Глава 9 холм священного огня 5 страница

На следующий день я пешком брожу по старому Каши — так индусы предпочитают называть свой город — и обследую лабиринты его изломанных улиц. У моих бесцельных странствий все же есть цель, ибо листок в моем кармане описывает маршрут к дому йога-мага, ученика которого я встретил в Бомбее.

Я иду по душным улицам, где едва ли проехала бы коляска, я прохожу сквозь переполненные базары, где бурлят люди дюжины разных рас, а шелудивые псы и бесчисленные мухи добавляют суеты. Седовласые старухи с дряблой грудью; молодые женщины с гибкой фигурой и гладким коричневым телом; пилигримы, перебирающие четки и бормочущие священные слова, которые они повторяли уже, наверное, пятьдесят тысяч раз; изможденные вымазанные пеплом пожилые аскеты — все эти и другие типажи наполняют узкие улицы. В этой путанице улиц, полных гама, толчеи и пестроты, я случайно выхожу к Золотому храму, известному среди ортодоксов всей Индии. Испачканные пеплом аскеты — на западный взгляд, их жалкий вид отвратителен, — сидят, сгорбившись, у входа. Жрецы снуют туда-сюда бесконечным потоком. На некоторых надеты прекрасные цветочные гирлянды, и это придает праздничный вид сцене. Благочестивые люди прикасаются лбами к камню дверных столбов, оставляя храм, потом поворачиваются и на миг замирают, с изумлением глядя на белого иноверца. Я снова осознаю невидимый барьер между этими людьми и мной, высокий барьер между белой и коричневой кожей. Два купола, покрытые толстыми золотыми листами, блестят в мареве солнечного света; кричащие попугаи облепили ближайшую башню. Золотой храм принадлежит богу Шиве. Где он теперь, думаю я, этот бог, к кому взывают индусы перед молитвой, а каменным его изображениям предлагают душистые цветы и вареный рис?

Я иду дальше и останавливаюсь около порога другого храма, где слежу за богослужением богу Кришне. Возжигаемая камфара горит перед золотым идолом; храмовые колокола постоянными перезвонами взывают к его вниманию; и звуки витых раковин взмывают к его неслышащим ушам. Худой и согбенный жрец выходит, вопросительно смотрит на меня, и я продолжаю свой путь.

Кто сосчитает неизмеримое количество образов и идолов, которыми изобилуют храмы и дома Бенареса? Кто поймет этих серьезных на вид индусов — часто таких ребячливых, а порой глубоких философов?

Блуждая по темным улочкам, пеший и одинокий, я продолжаю искать дом мага. Наконец я выбираюсь из переулка на широкую дорогу. Шагая вразброд, толпа оборванцев-подростков и несколько мужчин проходят мимо меня. Их лидер несет импровизированное знамя с неподдающимися расшифровке письменами. Они выкрикивают странные призывы и обрывки песен, а на меня смотрят враждебно и хмуро, и я чувствую политическую природу этой шутовской процессии. Прошлой ночью на людном базаре, когда поблизости не было ни европейцев, ни полицейского, кто-то за моей спиной прошипел угрозу застрелить меня. Я сразу же оглянулся — и увидел лишь скопище вежливых лиц, ибо юный фанатик (я догадался о его возрасте по звуку голоса) исчез за углом в темноте. Поэтому я с жалостью смотрю на колонну оборванцев, которая исчезает в конце улицы. Политики обманчивыми обещаниями нашли в их лице свои очередные жертвы.

Наконец я выхожу на улицу с большими добротными домами. Ее широкие дворы содержатся в чистоте. Я ускоряю шаг и оказываюсь у ворот, на столбе которых висит каменная табличка с надписью «Вишудхананда». Я искал этот дом, а потому захожу во двор и приближаюсь к отдыхающему на веранде парню с туповатым лицом. Я спрашиваю его на хинди: «Где Учитель?», но он качает головой, давая мне понять, что не знает такого человека. Я произношу имя Учителя и снова получаю отрицательный ответ. Разочаровавшись, я все же решаю не сдаваться. Внутренний голос подсказывает мне, что юноша думает, будто у европейца здесь не может быть никаких дел, и делает поспешный вывод, что я ищу другой дом. Я снова смотрю на прямо-таки тупое лицо и, игнорируя его жестикуляцию, иду прямо в дом.

