Из воспоминаний современников

Западники и славянофилы

Создателем первой оригинальной историософской теории, задавшей основные темы будущих дискуссий о судьбе России и специфике русского национального сознания был Чаадаев. Его идеи способствовали формированию двух главных направлений – славянофильства и западничества. Большое влияние философских идей Чаадаева испытал на себе В. Соловьёв. В общефилософском плане Чаадаев стоял на позициях теизма и провиденциализма; в трактовке явлений сознания придерживался точки зрения психофизического параллелизма. Из двух выделяемых им видов познания (опыт и непосредственное озарение) безусловный примат отдавал божественному откровению.

Славянофильство 30-50 гг. Х1Х века было вызвано к жизни негативным отношением к политике Николая I, полицейскому характеру государства. Славянофилы считали, что необходимо вернуться к патриархальному укладу русской жизни, насильственно прерванному реформами Петра I. Результатом чего явились деспотизм государства, потеря национальной самобытности и превращение в подражательную цивилизацию.

У России, утверждали славянофилы, особый путь развития, у неё иной тип цивилизации. В отличие от запада в допетровской России всё основывалось на здоровой нравственной почве, и не было необходимости юридически оговаривать все отношения народа и государства. Народ познавал жизнь не столько разумом, как на Западе, сколько сердцем, душой. Познание его было цельным и многогранным как сама жизнь, в которой каждый человек жил не индивидуально, не сам по себе, а собором, мысля и ощущая себя только как часть общего – земли.

«Существуют различные виды общности, замечает А. Гулыга, есть ложная, но может быть и подлинная. Тяга к общности – не стадный инстинкт. Будущее человечества – в высокой общности, где личность полностью раскрывает себя. Человечество начинает со стадности, затем преодолевает её и рождает более высокую общность. Индивидуализм способствует выходу из стадности, но сам он не высший плод культуры.

Соборность отличается от ложной общности своей открытостью, общедоступностью и человечностью... Русская идея имела целью объединить человечество в высокую общность, преобразовать в фактор космического развития» [А. Гулыга. Русская идея и её творцы. М.: Алгоритм. 2003 г. С.29].

Славянофилы ратовали за истинное православие, негосударственную церковь. Авторитетом в богословских вопросах среди славянофилов был Алексей Степанович Хомяков. Католицизм и протестантизм Хомяков называл утилитарными учениями, поскольку в них «самые высшие нравственные отношения человека к Богу и ближним рассматриваются главным образом со стороны расчёта и пользы, между тем как единственным источником и мерилом таких отношений по истинно христианскому (православному) пониманию должна быть любовь».

У ранних славянофилов нет пропаганды национализма и тем более, каких-то претензий на особые блага для русских. В.В. Розанов писал: «… славянофильство есть просто любовь русского к России».

Славянофилы считали, что России суждена великая миссия – дать миру новую культуру и то состояние общества, облик которого будет определяться православными ценностями и психологическими качествами русского национального характера. Так представляли славянофилы переустройство мира на основе православия как религии любви и братства, а также сущностных черт русского народа как народа миролюбивого и негосударственного, не одержимого управленческими амбициями.

В. Соловьёв вспоминает как позорный период для России – период правления И. Грозного, при котором произошло возвращение к «старому языческому обожанию безмерной всепоглощающей силы, олицетворённой в монархе» [В. Соловьёв. Т.2. С. 572].

У Петра I, по мнению В. Соловьёва, преобладал «один нравственный интерес общего блага… Его власть была для него обязанностью непрерывного труда на пользу общую, а для России – необходимым условием её поворота на путь истинного прогресса»[C. 577]. Благодаря «окну в Европу» российское сознание сумело интегрировать такие понятия, как человеческое достоинство, права личности и свобода личности, бывшие исключительным достоянием западной просвещённости и имевшие, по мнению В. Соловьёва, безусловно, христианское значение.

Всё действительно великое Россия сумела создать, заявлял В. Соловьёв, лишь при тесном внутреннем и внешнем общении с Европой, а, не утверждаясь в своём национальном эгоизме и обособляясь от прочего христианского мира. В. Соловьёв пытался преодолеть односторонность как западничества, так и славянофильства. России он отводил серьёзную роль в достижении человечеством всеединства и превращению его в богочеловечество. Призвание России, по убеждению В. Соловьёва, исключительно религиозное. По его мысли, Россия имеет универсальный нравственный общечеловеческий потенциал, который может быть реализован не на пути изоляции и замкнутости, а через единство с остальными народами, через ощущение органической целостности мировой истории, где последующие и предыдущие цивилизации связаны едиными человеческими началами. Россия может способствовать единению людей в их жажде нравственного совершенства, в их стремлении соединиться с богом и сделаться богочеловечеством, положив тем самым конец злу и насилию в мире.

П.Я. Чаадаев (1794-1856)

Одетый праздником, с осанкой важной, смелой,

Когда являлся он пред публикою белой

С умом блистательным своим,

Смирялись все невольно перед ним!

