Проблема познаваемости мира
- это общая гносеологическая проблема формулируется в таких вопросах, как «познаваем ли мир?», а также «способен ли человек в своих представлениях и понятиях составить верную картину действительности?»
Большинство философов отвечают на эти вопросы положительно. Этот вопрос решают положительно с разных позиций (гностицизм, гносеологический оптимизм):
· Субъективный идеализм. Беркли
· Объективный идеализм. Гегель
· Французские материалисты
· Материалисты. Фейербах
· Марксизм
Агностицизм(агностос - не доступный познанию)
Когда речь идет об агностицизме, ошибочно трактовать его, как учение полностью отрицает познание мира. Правильное определение:
Агностицизм– учение, отрицающие возможностьдостоверного познания сущностиматериальных систем, а такжезакономерностейприроды и общества.
Элементы агностицизма содержатся в релятивизме древнегреческих софистов.
Релятивизм (релятивус – относительный) – методологический принцип, состоящий в признании относительности и условности наших знаний. Наиболее известный софист – Протогор. «Человек есть мера всех вещей» - изречение Протогора. Он принял и разделял утверждение Героклита, что мир текуч и изменчив, развивает эту идею. Протогор говорит, что если мир текуч, то и знания о нем изменчивы и текучи, а значит о всякой вещи можно сказать двояко и противоположным образом. Следовательно в мире нет ничего истинного, как и нет ничего ложного. Мнений об одной и той же вещи будет столько, сколько людей ее воспринимают. Как кому кажется, так оно и есть на самом деле.
Релятивизм софистов послужил непосредственным источником для средневекового скептицизма.
Скептицизм – философская концепция, которая подвергает сомнению возможность познания действительности.
Представитель скептицизма Пиррон утверждал, что вещи не могут быть постигнуты ни чувством, ни разумом, а потому мы не можем предпочесть какое либо знание о них.
Ученик Пиррона – Тимон говорил «я чувствую, что вещь сладка, но я не знаю сладка ли он на самом деле».
Сомневаясь в рациональном познании говорят, если логическое (рациональное) познание основывается на доказательстве, то значит предполагается истина на которую оно (логическое доказательство) опирается, как на свою основу. Но это истина сама должна быть обоснована другой истиной и т.д. и т.д. Поэтому никакое суждение нельзя признать истинным.
Софисты и скептики выделили субъективную сторону познания, относительный характер знаний , который обусловлен изменчивостью вещей. Они полностью игнорировали относительную устойчивость людей, а также объективное содержание наших ощущений и восприятий.
Релятивизм и скептицизм сыграл свою положительную роль тем, что поставил под сомнение все то, что принималось прежде на веру без рационального обоснования. Скептицизм – необходимый элемент философии. Сомнение, критика, отрицание направлены на преодоление догматизма и на абсолютизацию тех или иных истин.
Положительная философия может осознавать, что она содержит в себе некоторую долю скептицизма.
Крайний скептицизм как философская концепция сливается с агнестицизмом. В наиболее последовательной форме агностицизм проявился в скептицизме Юма.
Для того чтобы ответить на вопрос как возможно объективное познание, необходимо рассмотреть саму познавательную деятельность. Познавательная деятельность складывается из субъекта и объекта познания, а также из самого познавательного процесса.
2Посредством органов чувств, мышления и интуиции человек постигает объективную действительность, приобретает знания. Целью познания являются истинные знания. Однако, познания есть сложный и противоречивый процесс взаимодействия объекта познания и субъекта познания, направленный на постижение субъектом объекта познания, проникновения в сущность предметов и явлений. Все формы познания субъектом мира как-то соотносятся с внешним миром, совпадая с ним или нет. Для выражения этого соотношения в философии используется категория «истины». На вопрос: «Что есть истина?» ответы могут быть самые разные:
а) это соответствие знаний действительности;
б) это опытная подтверждаемость;
в) это свойство самосогласованности знаний;
г) это полезность знания, его эффективность;
д) это соглашение ученых и др.
В связи с этим возникает следующий вопрос: «Свойством чего является истина?»:
а) свойством действительности;
б) свойством мышления;
в) свойством языка, выражающего наши мысли о действительности?»
Это уже философская проблема, которая требует осмысления.