Внутри я натыкаюсь на полукруг темных лиц. Группа хорошо одетых индийцев сидит на полу, а бородатый старик отдыхает на кушетке в дальнем конце комнаты. Его почтенный вид и почетное место говорят, что я достиг цели своего поиска. Я поднимаю ладони в приветствии.

— Мир Вам, Мастер! — произношу я по обычаю индийцев.

Я подаю визитку и представляюсь писателем, путешествующим по Индии, а также почитателем их философии и мистицизма. Я рассказываю, как встретил его ученика, как тот объяснил мне, что Учитель никогда не показывает свои чудеса на публике, и даже в уединении редко демонстрирует их чужеземцам. Но в виду моего глубокого интереса к древней мудрости нации я умоляю о прощении и прошу сделать исключение. Ученики безучастно глядят друг на друга и поворачиваются к Учителю, словно ожидая его ответа. Вишудхананде более семидесяти лет. Короткий нос и длинная борода украшают его лицо. Я ошарашен большим размером его глубоко посаженных глаз. Священная нить брахмана висит на его шее.

Старик холодно и изучающе смотрит на меня. Мне становится не по себе. Какая-то странная сила наполняет всю комнату, и я немного встревожен.

Наконец, он говорит несколько слов на диалекте, который я определяю как бенгали, ученику. Тот извещает меня, что аудиенция будет дарована, когда я приведу пандита Кавири, директора правительственного Санскритского колледжа, в качестве переводчика. Этот пандит хорошо знает английский, он долго был учеником Вишудхананды и потому станет прекрасным посредником.

— Приходите с ним завтра, — говорит Учитель.— Я буду ждать вас в четыре часа.

Я вынужден удалиться. По дороге я окликаю пролетку и еду по кривым улицам к Санскритскому колледжу. Директора нет на месте. Я узнаю, что он может быть дома, и еще через полчаса разыскиваю его в высоком старинном доме со строящимся верхним этажом, который на вид странно напоминает средневековое итальянское здание.

Пандит сидит на полу мансарды в окружении книг, бумаг и школьных принадлежностей. У него типичный для брахмана высокий лоб, тонкий длинный нос и более светлый цвет лица. Это лицо человека утонченного и эрудированного. Я объясняю свое дело; он немного колеблется, но потом соглашается сопровождать меня на следующий день. Свидание назначено. Я удаляюсь.

Спустившись к Гангу, я отпускаю пролетку и прогуливаюсь по берегу реки, где для удобства омовения пилигримов построены длинные каменные ступени. За долгие века они так истоптаны ногами, что стали неровными и шершавыми. Как неопрятна и неровна береговая линия Бенареса! Храмы опрокинуты в воду; блистающие купола рядом с приземистыми квадратными дворцами разной высоты — здесь перемешиваются в беспорядке древность и современность.

Жрецы и пилигримы толпятся везде. Я прохожу мимо пандитов, которые обучают учеников в открытых комнатках. Стены совершенно белоснежные; учителя сидят на ковриках, а почтительные ученики вокруг внимают доктринам их учений.

Вид бородатого аскета вызывает у меня множество вопросов. Он перекатывается по пыли снова и снова четыре сотни миль. Странный способ стать пилигримом Бенареса! Далее я встречаю другого диковатого человека. Он годами держит руку на весу. Сухожилия и связки его несчастной конечности почти высохли, а плоть, покрывавшая ее, иссохла до пергамента. Такой ненужный аскетизм можно приписать только тому, что бесконечная тропическая жара слегка повредила разум этих людей? Может быть, жизнь при сорока девяти градусах в тени расшатала психику этих несчастных представителей народа, который и так склонен к религиозной истерии.

* * *

На следующий день, ровно в четыре часа, пандит Кавири и я подъезжаем к дому Учителя. Мы заходим в большую комнату и приветствуем его. В ней сидят и шесть его учеников.

Вишудхананда просит меня приблизиться, и я сажусь на корточки невдалеке от его кушетки.

—Вы хотите увидеть одно из моих чудес? — его первый вопрос.

—Если Мастер дарует такую честь, я буду крайне признателен.

—Тогда дайте мне ваш носовой платок. Если шелковый, еще лучше, — переводит пандит. — Я создам любой аромат, какой вы пожелаете, единственно с помощью линзы и солнечных лучей.