Друг Пушкина, любимый, задушевный,

Всех знаменитостей тогдашних был он друг:

Умом его беседы увлеченный,

Кругом его умов теснился круг;

И кто не жал ему с почтеньем руку?

Кто не хвалил его ума?..

Но пил и он из чаши жизни муку

И выпил Горе от ума.

Ф.И. Глинка

Из воспоминаний современников

Чаадаев не был не богат, не знатен; но не было известного лица, приезжавшего в Москву, который бы не явился бы к нему, просто как к человеку, известному своим умом, своим просвещением. Это была в Москве умственная власть.

Какое-то время он служил в гвардии. После того, как вышел в отставку, поехал в чужие края. Этот умнейший человек был совершенно неспособен к практической жизни, Такие люди у нас делаются бесплодными мыслителями, живущими в сердце идеальной жизнью и не находящими возможности свои идеи применить к делу. Русской жизнью он был не доволен, да и нечем было быть довольным; а европейская не прилагалась к русскому быту и ни к чему, чего желал он для России.

Под влиянием этого духа написаны философические письма к Пановой (1829 г.): «В противоположность всем законам человеческого общежития Россия шествует только в направлении собственного порабощения и порабощения всех соседних народов». Чаадаеву всегда инкриминировали пессимизм, индивидуализм и антипатриотизм. Но это не так, понять умонастроение Чаадаева можно через стихотворение Лермонтова: «Люблю отчизну я, но странною любовью» или: «Прощай, немытая Россия,/ Страна рабов, страна господ,/ И вы, мундиры голубые,/ И ты, им преданный народ».

Чаадаев был человек благородных свойств и высокого духа, был порядочно самолюбив и понимал своё достоинство: но его ценили не за один ум, а также за его чистый безукоризненный характер. Во всём он любил свой взгляд, который очень часто бывал совершенно противоположным общему, за что и доставалось ему всегда. В борьбе сильного со слабым всегда защищал последнего.

Он критиковал Россию за отсталость, за покорность, за отсутствие демократии.

Письмо первое

Если мы хотим занять положение, подобное положению других цивилизованных народов, мы должны некоторым образом повторить у себя все воспитание человеческого рода. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок.

Все народы Европы имеет нечто общее. Речь идет не о приобретении знаний и не о чтении, а о тех идеях, которые передаются ребенку с лаской матери, которые в виде различных чувств проникают до мозга костей вместе с воздухом, которым он дышит, и создают его нравственное существо еще раньше, чем он вступает в свет и общество. Что это за идеи? Это – идеи долга, справедливости, права, порядка. Они родились из самых событий, образовавших там общество, они входят необходимым элементом в социальный уклад этих стран. Нам не достает известной уверенности, умственной методичности, логики. Западный силлогизм нам не знаком. Лучшие идеи, за отсутствием связи или последовательности, замирают в нашем мозгу и превращаются в бесплодные призраки. Мне кажется даже, что в нашем взгляде есть какая-то странная неопределенность, что-то холодное и неуверенное, напоминающее отчасти физиономию тех народов, которые стоят на низших ступенях социальной лестницы. У нас равнодушию к житейским опасностям соответствует такое же полное равнодушие к добру и злу, к истине и ко лжи и что именно это лишает нас всех могущественных стимулов, которые толкают людей по пути совершенствования; благодаря этой беспечной отваге даже высшие классы у нас, к прискорбию, несвободны от тех пороков, которые в других станах свойственны лишь самым низшим слоям общества. И, наконец, если нам присущи кое-какие добродетели молодых и малоразвитых народов, зато мы не обладаем ни одним из достоинств, отличающих народы зрелые и высококультурные.

Народные массы подчинены известным силам, стоящим вверху общества. Они не думают сами; среди них есть известное число мыслителей, которые думают за них, сообщают импульс коллективному разуму народа и двигают его вперед. Где наши мудрецы, где наши мыслители? А ведь, раскинувшись между Востоком и Западом, упираясь одним локтем в Китай, другим в Германию, мы должны были бы соединить в себе оба великих начала духовной природы – воображение и рассудок, и совмещать в нашей цивилизации историю всего земного шара. Не эту роль предоставило нам Провидение. Напротив, оно как будто совсем не занималось нашей судьбой. Отказывая нам в своём обычном благодетельном влиянии на человеческий разум, оно предоставило нас всецело самим себе, не захотело ни в чём вмешиваться в наши дела, не захотело ничему нас научить. Исторический опыт для нас не существует; поколения и века протекли без пользы для нас. С первой минуты нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего блага людей; ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь.

В то время как весь христианский мир величественно шествовал по пути, предначертанному его божественным основателем, увлекая за собою поколения, – мы, хотя и носили имя христиан, не двигались с места. Весь мир перестраивался заново, а у нас ничего не созидалось; мы по-прежнему прозябали, забившись в свои лачуги, сложенные из бревен и соломы. Христианская религия является не только нравственной системою, заключенной в преходящие формы человеческого ума, но вечной божественной силой, действующей универсально в духовном мире и чье явственное обнаружение должно служить нам постоянным уроком.