1) Приписывание действительности свойств истины может трактоваться только в утверждении: существуют или несуществуют те или иные предметы и явления.
2) Свойством мышления, его творческой активностью, мы можем приписать предметам и явлениям какие-либо свойства, даже отсутствующие. Вместе с этим, именно мышление (мысль) оценивает их истинность т. е. соответствие действительности. Еще Аристотель считал, что истинное и ложное находятся не в вещах, а в мысли.
3) Свойством языка является возможность мыслить и выражать мысли о действительности. Однако, еще Тютчев отметил, что изреченная мысль есть ложь. Философы издавна подметили, что мышление и язык (выраженная мысль) не совпадают.
а) Мышление одно, а языков много. Языки есть более или менее развитые. В неразвитых языках богатство выражений обеспечивается за счет интонаций, а не за счет развитой грамматики. Одно и то же слово, произносимое с разной интонацией, будет иметь разное значение. Это затрудняет, даже искажает мысль.
б) Мышление развивается гораздо быстрее, так как оно отражает, воспроизводит быстро меняющуюся действительность (каждый день случаются новые явления, открытия в науке). А язык изменяется очень медленно, он отстает от развития мышления и для объяснения того или иного нового просто не хватает слов. Отсюда, появляются искусственные языки науки, профессиональные языки, сленги, жаргон, что также затрудняет процесс понимания.
в) В последнее время стала широко применяться ненормативная лексика. Используя ее, наши современники, общаясь между собой, вообще обходятся тремя – четырьмя нецензурными словами, выражая ими все оттенки своих мыслей и чувств.
г) Между языком и мышлением – сложные противоречивые отношения. Одно дело – думать, а совсем другое – сказать, о чем думаешь. Слово предназначено для обозначения предметов и явлений, для описания их внутренних характеристик, для утверждения или отрицания определенных свойств, для выражения отношения человека к миру, к тому же в слове невольно отражаются субъективные особенности конкретного человека, его характер, темперамент и прочее. Многие наши чувства, да и мысли, мы не можем понятно высказать – не хватает слов, поэтому вполне правомерно говорить о том, что истина есть свойство и языковых выражений, поскольку язык является средством выражения мысли.
В чем смысл человеческого существования – в поиске истины или в определении значимых сущностей и целей, в достижении того, что принято называть ценностями? Правомерно или неправомерно так ставить вопрос и противопоставлять истину и ценность? Как соотносятся в современной гносеологии эти понятия? Вопросы далеко не риторические и не из области философской схоластики. Они, как ниточка из клубка, «вытягивают» еще целый ряд неоднозначных проблем.
В современном наукознании утвердилось мнение, что понятие истины – это категория естественнонаучного, конкретного знания, а философия, религия, искусство, нравственность совместимы лишь с понятием «ценность», и понятие «истина» к ним неприложимо. Так ли это? Для того, чтобы попытаться ответить на этот вопрос, нелишне будет остановиться отдельно на этих категориях, их содержании, их функциях в установлении отношений человека с миром.
Ценностное отношение человека к миру кратко можно охарактеризовать как смысловое. Смысл – это главная характеристика понятия «ценность». Смысл влечет за собой значимость. Значимость и есть сущность ценностного отношения. Ценности, как и истина, имеют жизнь, бытие не сами по себе, а лишь в отношении к человеческой активности в качестве субъекта познавательной, духовно-культурной деятельности. Отношение человека к миру с точки зрения смысла, с точки зрения ценности, исторически более архаично, фундаментально, чем отношение посредством истинности. Смысловое понимание закладывается уже на уровне мифологического мировоззрения и является основной его характеристикой. Первоначально человек воспринимал и понимал мир в смысловом значении, ценностно. Истина для древнего человека заключалась в том, что было значимо, необходимо, несомненно. Прошли десятки, сотни веков, пока это отношение было осознано, проанализировано. И хотя уже в первых философских теориях (в восточной философии, у Сократа, Платона и др.) исследователи выделяют учение о ценностях, возникновение понятия «ценность» и теорию ценностей (аксиологию) относят к концу XVIII века и соотносят с философией И. Канта и неокантиантства. Возникновение теории ценностей базируется на пересмотре традиционного обоснования этики античности, средних веков и Нового времени, которая была обусловлена внешними побудителями (Богом, природой, знаниями, общественной или государственной целесообразностью…) В такой постановке вопроса бытие и долженствование (требование воли) совпадают. Предпосылкой возникновения аксиологии было «разведение» этих реальностей и наделение воли собственной жизнью, автономностью, которая и выбирает систему тех или иных ценностей. Таким образом, воля выступает в человеке высшей духовной способностью, и эта способность в определенной степени противопоставлялась познавательной деятельности как атрибуту мышления, рассудка.