К счастью, у меня оказывается шелковый платок, и я протягиваю его магу. Он вынимает маленькую зажигательную лупу и поясняет, что хочет сконцентрировать солнечные лучи, но при таком положении светила это невозможно сделать напрямую в комнате. Трудность легко преодолевается, ибо один из учеником послан во двор. С помощью ручного зеркала он ловит лучи и отражает их сквозь открытое окно в комнату.

— Сейчас я создам запах из воздуха! — объявляет Вишудхананда. — Какой вам нравится?

— Белого жасмина.

Он берет мой платок в левую руку и держит над мим лупу. Всего две секунды луч солнца падает на шелковую ткань; потом маг откладывает лупу и протягивает мне платок. Я утыкаюсь в него носом и как вознаграждение чувствую приятный аромат белого жасмина!

Я исследую платок, но не нахожу и следа влаги духов. Я озадачен и с легким подозрением смотрю на старика. Он предлагает повторить чудо.

Теперь я выбираю розовое масло. Я пристально наблюдаю за магом во время следующего опыта. Каждое его движение, каждый миллиметр места вокруг него тщательно изучены мною. Я оглядываю одутловатые руки и безупречно белую одежду мага критическим взором, но не выявляю ничего подозрительного. Он повторяет ту же процедуру, и аромат розового масла теперь крепко пропитывает другой угол платка.

Мой третий выбор — фиалка. И снова опыт вполне успешен.

Вишудхананда совершенно равнодушен к своему успеху. Он творит эти чудеса, словно рутинную работу, как самое обычное дело. Его серьезное лицо ни разу не смягчается.

— А теперь я выберу запах, — неожиданно заявляет он. — Я создам аромат цветка, который растет только в Тибете.

Он фокусирует солнечный свет на последнем, не надушенном, уголке платка и — о! — это сделано. Но четвертый запах я не в силах опознать.

В легком смятении я кладу лоскут белого шелка в карман. Произошедшее граничит с чудом. Он прячет духи у себя? Скрывает их в одежде? Тогда у него должен быть значительный запас, ведь он не знал, какой запах я выберу. Его простая одежда не позволяет хранить столько реквизита. Кроме того, его рука ни разу не исчезла в складках одежды.

Я прошу разрешения осмотреть линзу. Но это простейшее увеличительное стекло в железной рамке на проволочной ручке, и в нем нет ничего подозрительного. Дополнительной гарантией является то, что за Вишудханандой наблюдаю не только я, но и полдюжины его учеников. Пандит уже рассказал мне, что за малым исключением все они — ответственные и хорошо образованные люди высокого положения. Можно списать все на гипноз, но это легко проверить. Когда я вернусь к себе на квартиру, я покажу платок другим людям.

Вишудхананда может показать чудо и посущественней, к которому прибегает крайне редко. Он говорит, что для нового чуда нужно более яркое солнце; сейчас солнце опускается и приближается вечер. Мне велено прийти в субботний полдень. И тогда он покажет удивительное чудо временного воскрешения жизни в мертвом!

Я прощаюсь и уезжаю домой, где показываю платок трем разным людям. Каждый явно ощущает крепкий запах духов. Значит, чудо нельзя объяснить гипнозом. И еще труднее объяснить его простым фокусом.

* * *

И снова я в доме мага. Последний говорит мне, что в силах вернуть жизнь лишь маленькому зверьку; обычно он проводит опыт над птицей. Задушенный у нас на глазах воробей лежит перед нами около часа, чтобы мы убедились в подлинности его смерти. Его глаза безжизненны, его тельце окоченело; я не вижу и намека на жизнь в маленьком создании.

Маг поднимает увеличительное стекло и направляет луч солнца на птичий глаз. Я жду несколько напряженных минут. Старик согнулся, его большие глаза смотрят в лупу, а холодное лицо — спокойно и бесстрастно. Внезапно его губы открываются, и он бормочет причудливую проникновенную песню на неизвестном мне языке. И вскоре тело птич ки начинает подергиваться. Я видел, как собака таким же образом резко вздрагивала телом в предсмертных судорогах. Затем возникает легкое колыхание перьев, а через несколько минут воробей прыгает по полу. Истинно, мертвый вернулся к жизни!

На следующей стадии странного опыта птица набирается сил и взмывает в воздух, где ищет новое подходящее место для отдыха в безопасности, летая по комнате. Происходящее столь невероятно, что я с трудом убеждаю себя, что все вокруг меня — реально и осязаемо, а не галлюцинация.