В христианстве надо различать две совершенно разные вещи: его действие на отдельного человека и его влияние на всеобщий разум. То и другое естественно сливается в высшем разуме и неизбежно ведет к одной и той же цели. Но срок, в который осуществляются вечные предначертания божественной мудрости, не может быть охвачен нашим ограниченным взглядом. И потому мы должны отличать божественное действие, проявляющееся в какое-нибудь определенное время в человеческой жизни, от того, которое совершается в бесконечности. В тот день, когда окончательно исполнится дело искупления, все сердца и умы сольются в одно чувство, в одну мысль, и тогда падут все стены, разъединяющие народы и исповедания. Но теперь каждому важно знать, какое место отведено ему в общем призвании христиан, то есть какие средства он может найти в самом себе и вокруг себя, чтобы содействовать достижению цели, поставленной всему человечеству.

…нам следует прежде всего оживить свою веру всеми возможными способами и дать себе истинно христианский импульс, так как на Западе все создано христианством. Мы должны от начала повторить на себе все воспитание человеческого рода.

Развитие общества шло вперед лишь силою мысли. Интересы всегда там следовали за идеями, а не предшествовали им; убеждения никогда не возникали там из интересов, а всегда интересы рождались из убеждений. Все политические революции были там, в сущности, духовными революциями: люди всюду искали истину и попутно нашли свободу и благосостояние. Этим объясняется характер современного общества и его цивилизации; иначе его совершенно нельзя было бы понять.

Несмотря на всю неполноту, несовершенство и порочность, присущие европейскому миру в его современной форме, нельзя отрицать, что царство божие до известной степени осуществлено в нем, ибо он содержит в себе начало бесконечного развития и обладает в зародышах и элементах всем, что необходимо для его окончательного водворения на земле. Христианская религия определяет роль каждой личности в общей работе и заставляет все содействовать одной цели. Но еще более удивительно влияние христианства на общество в целом. Оно претворяет все интересы людей в свои собственные, заменяя всюду материальную потребность нравственной и возбуждая в области мысли те великие споры, каких не знало ни одно время, ни одно общество.

Письмо второе

Я не думаю, что нам не хватает одних только знаний. Куда важнее живые традиции, обширный опыт, глубокое осознание прошлого, прочные умственные навыки – именно они составляют нравственную природу народов Европы и дают им подлинное превосходство.

Мы живем в стране, столь бедной проявлением идеального, что если мы не окружим себя в домашней жизни некоторой долей поэзии и хорошего вкуса, то легко можем утратить всякую утонченность чувства, всякое понятие об изящном. Одна из самых поразительных особенностей нашей своеобразной цивилизации заключается в пренебрежении всеми удобствами и радостями жизни. Мы лишь с грехом пополам боремся с крайностями времен года, и это в стране, о которой можно не в шутку спросить себя: была ли она предназначена для жизни живых существ. Раз мы сделали некогда неосторожность, поселившись в этом жестоком климате, то постараемся по крайней мере ныне устроится там так, чтобы можно было несколько забыть его суровость. В этом безразличии к жизненным благам, которое иные из нас вменяют себе в заслугу, есть поистине нечто циничное. Одна из главных причин, замедляющих у нас прогресс, состоит в отсутствии всякого отражения искусства в нашей домашней жизни. Приучитесь первые часы дня сделать как можно более значительными и торжественными, сразу вознесите душу на ту высоту, к какой она способна, старайтесь провести эти часы в полном уединении, устраняйте все, что может слишком на вас повлиять, слишком вас рассеять, при такой подготовке вы можете безболезненно встретить те неблагоприятные впечатления, которые затем вас охватят и которые при других условиях превратили бы ваше существование в непрерывную борьбу, без надежды на победу. Не дадим же протекать без пользы единственному часу дня, когда мы можем принадлежать самим себе.

Надо избавиться от всякого суетного любопытства, разбивающего и уродующего жизнь. Изгоните из вашей души все эти беспокойные страсти, возбуждаемые светскими происшествиями, все эти нервные волнения, вызванные новостями дня. Все это легко сделать в цивилизованных странах Европы, но не у нас. Причина – наличие крепостного права. Во всех странах христианство принесло освобождение, а у нас, наоборот, русский народ подвергся рабству лишь после того, как он стал христианским.

Говоря о смене образа жизни, я не призываю вас к аскетизму, речь идет лишь о трезвом и осмысленном существовании. Такое существование прекрасно мирится со всеми законными благами жизни: оно даже их требует, и общение с людьми – необходимое его условие.