Большой вклад в разработку понятия «ценность» и теорию ценностей внесли немецкие философы Р. Лотце (1817–1881) и М.Шелер (1874–1928). Лотце вводит понятие «значимость» в теорию познания. Познание истинно, если оно объективно значимо, изначально ценно, и эта ценность выступает как объективная цель познания.
Макс Шелер – виднейший представитель аксиологии и философии человека, считал главной отличительной характеристикой человека как личности способность быть носителем ценностей. Царство ценностей, по Шелеру, так же, как и царство идей и истин, – область идеального для человека и мира. Основной закон, которому подчинена эта область, – закон смыслополагания. Каждый момент человеческой жизни представляет собой единство витальных (жизненно-реальных) и духовных (идеальных) начал, их сочетание различно в концепциях религии, философии и науки. Но в целом знание и истина являются подчиненным моментом культуры в ее духовном, ценностном выражении. Только дух, обнаруживающий себя через многочисленные акты личностного проявления, обладает способностью объективного, непредвзятого, бескорыстного постижения объектов в их собственном бытии. Из приведенной позиции М. Шелера вытекает, что для постижения истины необходимо обладать определенным уровнем ценностных ориентаций, которые выступают своеобразным компасом в области знания и критерием его адекватности, сущности бытия.
Таким образом, и для Лотце, и для Шелера истина выносится в область идеальных сущностей, где главенствует ценностное отношение, которое единично и субъективно. Такая позиция была характерна для многих направлений (экзистенциализма, персонализма, неопозитивизма и др.) в философии XIX–XX вв. Например, Ж.-П.Сартр – представитель философии экзистенциализма, в работе «Бытие и ничто» писал, что свобода человека является единственным основанием ценностей, и ничто не может оправдать, кроме него самого, в принятии одной или другой определенной ценности. Данным образом понимаемая истина относится не к области предметной деятельности человека, с которой имеет дело наука, научное познание, а к области субъективно-духовной смыслообразующей значимости, где истина не «соответствие знаний объекту», а такая же духовная ценность как «добро» или «красота». Складывается как бы двойственное понимание истины. С одной стороны, представители данных направлений не отрицают научное познание, результатом которого должно быть совпадение знаний с объектом, его содержанием, понимание его сущности, функций и т.д. Эти знания констатируют факты, они проверяемы (верифицируемы). Но это как бы еще не истина, ведь познает человек с его интересами и потребностями, значит в познании так же должен быть смысл или «Истина с большой буквы» – истина в качестве ценности.
Полагаем, что именно такое толкование истины привело И.Канта к постулированию ограниченного характера познания, к знаменитой «вещи-в-себе» как к никогда окончательно не постижимому смыслу человеческой деятельности. Извечная проблема СМЫСЛА – альфа и омега любой философии, религиозного сознания и художественного творчества. Но разве научное познание в его философском понимании выпадает из смыслообразующей константы? Разве не философским является вопрос: зачем человек познает мир – как в первоначальном, так и в конечном итоге? О какой, например, истине говорит русский философ Л. Шестов (1866–1938), утверждая, что «в последних вопросах бытия мы нисколько не ближе к истине, чем самые отдаленные предки наши». (Л. Шестов, Апофеоз беспочвенности. Л., ЛГУ, 1991, с.81). Или о какой истине идет речь в картине известного русского художника Н. Ге «Что есть Истина?», где Понтий Пилат и Иисус Христос обращены друг к другу в великом раздумье? Ни в первом, ни во втором случае речь не идет о научном познании – это ясно. Следовательно, либо понятие «истина» употребляется некорректно, либо оно применимо не только к познавательной, но и смыслообразующей деятельности.