Проходит полчаса, а я все наблюдаю за полетом воскресшего создания. Последнее его усилие наполняет меня новым изумлением. Бедный воробей падает с высоты к моим ногам и лежит недвижимо. Он даже не шевелится. Исследование показывает, что он бездыханен и абсолютно мертв.

—Можете вы продлить его жизнь? — спрашиваю я мага.

—Я показал все, что мог, — отвечает он, слегка пожав плечами. Пандит шепчет, что новые опыты показали бы более сильные вещи. Его Учитель может многое, но я не должен злоупотреблять доверием и заставлять его играть роль уличного фокусника. Увиденное мною уже должно удовлетворить меня. Я снова ощущаю пронизывающее чувство тайны этого места, а рассказы о других чудесах Вишудхананды только усиливают его. Я узнаю, что он достает свежий виноград прямо из воздуха или конфеты — из пустоты, а когда он берет увядший цветок в ладонь, тот вскоре вновь становится свежим.

* * *

В чем секрет этих несомненных чудес? Я пытаюсь через намеки на него получить незаурядный ответ. Но нет ни одного толкового объяснения. Истина все еще скрыта за квадратным лбом мага Бенареса, и он не откроет ее даже ближайшему ученику. Он говорит мне, что родился в Бенгалии. В тринадцать лет его укусило ядовитое животное. Состояние мальчика было настолько тяжелым, что мать в отчаянии за его жизнь унесла сына к Гангу — умирать. Религия индусов почитает смерть возле этой реки — самой почетной и священной. Мальчика принесли к священному потоку, а плачущая семья собралась на берегу для погребальных церемоний. Его опустили в воду. И тогда произошло чудо. Чем глубже они опускали тело, тем ниже спадала вода вокруг него. Тогда мальчика подняли, и вода хлынула за ним до прежнего уровня. Снова и снова его погружали — снова и снова опускалась вода сама по себе. Поистине, Ганг отказывался принять мальчика умирающим гостем!

Йог сидел на берегу реки и наблюдал за происходящим. Он встал и предсказал, что мальчик выживет и достигнет величия, а его судьба будет наисчастливейшей, ибо он станет известным йогом. Потом человек натер ядовитую рану какими-то трапами и ушел. Через семь дней он вернулся и сказал родителям, что мальчик совершенно здоров; так оно и было. Но за это время ум и характер мальчика совершенно переменились, он не хотел оставаться дома с родителями, а возжаждал стать бродячим йогом. Он постоянно надоедал матери, и через несколько лет она разрешила ему оставить дом. Мальчик ушел на поиски адептов йоги.

Он отправился в Тибет, эту таинственную страну Гималаев, ибо надеялся найти предназначенного ему судьбой Учителя среди известных магов-отшельников. В индийские умы вбита мысль, что ради успеха в подобном поиске человеку нужно стать личным учеником того, кто сам овладел тайнами йоги. Юный бенгалец искал таких людей среди отшельников в пещерах или хижинах; в горах порой его охватывал страх от воя ледяных метелей; и все же он вернулся домой разочарованным.

Шли годы, а его желание не иссякало. Однажды он снова пересек границу и бродил по голым пустошам Южного Тибета. В простой хижине, среди горных твердынь, он обнаружил человека, который и оказался долгожданным Учителем.

И снова я слышу невероятное утверждение, которое прежде вызывало мой ироничный смех, а теперь поистине поражает меня. Ведь меня всерьез уверяют, что этому тибетскому Мастеру было не меньше тысячи двухсот лет! Утверждение было сделано так обыденно, как прозаический житель Запада вскользь упоминает, что ему около сорока.

Эта чудесная легенда о долговечности возникала уже, как минимум, дважды. Брама, йог с реки Адьяр, некогда рассказывал о своем Учителе в Непале, которому было свыше четырехсот лет. А святой, которого я встретил в Западной Индии, сказал, что в почти недоступной горной пещере Гималаев живет йог, старый настолько — более тысячи лет, — что веки его отвисли, отяжелев от возраста. Я не поверил этим утверждениям из-за излишней фантастичности, но снова встречаюсь с ними, ибо человек предо мной намекает на существование эликсира жизни.