Надо проникнуться истинами откровения. Самый простой путь–целиком положиться на те столь частые случаи, когда мы сильнее всего подпадаем под действие религиозного чувства на нашу душу и нам кажется, что мы лишились лично нам принадлежащей силы и против своей воли влечемся к добру какою-то высшей силой, отрывающей нас от земли и возносящей на небо. И вот тогда именно, в сознании нашей немощи, дух наш раскроется с необычайной силой для мыслей о небе, и самые высокие истины сами собой потекут в наше сердце. Тайну назначения человека христианин открывает в символах и глубоких образах, завещанных человечеству учениями, источник которых теряется в лоне бога. Всюду примечает он эти всесильные и неизгладимые идеи, нисшедшие с неба на землю, без которых человечество давно бы запуталось в своей свободе. Сохранение этих основ, их передача из века в век, от поколения к поколению, определяется особыми законами и что есть, конечно, видимые признаки, по которым можно распознать среди всех святынь, рассеянных по земле, ту, в которой, как в святом ковчеге, содержится непреложный закон истины. Если человек все еще не распознает этой истины, то это только добровольное ослепление: если он сходит с надежного пути, то это не что иное, как преступное подчинение темному началу, оставленному в его сердце с единой целью сделать более действенным его присоединение к истине.

Письмо третье

Как бы ни сильна была вера, разум должен уметь опираться на силы, заключающиеся в нем самом. Чувство действует на нас временно, наоборот, добытое рассуждением остается всегда с нами. Прежде всего нет разума, кроме разума подчиненного. Сначала человек убеждается, что внутренняя его сила не безгранична. Он ощущает свое внутреннее ничтожество; тогда он замечает, что вне его стоящая сила над ним властвует и что он вынужден ей подчиняться, в этом вся его жизнь. Вся наша активность есть лишь проявление силы, заставляющей нас стать в порядок общий, в порядок зависимости. Эта сила и ведет вселенную к ее предназначению.

Ему говорили, что публиковать эти письма опасно, но он всё-таки решился их напечатать. Это произошло в 1836 году. Выводы, к которым пришёл Чаадаев, были поняты не всеми. Император Николай I отозвался о его творении так: «Прочитав статью, нахожу, что содержание оной смесь дерзостной бессмыслицы, достойной умалишённого…». Царь приказал объявить его сумасшедшим, чтобы пресечь всякую возможность обсуждения идей «басманного философа». Целый год он находился под полицейским надзором. Через год Чаадаев становится модным философом, украшением светских салонов. Главной его заслугой является пробуждение всеобщего интереса к судьбе России, возрождение чувства национального достоинства. Как религиозный философ он считал, что именно царство Божие цель человечества. Всё, что приближает к нему, носит прогрессивный характер, а мешающее его осуществлению – негативный. Католичество воспринималось им как деятельное начало, а православие – пассивное. Чаадаев призывает принять католические ценности. Этот путь позволит России быстро усвоить достижения Запада и даже превзойти их.

Сравнив Россию с Западной Европой и выявив абсолютную их несхожесть, Чаадаев сделал следующий вывод: Россия не просто историческое «ничто». Она находится в особых отношениях с Провидением.

Тем не менее, Чаадаев предвидел для России роль разрешителя и завершителя судеб Европы. Замысел Провидения о России Чаадаеву видится в том, «что оно поставило нас вне интересов национальностей и поручило нам интересы человечества» [С. 377].

В конце своей жизни Чаадаев вновь указал на Россию как на «особый мир», покорный воле, фантазии одного человека, «олицетворение произвола», шествующего «только в направлении своего собственного порабощения и порабощения всех соседних народов» [С. 271].

Хомяков А.С.

В распри славянофильства и западничества с мукой рождалось наше национальное самосознание. Славянофильство - первая попытка нашего самосознания, первая самостоятельная у нас идеология. Иван Киреевский и Алексей Хомяков первые поставили вопрос о том, что такое Россия, в чём её сущность, её призвание и место в мире. Рядом с ними может быть поставлен П. Чаадаев, так как боль его о России была мукой рождения русского самосознания, западничество его было столь же национальным подвигом, как и славянофильство И. Киреевского и А.С. Хомякова.

Славянофилы были первыми русскими людьми, которые стали мыслить самостоятельно, которые оказались на высоте европейской культуры, прошли через Шеллинга и Гегеля. Славянофилы впервые отнеслись к западным и мировым идеям творчески и самостоятельно, так как дерзнули войти в круговорот мировой культурной жизни.

Славянофилы определили русскую мысль, как религиозную по преимуществу. В этом их не умирающая заслуга, тут нужно искать истинного раскрытия природы нашего национального духа. Русские гении и таланты не все были славянофилами, но все они были религиозны и этим оправдывали славянофильское самосознание. П. Чаадаев, И. Киреевский, А. Хомяков, Н. Гоголь, Ф.Тютчев, Ф. Достоевский, Л. Толстой, К. Леонтьев, В. Соловьёв – вот цвет русской культуры.

Западничество В. Соловьёва было своеобразным подтверждением правды славянофильства, вечного в славянофильстве. Вечная правда в славянофильстве не есть правда какой-нибудь школы и партии, это – правда всенародная, общенациональная. Славянофильство как направление выродилось и умерло, но общенациональная правда его живёт.