Одна из позиций заключается в строгом отнесении истины только к области научного познания. Следовательно, она приложима к суждениям о сущем, сущности, законе конкретного объекта; тогда как ценности – это суждения о должном. Вывод: высшие ценности не могут быть логически выведены из знаний о мире. Согласно неопозитивистам (Рассел, Карнап, Айер и др.) моральные суждения и нормы, как высшие ценности, не являются ни истинными, ни ложными – они вообще лишены познавательного содержания, и являются выражением эмоционального отношения человека к миру, в лучшем случае, это область веры, не имеющая никакой доказательности.
Возникает вопрос: только ли суждения о фактах отражают действительные явления и процессы, а значит, представляют истину? Разве оценочные суждения абсолютно произвольны и ничего, кроме субъективного содержания не выражают? Попытаемся внести некоторую ясность в эти вопросы.
1. Истинность или ложность не является отражением принадлежности суждения тому или иному классу явлений, не характеризует его как фактическое, или как оценочное – в дилемме «…или-или…»
2. Факт, вещь, предмет – так же непостоянны (изменчивы), как и ценности. Истинные знания, относящиеся к ним, в большем своем объеме относительны, а не абсолютны, как изменчивы и относительны и ценностные ориентации.
3. Как известно, в гносеологии не существует единого критерия истинности знания. Все критерии – корреспондентный, конвенциальный, утилитаристско-прагматический и др. можно отнести как к фактическим (научным) суждениям и теориям, так и к оценочным.
4. Ценности не могут носить полностью субъективный характер. Так же, как истина не корреспондируется с мнением отдельных людей, так и ценность не была бы таковой, если бы не содержала хотя бы грана объективности. «Чисто» субъективное явление никогда не получит статуса ценности в силу одноразовости, индифферентности другим людям, а следовательно, – неинтересности и невостребованности обществом и, как результат, самим человеком, ибо только тогда, когда Иван смотрится в Петра, как в свое зеркало, он получает понимание того: что, как и зачем что-то нужно и важно.
5. Таким образом, как для фактического (научного) познания, так и для оценочного знания, для критерия ценностей, жизнь ничего более серьезного, чем общественно-историческая практика, не выдвинула. Можно говорить о гносеологической «бедности» критериев истинности и ценности, но практика остается наиболее универсальным и объективным критерием как научного, так и нормативного знания. Моральные установки, эстетические идеалы, произведения искусства, философские концепции, научные теории проверяются только временем, просеиваются через сито практического, общественного опыта, и только после этого становятся достоянием человечества в статусе истины или в статусе ценности, или того и другого вместе.
Более продуктивным, на наш взгляд, является не противопоставление истины и ценности, а рассмотрение их как взаимодополняющих понятий. Научное и ценностное, фактическое и нормативное – это две стороны единого духовного освоения мира. Первоначально в европейской истории философии и в целом в теоретическом знании это единство уловил Сократ. Знание, а значит, и истина, для Сократа – это установление прежде всего этических понятий, а также самопознание и самоопределение своего места в жизни. Таким образом, по Сократу, истина – это главная ценность знаний, и заключается она в их непосредственной действенности и активности, в способности направить сознание на «правильное» определение образа жизни, линии поведения, на умение жить в обществе и понимать главный смысл бытия. Эту же линию на определение истинности знания продолжают и Платон с Аристотелем. По Платону, «знание по мнению» – еще не истина; необходимо проникнуть в смысл, в ИДЕЮ, т.е. определить главную ценность предмета и всего бытия в целом. Аристотеля хотя и называют автором так называемой корреспондентной теории истины: «истина есть соответствие знания факту, предмету», тем не менее, цель познания, по Аристотелю, вовсе не в этом установлении, а в нахождении верного обоснования для целесообразной деятельности, для достижения блага (высшей ценности) и правильного поведения, основанного на этом знании. Таким образом, уже начальная философия обозначила, что степень раскрытия истины связана с проблемой включения смысла бытия, жизни человека в арсенал знания, т.е. с проблемой ценностей.