Тибетский Учитель принял юного Вишудхананду в ученики и учил йоге контроля над телом. Суровая наука развивала в ученике силы тела и ума до сверхъестественных. Юношу также посвятили в странное искусство, называемое «Солярным Знанием». Двенадцать лет, несмотря на трудности жизни в снегах, он продолжал свое ученичество у ног тибетского обладателя вечной жизни. По окончании учебы Вишудхананда был отправлен назад в Индию. Он пересек горные перевалы, спустился на равнины и в свое время сам стал Учителем йоги. Сначала он поселился в Пури, у Бенгальского залива, где у него все еще есть большой дом. Его ученики принадлежат исключительно к высшему классу индусов — богатые купцы и землевладельцы, правительственные чиновники и даже раджа. Я понял — возможно, неправильно, — что люди поскромнее не поощряются.

— Как вам удаются такие чудеса? — спрашиваю я напрямик.

Вишудхананда складывает пухлые руки на груди.

— Я показывал вам не достижения йоги. Это умение дано мне Солярным Знанием. Суть йоги — развитие силы воли и сосредоточения ума, но в Солярном Знании не требуется упражнять эти качества. Солярное Знание — просто собрание секретов, и их применению не нужно специально учиться. Оно поддается изучению точно так же, как любая из ваших западных материалистических наук.

Пандит Кавири дополняет, что это странное мастерство сродни науке электричества и магнетизма. Эти объяснения ничего не проясняют для меня. И Мастер снисходит до более полного рассказа.

— Солярное Знание, приходящее теперь с Тибета, совсем не ново. Оно было хорошо известно великим йогам Индии с древности, но ныне, за редким исключением, оно почти потеряно в этой стране. В солнечных лучах есть дающие жизнь элементы, и, если вы умеете собирать и подбирать их, вам подвластны чудеса. Эфирные силы в солнечном свете обладают магической властью, если вы овладеете контролем над ними.

—И вы учите Солярному Знанию своих учеников?

—Пока нет, но вскоре буду. Я отберу учеников и передам им эти секреты. Мы уже строим большую лабораторию для обучения, демонстрации и опытов.

— А что ваши ученики изучают сейчас?

—Они посвящены в йогу.

Пандит ведет меня инспектировать лабораторию — современное многоэтажное здание, совершенно европейское по виду. Стены построены из красного кирпича, а для окон оставлены большие проемы. Проемы ожидают огромных стекол, ибо исследовательская работа в лаборатории будет включать в себя отражение солнечного света через красное, синее, зеленое, желтое и прозрачное стекло.

Пандит говорит мне, что индийские рабочие не умеют делать стекла нужного размера для гигантских окон, а потому строение все еще не завершено. Он спрашивает меня, — можно ли сделать запрос в Англию, но подчеркивает, что Вишудхананда требует точно придерживаться спецификации. Этими обязательными условиями предусмотрено, что стекла должны совершенно не иметь пузырей воздуха, а цветные экземпляры — к тому же абсолютно прозрачны. Каждый лист — двенадцать футов высотой, восемь — шириной и один дюйм — в толщину^[21].

Строящаяся лаборатория окружена обширными садами, скрытая от любопытных глаз рядами раскидистых пальм.

Я возвращаюсь к магу и сажусь подле него. Ученики понемногу расходятся, остались только двое или трое. Пандит Кавири садится на корточки возле меня; на его лице, изнуренном научными занятиями, обращенном к Учителю, — почтительное выражение.

Вишудхананда бросает на меня быстрый взгляд и снова изучает пол. Достоинство и осторожность перемешаны в его поведении; его лицо крайне серьезно, и лица его учеников отражают эту серьезность. Я пытаюсь проникнуть за маску его суровости и ничего не понимаю. Ум этого человека непостижим для менталитета западного человека, словно внутренние святилища Золотого храма в этом городе. Он погружен в странное знание восточной магии. У меня стойкое чувство, что он показывает чудеса прежде, чем я задаю вопрос, и все же психический барьер, поставленный им между нами, я никогда не пересеку. Радушный прием — только видимость; он не ждет западных исследователей и учеников.

Он вдруг отпускает совершенно непредвиденное замечание.

— Я не могу принять вас в ученики, ибо не получил заблаговременно дозволение моего тибетского Мастера. С этим условием я работаю.

Как он прочитал мои мысли? Я с удивлением смотрю на него. На его чуть выпуклом лбу проявляется слабая морщинка. Во всяком случае, я и не выражаю желания стать его учеником. Да и вообще я не слишком тороплюсь становиться чьим бы то ни было учеником. Но в одном я уверен — такая просьба вызовет отрицательный ответ.