После войны 1812 г. Россия возродилась к новой жизни. Народилось поколение с окрепшим чувством России. Славянофильство первое выразило в сознании тысячелетний уклад русской жизни, русской души, русской истории. Славянофильство довело до сознательного, идеологического выражения вечную истину православного Востока и исторический уклад русской земли, соединив то, и другое органически. Русская земля была для славянофилов прежде всего носительницей христианской истины, а христианская истина была в православной Церкви. Славянофильство означало выявление православного христианства, как особого типа культуры. Как особого опыта религиозного, отличного от западно-католического и потому творящего иную жизнь.

В сущности Хомяков и славянофилы вырабатывают первый опыт церковного самосознания православного Востока. До них в России религиозная или, точнее, богословская мысль всегда склонялась то к протестантизму, то к католичеству. Католическому миру Хомяков отказывает в принадлежности к Церкви Христовой, в этом коренилась его ограниченность, считает Бердяев. Но православный Восток должен был пройти через исключительность своего религиозного сознания, без этого он не может перейти к вселенскому единству.

Восточное православие Россия получила от Византии. Но душа русская безмерно отличается от византийской. В ней нет византийского лукавства, византийского низкопоклонства перед сильными, культа государственности, схоластики, византийского уныния, жёсткости и мрачности. Для русской души характерен своеобразный органический демократизм, жажда соборности, преобладание единства любви перед единством авторитета, нелюбовь к государственности, к формализму, к внешним гарантиям, преобладание внутренней свободы над внешним оформлением, патриархальное народничество и т.п. Св. Сергий Радонежский и Нил Сорский, русские старцы, русские юродивые, всё своеобразие христианского опыта на русской почве, всё это отпечатлелось на славянофильстве. Если от славянофильства, - литературного течения Х1Х века, идти в глубь веков искать мистической его подпочвы, то мы дойдём до мистики восточно-православной, положенной в основание всей христианской культуры Востока, до Добротолюбия, до умного делания и умной молитвы.

Славянофилы преодолели Гегеля, перешли от его абстрактного идеализма к идеализму конкретному. На западе перешли к фейербахианству, к материализму: в материи, в экономике стали искать субстрат, сущее. В России намечен был иной творческий путь, путь нахождения сущего, субстрата, живого бытия в мистическом восприятии, в религиозном опыте. Органом познания сущего признаётся не отвлечённый разум, не отвлечённый интеллект, а целостный дух. К тому же стремился Шеллинг, но остановился на полпути.

Славянофилы участвовали в мировом движении Х1Х века – романтизме. С движением этим связан историзм, органичность, уважение к прошлому и любовное в него проникновение, признание иррационального в жизни, зарождение национального самосознания.

Для славянофильства характерна более реалистичная окраска, менее мечтательная. Славянофилы – не романтики по своему душевному типу, они слишком бытовики, слишком люди земли, слишком здоровые. В них больше религиозной сытости, чем религиозной жажды. Особенно это должно сказать о Хомякове.

Ценным и вечным зерном славянофильства Гершензон считает учение о целостной жизни духа, о космической первооснове личности.

Славянофильство создано коллективными усилиями. Хомякову здесь принадлежит центральное место. Это был самый сильный, самый многосторонний, самый активный, диалектически наиболее вооружённый человек школы. У Хомякова можно найти и славянофильское богословие, и славянофильскую филологию, и славянофильскую публицистику, и славянофильскую поэзию.

А.С. Хомяков как личность(1804 - 1860)

Отец его помещик, проиграл в английском клубе более миллиона рублей. Мать из рода Киреевских была женщина суровая, религиозная, с характером и дисциплиной.

Семнадцати лет А.С. Хомяков пытался бежать из дома, чтобы принять участие в войне за освобождение Греции. Но его поймали и вернули. Отец определил его в кирасирский полк, где он хорошо себя показал. Начальство отзывалось о нём так: «В физическом, нравственном и духовном воспитании Хомяков был едва ли не единица. Образование его было поразительно превосходно, но я за всю жизнь свою не встречал ничего подобного в юношеском возрасте. Какое возвышенное направление имела его поэзия! Он не увлекался направлением века в поэзии чувственной. У него всё нравственно, духовно, возвышенно. Ездил верхом отлично. Прыгал – в вышину человека. На эспадронах дрался превосходно. Обладал силой воли не как юноша, но как муж, искушённый опытом. Строго исполнял все посты, посещал все богослужения. Обладал в высшей степени спартанскими качествами».

Хомяков был современником декабристов, знал многих из них, но никогда не увлекался этим замечательным движением, всегда видел в нём легкомыслие молодости.

Хомяков был прежде всего типичный помещик, добрый русский барин, хороший хозяин, органически связанный с землёй и народом. Алексей Степанович – замечательный охотник, у него даже есть статья об охоте и собаках. Он изобретает ружьё, которое стреляет дальше обыкновенных ружей, сеялку, за которую получил в Англии патент, изобретает средство от холеры. Устраивает винокуренный завод, лечит крестьян, занят вопросами хозяйственно-экономическими.

А.С. Хомяков был замечательным богословом православной Церкви, философом, филологом, историком, поэтом и публицистом.

«Поэт, механик и филолог,

Врач, живописец и теолог.

Общины Русской публицист,

Ты мудр как змей, как голубь чист».