И все же, в каких аспектах соотносятся истина и ценность, когда истина применима к ценностным суждениям и оценкам? На наш взгляд, здесь можно выделить следующие моменты их соответствия:
— Во-первых, этическое (мораль) или художественное (искусство) освоение действительности, помимо ценностного, включают и гносеологический аспект, так как данная деятельность представляет одновременно и рациональный процесс получения знания о фактах в случаях, когда раскрывается содержание поступка или отношение поступка к социальному критерию (в морали), произведения искусства – эстетическому идеалу (в художественном творчестве). Следовательно, проблема моральной или художественной истины заключается в данном случае в соответствии между информацией и фактом, содержанием оценки и требованием общепринятых на данный момент норм и принципов. Но знание ли это? Есть основание полагать, что это знание. И оно может быть более адекватным, полным (приближаться к абсолютному) и менее (быть относительным). Другое дело, что данное знание или принимается, или отвергается, но, чтобы что-то принимать или отвергать, необходимо вначале это «что-то» иметь.
— Во-вторых, истину, очевидно, можно рассмотреть и как соответствие нормативных суждений социальным потребностям и интересам, определенному социальному заказу, который формируется даже не как целенаправленная субъективная деятельность определенных социальных групп, а «вырастает» объективно из наличия этих групп и их взаимоотношений. Этот аспект проблемы связан с логическим и гносеологическим анализом ценностных норм как форм отражения общественного бытия. Раскрытие взаимосвязи между знанием, как формированием нормы ценности и деятельностью, как поведением – это один из путей получения истины в социальном познании.
— В-третьих, оценка – это не только значимость самого объекта, но всегда и самопознание, самовыявление личности, получение «самоистинности». Именно через ценность происходит акт со–творчества, в котором и проявляется узнавание, обогащение, интерпретация и конкретизация определенных убеждений, своей позиции, знания жизни, правильности ее течения. Например, восприятие художественного произведения – познание, но одновременно и оценка себя в других и других в себе. Соотнесенный с социальным опытом через ценность свой собственный индивидуальный опыт человека предстает перед ним в новом, более верном (истинном) свете. Здесь ценностный аспект явно дополняется гносеологическим, более того, познание в данном случае только и возможно через ценностную деятельность.
— В-четвертых, понятие истины не имеет смысла вне субъект-объектных отношений. Именно в гармонии между познающим субъектом и предметной действительностью возможно познание и получение истинных знаний. Во многом уровень их истинности зависит от возможностей субъекта, его подготовки, целенаправленности на познавательный процесс, его интереса, его готовности ради истины «взойти на костер». Тем более это положение имеет значение тогда, когда речь идет о «правде» в ценности, об истинности в ценности, где в отличие от естественно-объективного познания проявляется бoльшая гармония субъективного и объективного. «Во имя» должно освещать путь и питать творчество в том числе и в научном познании. Оно объединяет субъекта с объектом не внешней, а внутренней, можно сказать, интимной, связью, путь к истине становится короче и предрешеннее. Одержимость, определенный фанатизм – одно из профессиональных качеств ученого, одно из требований, предъявляемых к нему для более успешной деятельности.
— В-пятых, у всех форм знания основным и универсальным критерием их истинности или значимости является, как мы уже отмечали, общественно-историческая практика. Именно она производит ценностный отбор, придает определенным ценностям общечеловеческий характер, выявляя тем самым их безотносительное объективное содержание.
Данное свойство делает эти ценности базовыми. Они в этом качестве выполняют связующую роль в смене поколений, в общем течении человеческой истории. Ценности, которые легко заменяются другими, теряют свой смысл, ибо не обладают важнейшей характеристикой ценностей – святостью (сакральностью), не в библейском смысле этого слова, а в общекультурном. Они, как бабочки-однодневки, почти не оставляют следа в культуре. Культурология, философия культуры исходит из положения о том, что в общественной жизни функционирует некий закон сохранения ценностей. Согласно ему система ценностей и норм для выполнения важнейших социальных функций нуждается в стабильности. Человечество имеет набор базовых ценностей, сохраняющихся в сознании и деятельности людей и передающихся из поколения в поколение, как в каждой отдельной культуре, так и в масштабах человечества в целом, без которых человеческое сообщество не может нормально существовать.