—А как вы связываетесь с вашим Мастером в далеком Тибете? — спрашиваю я.

—Мы всегда соприкасаемся на внутренних планах, — отвечает он.

Я слышу его слова, но не понимаю их. Кроме того, неожиданное замечание Учителя заставляет меня на время забыть о его чудесах. Я впадаю в задумчивость и невольно произношу:

— Учитель, как найти Просветление?

Вишудхананда не отвечает; вместо этого он задает мне другой вопрос:

— Не занимаясь йогой, как вы можете получить Просветление?

Я обдумываю его слова несколько мгновений.

— Но мне говорили, что без Учителя крайне трудно понять йогу. Даже если успешно занимаешься ею в одиночестве. Истинных Учителей трудно найти.

Его лицо остается равнодушным и невозмутимым.

— Когда ищущий готов, Учитель всегда появляется.

Я выражаю сомнение. Он протягивает пухлую руку.

—Человеку нужно сначала подготовиться; а тогда не имеет значения, где он находится, ибо в конце концов он найдет Учителя. Если Учитель не приходит во плоти, он появится перед внутренним взором искателя.

—А с чего следует начать?

—Найдите время и ежедневно сидите в простой позе, которую я покажу вам. Она поможет вам подготовиться. Позаботьтесь также обуздать гнев и смирить страсти.

Вишудхананда показывает уже известную мне позу Лотоса. Почему он называет простым это вывертывание и складывание ног, я не в силах понять.

—Какой взрослый европеец сумеет так извернуться! — восклицаю я.

—Трудны лишь первые попытки. Поза становится легкой, если заниматься каждые утро и вечер. Только занимайтесь этим упражнением йоги регулярно в строго отведенное время дня. Сначала достаточно пяти минут усилий. Через месяц можно увеличить время до десяти минут; через три месяца — до двадцати, и так далее. Старайтесь держать спину прямо. Такое упражнение дает человеку уравновешенность психики и хладнокровие ума. Это хладнокровие необходимо для дальнейших занятий йогой.

—Вы учите йоге контроля над телом?

—Да. И не думайте, что йога контроля ума выше ее. Ведь каждый человек и мыслит, и действует, поэтому нужно развивать обе стороны нашей природы. Тело действует на ум, но и ум, в свою очередь, воздействует на тело; их нельзя разделять в практическом развитии.

Я снова ощущаю внутреннее нежелание этого человека отвечать на дальнейшие вопросы. В атмосфере присутствует холодок, и вскоре я собираюсь уходить. Но задаю последний вопрос:

— Нашли ли вы смысл жизни?

Учеников покидает их серьезность, и они улыбаются моей простоте. Только неверующий невежда, западный человек, задает такие вопросы. Не говорят ли все без исключения священные книги Индии, что мир покоится в Руке Божьей?

Учитель не отвечает мне. Он погружен в молчание, но его быстрый взгляд заставляет Кавири ответить.

— Конечно, цель есть. Мы достигаем духовного совершенства ради соединения с Богом.

И затем, в следующий час вся комната погружается в молчание. Вишудхананда перелистывает широкие страницы толстой книги, отпечатанной в Бенгалии. Ученики смотрят на него, спят или медитируют. Умиротворенное гипнотическое состояние охватывает и меня. Я чувствую, что, оставшись долее, я или усну, или впаду в транс. Поэтому я собираюсь с духом, благодарю Учителя и ухожу.

* * *

После легкой трапезы я гуляю по кривым улочкам этого беспорядочного города, притягивающего и святых, и грешников. Его перенаселенные дома манят благочестивых людей со всей страны, но нечестивцы, злодеи и негодяи тоже стекаются в него, не говоря уже о тунеядцах-жрецах.

Звон храмовых колоколов вдоль берега Ганга призывает к вечернему богослужению. Ночь быстро приходит на сереющее небо. Закат прибавляет к звукам города еще один, ибо муэдзины призывают к молитве последователей Пророка.

Я сижу на берегу древней реки, почтенного Ганга, и слушаю шелест пальмовых листьев, которые раскачивает легкий ветерок.

