мудрец) имеет ко всем существам, и с той острой наблюдательностью, что бы­ла естественна для него. Он научился понимать их кри­ки, узнал кодексы поведения и систему управления. Он обнаружил, что каждое племя имеет своего царя и при­знанный район, а если другое племя нарушит границы, то будет война. Но перед началом войны и заключе­нием мира племена обменивались послами. Шри Бха­гаван рассказывал посетителям, что обезьяны призна­вали его своим в их общине и принимали в споры как арбитра.

Кормление обезьянки

«Обезьяны, как правило, бойкотировали того из своей группы, о ком заботились люди, но для меня они делали исключение. К тому же, при недоразуме­ниях и ссорах они приходили ко мне и я мирил их, расталкивая в разные стороны и таким образом пре­кращая ссору. Однажды старший член их группы избил молодую обезьяну и оставил без помощи около Аш­рама. Малыш, хромая, пришел в Ашрам, в пещеру Ви­рупакша, и с тех пор мы его звали Нонди (Хромой). Когда его группа вернулась пять дней спустя, то уви­дела, что я забочусь о нем, но все-таки взяла обратно. С той поры они все обычно приходили получить ка­кую-нибудь мелочь, которую можно было сберечь для них в Ашраме, а Нонди садился прямо мне на колени. Он был скрупулезно чистым едоком. Когда перед ним ставили лист-тарелку *, наполненную рисом, он не раз­брасывал с нее ни одного зернышка. Если же когда-либо это и случалось, то подбирал и съедал, прежде чем приниматься за содержимое тарелки.

Все-таки он был очень чувствителен. Однажды, по какой-то причине, Нонди выбросил немного пищи, и я отругал его... „Что! Почему ты зря тратишь еду?” Он тотчас же ударил меня по глазу, слегка повредив. В наказание ему не разрешили приходить ко мне и залезать на колени в течение нескольких дней, но ма­лыш раболепствовал, горячо умоляя, и снова вернул свое счастливое место. Это был его второй проступок. А в первом случае я поднес к губам чашку горячего молока, чтобы подуть и остудить ему, но он пришел в раздражение и ударил меня по глазу. Здесь не было серьезного вреда, он сразу вернулся ко мне на колени и так ластился, словно хотел сказать: „Забудь и про­сти”, — и поэтому был прощен».

Позднее Нонди стал вождем племени. Шри Бха­гаван также рассказывал о другом вожде обезьян, ко­торый пошел на смелый шаг, объявив вне закона двух буйных самцов из своего племени. После этого племя стало беспокойным, и вождь покинул их, уйдя в джун­гли на две недели. После возвращения он послал вызов на поединок недовольным и бунтовщикам, но за время двухнедельного тапаса (лишений) вождь стал таким сильным, что никто не отважился принять его вызов.

Как-то ранним утром сообщили, что какая-то обезьяна лежит, умирая, около Ашрама. Шри Бхагаван пошел посмотреть, и это оказался тот вождь. Его при­несли к Ашраму и положили, еще поддерживающего себя, перед Шри Бхагаваном. Два изгнанных самца си­дели на ближнем дереве, наблюдая. Шри Бхагаван пе­редвинулся, и умирающая обезьяна инстинктивно уку­сила его ногу 1. После этого вождь издал последний стон и умер. Обе наблюдавшие обезьяны прыгали вверх и вниз, стеная от горя. Тело похоронили с по­честями, даваемыми саннъясину:омовение в молоке, потом в воде, обмазывание священным пеплом; сверху положили новую ткань, оставив лицо незакрытым, и перед ним жгли камфору. Место для могилы было вы­брано неподалеку от Ашрама, а на нее положили ка­мень.

Рассказывают об одном странном случае благодар­ности обезьян. Однажды Шри Бхагаван вместе с груп­пой почитателей шел вокруг Горы и около Пачайам­ман Койла они почувствовали голод и жажду. Не­медленно стая обезьян взобралась на дикие фиговые деревья по обочине дороги и потрясла ветви, усыпав дорогу спелыми плодами, а затем убежала, не съев ни одного из них. И в то же самое время по­дошла группа женщин с глиняными кувшинами пить­евой воды.

Среди всех преданных ему животных самое боль­шое расположение Шри Бхагаван испытывал к корове Лакшми. Молодой телочкой вместе с матерью ее при­вел в Ашрам в 1926 году некто Аруначала Пиллай из Кумара-Мангалама близ Гудьятхама и подарил Шри Бхагавану. Тот не хотел принимать дар, так как в Аш­раме не было жилья для коров. Однако Аруначала Пил­лай наотрез отказался взять их обратно, а преданный, Раманатх Дикшитар, предложил последить за ними, и поэтому они остались. Дикшитар смотрел за их нуж­дами около трех месяцев, а потом оставил в городе у человека, державшего коров. Тот держал Лакшми с матерью около года, а затем однажды пришел на дар­шан к Шри Бхагавану и привел их с собой. Телочка оказалась непреодолимо стремящейся к Шри Бхага­вану, она запомнила дорогу к Ашраму, потому что на следующий день возвратилась одна, и после этого при­ходила каждое утро и возвращалась в город только ве­чером. Позднее, уже живя в Ашраме, она все еще при­ходила к Шри Бхагавану, направляясь прямо к нему, не обращая внимания на кого-либо еще, и Шри Бха­гаван всегда имел бананы или какие-нибудь другие ла­комства для нее. Длительное время Лакшми подходила к Холлу ежедневно перед обедом, чтобы сопровождать его в столовую, и так пунктуально, что если он был занят чем-нибудь и сидел дольше этого часа, то смот­рел на часы, когда она приходила, и обнаруживал, что уже пора.

Она принесла много телят и по крайней мере троих к дню рождения (Джаянти) Бхагавана. Когда в Аш­раме был построен каменный коровник, то решили, что в день торжественного открытия первой должна войти в него Лакшми. Однако в нужный момент ее не могли найти — она лежала около Шри Бхагавана и не шевельнулась, пока он тоже не пошел. Таким об­разом, он вошел первым, а Лакшми — вслед за ним. Не только она была необычайно предана Шри Бха­гавану, но Милость и доброта, которые он выказывал

С коровой Лакшми

ей, были совершенно исключительными. В поздней­шие годы в Ашраме имелось много коров и быков, но никто из них не вызвал такую привязанность и не извлек такую Милость. Потомки Лакшми и сейчас еще здесь.