Удивительно, что уже на заре своего существования человечество сформировало важнейшие нормы и заповеди, выразившие саму сущность жизнедеятельности сообществ и индивидов. При этом совершенно неважно, от какого лица или авторитета они транслировались, важно, что они определяли во все времена акты выбора, реальные действия, вектор дальнейшего развития. Что есть человеческая жизнь? Не более, чем суета – определил считающийся мудрейшим царь Соломон за полторы тысячи лет до Рождества Христова (см. Екклесиаст, Библия), если не осветить жизнь смыслом. Зачем наука, истина? Вопрос так и остается риторическим, если не подкрепить его, не наполнить смыслом. Объективная констатация науки далеко не всегда годится в качестве ориентира. Иногда в поступках людей нет никакой логики, разумности. Известный австрийский писатель С. Цвейг в произведении «Двадцать четыре часа из жизни женщины» задавался вопросом: почему человек, не умеющий плавать, бросается в бурный поток, чтобы спасти утопающего, что им движет? Или, скажем, человек знает, что он смертен, или что курить – вредно. Это научные факты, но почему же он им не следует? Значит, человек черпает жизненную силу и в том, что противоречит научным данным. Философия давно догадывалась, что истины науки необходимо дополнить чем-то более значимым для человека. Именно на этом основании она и сформировалась как ценностное знание, знание о смысле.
Таким образом, можно сделать вывод, что научное знание может быть духовной опорой человека, но он нуждается и в такой поддержке, которая не может быть выработана наукой, принципиально отличается от научных истин своим назначением и применением. Ценности родились в истории человеческого рода как некие духовные постулаты, помогающие человеку устоять в жизненных перипетиях и испытаниях, как представления о желаемом в человеке и его образе жизни. Они сформировались как цели, к которым можно и необходимо стремиться и достигать. Поэтому ценность, в отличие от истины, которая всегда реальность, идеализированная в знании, есть определенный идеал, сложившийся в данной культуре.
Что же такое ценность в ее сущностном, познавательном и культурном аспектах дополнительно к уже рассмотренному выше?
Ценность заключает в себя отношение к формам человеческого бытия, выражая человеческое измерение культуры;
Ценность апеллирует к разуму, чувствам и воле человека, она осознанное и жизненно прочувствованное бытие;
Ценность – это индивидуально, личностно выстроенное отношение к миру, возникающее на основе знаний, информации о всеобщем человеческом опыте, т.е. кроме эмоций, оценок, выводов из собственных жизненных реалий, включает и социальную истину, сложившуюся вне индивидуального осмысления бытия;
Ценностные ориентации имеют опору как на общечеловеческие нормы и ценности, так и на специфические конкретно-исторические формы культуры. Мы уже отмечали, что каждая культура включает в себя некий фонд абсолютов и святынь, некое ценностно-нравственное ядро – набор определенных жизненных ситуаций, с которыми люди встречаются во все эпохи: проблемы любви, долга, ответственности, трусости и героизма, жизни и смерти, красоты, правды, чести, достоинства и пр. Конечно, в каждую эпоху неодинакова значимость данных ценностей. Кроме того, они наполняются в определенной степени различным содержанием. Отношение людей, их поведение в этих ситуациях также может быть различным, и тем не менее в них сохраняется некое общее понимание, можно сказать, объективность, от которой человечество отталкивается в своих оценках, и которая позволяет людям понимать, о чем идет речь. Поэтому характеристика данных ценностей как «вечных», на наш взгляд, приемлема и уместна.
В то же время, проблемы ценностей нельзя рассматривать вне конкретно-исторического подхода. Каждая культура, помимо общего содержания несет на себе уникальный, неповторимый характер. В каждой культуре – только свои ценностные ориентации. Считается уже устоявшимся деление культуры на западную и восточную. Действительно, миропонимание в этих культурах настолько своеобразно, что культурные стандарты в них иногда не просто различны, а взаимопротивоположны. Традиционность, религиозная константа восточной культуры, возможность раствориться в величии империи настолько прочны, что порождают, порой, удивление западноевропейца. Одинаковым в этих культурах является только поиск смысла, пути же поиска и формы его выражения – различны. Различна и иерархия ценностей – не только в разных культурах, но и внутри одной культуры. И все-таки, в целом просматривается некий общий набор ценностей (о чем мы говорили выше), в рамках которого выстраиваются различные иерархии, просматривается ценностный выбор.