Измазанный пеплом нищий приближается ко мне, он останавливается, и я вижу очередного святого человека. Нечто не от мира сего светится в его глазах. Я начинаю осознавать, что, несмотря на все усилия, я не достиг успеха в понимании этой старой Индии. Вытаскивая мелочь из кармана, на миг задаюсь вопросом, перепрыгнем ли мы когда-нибудь через бездну цивилизации, которая разделяет нас. Нищий берет подаяние с тихим достоинством, поднимает испачканные пеплом руки в приветствии и удаляется.

Я долго размышлял о тайне мага, его фокусах с эфиром и возвращении к жизни мертвых птиц. Его правдоподобная, но короткая демонстрация Солярного Знания не убедила меня. Только глупец может отрицать, что современная наука исследовала еще не все возможности солнечного света; и детали этой демонстрации заставили меня искать другие объяснения.

Ибо в Западной Индии я узнал о существовании еще двух йогов, которые повторяли одно из чудес Вишудхананды, а именно получение из воздуха разных запахов. К несчастью для моего исследования, оба они умерли в конце прошлого века, но мой источник информации не вызывал сомнений. В обоих случаях появлялся аромат, масляная эссенция которого возникала на ладони йога, словно выделяясь сквозь кожу. Временами запах был таким крепким, что наполнял всю комнату.

Кроме того, если Вишудхананда на самом деле обладает неким необычным даром, то во время возни с увеличительным стеклом он легко сумел бы перенести аромат со своей ладони на мой платок. Короче говоря, весь этот показ собирания солнечного света мог быть просто спектаклем, прикрывающим перенос магически полученного запаха. Еще один штрих в пользу этого взгляда — тот факт, что маг до сих пор не сумел открыть секрет ни одному из своих учеников. Между тем их надежды поддерживаются затянувшимся строительством дорогих лабораторий. Но этот труд не может быть завершен из-за невозможности изготовления в Индии необходимых ему огромных стеклянных листов. А ученики ждут и надеются.

Каким процессом в реальности пользовался Вишудхананда, если концентрация солнечного света — просто прикрытие? Может быть, получение ароматов относится к другим сторонам возможностей йоги, которые развиваются личным усилием, я не знаю. И хотя я не выдвинул устойчивой теории относительно подвигов мага, я не собираюсь с радостью хвататься за предложенную им теорию Солярного Знания. Зачем дальше морочить себе голову? Моя обязанность только играть роль писаря и записывать происшествия, а не объяснять необъяснимое. Эта сторона индийской жизни останется за семью печатями, ибо пусть даже пухлый маленький маг или избранный ученик продемонстрирует это странное искусство во внешнем мире и привлечет любопытство ученых, маловероятно, что тайна будет открыта. Я думаю, что немного разгадал характер Вишудхананды.

Внутренний голос спрашивает меня: «Как он оживил мертвую птицу? А эта легенда о способности совершенного йога продлевать до бесконечности свою жизнь? Неужели люди Востока, в самом деле, раскрыли секрет продления жизни?»

Я отбрасываю внутренние вопросы и устало смотрю на небеса. Невесомая необъятность полного звезд неба наполняет меня благоговением. Нигде нет таких ярких звезд, как в тропическом небе. Я продолжаю пристально смотреть на мерцающие точки света... А когда я вновь оглядываюсь на окружающий мир и на аморфную массу домов, то вдруг остро ощущаю глубинную тайну этого мира. Осязаемые предметы и обычные объекты быстро удаляются в нереальность, а смесь теней, движущихся фигур, скользящих лодок и ярких ламп превращается в зачарованный край грез. Старое индийское учение, что вселенная — только фантом по своей истинной сути, приходит мне на ум и начинает содействовать разрушению моего чувства реальности. Я готов теперь для еще более странных опытов, которые может принести мне эта планета, которая летит так стремительно сквозь бездны космоса.

Но какое-то создание земного мира грубо вторгается в мой небесный сон монотонной индийской песней, и я быстро возвращаюсь к этому попурри неопределенных желаний и внезапных печалей, которое люди называют жизнью.

Глава 12

ЗАПИСАНО В ЗВЕЗДАХ!

Купола дрожат в ослепительном солнечном свете, купальщики наполняют воздух звуками утренних омовений, беспорядочный восточный маскарад прибрежного Бенареса вновь предстает моему взору чужестранца. Я неспешно спускаюсь по Гангу в тяжелой джонке, чей нос вырезан в виде головы кобры. Я сижу в кормовой надстройке, а трое гребцов подо мною машут своими необычными веслами.