Д.Н. Свербеев

Хомяков – универсальный человек, человек из ряда вон выходящей многосторонности, с проблесками гениальности, ничего не сотворивший совершенного, но во всех сферах жизни и мысли оставивший заметный след.

Его по характеру можно сравнить с Гёте, но тот был по-немецки дисциплинирован, натура же Хомякова была по-русски хаотична. Прежде всего, Хомяков был очень ленив, по собственному признанию и признанию своих близких. Он скрытен, он не любит обнаруживать своих страданий. Гордость – основная черта его характера. Ему пришлось пережить чувство неразделённой любви.

Несколько раз зарождалась его любовь к женщине, но каждый раз умел победить его. В нём разум и воля преобладали над чувством. Силён был в нём идеал семейственности, идеал патриархальный. Но нет в нём и следов высшей эротики, любви мистической. Как отличаются его стихи от стихов В. Соловьёва с его культом вечной женственности!

К 1836 году Хомяков сочетался браком с Е.М. Языковой, сестрой поэта. Это был редкий счастливый брак.

Воинственность – характерная черта Хомякова. Его часто тянуло на войну. Хомяков всегда боролся с врагом, а не с самим собой. Он был заядлым спорщиком. В споре прибегал к парадоксам. Любил острить и смеяться. Смех был его бронёй.

Любовь к свободе исключала для Хомякова возможность государственной службы. Свободным был он лишь в жизни помещика. Это был богатый барин, не знавший зависимости от начальства. Он любил простой русский народ, как родной, близкий себе, и то было более здоровое отношение, чем у последующих народников, создавших из народа идола, внутренне им чуждого. Хомяков не был кающимся дворянином, в нём не было этого надрыва. Он понимал, что соединиться с народом нельзя на почве социального ему поклонения и экономических его интересов, а лишь на почве единства веры и единства национального, принадлежности к единой матери – России.

В послании «К сербам» Хомяков так говорит о значении веры для человека: «...имейте всегда в виду значение и достоинство веры. Весьма ошибаются те, которые думают, что она ограничивается простым исполнением или обрядами, или даже простыми отношениями человека к Богу. Нет: вера проникает всё существо человека и все отношения его к ближнему; она как бы невидимыми нитями и корнями охватывает и переплетает все чувства, все убеждения, все стремления его. Она есть... как бы совершеннейший свет, озаряющий все его нравственные понятия и все его взгляды на других людей и на внутренние законы, связующие его с ними. Поэтому вера есть высшее общественное начало: ибо само общество есть не что иное, как видимое проявление наших внутренних отношений к другим людям и нашего союза с ними» [Хомяков. 1988. С. 365].

Хомяков прежде всего русский до мозга костей, русский в своих достоинствах и недостатках, он русский стихийно и русский сознательно. Жить полно и нравственно значило для него жить русской жизнью, жить вместе с Россией и русским народом. Иная жизнь ему казалась небытием. В стихотворении «Иностранка» выражена его любовь к России:

Вокруг неё очарованье;

Вся роскошь Юга дышит в ней,

От роз ей прелесть и названье;

От звёзд полудня блеск очей.

Прикован к ней волшебной силой,

Поэт восторженный глядит;

Но никогда он деве милой

Своей любви не посвятит.

Пусть ей понятны сердца звуки,

Высокой думы красота,

Поэтов радости и муки,

Поэтов чистая мечта;

Пусть в ней душа, как пламень ясный,

Как дым молитвенных кадил;

Пусть ангел светлый и прекрасный

Его с рожденья осенил, -

Но ей чужда моя Россия,

Отчизны дикая краса;

И ей милы страны другие,

Другие лучше небеса.

Пою ей песнь родного края;

Она не внемлет, не глядит.

При ней скажу я: «Русь святая» -

И сердце в ней не задрожит.

И тщетно луч живого света

Из чёрных падает очей, –

Ей гордая душа поэта

Не посвятит любви своей.

Хомяков был далёк от мистики. В быте он видел больше настоящей веры, чем в мистике.

Хомяков брался за живопись, имел художественное дарование, писал в Париже иконы для католического храма.

В сущности, все статьи Хомякова о призвании России, философ был настоящим рыцарем православия. Через всю свою жизнь он пронёс веру и верность. Ю. Самарин – ученик и последователь Хомякова. Хомяков по природе своей не знал колебаний и сомнений. Он был свободен от влияния гегелевской философии, которую блестяще критиковал.

Хомяков был первым светским богословом в православии. Он не любил политики, осуждал политические страсти, отрицательно отнёсся к революциям 1848 года. Он хотел прогресса и любил свободу, но предпочитал мирное органическое развитие без бурь и политических катаклизмов. Сам он неустанно заботился о своих крестьянах. Крестьяне плакали на могиле Хомякова и говорили, что такого барина не найти, он и мухи не обидит.

Власти считали Хомякова опасным человеком. Его стихотворение «Россия» было признано чуть ли не изменой отечеству. Славянофилы были свободными, в них не было прислужничества и это пугало. Их лозунги: «православие, самодержавие, народность». В царе они видели отца.