Человек не просто провозглашает какие-либо ценности, он определяет их в соответствующей последовательности, предпочтении одних над другими. Классическая триада наиболее значимых общечеловеческих ценностей – Истина, Добро и Красота в разные исторические эпохи принимала различный иерархический порядок, отражая основную духовную направленность эпохи: в античности – это Логос, как Истина и Добро, в эпоху Возрождения – Красота, в Новое время – Научная Истина. Безусловно, определить однозначно статус той или иной ценности довольно сложно: и ценность жизни, и достояние свободы, и любовь, и добро оказывались различными по содержанию в разных эпохах и культурах. Ценность жизни не являлась безусловной в родоплеменном, рабовладельческом, да и феодальном обществах. Не является она таковой и в ряде восточных культур. Как показывает историческая практика, ценность жизни утрачивается в переходные эпохи, во времена больших исторических катаклизмов. Осознать ценность жизни, как высшую и основную, позволяет лишь развитое философское сознание, а реализовать ее – только социально стабильное и подлинно демократическое общество.
Неоднозначно обстоит дело и с такой ценностью, как свобода. По крайней мере, начиная с рабовладельческого общества, человек стремился к свободе. Философы и поэты провозглашали: «лишь тот достоин чести и свободы, кто каждый день идет за них на бой». История знает множество примеров, когда свобода оценивалась дороже самой жизни. Но, оказывается, что свобода – не только «сладкий миг», но и далеко не легкое испытание. Экзистенциалисты Э. Фромм, Ф. Достоевский, Н. Бердяев пишут о «брошенности человека в свободу», о «бегстве от свободы». Почему? Значит, свобода не всегда и не для всех только благо, она может быть и тяжким бременем, тяжелым испытанием, и по этой причине – не востребована человеком. Свободы, как известно, не бывает без ответственности, а ответственность – это обязанность. Каждый ли из нас и всегда ли хочет быть обязанным? В этом вопросе и заключен ответ на то, почему иногда человек «бежит от свободы». Не «убегают», считают это ниже своего достоинства только сильные духом, Личности с большой буквы. У свободы разные проявления, и далеко не всегда она самоочевидна и желанна. Для соглашателя, конформиста, человека-общинника она вовсе не является абсолютной ценностью. Кроме того, нельзя забывать, что свобода одного – это всегда (или почти всегда) ограничение другого. Достижение свободы, как правило, – отречение от чего-либо. Всегда ли оно оправдано? Следовательно, свобода не только созидательна, она одновременно и разрушительна. Отказываясь от одного, человек заменяет его другим, иногда далеко не лучшим, уходя от одной зависимости, часто попадает в другую – свобода оказывается иллюзией. Но весь парадокс как раз и заключается в том, что и «бегство от свободы», и право на иллюзию, ошибки и заблуждения – это тоже свобода или попытка ее реализации.
Современная культура в ее массовом варианте, – это суррогатное образование. Сформированная на уровне обыденного сознания, она представляет мнимую культуру, «якобы»–культуру. В настоящее время именно псевдокультура играет основную роль как в социализации человека, так и в дальнейшем формировании его как личности. Семья, школа в наше время не вполне реализуют функцию воспитания настоящей культуры, они не в силах конкурировать с масс-культурой по целому ряду причин. Современная массовая культура является основным источником ценностей современной молодежи. Отсутствие нацеленности социальных институтов на нравственное воспитание дает свои плачевные плоды – духовную пустоту человека массы. Нравственная дезориентация формирует человека, открытого злу. Такого человека можно повернуть в любом направлении, в том числе и на преступления против жизни. Такая пустота объясняется прежде всего тем, что всегда есть «человек массы» и человек-Личность, что «человек массы» с молодых лет не впитывает основное представление подлинной культуры о том, что другой человек представляет собой равноправную, самоценную, автономную величину, которая ни в коем случае не должна рассматриваться как средство для достижения чуждых ей целей. В свое время И. Кант обратил особое внимание на этот момент культуры и человеческого бытия. Но гуманистический пафос И. Канта до сих пор так и не услышан.