23-сентября 1860 г. Хомяков умер от холеры. Жена умерла раньше. После смерти жены Екатерины Михайловны Хомякову жизнь стала в тягость: «Теперь вся прелесть жизни для меня утрачена. Радоваться жизни я не могу. Радость мне была доступна только через неё, как то, что утешало меня, отражалось на её лице. Остаётся исполнить мой урок. Теперь благодаря Богу, не нужно будет самому себе напоминать о смерти, она пойдёт со мною неразлучно, до конца». С кончиной жены, - как пишет Ю. Самарин, - жизнь его раздвоилась. Днём он работал, читал, говорил, занимался своими делами, отдавался каждому, кому до него было дело, был бодр и весел. Но когда наступала ночь, начиналась для него другая пора. В эти минуты полного уединения давал он волю сдержанной тоске.

И.А. Аксаков о Хомякове: «Мудрец с младенческой простотой души, аскет, постоянно озарённый святым весельем души, поэт, философ, пророк, учитель церкви!»

Хомяков был необыкновенно целен, органичен, мужественен, верен, всегда бодр. В нём мало было пророческого, не было предчувствий, не было ужаса перед неведомым будущим. Люди его круга жили настоящим, пророчествовали о прошлом, верили в органический рост будущего. Бытовая бодрость Хомякова переходила в бодрость историческую. Бодрость эта была утрачена последующими поколениями, которые обнаруживали всё меньшую способность жить настоящим, устремляли взор свой в жуткое будущее. Есть у Хомякова стихи покаянные, например:

Не говорите: «то былое,

То старина, то грех отцов;

А наше племя молодое

Не знает скрытых тех грехов».

Нет, этот грех он вечно с вами,

Он в ваших жилах и в крови,

Он сросся с вашими сердцами,

Сердцами мёртвыми к любви.

Молитесь, кайтесь, к небу длани!

За все грехи былых времён,

За ваши Каинские брани

Ещё с младенческих пелён;

За слёзы страшной той годины,

Когда враждой упоены,

Вы звали чуждые дружины

На гибель русской стороны.

За рабство роковому плену,

За робость пред мечом Литвы,

За Новгород, его измену,

За двоедушие Москвы;

За стыд и скорбь святой царицы,

За узаконенный разврат,

За грех царя - святоубийцы,

За разорённый Новоград;

За клевету на Годунова,

За смерть и стыд его детей,

За Тушино, за Ляпунова,

За пьянство бешеных страстей;

За слепоту, за злодеянья,

За сон умов, за хлад сердец,

За гордость тёмного незнанья,

За плен народа, наконец,

За то, что полные томленья

В слепой сомнения тоске,

Пошли просить вы исцеленья

Не у того, в Его ж руке

И блеск побед, и счастье мира,

И огнь любви, и свет умов, -

Но у бездушного кумира,

У мёртвых и слепых богов!

И обуяв в чаду гордыни,

Хмельные мудростью земной,

Вы отреклись от всей святыни,

От сердца стороны родной!

За всё, за всякие страданья,

За всякий попранный закон,

За тёмные отцов деянья,

За тёмный грех своих времён,

За все беды родного края, -

Пред Богом благости и сил,

Молитесь, плача и рыдая,

Чтоб Он простил, чтоб Он простил!

Град славянофилов – Святая Русь и уют помещичьих усадеб, и хлебные поля, и семья, и патриархальность отношений. Хомяков не знал ещё потрясений, почва под ним ещё не была поколеблена. Наше поколение, - замечает Н. Бердяев, - отличается от славянофилов прежде всего культом творчества, творческими порывами.

Отношение к церкви

Хомяков превозносил церковь православную и критически относился к католической. Он учил о Церкви в форме полемической, нападая на западные вероисповедования. И выходило у него, что свобода, любовь, органичность, единство – всё заключено лишь в восточном православии, в западном же католичестве ничего этого нет, есть лишь уклоны и грехи человеческие. В таком отношении к католичеству была коренная ошибка славянофилов, по мнению Н.Бердяева.

В. Соловьёв заметил впоследствии: «Хомяков бил по их реальной нынешней практике, а, вознося православие, имел в виду его идеал, а не реальную практику русской церкви, служанки царизма».

Хомяков как философ

Самостоятельная русская философия началась с критики отвлечённого идеализма Гегеля и перешла к идеализму конкретному, оригинальному плоду русской мысли. Это было преодолением всякой отвлечённой, рационалистической философии, вызовом всему духу западной культуры.

Хомяков предвидит неизбежность перехода гегелевского идеализма в материализм. Предсказывает даже появление диалектического материализма. Невозможно было создать мир без субстрата. В поисках субстрата философы пришли к материализму. А приёмы гегелевские остались применительно уже к материализму. Не дожил великий мыслитель до такого посрамления; но, может быть, и не осмелились ученики его решиться на такое, если бы гроб не скрыл его грозного лица.

Хомяков предсказал появление марксизма, в котором сохранится «фабричный процесс Гегелева ума». Философский позор диалектического материализма был карой за грехи рационализма. Германия смутно сознавала в себе полное отсутствие религии и переносила мало помалу в недра философии все требования, на которые до тех пор отвечала вера. Кант был прямым продолжателем Лютера.

Славянофильство находит субстрат в религиозном опыте. В основе славянофильской философии лежит религиозный опыт православного Востока: целостная жизнь духа.

Гносеология Хомякова не рассекает субъект и объект и не рассекает дух. Хомяков принципиально утверждает зависимость философского познания от религиозной жизни, от религиозного опыта. Но подчинение церкви чуждо славянофильству. Хомяков утверждает свободу философии, но философия должна осознать, что религиозная полнота опыта и жизни духа есть источник познания сущего. В отличие от католических мыслителей Х1Х века у славянофилов была гениальность свободы, а не гениальность авторитета.

Хомяков ценил Шеллинга.

Славянофильская философия была философией действия, отрицала реалистические критерии истины. Для Хомякова истина открывается в действии, в религиозном опыте, в практике цельного духа. Но это не алогизм, не иррационализм.

Хомяков утверждает соборную, то есть церковную гносеологию. Сущее дано лишь соборному, церковному сознанию. Индивидуальное сознание бессильно постигнуть истину. Целостный дух всегда связан с соборностью. «Все глубочайшие истины мысли, вся высшая правда вольного стремления доступны только разуму, внутри себя устроенному в полном нравственном согласии с высшим разумом, и ему одному открыты невидимые тайны вещей Божеских и человеческих», - писал Хомяков.

Хомяков видит в любви, в церковном общении христианский источник и критерий познания. Недоступная для отдельного мышления истина доступна только совокупности мышлений, связанных любовью. Соборность взята из бытия, из жизни, а не из головы, не из книг, из живого общения. Соборное общение в любви и есть онтологическая предпосылка гносеологии Хомякова.

В основе знания лежит вера. Лишь в вере человек становится истинным, обращает мыслимое в факт естественной жизни. Вера же есть, прежде всего, функция воли, как ядра нашего целостного духовного существа.

Гносеология Хомякова основывается на трёх принципах: соборность, целостность, интуитивизм и является своеобразным синтезом познавательных концепций немецких философов: Канта, Гегеля, Шеллинга. Соборность предполагает, по сути, те же условия познания истины, что и у Канта с его категорическим императивом. Имеется в виду тот случай, когда Кант говорит: «Поступай, согласно правилам, которые могут стать всеобщим законом, все поступки должны быть ориентированы на общее благо».

Всеобщее Хомяковым усматривается при помощи интуиции, основанной на вере, на начальном этапе познания. Но в отличие от Канта он идёт в познании ни от субъекта, а от объекта, отождествляя субъект и объект. В этом усматривается близость к концепции Гегеля с его тождеством мышления и бытия. Аналогию можно проследить и дальше. Подобно гегелевскому пути познания от абстрактного к конкретному Хомяков говорит о цельном онтологическом восприятии объекта на уровне явления, затем на уровне абстрактного начинается работа рассудка, а затем формируется целостное на уровне понятия. В отличие от рационалистов Запада теория познания Хомякова обращает внимание на начальную целостность, обеспечиваемую за счёт любви к Богу (человеку, всеобщему благу, истине).

И, наконец, преемственность с философией Шеллинга обнаруживается в неприятии ведущей роли рационализма или вернее сказать рассудочности в познании.

Русская философия имеет характер онтологический по преимуществу; в ней гносеология всегда занимает подчинённое место, а проблемы логические не разрабатываются специально. Онтологическое и религиозное устремление русской философии не есть подчинение истины национальности, а есть раскрытие нашей национальностью онтологической и религиозной стороны истины. Ставится задача примирения знания и веры.

Космология, натурфилософия у Хомякова – почти отсутствуют. У него нет учения о мировой душе. Преобладает у него психология над космологией. Соловьёв в дальнейшем выдвинул проблему космологическую, учение о душе мира. И это был большой шаг вперёд. В. Соловьёв и С. Трубецкой были прямыми продолжателями славянофильской традиции. Отрывочные мысли Хомякова Соловьёв привёл в систему, пользуясь гегелевским методом.

Дух философствования Хомякова более волюнтаристический и прагматический, дух философствования Соловьёва более интеллектуалистический и логистический. Работа князя Трубецкого «О природе сознания» проникнута славянофильским духом и развивает идею соборности.

Русской философии роднее проблемы религиозной онтологии, философии истории, этики. Мы начинаем философствовать с жизни, и философствуем для жизни. В этом смысле мы прирождённые прагматики. Русский национальный дух нашёл своё совершенное выражение в творчестве великих русских писателей. Наша литература самая метафизическая и самая религиозная в мире (имеются ввиду прежде всего произведения Ф. Достоевского).

Лишь верность основной традиции философии Хомякова и Киреевского, лишь сознание своего отечества, считает Н. Бердяев, приведёт к философскому возрождению России. Творческая культура не возможна без традиции, без преемственности, без своеобразия.