Складывается впечатление, что всплеск религии может помочь в осознании этого главного нравственного отношения. Но исторически возникшие современные формы религиозности больше не способны удовлетворять потребности человека в его знании о себе и мире (по крайней мере в тех формах, в которых существует современная религия). Архаичные формы религии противоречат современному опыту воспитанного в атеистическом духе человека. Такой человек уверен, что вполне может обойтись без Бога: техника для него явно предпочтительнее в роли действенного средства жизнедеятельности. С другой стороны, если Бог все же есть, думает такой человек, то почему же он допустил Освенцим и ему подобное, и зачем нужен такой Бог (самая уязвимая для религии – проблема теодицеи, «оправдания Бога»). Очевидно, важный вывод заключается в том, что новая система культуры, если и возьмет в союзники религию, то только на основе нового религиозного сознания. Человеку нашего времени может быть нужен такой Бог, о котором писал Кант: религия должна быть включена полностью в моральный контекст. Бог, по Канту, это сила, действующая в самом человеке, это «моральный закон во мне». Бог должен рассматриваться не как внешняя сила, не как повелитель мира и человека, а как высшая совесть, находящая отклик в душе человека, как непреложный закон отношений. Бог требует не подчинения, а самостоятельных решений, направленных на развитие по образу и подобию Божьему.
Как было сказано выше, одна из причин кризиса нашего времени состоит в том, что в структуре личности современного человека в большинстве случаев нет места подлинной религиозности, не в традиционном понимании, а той религиозности, которая и составляет основное нравственное чувство – чувство причастности к другому человеку как к самому себе («возлюби ближнего своего как самого себя» – одна из христианских заповедей). Конечно, было бы неверным и несправедливым говорить о том, что современный человек является полностью «бездуховным», или что все поголовно являются таковыми. Речь идет о целом, о тенденции. Кроме того, какие-то моральные принципы есть у каждого человека. Вопрос в том: на чем они основываются? Если добро и милосердие не в почете, то сила, наглость, отсутствие достоинства при достижении целей становятся багажом человека. Жесткость социальных условий диктует определенную систему ценностей. Казалось бы, основные моральные принципы должны быть заложены в человека еще в раннем детстве, в семье; в учебном заведении, позднее, они должны закрепиться. Но то, что не подтверждается непосредственным жизненным опытом, или не дает человеку занять достойное, по его мнению, место в жизни, остается за пределами практического применения. С другой стороны, любой кризис выступает началом, толчком для конструктивных изменений, формирования нового уровня социального развития. Людям придется научиться осознавать, что именно на их плечах лежит ответственность за каждый их поступок, и в целом за будущее человечества. Без подлинной духовности и нравственности будущего может и не быть, или оно будет таким кошмаром, о котором предупреждают нас фантасты, исходя из худших возможностей движения общества. Хочется надеяться, что разум, приобретенный человеком на долгом и трудном пути развития, даст ему все же верные ориентиры и убережет от самоуничтожения. Иначе, какой в нем смысл?
Взгляд на взаимосовпадение истины и ценности не является в обществознании однозначным. Здесь действительно кроется опасность отождествить ценностное знание, в том числе философское, с научным, свести первое к последнему. Такие попытки в истории мысли уже были, пример тому – технократические (сциентистские) концепции. Технократы считают, что понятие ценности только вносит субъективный хаос в человеческую деятельность. Бытие становится иррациональным, неупорядоченным и неуправляемым. Выявление четких законов общественного развития и человеческого поведения, истинное их познание может, по их мнению, больше принести пользы, чем туманные рассуждения о неких ценностях, истинность которых, в силу их субъективности, установить практически невозможно. Но человеческая жизнь и человеческое поведение не укладываются в схему, они избирательны и не всегда предсказуемы. Человеческая деятельность обусловливается интересами, симпатиями и антипатиями, она не может быть беспристрастной. Пристрастность и есть ценностность человеческого бытия. Данная реальность представляет один из основных законов социальной жизни. Истина в социальном сознании также имеет место, но не в ее естественнонаучном смысле, а в познании специфических особенностей социальной жизни, куда входит и постижение сущности ценностных ориентаций, их структуры, иерархии, вписанности в общий культурно-исторический контекст.
Социально-историческое время является тем критерием, который устанавливает жизненность тех или иных ценностей, их непреходящий характер, производит их «естественный» отбор. Такие ценности и закрепляются в общественном и индивидуальном сознании как «правда жизни» или, иными словами, как социальная истина.